Текст книги "Клинки капитана Бенфики"

Часть II

1
Джихад вашему дому!

На письменном столе перед неизвестным типом пылали четыре толстые парафиновые свечи, установленные в широкие блюдца. Неровный свет плясал по высокому потолку просторного кабинета, по перепачканному кровью и пылью лицу девушки, сидевшей на табурете напротив стола, по металлическим наручникам, обхватившим запястья ее рук.

– Преступница, ты зарезала нашего брата Абу Яхью! – сказал неизвестный тип.

– Он бросился на меня в темноте. – Она не возражала. Разве тут возразишь? – Я просто ткнула ножом.

Ей никак не удавалось разглядеть допрашивающего, угадывались лишь длинные волосы и окладистая борода.

– Да, «просто ткнула», но при этом распорола живот снизу доверху, и его кишки мы собирали по взлетной полосе саперной лопаткой.

Неизвестный тип, по всей видимости полевой командир, говорил низким голосом, спокойно, но с ехидством. Одновременно рассматривал через большую лупу кинжалы, подсвечивая их военным фонариком.

– Это была самооборона, я защищалась. Клянусь Аллахом!

– Конечно, «самооборона»! А другому нашему брату ты располосовала колено, и в ближайшие пару месяцев он не сможет ходить.

Бенфика промолчала. На самом деле «другому брату» она хотела перерезать артерию на бедре, но, увы, в темноте промахнулась.

– Почему у тебя в паспорте такое необычное кяфирское имя?

– Так местность называется в Португалии… Это страна в южном полушарии с мусульманскими корнями, если вы знаете о реконкисте…

– За идиота меня держишь? Да убережет нас Аллах от всего этого! Мы у тебя в рюкзаке нашли не футбольный мяч, а шесть старинных ножей.

– Они мои. Достались по наследству.

– Хм… Выбраться с борта тебе помогли летчики?

– Нет.

– Хм, а как же ты оказалась на земле без трапа? Может быть, ты ниндзя? Хотя если посмотреть на кишки брата Абу Яхьи и почти отрезанную ногу другого нашего брата, то да, может, и ниндзя. Бедный, бедный Абу Яхья… Он постоянно мечтал стать героем-шахидом, а погиб при попытке задержать девушку… Она «просто» выпустила ему кишки… Разве так выглядит мученическая смерть за веру?

– В достоверном хадисе от Раби’а аль-Ансари сказано, – произнесла Бенфика, – что «быть заколотым насмерть или даже умереть от болезни живота тоже настоящая шахада».

Наконец-то ей пригодились знания, полученные на факультете госбезопасности, где она всегда на отлично сдавала дисциплины исламского шариата: тафсир, фикх, хадисоведение, исламскую политику и историю ислама.

– Да, но наш брат хотел для себя смерти на поле боя с армией неверных, – удивленно произнес полевой командир. – Постой, да ты со мной в дискуссию вступаешь о канонах ислама? Знаешь, мои моджахеды хотели отрезать тебе голову прямо на месте этим же кинжалом, но я их удержал. Сам не знаю почему… Да простит меня Аллах!

В темном кабинете у больших окон маячили две мужские тени. Они слушали их «беседу» и жгли какую-то дрянь типа восточных благовоний.

Ей было трудно дышать. Это из-за приступов паники. Она боялась, а ведь трусить совсем нельзя. Они сразу это почувствуют, и ее финиш будет скомканным… Наконец тени потушили ароматические палочки и открыли окна. В кабинет ворвался холодный ночной воздух из пустыни. И полетели редкие песчинки. Дышать сразу стало легче.

