Текст книги "История Руси и русского Слова"
Автор книги: Вадим Кожинов
Жанр: История, Наука и Образование
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 21 (всего у книги 43 страниц)
Целый ряд историков стоит на той точке зрения, что в цитированном тексте имеются в виду все же не русские, а какие-то хазары-язычники. Однако вопрос, по крайней мере пока, не может быть решен окончательно. И поэтому воззрение, согласно которому первыми провозвестниками Православия на Руси были именно святые Кирилл и Мефодий, обладает правом на существование. Признание истинности сообщений о русской миссии Кирилла и Мефодия не противоречит сведениям о позднейших событиях. В 861 году великие первоучители славян побывали (еще до своей моравской миссии 863 года!) на Руси, а позднее, в 866 или 867 году, на Русь был уже послан из Константинополя епископ.
Христианское «посольство» святых Кирилла и Мефодия к хазарскому кагану, а затем к русскому князю целиком и полностью «соответствует» тогдашнему положению вещей и замечательно проясняет всю ситуацию. Вместе с тем не приходится сомневаться, что каганат впоследствии вновь совершил нападение на Русь и в той или иной мере «подавил» христианство в Киеве (достоверно известно, например, что в 932 году каганат заставил отказаться от христианства аланов). Это привело и к возобновлению атак Руси на христианскую Византию.
Давно уже уяснено, скажем, что поход Руси на Константинополь, совершившийся через восемь десятилетий, в 941 году, был «выступлением…
направленным хазарами», и даже был непосредственно «организован с ведома и при сочувствии хазар»[349]349
Артамонов M. И. История хазар, с. 375.
[Закрыть], хотя избранное М. И. Артамоновым слово «сочувствие» – слишком «мягкое» определение. Вернее высказался об этом походе другой историк, Ю. Д. Бруцкус, отметив, что он был совершен «по наущению хазарского царя»[350]350
Бруцкус Ю. Д. Письмо хазарского еврея от X века, с. 23.
[Закрыть]. При этом важно иметь в виду, что сей историк всячески «идеализировал» каганат, без каких-либо доказательств утверждая, что последний создал немало «культурных ценностей» (с. 3) и подготовил-де «к государственной жизни те южные области, из которых в X веке русские дружины сколотили (!) Киевское великое княжество» (с. 19).
Ю. Д. Бруцкус только сетует, что «внутренние связи этого пестрого государства (каганата. – В. К.), в котором насчитывалось 25 подчиненных народов[351]351
Это указанное царем Иосифом количество, в котором учтены в качестве отдельных народов подвластные каганату русские племена (вятичи, северяне и др.), вполне достоверно; его, в частности, называет и арабский путешественник Ибн-Фадлан, побывавший в 922 г. в Волжской Булгарии.
[Закрыть], были очень слабы вследствие немногочисленности основной культурной народности, окруженной варварскими племенами» (с. 15).
Тот факт, что в походе 941 года (предпринятом – согласно его собственному слову – «по наущению» этой самой «культурной народности») византийских христиан, как сообщает «Повесть временных лет», «одних распинали, в других же, расстанавливая как мишени, стреляли, хватали, связывали назад руки и вбивали железные гвозди в макушки голов», Ю. Д. Бруцкуса почему-то не смущает…
Но, решительно не соглашаясь с «оценками», которые дает этот историк Хазарскому каганату, следует признать верность целого ряда рассуждений, содержащихся в его работе. Так, он вполне обоснованно говорит о «долголетней борьбе между хазарами и русскими, тянувшейся в течение целого столетия от взятия Киева Аскольдом около 850 года до разрушения Белой Вежи (Саркел) Святославом в 965 году… эта борьба составляет основной фон (точнее – ход. – В. К.) всей начальной истории Киевской Руси» (с. 18); даже «в сороковых и пятидесятых годах X века хазарское царство еще было очень сильно, простиралось от Оки и Волги до Кавказского хребта и Крымского побережья и успешно выдерживало натиск… славяно-руссов» (с. 30).
