Текст книги "История Руси и русского Слова"

Далее, судьба Руси в это время неотделима от трех чрезвычайно мощных (каждая – по-своему) исторических сил тогдашнего мира – Византийской империи, Хазарского каганата и динамической, движущейся через земли и страны силы викингов, норманнов, а в древнерусском словоупотреблении – варягов (сравнительная малочисленность и раздробленность этого скандинавского феномена как бы компенсировалась его ни с чем не сравнимым в то время динамизмом, который позволил викингам оказывать существенное воздействие на жизнь почти всей Европы и в определенной степени даже за ее пределами).

В последние десятилетия представления о значении, а нередко и самом фактическом участии этих трех сил в истории Руси IX – начала XI веков были во многом расширены, углублены или даже подверглись существенному пересмотру (в крайнем случае такой пересмотр начался, открывая новые перспективы). Между тем в изучении литературы и культуры в целом это более объективное и глубокое историческое видение пока еще не нашло должного выражения. Поэтому необходимо обратиться к самой реальности истории, породившей те или иные тенденции и явления в искусстве слова и культуры в целом.

Глава четвертая
Современные представления об исторической реальности «героических» веков Руси

Начать уместно с норманнов, с варягов, поскольку они прямо и непосредственно внедрились в историю Руси (как, впрочем, и целого ряда других государств). Общеизвестен текст из «Повести временных лет» о «призвании» варяга Рюрика в 862 году. Но виднейшие исследователи русского летописания А. А. Шахматов, а за ним М. Н. Тихомиров и другие[147]147
  См.: Шахматов А. А. О начальном Киевском своде. – СПб., 1897, с. 52–56; Тихомиров Μ. Η. Начало русской историографии // Тихомиров Μ. Η. Русское летописание. – Μ., 1979, с. 49–51; а также: Васильев Ю. С. Летописное наследие Поморья // Вспомогательные исторические дисциплины. Вып. XI. – Л., 1979, с. 19–22.


[Закрыть] доказывали, что наиболее древняя (восходящая к 60–70-м годам XI века), не заслоненная позднейшими «переосмыслениями» редакция этого текста представлена в так называемом Архангелогородском летописце. Эта, в сущности, поморская летопись побуждает к сопоставлению ее с древней былинной традицией: есть основания полагать, что ее первоисточник был занесен на север, как и былины, начальными переселенцами из Киева через Ладогу в Поморье, где летописец сохранил древнейшие подробности.

В этом летописце, в частности, княжение Кия в Южной Руси отнесено ко времени правления византийской императрицы Ирины, то есть к рубежу VIII–IX веков, а о племенах Северной Руси сказано: «Во времена же Кия (курсив мой. – В. К.)… словени свою власть имуще, а кривичи свою, а меряне свою, и кождо своим родом живяще, а чюдь… свою власть имуще и дань даяху за море варягом, от человека по беле векшице на год; а иже (которые. – В. К.) у них живяху варяги, то те насилия деяху им, словеном, и кривичом, и меряном, и чюди.

И восташа словене, и кривичи, и меря, и чюдь на варяи и изгнаша их за море, и начата владети сами в себе, и городы ставити. И восташа сами на ся, и бысть меж ими рать велика и усобица, и восташа город на город, и несть меж ими правды (справедливости. – В. К.). И начаша меж собою пословати (вести переговоры. – В. К.) и снидошася вкупе и реша (сказали. – В. К.) в себе: „Поищем себе князя, иже бы нами владел и судил по правде“…

Приидоша за море к варягом словени, и кривичи, меря, чюдь и реша варягом: „Земля наша добра, и велика, и обилна, а нарядника (начальника, руководителя. – В. К.) в ней нет, пойдите к нам княжити и владети нами“»[148]148
  Полное собрание русских летописей, т. 37. – М., 1982, с. 56.


[Закрыть].

Первое, на что важно обратить внимание, – многозначительное противоречие: до XVIII века это сообщение о призвании варягов воспринималось, как правило, в безусловно положительном плане, а затем вокруг него начались резкие споры. Многие историки и публицисты, обладающие заостренно патриотическим сознанием, усматривают в этом предании заведомо или даже крайне унизительный для Руси смысл и стремятся всячески опровергать летописные тексты – в том числе и самый факт существования норманнской династии.