Она пыталась сосредоточиться на деталях – в свете фонарика разглядела руки Бороды с аккуратно подстриженными и подпиленными ногтями. Определила по говору и лексике, что он выходец с Юга. Только южане называют автомат не «али», а «бундук». Деньги у них «флюс», а не «залат». Про женщину говоря «хорма», то есть «сладкая», а не «мара» (от слова «семья»), как северяне. На ее родном Севере государство не играет важной роли. Власть вождей племен и клановые отношения для людей выше, чем любые государственные структуры. На Юге всё наоборот: там нет ни вождей, ни племен. Их упразднили британские колонисты, а потом «добили» местные коммунисты, пришедшие к власти в конце шестидесятых. И государство имеет приоритет во всех делах. Следовательно, сидящий перед ней боевик сформировался как сторонник политического ислама в условиях подполья, в скрытной и беспощадной борьбе со спецслужбами. Значит, у него есть религиозные принципы и жесткие самоограничения. Для нее это «лучше», нежели попасть в плен к циничным бандитам, прикрывающимся исламом.

Ночную тишину разорвал шум мотора. Этажом ниже завели дизель-генератор. На высоком потолке с видимым усилием вспыхнули две большие стеклянные люстры, на столе – массивная чиновничья лампа. Допрашивающий ее мужчина оказался не жгучим брюнетом, как она ожидала, а блондином с длинными волосами цвета песка и бородой медного цвета. Типичный шведский или немецкий метросексуал «Дольф Лундгрен».

Это была давняя ее привычка: опираясь на первые впечатления, найти схожесть с актером фильма или персонажем из прочитанной книги.

«Дольф» поднялся из-за стола и с наслаждением потянулся. Штаны карго с карманами и винтажная куртка со срезанными нашивками, такие куртки носили во Вьетнаме американские солдаты. Но по мускулатуре и сложению не такой мощный, как шведский актер. Осанка и движения совсем не спортивные. Точно не борец и не боксер. Бенфика давно определяла это на глаз и почти никогда не ошибалась. Настоящие джихадисты не занимаются единоборствами.

Однажды она присутствовала на допросах пожилого боевика, подозреваемого в подготовке атаки на американский эсминец «Коул» в Аденском заливе. Он рассказывал, как они играли в волейбол или футбол в Афганистане. Там было две футбольные команды: сборная из Саудии во главе с капитаном Усамой бен Ладеном и египтяне во главе с разыскиваемым по всему свету Абу аль-Масри. «…Единственное, чем мы никогда не занимались, – говорил арестованный ветеран глобального джихада фэбээровцам, – так это единоборствами, потому что бокс и любая другая спортивная борьба – харам…»

Двое у окна выглядели как герои паноптикума. Один – толстенький коротышка лет пятидесяти. Вылитый Дэнни Де Вито, но с бородкой. Он часто вытирал лысину и лицо шейным платком, хотя в кабинете не было душно, а скорее прохладно – ночной воздух из остывшей пустыни теперь гулял между распахнутыми окнами. Другой – высоченный черный африканец с глазами навыкате, толстыми розовыми губами и большим лицом, как у Сэмюэля Л. Джексона из «Джанго». Его курчавая борода была выкрашена хной в рыже-красный цвет. Так себя выделяют модные мужчины в Сомали, достигшие сорокалетнего возраста.

«Дольф» не торопясь прошелся по кабинету, медленно задернул шторы, потом аккуратно поправил черный флаг, прикрепленный иголками к стене, и снова уселся в просторное кресло. Какие же у этой девицы необычные зеленые глаза – с желтой искоркой, хотя искра от электрического света… И лицо… лицо слишком смуглое для горянки с севера. Где же он эту красавицу уже видел?

– Наконец-то я могу тебя как следует разглядеть, – произнес он и посмотрел на Бенфику через большое увеличительное стекло. – И могу сказать, что ты не выглядишь как ниндзя, но при этом совершенно не похожа на уроженку нашего многострадального Йемена. Так кто ты на самом деле?

Ее руки были передавлены металлическими наручниками, а затылок болел от удара деревянным прикладом автомата Калашникова. Она не спала, не ела, не мылась, и сил, увы, почти не осталось.

– Я гражданка Йемена. Мой покойный отец – вождь из местности Архаб. Моя мать – иностранка из африканского города Тимбукту, из туарегов. Мне нечего больше сказать. Извините, пожалуйста.

Бенфика посмотрела на допрашивающего и на девятимиллиметровый автоматический пистолет в кобуре из орехового дерева, лежащий на столе. Боевик перехватил ее взгляд, шутливо поежился и произнес: «Бр-р». Взял оружие и закинул через голову плечевой ремень от кобуры.