И прямым отражением, доказывает Ю. Д. Бруцкус, «упорной борьбы, которая велась с переменным счастьем между варяго-руссами и иудео-хазарами в южных степях, являются… известные былины о борьбе Ильи Муромца с Жидовином-богатырем, пришедшим из земли Жидовской в „степи Цецарские“ под „горою Сорочинскою“… Рассказ хазарского еврея о расправе детей Израиля над русскими дружинниками в земле Цесарской (византийской) у крепости Шуршунской (то есть Херсонесской. – В. К.) может объяснить нам и былинные названия „степей Цецарских“ и „горы Сорочинской“, где Жидовин напал на Добрыню Никитича» (с. 44).
Это узкое приурочивание былины к сражениям в Крыму на рубеже 930-940-х годов не очень убедительно, ибо эпос «отражает» скорее целую эпоху, нежели отдельные события. Но, так или иначе, в этой былине открыто и недвусмысленно запечатлена борьба Руси с Хазарским каганатом.
До самого последнего времени былины, как правило, изучались не в качестве исторического источника в подлинном смысле этого слова; они представали в работах, затрагивающих проблему «историзма» былин, главным образом или даже только как своего рода поэтический «комментарий» к сведениям летописи – хотя едва ли не большинство серьезных исследователей русского эпоса пришли к выводу, что былины создавались раньше, чем летопись, и, следовательно, их надо изучать как самостоятельный и, в частности, более древний исторический источник.
Нельзя не сослаться здесь на недавнюю работу историка-источниковеда, в которой сообщается, что «последние годы отмечены особым интересом к новой отрасли знания, условно названной устной историей (oral history)… В 70-е годы во многих странах произошла институционализация (проще будет сказать – узаконение. – В. К.) устной истории в качестве самостоятельной ветви исторической науки… Устная история… и писаная история… – две последовательные стадии развития исторических знаний… Устная история в форме эпоса, сказаний, легенд, генеалогий явилась самой ранней формой исторического сознания… Основной формой устной исторической традиции на Руси, как известно, являлись былины»[352]352
Урсу Д. П. Методологические проблемы устной истории // Источниковедение отечественной истории. – М., 1989, с. 3, 5, 6.
[Закрыть], и т. д. (курсив мой. – В. К.).
Однако, повторю, до сего времени былины изучаются, в сущности, вовсе не как наиболее ранний и потому, в частности, вполне «самостоятельный» исторический источник, а как некое «приложение» к летописям; в былинах обычно стремятся «отыскать» то, о чем сообщает более поздний источник – «Повесть временных лет». И для таких «находок» оказывается, например, вполне достаточным совпадение имен былинных и летописных персонажей (как будто одно и то же имя не могло носить множество людей, живших в самые разные времена!). Остается надеяться, что былины начнут, наконец, изучать как более ранний, нежели летописи, и совершенно самостоятельный источник.
И именно с этой точки зрения обратимся к былине об Илье Муромце и Жидовине.
Очень характерно, что Ю. Д. Бруцкус, упоминая об изображенном в былине поражении Добрыни, умалчивает о последующей, воспетой в этой самой былине победе Ильи Муромца над Жидовином. Но прежде чем говорить о былине как таковой, нельзя не отметить, что это поистине гениальное произведение, записанное еще в 1840-х годах в Архангельской губернии, подверглось после 1917 года своего рода изгнанию: несмотря на то что различные сборники былин издавались в 1930-1950-х годах десятки раз, впервые в послереволюционное время это творение появилось в печати только в 1958 году, в составленной А. М. Астаховой научной антологии «Илья Муромец» (здесь было бы просто неприлично «опустить» эту былину), изданной малым, десятитысячным тиражом.
Прямо-таки замечательно, что видный исследователь народного творчества Н. П. Андреев (1892–1942), издавая в 1938 году антологию «Русский фольклор», не мог вообще отказаться от публикации этой прекраснейшей былины, но, не имея возможности напечатать ее целиком, представил читателю такие ее фрагменты, где нет речи о Жидовине[353]353
См.: Русский фольклор. – М. – Л., 1938, с. 190–191.