Все это является, несомненно, очень прискорбной чертой исторического самосознания, ибо представляет собой одно из ярких выражений своего рода комплекса национальной неполноценности, присущего, увы, достаточно большому количеству русских людей (в предисловии к этой книге отчасти уже шла речь об этом свойстве).

Ведь, скажем, в Англии, где с 1066 года также правила именно норманнская династия, восходящая, кстати сказать, к прямому современнику Рюрика викингу Регнвальду и его сыну Рольфу-Роллону (к тому же норманны здесь вовсе не были добровольно «призваны», а завоевали, поработили коренное население страны)[149]149
  Любопытно, что Гита, дочь свергнутого и убитого норманнами в 1066 году короля Англии Гарольда II, нашла прибежище в далекой Руси. В 1068 году Гита вместе с семьей эмигрировала в Данию, ко двору тамошнего короля Свена (его мать была из английского королевского рода), который тогда же или вскоре обвенчался с дочерью Ярослава Мудрого Елизаветой (ранее она была супругой норвежского короля Гаральда III, погибшего как раз в 1066 году). Елизавета, очевидно, и сосватала Гиту и своего племянника Владимира Мономаха, обвенчавшегося с этой английской принцессой (в 1074 или 1075 году).


[Закрыть], этот факт не вызывает подобного чувства унижения и, естественно, не оспаривается – хотя некоторые патриотически настроенные историки настоятельно стремились доказать, что завоеватели-норманны почти сразу «растворились» в английской среде[150]150
  См. об этом, напр., статью M. А. Барга «Нормандское завоевание Англии» в «Советской исторической энциклопедии», т. 10. – M., 1967, с. 343–344.


[Закрыть]. В русской же историографии «норманнский вопрос» вызвал продолжающуюся более двух веков ожесточенную полемику.

Между тем сей «вопрос» давным-давно нашел истинное решение в размышлениях крупнейшего деятеля отечественной исторической науки В. О. Ключевского. Но в высшей степени характерно, что он в 1870-1890-х годах четырежды начинал записывать мысли об этом «вопросе», однако так и не завершил свои записи и, естественно, не опубликовал; его наброски были обнародованы лишь в 1983 году, через столетие!

Вполне естественно предположить, что историк не высказал открыто свою оценку споров вокруг «норманнского вопроса» из-за его крайней, даже болезненной остроты. В напечатанном «Курсе русской истории» Ключевский высказался о «варяжском вопросе» гораздо более смягченно, приглушенно, даже недостаточно определенно (см. лекцию IX), чем в своих неопубликованных размышлениях.

В одной из рукописей, представляющей собой набросок текста лекции, Ключевский заявлял без обиняков: «Я знаю, вы (то есть слушатели. – В. К.) очень недовольны, что все эти ученые усилия разъяснить варяжский вопрос я назвал явлением патологии… такой поворот в умах есть несомненно симптом общественной патологии… (это и есть именно то, что можно назвать комплексом национальной неполноценности. – В. К.). Я охотно готов читать разыскания о том… славянин или немец был дед кн. Владимира и откуда взяты его мать, бабушка и т. д… Но когда исследователь подобных вопросов идет прямо в область настоящей, научной истории и говорит, что он разрешает именно вопрос о происхождении русской национальности и русского государства, будет жаль, если он не остановится на границе и не вспомнит, что национальности и государственные порядки завязываются не от этнографического состава крови того или другого князя… Итак, повторяю еще раз, – я совсем не против вопроса о происхождении… первых русских князей… а только против того положения, что в этом вопросе – ключ к разъяснению начала русской национальной и государственной жизни»[151]151
  Ключевский В. О. Неопубликованные произведения. – M., 1983, с. 113, 114, 115. Редактор книги М. В. Нечкина отметила в предисловии к этой книге, что в прочитанных и опубликованных лекциях «варяжский вопрос… сильно, почти неузнаваемо изменен по сравнению с публикуемыми нами отрывками. Исчезли почти все резкие, острые определения…» (с. 7).


[Закрыть]. Ключевский заметил еще, что наиболее «грубые» суждения сторонников «варяжского происхождения» Руси «задели щекотливое национальное чувство и надолго лишили русскую историческую мысль способности с научным спокойствием отнестись к вопросу» (с. 123).