– Хорошо, хотя бы извиняешься! Вина твоя очевидна, но с наказанием мы повременим. Аллах велик. Я сейчас буду решать, что делать с вашим самолетом, летчиками и другими пассажирами, а ты пока посидишь в подвале. Там тренажерный зал, и, кстати, есть душ. Пахнет от тебя ужасно, как от фараоновой крысы! Помойся и одежду постирай. Пусть Аллах ведет тебя прямым путем! И можешь не опасаться – никто к тебе не вломится. Мы не бандиты, а моджахеды.

Бенфика уже хотела подняться с табурета, но боковым зрением увидела возникшую рядом низенькую фигуру «Дэнни Де Вито» и летящую ей в лицо пухлую ладошку. Она успела отстраниться – сделать движение головой вправо-назад и тем самым немного погасить удар. Усидела, не свалилась с табурета, но из расквашенной губы потекла кровь.

– Эмир! Что ж ты с ней разговариваешь так вежливо, как будто она правоверная, да ты посмотри на ее тактические часы на руке! – закричал фальцетом коротышка, вытирая лицо куфией. – Она грязная шпионка! Час назад она зарезала нашего лучшего моджахеда! Ей надо голову отрубить и пронести по городу, чтобы все видели: мы не щадим врагов ислама! Аллаху акбар!

Толстяк замахнулся и влепил еще одну пощечину. Бенфика чуть согнулась в поясе и сделала головой боксерский нырок (вниз – влево – вверх). Правая рука толстяка пролетела мимо хиджаба, он потерял равновесие и упал на колени у ног девушки.

– Тьфу! Брат! Ну хватит, прекращай! Отойди от нее! – По голосу командира чувствовалось, что он еле сдерживает смех. – Решать вопрос о ее наказании будем сообща, как и положено по законам шариата, но позже, когда я все про нее узнаю! На все воля Аллаха!

Бенфика посмотрела на поднявшегося с пола коротышку. Лицо у него покраснело, как знамя коммунистов, того и гляди сейчас инфаркт хватит. Судя по произношению, он из Сирии. Бросаться на нее сириец больше не собирался, и девушка жестко сказала:

– Согласно хадису пророка – да благословит его Аллах и приветствует, – «коль кто из вас сражается с человеком, он не должен бить его по лицу». Почему же ты не соблюдаешь заповеди пророка – да благословит его Аллах и приветствует? Надо еще посмотреть, кто из нас двоих – кяфир!

Сириец изумленно открыл рот, но не нашелся что ответить и отошел к сомалийцу. Невозмутимый африканец крутил в руках четки в дальней части кабинета, и его черное лицо почти сливалось с панорамным окном.

– Надо же… Ты только что пыталась обвинить нашего моджахеда в неверии! – сказал «Дольф» и указал рукой на дверь. – Приписала ему участие в тяжелейшем преступлении! Такой наглости свет не видывал! Вставай! Иди вперед! Шагай!

Они вышли из кабинета, и он захлопнул снаружи дверь. Через пару шагов эмир приказал остановиться и – оглянувшись по сторонам – внезапно спросил:

– Как ты себя чувствуешь?

Несмотря на крайнюю усталость, Бенфика смогла удивиться и ответила:

– Хорошо. Хвала Аллаху.

– Ладно, – сказал полевой командир. – Тогда я сейчас тебя познакомлю с одним уникальным мусульманином. Этот старик приехал помогать нам аж из Сирии. На войне с Башаром Асадом он потерял трех сыновей. Его родовые корни, как у всех настоящих арабов, здесь, в Йемене, поэтому он решил умереть на войне в наших горах.

От Бенфики ускользнула его логика, но она промолчала. Эмир сказал, что сейчас расстегнет наручники.

– Одно неверное движение, которое мне не понравится, и я тебя лично расстреляю, – добавил мужчина.