[Закрыть]. И только в совсем недавнее время В. И. Калугин сумел опубликовать это драгоценное звено русского эпоса пристойным тиражом 300 тыс. экземпляров в составленной им антологии[354]354
Былины. – М., 1986, с. 122–129. В том же году вышла антология «Былины», составленная Б. Н. Путиловым, где этой былины опять-таки нет…
[Закрыть].
В былине речь идет о том, как
Под славным городом под Киевом,
На тех на степях на Цицарских
Стояла застава богатырская…
Один из «братцев» этой заставы,
И Добрыне поручают настичь и победить Жидовина (который, понятно, воплощает в себе всю мощь Хазарского каганата). Но когда этот «могуч богатырь» начал битву с Добрыней,
Сыра мать-земля всколебалася,
Из озер вода выливалыся,
Под Добрыней конь на коленцы пал.
Добрыня Никитич млад
Господу Богу возмолится
И Мати Пресвятой Богородице:
– Унеси, Господи, от нахвальщика, —
Под Добрыней конь посправился,
Уехал на заставу богатырскую…
И теперь уже
Говорит Илья Муромец:
– Больше некем заменится,
Видно ехать атаману самому.
Начинается тяжкое сражение; русский эпос нисколько не преуменьшает силу и опасность врага:
Бились, дрались день до вечера,
С вечера бьются до полуночи,
Со полуночи бьются до бела света.
Махнет Илейко ручкой правою, —
Поскользит у Илейка ножка левая,
Пал Илья на сыру землю:
Сел нахвалыцина на белы груди,
Вынимал чинжалище булатное,
Хочет вспороть груди белыя,
Хочет закрыть очи ясныя,
По плеч отсечь буйну голову…
Лежит Илья под богатырем,
Говорит Илья таково слово:
– Да не ладно у святых отцев написано,
Не ладно у апостолов удумано,
Написано было у святых отцев,
Удумано было у апостолов:
«Не бывать Илье в чистом поле убитому»,
А теперь Илья под богатырем! —
Лежучи у Ильи втрое силы прибыло:
Махнет нахвалыцину в белы груди,
Вышибал выше дерева жарового[356]356
Рослого, высокого.
[Закрыть],
Пал нахвалыцина на сыру землю,
В сыру землю ушел до-пояс.
Вскочил Илья на резвы ноги
Сел нахвальщине на белы груди…
По плеч отсек буйну голову…
Здесь невольно вспоминается древнегреческий миф об Антее, который обретал неисчерпаемую силу, соприкасаясь со своей матерью Геей-то есть землей. Но образ-символ русского эпоса не только сложился, конечно же, независимо от древнегреческого, но и имеет совершенно иной смысл. Ведь связь Антея с землей предстает, в сущности, как своего рода «слабость»; достаточно оторвать его от земли, и он побежден. Между тем в русской былине так или иначе воплощено осознание нераздельной связи Ильи с родной «сырой землей» – связи, которая противопоставлена «беспочвенности» его врага…
Еще в 1852 году Алексей Хомяков писал, что эта былина (он, согласно тогдашнему словоупотреблению, называл ее «сказкой») «носит на себе признаки глубокой древности в создании, в языке и в характере… Ни разу нет упоминания об татарах, но зато ясная память о козарах, и богатырь из земли Козарской, названной справедливо землею Жидовскою, является соперником русских богатырей; это признак древности неоспоримой… Спокойное величие древнего эпоса дышит во всем рассказе, и лицо Ильи Муромца выражается, может быть, полнее, чем во всех других, уже известных сказках. Сила непобедимая, всегда покорная разуму и долгу, сила благодетельная, полная Веры в помощь Божию, чуждая страстей и неразрывными узами связанная с тою землею, из которой возникла»[357]357
Хомяков А. С. О старом и новом. Статьи и очерки. – М., 1988, с. 245, 247.
[Закрыть].
В середине XIX века, когда А. С. Хомяков написал свое цитируемое сочинение, русский богатырский эпос, в сущности, только начинали действительно изучать. И как мы видим, Алексей Степанович был склонен связывать с противостоянием хазарам только одну – несущую в себе, по его словам, «признаки глубокой древности» – былину (менее «древние» казались порожденными «монгольской эпохой»). В наше же время, например, известный исследователь богатырского эпоса В. П. Аникин (его труд цитировался выше) связывает с борьбой против Хазарии этот эпос в целом. Но естественно ставить вопрос о конкретных подтверждениях такого вывода.