И в самом деле: «спокойствия» в данном вопросе недостает даже на то, чтобы просто заметить совершенно очевидный факт: «приглашение» или какой-либо иной способ внедрения в ту или иную страну «чужеродных» династий – это чрезвычайно широко распространенное явление. Так, в тех же IX–X столетиях, когда варяги-норманны оказались князьями Руси, германская династия Каролингов (потомков Карла Великого) правила не только в Германии, но и во Франции и Италии; в целом ряде государств Европы занимала позднее престолы знаменитая династия Бурбонов (французов по происхождению); не менее характерны «чужие» династии и для стран Азии и т. д. и т. п.

И более того, правление «пришлых» династий не только типичное, но и закономерное, а в определенных ситуациях даже необходимое явление.

Достаточно четкое объяснение одной из причин «призвания варягов» дано в самом летописном тексте, из которого явствует, что складывавшаяся на Севере русская государственность с самого начала была многоэтничной, многоплеменной, и власть, во главе которой находился представитель одного из «туземных» племен, с легкостью оказывалась или хотя бы казалась несправедливой («и не было среди них справедливости, и встал род на род»…) по отношению к остальным славянским и финским племенам. Отсюда и приглашение «беспристрастного» с этой точки зрения «чужеродного» князя.

Очень многое проясняет здесь основанное на целой цепи фактов суждение из недавнего фундаментального трактата Г. С. Лебедева, отметившего, что феномен «призванного» князя «полностью соответствует позднейшей новгородской традиции приглашения князей, с сохранением основных контрольных функций в руках вечевой администрации»[152]152
  Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе. – Л., 1985, с. 214.


[Закрыть]. То есть традиция «призвания» продолжалась в Северной Руси несколько веков.

Но дело отнюдь не только в этом. Когда институт власти еще лишь формируется, народу необычайно трудно выделить главу государства из своей собственной среды, ибо нужна, даже необходима определенная отчужденность власти; именно этим и объясняется, по-видимому, такое обилие чужеземных династий (проблема эта затронута, между прочим, в трудах M. M. Бахтина). Можно с большими основаниями предположить, что в истории любой государственности имел место такой момент, когда наиболее вероятен именно «чужеродный» правитель, в лице которого государство предстает как нечто с очевидностью «отделенное» от населения. И при условии соблюдения, пользуясь словами Ключевского, «научного спокойствия» в факте призвания варягов следует, без сомнения, увидеть и этот очень существенный и, так сказать, всеобщий смысл.

Нельзя не обратить внимания и на то несомненное обстоятельство, что феномен «пришлого» властителя давал возможность высоко поднять статус династии – и «удревнить» ее, и воспринимать ее как изначально достойную иметь власть: Рюрик, согласно летописным известиям, был князем (конунгом) и до прихода на Русь, и, таким образом, его «право» на власть как бы уходило корнями в некое неведомое, неизмеряемое прошлое, между тем как князь «из своих» неизбежно представал бы в качестве потомка «обычных» людей, из среды которых в сравнительно недавнем, обозримом прошлом был выдвинут его предок – родоначальник династии.

Именно поэтому, как уже говорилось, в допетровские времена «чужеродность» Рюрика высоко ценилась; она ведь даже открыла возможность для создания в начале XVI века версии (разумеется, всецело вымышленной) о происхождении властителей Руси от императорской династии Древнего Рима! И хорошо известно, что очень многие знатные роды Руси стремились утвердить свое «чужеземное» происхождение, хотя это далеко не всегда соответствовало действительности.

Словом, династия, начатая князем, пришедшим из другой страны, имела как бы врожденное, заранее данное право на власть. Именно это было важнее всего и затмевало, делало не столь уж существенным вопрос о «чужеродности» династии.

Что же касается, так сказать, объективной оценки «национальной» стороны вопроса, Ключевский высказался о ней, на мой взгляд, исчерпывающе ясно, полностью отвергнув представление, согласно которому «состав крови того или другого князя» есть «ключ к разъяснению начала русской национальной и государственной жизни». Достаточно, я думаю, оценить тот факт, что уже третий (по летописи, Святослав был внуком Рюрика) или – это гораздо достовернее – четвертый[153]153
  Я имею в виду, что Святослав, родившийся около 940 года, приходился правнуком, а не внуком Рюрику, умершему за 60 лет до Святославова рождения.


[Закрыть] представитель династии Рюриковичей имел русское, а не скандинавское имя.

И, если уж на то пошло, намного более существенной, нежели вопрос о династии, является проблема самого присутствия сотен или даже тысяч варягов-норманнов на Руси в IX – начале XI века. Достоверно известно, что они многократно приходили на Русь как воины (нередко – наемные), купцы или просто грабители-пираты и оказали весьма значительное воздействие на историю страны.