Он снял с нее металлические оковы и приказал зайти в комнату с табличкой «Старший диспетчер аэропорта». В большом помещении на столах, диване и полу сидели и лежали боевики. Она немедленно четко произнесла:

– Ассаламу алейкум.

В ответ на «Мир вам» даже самый упоротый религиозный фанатик обязан произнести свое приветствие.

– Ва алейкум, – сквозь зубы нестройно ответили мужчины.

Эмир обратился к сидящему на шерстяном одеяле крепкому седому старику в камуфляжной форме и домашних вязаных носках. Его военные ботинки и автомат лежали у ног.

– Уважаемый Абу Ас-Садык, расскажите нам, пожалуйста, почему вы никогда не пьете чай?

– Это не самый короткий рассказ, эмир, – ответил седой, внимательно рассматривая лицо девушки.

– Я слышал эту горькую историю, когда принимал вас в отряд, уважаемый Абу Ас-Садык, но ребята ее не знают. Им будет полезно. Прошу вас.

– Ну хорошо, – сказал старик, – тогда запаситесь терпением. В Сирии я был имамом, но отказался от этого, потому что от меня требовали восхвалять в мечети президента Хафеза Асада. В той ситуации мы все были лишены достоинства, и такой жизнью мы жили на протяжении более пятидесяти лет, с шестьдесят третьего года до настоящего времени. Я открыл магазин в провинции Ракка. Спецслужбы в то время действовали очень активно, следили за всеми. Их агенты каждый день приходили ко мне в лавку, осматривали мусульманские книги, особенно те, что разъясняют основы ислама и объясняют в полной мере значение фразы «Нет Бога, кроме Аллаха». У меня нашлась одна книга с таким названием. Они арестовали меня, посадили в машину и повезли в Алеппо. Что творилось в пути! Побои, ругань, оскорбления – все то, чего я и вообразить себе не мог. Когда мы приехали в Алеппо, от меня потребовали сказать, где я покупал мои книги. Но я объяснил, что не могу точно указать, где они были куплены, так как мы все работаем с разными поставщиками. Потом меня освободили, и я пришел в лавку, где покупал эти книги, это был магазин «Территория благополучия» в квартале Агюр. Я пришел к владельцу лавки и сказал, что им могут заинтересоваться спецслужбы. В то время во многих лавках проходили обыски. Он мне ответил: «Я тебе ничего не скажу, даже если ты признался, что купил эти книги у меня». Я возразил, что не мог в этом признаться, так как не хотел подвергать его опасности. В тысяча девятьсот восьмидесятом году меня снова арестовали. Потребовали, чтобы я заявил, что такой-то человек приходил ко мне в лавку. Я сказал: «Любой мусульманин может ко мне прийти и купить у меня книги. Я же их продаю». В конце концов меня обвинили в продаже запрещенной литературы и на три года и пять месяцев поместили в тюрьму города Пальмиры. Мы страдали от голода, побоев и пыток. Знаете, каким образом нас водили мыться? Когда нас вели в душ, было запрещено открывать глаза и разговаривать, глаза и рот были закрыты. Мы ходили в легкой одежде и зимой, и летом. Мы приходили в душ, нас было более сотни человек, а нам давали пять минут на всех, чтобы помыться, притом что душевых было всего восемь. Пять минут, чтобы сто человек успели вымыться в восьми душевых! По утрам нам давали один стакан чая на восемь-десять человек. Однажды ко мне подошел человек, который занимался питанием, и сказал, что надзиратели помочились в наш чай. Я попросил его никому больше об этом не рассказывать. Нам принесли чай, и мы его пили, потому что страдали от сильнейшей жажды, и, если бы кто-нибудь отказался от чая, это означало бы для него смерть. Вот так с нами обращались. Выйдя на свободу через три года и пять месяцев, я больше не мог заставить себя пить чай.

Старик прервался, достал из накладного кармана мятую пачку и закурил сигарету. В отряде был строгий запрет на курение, но эмир не сделал ему замечание.