Как уже отмечалось, в одной из самых архаических, то есть также несущей в себе «признаки глубокой древности» былин, «Вольхе Всеславьевиче», речь идет о взятии вражеской «белокаменной крепости» – что не может быть отнесено к борьбе ни с печенегами, ни с половцами, ни с монголами, которые не строили крепостей. Нельзя не сказать и о том, что мы располагаем очень давней полноценной записью этой былины: она вошла в составленный четверть тысячелетия назад рукописный сборник Кирши Данилова. В былине нет никаких упоминаний о «татарах» (имя которых, о чем уже говорилось, во многих былинах заменило имя более ранних врагов); Киеву угрожает нападением и разорением «Индейский царь», а «могуч богатырь Вольх Всеславьевич», узнав о смертельной опасности, сам идет (подобно князю Святославу) в поход «со всею дружиною хороброю» в «царство Индейское» и уничтожает врага.
Очень близка к тексту сборника Кирши Данилова сделанная через полтора столетия, в самом конце XIX века, запись выдающегося собирателя А. В. Маркова (см. его «Беломорские былины», № 51); речь также идет о войне с «Индейским царством», только герой имеет здесь отчество «Святославьевич». Однако в других поздних записях этой былины вместо «Индейского царства» говорится о «Золотой Орде» или «Турецземле», что невозможно понять иначе как замену первоначального врага на более позднего – замену, продиктованную, быть может, и простым непониманием сказителей: о каком таком столь опасном для Руси «Индейском царстве» говорится в дошедшей до них былине?
Правда, в некоторых русских былинах иного содержания (не собственно героических, богатырских, а, как определил их, например, В. Я. Пропп, «новеллистических» – прежде всего в былине «Дюк Степанович») также фигурирует некая «Индия», хотя и отнюдь не выступающая в качестве враждебной Руси земли. Поскольку реальные связи Руси с Индией возникли сравнительно поздно, едва ли ранее знаменитого путешествия Афанасия Никитина (при Иване III), появление «Индии» в былинах нередко пытались объяснить воздействием византийского «Сказания об Индийском царстве», созданного в XII веке и, возможно, уже в XIII веке переведенного на Руси. Однако в исследовании В. Б. Вилинбахова и Н. Б. Энговатова «Где была Индия русских былин?» убедительнейшим образом доказано, что Индия былины «Дюк Степанович» – это древняя западно-славянская (впоследствии онемеченная) «Индия-Виндия» на побережье Балтийского моря между реками Одер (Одра) и Эльба (Лаба), с которой у Киевской Руси были длительные торговые и иные взаимоотношения (см: Славянский фольклор и историческая действительность. – М., 1965, с. 99–108). Эта славянская «Индия» вовсе не была враждебным для Руси царством, и указанное исследование, естественно, не касается былины «Вольх Всеславьевич».
Если же говорить об «Индейском царстве» в былине «Вольх Всеславьевич (или Святославьевич)», есть существенные основания полагать, что первоначально речь шла об Иудейском царстве, но значительно позднее, когда существовавший в IX–X веках иудейский Хазарский каганат выветрился из исторической памяти, а реальная азиатская страна Индия, напротив, обрела известность на Руси, «Иудейское» было заменено по созвучию «Индейским». В других записях былины о Волхе «Иудейское царство», как уже говорилось, заменилось «Золотой Ордой» и «Турец-землей», – возможно и потому, что некое опаснейшее для Руси «Иудейское царство» представлялось поздним сказителям чем-то совершенно неправдоподобным.