Сразу же следует сказать, что и эта проблема не может (при условии «научного спокойствия») иметь сколько-нибудь «унизительный» для Руси смысл, ибо норманны, с их не сравнимой в тогдашние времена ни с чем динамичностью, сыграли очень большую роль в истории многих стран Евразии. Этот кочующий, точнее, плывущий по миру этнос пробивал любые преграды и границы.

Вообще, при изучении истории становится ясно принципиальное различие человеческих общностей, находящихся в статическом и в динамическом состоянии. Так, совсем, казалось бы, малочисленное население городов-республик Генуи и Венеции, перейдя в «динамическое состояние», подчинило своему влиянию в XII–XIV веках громадную территорию от Гибралтара до Кавказа и одерживало победы над большими и даже громадными (как Византийская империя) государствами.

Роль норманнов также способна поразить воображение. Их человеческие ресурсы (то есть население скандинавских стран) составляли на рубеже I и II тысячелетий нашей эры, по всей вероятности, немногим более одного миллиона, между тем как население всей Европы – примерно 45 млн человек[154]154
  Козлов В. И. Динамика численности народов. – М., 1989, табл. 12 (между с. 240–241).


[Закрыть]. Тем не менее «норманны, – говорится в специальной работе на эту тему, – подчиняли себе отдельные области Запада, заселяли их, оказывали свое воздействие на их общественный и политический строй». При этом, кстати сказать, в сопоставлении с Западом, «данные топонимики свидетельствуют об относительной немногочисленности скандинавов на Руси (в особенности если сравнить ее со скандинавской топонимикой на Британских островах)». Вот конкретные данные: «…в среднем в Англии встречается не менее 150 датских названий на 10 тыс. кв. км. На Руси число топонимов скандинавского происхождения, установленное М. Фасмером и Е. А. Рыдзевской, оказывается каплей в славянском море – в среднем 5 названий на 10 тыс. кв. км» (то есть в 30 раз меньше)[155]155
  Ловмяньский X. Русь и норманны. – M., 1985, с. 17.


[Закрыть]. И еще: «Одним из важнейших результатов их (норманнов. – В. К.) набегов явилось основание ими государств на территории Англии, Франции, Ирландии…» В XI веке они «захватили, помимо Англии, Сицилию и Южную Италию, основав… „Королевство Обеих Сицилий“. Они продолжали играть огромную роль в истории Франции»[156]156
  Гуревич А. Я. Походы викингов. – М., 1966, с. 85, 128, 135, 172.


[Закрыть].

Таким образом, и роль норманнов вообще (а не только династии) в истории Руси ни в коей мере не может как-то «принизить» эту историю – во всяком случае не в большей или, точнее, даже в значительно меньшей степени, нежели историю Англии и ряда других стран Западной Европы. И «патриотическое» негодование по поводу призвания и немалого значения норманнов-варягов в ранней отечественной истории – это, по справедливому определению Ключевского, «патологическое явление, которое следует отмести самым решительным образом».

Поскольку нашлись люди, которые, познакомившись с первым изданием этой книги (1997), стали обвинять меня в «принижении» русского народа, ибо я, в соответствии с фактами, признаю реальность участия германцев-норманнов в создании государства «Русь», считаю нужным более откровенно высказаться об этом «сюжете».

Во-первых, люди, о коих идет речь, превратно и примитивно представляют себе ход истории вообще. Пользуясь многосмысленным понятием о диалоге как основе бытия в целом – понятием, глубоко разработанным М. М. Бахтиным, – следует осмыслить мировую историю не в виде суммы монологов отдельных замкнутых в себе народов, но как диалог взаимодействующих народов.

Во-вторых, те, кого охватывает чувство унижения, когда им говорят, что их народ испытывал значительные воздействия других народов, – заведомо униженные, даже, если выразиться резче, жалкие существа, и, чтобы избавиться от своего недуга, им следует обратиться, скажем, к истории французского народа. Он начал свой исторический путь как кельтский народ, и будущие французы назывались тогда галлами (подчас их называют так и ныне). Но в длительном взаимодействии с древними римлянами галлы переняли их язык и стали романским народом. Затем к этим романцам пришли с востока германцы-франки, которые не только создали для них новое государство, но и дали этому государству и самим галлам свое имя. Может быть, сравнение этих непреложных фактов истории Франции с фактом «призвания» варягов как-то утешит людей, страдающих из-за сего «призвания»…

Уместно сказать здесь же и о другом, также диктуемом «патриотизмом» (уже совершенно «неразумным» и ущербным) поветрии, выражающемся в стремлении как можно более «удревнить» начало Руси (в последнее время это, в частности, связано с не имеющим ни грана достоверности «текстом», называющимся «Велесова книга»). Полная неразумность этих притязаний очевидна: бессмысленно пытаться «превознести» свой народ, свое государство, свою историю «удлинением» их существования во времени.