– Как-то раз в праздник в качестве угощения нам выдали одну-единственную банку хумуса на всех, – продолжил пожилой боевик. – И предупредили, что один человек может взять не больше одной крошки хумуса. Тогда в еде, которую нам давали, мы находили червей и нечистоты… Все наши братья подвергались бесконечным пыткам и избиениям. Я помню одну семью из четырех человек, их отец был из Хомса… Этого человека избили так, что он не мог ходить и вообще двигаться, его били тяжелыми предметами. Через некоторое время его отца и сестру освободили, но он так и не смог оправиться от всего произошедшего и сошел с ума. И подобных случаев было много. Могу еще привести примеры. После того как мы год с небольшим провели в тюрьме в Пальмире, нас отправили в суд. Нас было пятьсот человек, а суд длился пять часов. То есть на каждого человека тратили меньше минуты. Судьей был некий лейтенант Сулейман. Это был настоящий преступник, он приговаривал к смерти по двадцать человек подряд, только изредка кому-нибудь говорил: «Уходи». Когда пришла моя очередь предстать перед судом, я вошел, мне велели открыть глаза и сесть на стул. Когда я открыл глаза, то увидел, что этот стул стоит в луже крови. Судья Сулейман спросил меня, принадлежу ли я к организации, я ответил, что у меня нет никаких связей ни с какой организацией. Меня спросили, сотрудничал ли я с кем-нибудь, я ответил отрицательно. Он велел секретарю записать: «Связей с подпольной организацией нет, но он ей сочувствует». Мне приказали выйти, обещали еще раз позвать. Рядом со мной сидел человек, его очень сильно избивали. Мне потом рассказали, что этот человек был из деревни Карканья. Он приглашал людей на лекции по математике, а его обвинили в том, что он проповедник «Братьев-мусульман», и приговорили к смерти. Да-а-а, людей в Сирии казнили безо всяких весомых доказательств, достаточно было лишь подозрений.

Старик замолчал. Во время рассказа Бенфика боялась потерять сознание от усталости и упасть на пол под ноги рассказчика. Сириец внимательно посмотрел на ее лицо с разбитой губой и сказал, обращаясь к эмиру:

– Командир, это не мое дело, но бить людей – очень плохо. Мы должны были казнить ее, отомстить за то, что она убила нашего моджахеда, но вы не дали нам это сделать. Зачем же вы ее бьете? Если решили сохранить этой девушке жизнь, то не бейте, а дайте ей отдохнуть по-человечески.

Эмир промолчал и скомандовал Бенфике:

– Так, пошли! Иди вперед по коридору, а потом вниз по лестнице.

В распахнутых настежь дверях служебных кабинетов были видны спящие на полу и даже на письменных столах боевики. Автоматы и ручные пулеметы лежали рядом с бойцами. У Бенфики мелькнула полусонная мысль о том, что когда исламисты остаются в захваченном населенном пункте надолго, то они всегда устраивают в «штабе» специальную оружейную комнату, где под строгим учетом хранятся боеприпасы. Здесь же повсюду лежали коробки с патронами и снарядами. Значит, террористы не планируют задерживаться в этом пыльном городке. Местный аэропорт – всего лишь временная база отдыха. Завтра или послезавтра они двинутся дальше.

Эмир спустился на первый этаж, потом по ступенькам в подвал и открыл перед ней металлическую дверь. Правая его рука постоянно лежала на деревянной кобуре с пистолетом. Если бы она захотела на него напасть, он бы не успел достать оружие. Значит, эмир не военный. У него нет знаний о безопасном конвоировании пленных. Девушка шагнула внутрь, и полевой командир через порог протянул ей домотканую мужскую рубаху, длинную, как платье. И запер снаружи дверь.