Эта постановка вопроса, конечно, нуждается в доказательствах, к которым я и обращусь. Начнем с того чрезвычайно существенного факта, что до нас дошли записи древнерусского творения, которое являет собой в сущности разновидность былины (и в ряде его вариантов речь идет о смертельной борьбе именно с Иудейским царством), – «Егорий Храбрый». Это произведение обычно относят не к былинам, а к жанру «духовных стихов», но, как обоснованно писал виднейший исследователь обоих жанров, Б. М. Соколов, некоторые «духовные стихи эпического склада (в их число входят „Егорий Храбрый“, „Федор Тырянин“ и др. – В. К.)… не отделяются от былин и идут (у народных сказителей. – В. К.) под общим названием старин». Сам образ Егория имеет «довольно много общих черт с образом былинного богатыря» (Соколов Б. М., Русский фольклор. Вып. 1. – М. 1929, с. 72, 75); Егорий не только совершает духовные подвиги, но и «палицей железной» поражает «иудейского царя».
В подоснове древнерусского духовного стиха-былины о Егории Храбром лежит в конечном счете предание о жившем в древнехристианские времена, в конце III – начале IV вв., римском полководце Георгии, который стал христианином и даже проповедником новой Веры, за что после жестоких мучений был по повелению гонителя Христианства императора Диоклетиана (284–305 гг.) обезглавлен; позднее его причислили к лику святых великомучеников. Следует отметить также, что в Византии был распространен и другой вариант предания, в котором со св. Георгием расправлялся не римский император Диоклетиан, а «персидский царь Дадиан» (вспомним, что языческий Иран в течение долгого времени противостоял христианской Византии). В конечном счете образ св. Георгия стал достоянием Руси (как и многих других принявших Христианство стран).
Выше говорилось, что первыми христианскими святыми, обретшими высшее почитание на Руси, были Николай Чудотворец (есть основания полагать, что уже в конце IX века в Киеве был создан храм св. Николая) и Илья (в 940-х годах в Киеве имелась соборная церковь св. Ильи). Одноименные герои (о чем также шла речь) «вошли» в русский былинный мир. Возможно, несколько позднее, но все же достаточно рано обрел у нас самое высокое почитание и св. Георгий (церковь его имени существовала уже в первой половине XI века). Едва ли случайно Владимир Святославич окрестил своего родившегося, по-видимому, в 989 году (то есть сразу после официального принятия Христианства) сына именем Георгий (правда, он был известен по своему языческому имени – Ярослав Мудрый).
Кстати сказать, Б. М. Соколов полагал, что русский духовный стих-былина «Егорий Храбрый» и воспел именно Георгия-Ярослава, но с этой версией едва ли можно согласиться, ибо в «Егории Храбром» повествуется о тяжкой борьбе за утверждение Христианства; между тем Ярославова эпоха – время очевидного расцвета Христианства на Руси, а не смертельной борьбы за него. И скорей уж сын Владимира Крестителя получил свое имя не без воздействия существовавшего ко времени его рождения духовного стиха-былины, а не наоборот.
Впрочем, наиболее важно другое. «Егорий Храбрый», как уже говорилось, в конечном счете восходит к ставшему известным на Руси древнейшему сказанию о св. Георгии, но все же перед нами совершенно иное, вполне самостоятельное произведение; так, его герой отнюдь не погибает на плахе, а напротив, торжествует, убивая (в некоторых записях – обезглавливая) враждебного Христианству царя. Кроме того, речь идет не о римском и не о персидском царях.
Мы располагаем множеством сделанных в разное время и подчас существенно отличающихся друг от друга записей «Егория Храброго», но в самой ранней из них, сделанной самим Владимиром Далем, сказано:
Выходит из той земли, из жидовския,
Жидовския, босурманския[358]358
Басурманин – переиначенное «мусульманин», но это слово нередко употреблялось (как и здесь) в значении «иноверец, враждебный христианам».
[Закрыть],
Царища Мартемьянища…
Святому Егорию глаголует:
«Ой ты гой еси, Егорий Харабрый свет!
Ты не веруй самому Христу,
Самому Христу, Царю Небесному…»
После долгих мучений и испытаний
Святой Егорий Харабрый свет…
Берет он свою палицу железную,
Поразил он тута царища Мартемьянища.
Потопила Егория кровь жидовская.
Кровь жидовская, босурманская:
По колена во крови стоит —
Святой Егорий глаголует:
«Ох ты гой еси, матушка сыра земля!
Приими в себя кровь жидовскую,
Кровь жидовскую, босурманскую».