Во-первых, историческое время – это сложнейшая реальность человеческого бытия, которую нельзя мерить «абстрактным», изучаемым физикой «временем вообще». Это хорошо показано в недавно изданной (посмертно) книге философа H. H. Трубникова (1929–1983) «Время человеческого бытия» (М., 1987). Для человечества и для отдельного народа действительно «свое» время, не сопоставимое прямо и непосредственно с «физическим» временем.

Во-вторых, даже если мыслить в аспекте «времени вообще», тот факт, что определенный народ и государство сложились ранее, до рождения другого народа и государства, не имеет ценностного значения. Ведь нелепо полагать, что человек, родившийся за столько-то лет до другого человека, в силу самого этого обстоятельства обладает, в сравнении с этим другим, некой дополнительной ценностью. Но точно так же и «ценность» народа никак не зависит от общехронологической даты его формирования. Ценность эта определяется содержанием его собственной истории, его собственного времени. И, наконец: как ни удлинять в глубь всеобщей хронологии дату рождения Руси, все равно эта дата будет на тысячелетие и даже несколько тысячелетий более поздней, нежели даты рождения древней Эллады или Ирана, не говоря уже о Шумере или Египте.

Но вернемся к варягам-норманнам. Нет сомнения, что они сыграли весьма и весьма существенную роль в первоначальной истории Руси, хотя роль эта была гораздо менее значительной, чем, скажем, в истории Англии, и, помимо того, она была принципиально иной, – в частности в большей степени совпадала с самостоятельной, собственной судьбой страны (между тем как в странах Западной Европы действия норманнов нередко шли как бы наперекор местному «образу жизни»).

Это показано в уже цитированной работе специалиста по «норманнской проблеме», который, в частности, полагает, что пришедшим в земли Руси норманнам пришлось «включиться» в исторический «процесс на Руси и принять в нем участие, не изменив существенно ни его хода, ни форм, в которых он протекал»[157]157
  Там же, с. 87.


[Закрыть].

Речь должна идти, в частности, о том, что «плывущий этнос» норманнов-варягов соприкоснулся на Руси с людьми, для которых движение по рекам и озерам было привычным и необходимым. Восточнославянские племена, как согласно утверждают современные исследователи проблемы, расселились на своей огромной, почти сплошь лесной территории не ранее VII–VIII веков (то есть сравнительно незадолго до появления варягов) и, по-видимому, прежде всего и главным образом по водным путям.

Византийский император Константин Багрянородный, который четко разграничивал варягов и восточнославянские племена, писал в середине X века о последних, что они повсеместно и каждый год «рубят… моноксилы (однодеревки. – В. К.) во время зимы и, снарядив их, с наступлением весны, когда растает лед, вводят в находящиеся по соседству водоемы». Далее говорится и о том, что эти однодеревки продают варягам.

Очень характерна своего рода общая картина ранней Руси, обрисованная в «Повести временных лет»: «…славяне пришли и сели по Днепру и назвались полянами… тут был путь из Варяг в Греки и из Грек по Днепру, а в верховьях Днепра – волок до Ловоти, а по Ловоти можно выйти в Ильмень, озеро Великое; из этого же озера вытекает Волхов и впадает в озеро великое Нево (Ладогу. – В. К.), и устье того озера (река Нева. – В. К.) впадает в море Варяжское (Балтийское. – В. К.)… Днепр же вытекает из Оковского леса и течет на юг, а Двина из того же леса течет и направляется на север… Из того же леса течет Волга на восток и впадает семьюдесятью устьями в море Хвалисское (Каспийское. – В. К.)… А Днепр впадает устьем в Понтийское (Черное. – В. К.) море, это море слывет Русским…»

Из этого ясно, что, осваивая пути «из варяг в арабы» по Волге и, позднее, «из варяг в греки» по Днепру, скандинавские пришельцы тем самым входили в уже сложившуюся систему бытия «туземных» племен, хотя норманны, несомненно, увеличили, усилили и продолжили в пространственном отношении то движение по водным путям, которое играло первостепенную роль и до их появления.