Он поднялся на второй этаж и еще на лестнице замедлил шаг. Возвращаться в «свой» кабинет ему не хотелось. Полузабытое чувство сладкого томления теснилось в груди и животе. Уж не влюбился ли он часом? Заглянул в диспетчерскую – старик из Сирии уже спал, тихо, без храпа и сопения, как настоящий пустынный волк. Заглянул в большое помещение у вышки управления полетами, где отдыхали пятнадцать или двадцать моджахедов. Его отряд состоял в основном из наивных крестьян и необразованных лавочников, решивших очистить мир от неверных и построить честное и справедливое общество для мусульман. На этом нелегком пути встречались и экзотические персонажи. Год назад до них добрался бывший полковник регулярной армии Пакистана. Небольшого роста, худенький, с трехдневной щетиной на боксерском подбородке, лет сорока пяти. На голове серая хлопковая шапка-петушок – всегда натянута до самых бровей. По виду и не скажешь, что полковник, но именно он сбил из крупнокалиберного пулемета взлетающий армейский вертолет, когда отряд яростно атаковал небольшой военный аэродром на юге пару месяцев назад. В отличие от других бойцов, он никогда не носил автомат, просил называть его по-французски – Сolonel [10]10
  Полковник (фр.).


[Закрыть]– и на религиозного фанатика похож не был. Никто никогда не видел, чтобы он совершал намаз[11]11
  Исламская каноническая молитва.


[Закрыть]. Другому бы уже давно объявили такфир[12]12
  Тяжкое обвинение в неверии (араб.).


[Закрыть] и казнили перед всем отрядом, но за профессионализм в военном деле ему прощалось всё.

Сolonel лежал на ковре, подстелив под голову кожаную куртку, и что-то писал поочередно на трех или четырех своих мобильных телефонах. Под боком у него лежали два больших пистолета.

– Ассаламу алейкум, Сolonel, не помешаю?

Вместо ответа тот сел, протянул из пачки сигарету. И тут же хлопнул себя ладонью по лбу, мол, извини, забыл, что в отряде запрет на курение, и улыбнулся.

– Что ты думаешь о женщинах, которые сопровождают мужей на боевом джихаде? – спросил эмир.

Родным языком этого пакистанца был визири, то есть южный диалект пуштунов. И вначале с ним общались жестами, но всего за год этот маленький, но очень сильный человек (казалось, в нем сидит пружина из стали) начал прекрасно говорить на арабском.

– Если женщина сделала свой выбор быть с мужем на джихаде, – ответил бывший старший офицер, вставший на путь джихада, – то это великая женщина, сравнимая с женами соратников пророка, да будет доволен ими Аллах! И у меня к ним ничего кроме уважения быть не может. Эти женщины такие же моджахеды, как и их мужья. Тем не менее они должны знать, что их ждет на войне. Например, в мой родной Вазиристан мусульманские семьи со всего света ехали с неменьшим воодушевлением, чем в Сирию. Были готовы жить в пещерах и настроены решительно. Но сегодня Вазиристан топчут сапоги пакистанской армии. И выбираться оттуда крайне сложно. Это высокогорье между Афганистаном и Пакистаном. Без документов через несколько стран, платить огромные суммы за услуги контрабандистов, с детьми, по глубокому снегу, по холодным и безлюдным горам. Многие из них попали в тюрьмы Пакистана и Ирана. Недавно звонил один брат, он вышел из Вазиристана с семьей – двумя женами и восемью детьми. На границе Турции курды взяли их в заложники и попросили семь тысяч долларов выкуп. Никто не может ему помочь, и он с большой семьей сейчас мыкается чернорабочим – подай-принеси – у курдов, – сказал Сolonel и затянулся сигаретой. – Такие дела, эмир, поэтому я хорошенько подумал и не взял сюда с собой жену из Вазиристана. Никто из нас не знает, что будет завтра. Только Аллах!

– Да, брат, тем моджахедам, кто приехал из дальних мест и кому одиночество невыносимо, – сказал эмир, – я обычно даю один совет: старайтесь жениться на местных. Таким образом приезжие моджахеды приобретают арабский язык, да еще в придачу к новой жене кучу местных родственников. А как у тебя с этим делом?

– В четыре утра с одним братом мы отправимся к нему домой в небольшой городок рядом со столицей. Он обещал познакомить меня с младшей сестрой. Посмотрим, командир. На всё воля Аллаха! С нами собрались поехать брат из Сомали и брат из Сирии. Тоже с большими надеждами на эти смотрины.

– Хорошо, удачи вам, Сolonel, и спокойной ночи.