Расступилася матушка сыра земля
На две стороны, на четыре четверти.
Пожрала в себя кровь жидовскую,
Кровь жидовскую, босурманскую[359]359
Народные русские легенды Α. Η. Афанасьева. – Новосибирск, 1990, с. 65, 69.
[Закрыть].
Следует напомнить, что слова «жид» и «жидовский» приобрели «бранный» смысл лишь в новейшее время; в древней Руси они являлись, в сущности, равноправными вариантами, синонимами слов «иудей» (июдей) и «иудейский»: так, в древней «Повести временных лет» словосочетания «царь жидовескъ» и «царь июдейскъ» предстают как взаимозаменяемые.
Целесообразно в связи с этим сопоставить «былинный» духовный стих «Егорий Храбрый» с однотипным и даже явно родственным ему – «Федором Тырянином». Он восходит к образу современника св. Егория, который также был римским воином в той же Малой Азии и, ратуя за Христианство, сжег храм высокочтимой в Римской империи языческой богини Кибелы, за что сам был в 306 году сожжен. В русском сказании, – по-видимому не без воздействия «Егория Храброго», – с древним преданием о св. Федоре произошла та же самая «метаморфоза»: герой борется не с языческим Римом, а с пришедшим «с восточной стороны „иудейским царем“» и не гибнет, а побеждает.
В зачине одной из записей этого былинного духовного стиха, впервые опубликованного Петром Киреевским, сообщается:
Св. Федор не имел на Руси столь давнего и широкого признания, как св. Георгий; «духовный стих-былина» о нем сложился, вероятно, позднее, чем «Егорий Храбрый» и испытал сильное воздействие последнего: ряд элементов «Федора Тырянина», скорее всего, был перенесен из «Егория Храброго», например только что цитированное изображение победы героя (привожу запись сподвижника Петра Киреевского – П. И. Якушкина, сделанную в 1840-х гг.):
Побивал царя Иудейского,
Его силу жидовскую,
Жидовскую, бусурманскую.
Обливала его кровь жидовская,
Жидовская, бусурманская…
«Уж ты, матушка сыра земля,
Расступися на четыре на четверти,
На все четыре на стороны!
Ты пожри в себя кровь жидовскую,
Жидовскую кровь, бусурманскую».
По Божию соизволению
Расступалася мать сыра земля
На четыре на четверти,
Пожирала в себя кровь жидовскую,
Жидовскую, бусурманскую,
Царя Иудейского[361]361
Стихи духовные. – M., 1991, с. 88–89.
[Закрыть].
Целесообразно еще раз подчеркнуть, что в этих русских произведениях, восходящих к раннехристианским преданиям о святых Георгии и Федоре, место древнеримского (или персидского) врага Христианства занял «царь Иудейский». Естественно прийти к выводу, что такое «превращение» имело свое реальное историческое основание: первоначальные русские сказители обладали сведениями о долгой и жестокой борьбе с иудейским Хазарским каганатом и сделали высокочтимых святых победоносными героями именно этой борьбы, совершенно преобразив тем самым пришедшие из Византии предания (там ведь речь шла о казненных мучениках Христианства).
Вернемся теперь к былине «Вольх Всеславьевич» (или «Волх Святославьевич»). В записи А. В. Маркова (№ 51) Волх Святославьевич
Принималсэ за цяжолу свою палицю…
Со своей-то со силушкой с великою:
Как избили-то ведь всю силу Индейськую…
Он ведь брал-то все царя, царя Индейского.
Он ведь брал-то царя да за жолты кудри,
Он кинал-то ведь царя все и кирпишной моc…
А св. Федор (запись П. И. Якушкина)
…Поехал далече во чисты поля
Супротив царя Иудейского,
Супротив силы его жидовские…
Вполне уместно предположение, что в первом случае, пройдя через ряд поколений сказителей, определение «иудейский» к XIX веку заменилось на «индейский», а во втором – смогло уцелеть в первоначальном виде. Тот факт, что древнее определение врага долго сохранялось именно в духовных стихах, обусловлено, по-видимому, их прямой связью с религией – связью, побуждавшей сказителей с наибольшей бережностью относиться к тексту. Вместе с тем определение «иудейский» все же претерпевало с течением времени изменения. Так, в одном из поздних вариантов «Егория Храброго» (запись А. В. Маркова, 1903 год) оно превратилось в «удоньский», – возможно, тот или иной сказатель плохо расслышал из уст своего предшественника слово «иудейский»:
Выходил тут Егорий в Святую Русь.