В. О. Ключевский выдвинул в качестве ядра своей концепции известное положение: «Колонизация страны как основной факт русской истории». (Курс русской истории. Лекция П. – В кн.: Ключевский В. О. Соч. в 8 тт., т. 1. – М., 1956, с. 30. Термин «колонизация» во времена Ключевского отнюдь не имел «негативного» значения – в смысле «колониальной политики». Ср. статью П. Н. Милюкова «Колонизация России» в XV томе «Энциклопедического словаря» Брокгауза и Ефрона, изданном в 1895 году.) Впоследствии была показана односторонность этого тезиса, но невозможно отрицать существеннейшее значение в истории Руси того явления, которое историк назвал «колонизацией». И она началась ранее появления варягов, которые только придали ей больший динамизм и размах.

О сравнительно позднем «включении» варягов-норманнов в сложившуюся на Руси систему путей основательно, опираясь на многие отечественные и зарубежные исследования, писал в 1981 году известный историк И. П. Шаскольский: «В IX в. уже существовал путь по Днепру в Черное море… Но… данные археологии делают очевидным, что этот путь еще не был в IX в. варяжским, он не был (как предполагали до недавнего времени многие ученые) проложен норманнами, а использовался… местным восточнославянским населением. „Путь из варяг в греки“ как транзитный путь установился не ранее рубежа X столетия»[158]158
  Летописи и хроники. 1980. – M., 1981, с. 52–53.


[Закрыть]. И у нас нет оснований сомневаться, что князь Кий «ходил» к «Царюгороду» задолго до появления варягов в южной Руси.

Варяги-норманны, появившиеся на Руси, сыграли роль, которую уместно определить общеизвестным химическим термином, – роль катализатора, существенно ускоряющего и интенсифицирующего такой процесс, который развивался бы и сам по себе. Это определение роли варягов – «катализатор» – употребляет Д. А. Мачинский, но, к сожалению, почему-то использует и другое определение – «дрожжи», которое в данном случае неадекватно, ибо это такой компонент, без которого «тесто» навсегда осталось бы «тестом», не превратилось бы в «хлеб». Это особенно странно потому, что сам Д. А. Мачинский здесь же замечает: «Правда, все социально-экономические предпосылки для возникновения государственности имелись к IX в. и в чисто славянской среде, и можно было бы обойтись и своей закваской, но с варяжскими дрожжами получилось быстрее и лучше». Оценочное «лучше» тут, пожалуй, неуместно; достаточно сказать «быстрее», а также «энергичнее».

Роль варягов, без сомнения, была не только очень важная, но и очень заметная: сторонние наблюдатели, скажем, арабские или византийские, нередко замечали прежде всего варягов. При этом весьма быстро протекавшая ассимиляция варягов, их «ославянивание» нарушалось тем, что из Скандинавии в течение IX–X веков время от времени являлись новые волны пришельцев. Важно только оговорить, что в большинстве случаев дело шло о наемных воинских отрядах, которые не могли существенно влиять на движение истории.

Тем не менее вполне уместно полагать, что в ранней истории Руси имела место «варяжская эпоха», начавшаяся во второй четверти IX века и завершившаяся к середине X века, во время правления княгини Ольги, которая, кстати сказать, согласно летописи, происходила, несмотря на скандинавское имя, из псковских кривичей. Это оспаривалось рядом историков, начиная еще с Татищева, на том основании, что город Псков будто бы возник позднее рождения Ольги. Но новейшие археологические исследования показали, что поселение городского характера сложилось в устье реки Псковы не позднее IX века[159]159
  См. Седов В. В. Восточные славяне в VI–XIII вв. – M., 1982, с. 52–57.


[Закрыть]. Что же касается имени Ольги, сохранилось известие о ее первоначальном имени Прекраса, которое было заменено, когда она обручилась с варягом Игорем (известие это иногда рассматривалось как поздний «патриотический домысел некоего летописца, но ведь никто из летописцев не пытался придумать славянские имена ни Рюрику, ни Олегу, ни Игорю; не следует забывать также, что сын Ольги получил имя Святослав»). Вместе с тем, конечно же, в государственном образовании в Северной Руси, возникшем после «призвания» Рюрика, варяги-норманны играли весьма существенную роль.

По летописной традиции начало правления Рюрика и теперь обычно относят к 862 году. Однако давно установлено, что ранние летописные даты, появившиеся, как это доказано, позже составления первоначальной летописи, заведомо неверны: датируемые события на самом деле по большей части происходили раньше (хотя в некоторых случаях, напротив, позднее).

Так, в «Повести временных лет» утверждается: «В год 852… когда начал царствовать Михаил, стала прозываться Русская земля». M. H. Тихомиров писал по этому поводу, что «первое известие о начале Русской земли взято было (русским летописцем. – В. К.) из греческого летописца»[160]160
  Тихомиров M. H. Русское летописание, с. 52.


[Закрыть]. Однако, во-первых, сама эта дата была спутана, ибо византийский император Михаил «начал царствовать» не в 852 году, а на целых десять лет раньше – в 842-м. Во-вторых, летописцы посчитали необходимым все другие собственно русские события относить ко времени не ранее 852 года. Поэтому, например, в Новгородской первой летописи время княжения Кия отнесено к 854 году, хотя тут же сказано, что «в си же времена бысть в Гречько земли цесарь, именем Михаил и мати его Ирина»[161]161
  Новгородская Первая летопись. – М. – Л., 1950, с. 20.


[Закрыть]; на самом же деле Ирина была матерью цесаря Константина и правила на полвека ранее, до 802 года. Тот же M. H. Тихомиров, как уже было отмечено, пришел к очень естественному выводу, что имя Михаила оказалось в этом тексте о Кие из-за сложившегося в какой-то момент прочного убеждения о начале Руси именно во времена Михаила, но в тексте сохранилось и имя правившей на полстолетия ранее Ирины. И время правления Ирины представляет собою, по мысли Тихомирова, действительно верную основу для датировки княжения Кия, ибо – это очевидно из летописи – Михаил был современником вовсе не Кия, а позднейшего киевского князя Аскольда и его соправителя Дира, до начала правления которых Кий умер, а его прямые преемники подпали под власть хазар.

Но вернемся к судьбе Северной Руси. События, предшествующие вокняжению здесь Рюрика (дань, наложенная варягами, их насилие над местными племенами и т. д.), начались – как явствует из цитированного выше Архангелогородского летописца, сохранившего древнейшие сведения, – еще во времена Кия, то есть не в середине, а в начале IX века. И уже в 838 (или в 839) году из Северной Руси прибыли в Константинополь послы «русского кагана», которые оказались норманнами (шведами). Еще через три десятилетия, в 871 году (когда даже и согласно традиционной датировке в Северной Руси давно уже правил Рюрик) на Западе были осведомлены, что в Восточной Европе имеются два правителя с титулом кагана (хагана) – хазарский и норманнский, – о чем известно из дошедшего до нас письма германского короля (в 843–876 годах) Людовика к византийскому императору Василию I (867–886)[162]162
  См. об этом, например: Ловмяньский X. Русь и норманны. – М., 1985, с. 195.


[Закрыть]. В очень многих работах утверждается, что и в 838, и в 871 годах речь шла о южнорусском, киевском правителе. Однако крупнейший востоковед В. В. Бартольд еще в двадцатые годы доказал, что «каганом» назывался правитель именно Северной Руси; к сожалению, эти его рассуждения почти не стали достоянием историков Руси (о мешающей делу «разобщенности» востоковедения и русистики нам еще придется говорить).

Рассматривая известие о прибытии в 838–839 году послов кагана Руси в Византию, В. В. Бартольд говорил, в частности, следующее: «В 1916 г. Шахматов писал: „Едва ли можно усомниться в том, что эта Русь прибыла в Константинополь из Южной России“. Мне это мнение тогда же показалось ошибочным: я был убежден, что имеется в виду то же русское каганство… о котором говорят арабы и которое можно искать только на севере. Известно, что к этому мнению пришел и сам Шахматов в своей работе 1919 г.; там сказано, что послы русского кагана возвращались к себе на родину, т. е. на северо-запад России»[163]163
  Бартольд В. В. Арабские известил о русах // Бартольд В. В. Соч., т. II, ч. 1. – M., 1963, с. 819. Речь идет об известных исследованиях А. А. Шахматова «Введение в курс истории русского языка» (Ч. 1, Пг., 1916) и «Древнейшие судьбы русского племени» (Пг., 1919).


[Закрыть]…

В. В. Бартольд открыл по-своему замечательное совпадение, согласие двух известий о русском кагане, пришедших из Византии одно за другим в Германию и в Арабский халифат. Дело в том, что в Константинополе с 837 по 845 год находился высокообразованный араб Муслим ал-Джарми, который написал затем фундаментальное сочинение о Византии и соседних с ней странах, включая Русь. Оно не дошло до нас, но послужило основой для множества позднейших произведений арабских географов и историков[164]164
  См. об этом, напр.: Заходер Б. H. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. Горган и Поволжье в IX-Х вв. – M., 1962, с. 38–39.


[Закрыть]. Сведения о «русах», восходящие к ал-Джарми, таковы: «…они живут на острове среди озера, причем остров занимает пространство в три дня пути… и покрыт лесами и болотами… У них есть царь, которого называют „каганом русов“» (В. В. Бартольд, указ. соч., с. 821). Ученый писал об этом: «Наиболее правдоподобно предположение, что автор IX в. имел в виду область русов у Ильменя… Древнейшее поселение в этом месте – Городище при выходе Волхова из Ильменя, в местности, окруженной со всех сторон болотами и речными протоками. Слова о „трех днях пути объясняются, конечно, только ошибкой арабского автора; таково было, вероятно, пространство не острова, но всей области русов“» (там же, с. 823–824).

Мне представляется естественным предположение, что под «островом», занимающим «пространство в три дня пути», имелась в виду вся лесная и болотистая территория, расположенная между озерами Ладога и Ильмень (с севера на юг двести двадцать километров по соединяющему их Волхову). И уж во всяком случае речь шла, конечно же, не о Киеве, не о Южной Руси.

Ныне ранняя история Северной Руси, в частности, глубоко исследована и осмыслена в ряде работ археолога и историка Д. А. Мачинского, известных, к сожалению, только очень узкому кругу специалистов. Независимо от В. В. Бартольда он пришел к тем же выводам в решении вопроса о «русском кагане» IX века. Д. А. Мачинский показал, что послы русского кагана в Константинополь, возвращавшиеся оттуда домой через Рейн, двигались этим путем, без сомнения, не в Киев, а через Балтику в Ладогу: «…возвращаться через Нижний Рейн из Константинополя в Киев (как полагают некоторые)[165]165
  Вернее было бы сказать не «некоторые», а почти все историки…


[Закрыть] было бессмысленно, в то время как путь из низовьев Рейна в Ладогу был уже проторен. Город Дорестад в низовьях Рейна, как явствует из данных археологии, с середины VIII века был связан прямыми торговыми связями со Швецией и Ладогой, и с конца 830-х гг. (т. е. как раз во время посольства из Руси. – В. К.) его „держал“… Рюрик Ютландский, чье вероятное тождество с русским Рюриком, обоснованное еще в XIX в., подкреплено соображениями ряда исследователей»[166]166
  Д. А. Мачинский ссылается здесь на работы X. Ловмяньского, Б. А. Рыбакова, Г. С. Лебедева и др.


[Закрыть]. «Послы хакана „народа рос“ при проверке оказались „свеонами“ (шведами. – В. К.), что опять же говорит о Северной Руси, так как для 830-х гг. присутствие заметной прослойки скандинавов в Киеве исключено, а в Ладоге они археологически улавливаются с 750-х гг… коррективы вносит отражающее реальность середины IX в. древнейшее арабское сообщение… о „русах“, которые торгуют с халифатом через Хазарию и характеризуются как „вид славян“, живущих „в отдаленнейших частях Славии“[167]167
  Культура Русского Севера. – Л., 1988, с. 47 (работа написана совместно с А. Д. Мачинской). См. также работы Д. А. Мачинского в сборниках: Формирование раннефеодальных славянских народностей. – M., 1981, с. 31–52; Северная Русь и ее соседи в эпоху раннего Средневековья. – Л., 1982, с. 7–24; Археологические исследования Новгородской земли. – Л., 1984, с. 5–25; Русский Север. – Л., 1986, с. 3–29; Археологический сборник. Вып. 29. – Л., 1988, с. 117–128; а также другие его работы.


[Закрыть] („отдаленнейшие“, с арабской – южной – точки зрения, что, безусловно, означает наиболее северные, то есть ладожские. – В. К.)». И именно правитель Северной Руси, заключает Д. А. Мачинский, «принял, в подражание хакану Хазарии, высокий титул „хакана“ и отправил послов в Константинополь» (там же).