Он хватил тут собаку удоньскаго царя
За его-то волосы проклятыя,
Тряхнул о землю и отмесьтил ему ретиво серьце.
Характерна здесь прямая перекличка с только что цитированной былиной «Волх Святославьевич», записанной тем же А. В. Марковым в том же Беломорье.
Столь же показательно и другое – похожее – изменение в охарактеризованной выше былине «Илья Муромец и Жидовин». В записи 1840-х годов, впервые опубликованной Петром Киреевским, о враге Ильи сказано, что он явился
Из этой земли из Жидовския, —
а между тем в записи, сделанной в конце 1890-х годов А. В. Марковым (№ 98), тот приезжает
Да из той жо из земьли-то из Задоньския.
Эту замену можно толковать различным образом – и как простую «ошибку» сказителя (он «услышал» слово «жидовская» или «юдейская» как «задоньския»), и как осознанное преобразование: вместо какой-то неведомой ему «жидовской» сказитель говорит о «задоньской» – то есть, возможно, о находящейся за Доном (любопытно, что ведь и центр Хазарского каганата находился именно за Доном…).
Наконец, еще одна «замена» – и, пожалуй, самая показательная. В поздней – конца XIX века – записи «Егория Храброго» (А. В. Марков, № 24) царь иудейский (или жидовский) заменен «тотарьским». Выше цитировались строки из более ранней записи «Егория Храброго» о пролитии обильной «жидовской крови», но здесь Егорий говорит:
Я пролью-то, пролью-то кровь тотарьскую,
Отьсеку у тя тотарьску-ту твою голову…
Итак, целый ряд фактов свидетельствует, что с течением времени в русском эпосе происходили разного рода замены «иудейского» (царя, царства, земли), – по всей вероятности из-за утраты исторической памяти об иудейском каганате и борьбе с ним. Это с особенной убедительностью подтверждает представление о том, что наш богатырский эпос порожден «хазарской» эпохой (а не более поздними временами).
* * *
Как уже сказано, великолепная былина «Илья Муромец и Жидовин» ни разу не публиковалась (целиком) в течение сорока лет – с 1918 по 1957 год. Что же касается остальных цитированных мною в связи с ней произведений, они не появлялись в печати более семидесяти лет – с 1918 по 1990 год (единственное исключение – «Егорий Храбрый», записанный от великой сказительницы М. Д. Кривополеновой и вошедший в переизданную после революции, в 1922 году, книгу известной фольклористки О. Э. Озаровской «Бабушкины старины»).
Кто-либо, возможно, подумает, что былинные духовные стихи о Егории и Федоре не публиковались из-за их религиозного содержания, но это не так. Например, в упомянутой хрестоматии Н. П. Андреева «Русский фольклор», изданной в 1936 и 1938 годах массовым тиражом, есть раздел «Духовные стихи», в котором представлены «Голубиная книга», «О Христовом вознесении» и др., но нет ни «Егория Храброго», ни «Федора Тырянина», – хотя они, если угодно, менее «религиозны», чем вошедшие в эту хрестоматию.
Произведения, в которых сохранились явные, очевидные отзвуки свершавшейся тысячелетие с лишним назад борьбы с иудейским каганатом, не публиковались, без сомнения, потому, что в них усматривали пресловутый «антисемитизм». И в этом поистине необходимо разобраться, так как вообще многое из того, что сказано в моем сочинении, с привычной легкостью может быть интерпретировано именно как «антисемитизм»[362]362
В последнее время нередко обсуждается – шутливо или даже серьезно – вопрос о «неадекватности» этого термина, ибо к «семитам» принадлежат и арабы, и другие народы (особенно древние). Но это, конечно, только «спор о словах», ибо сей термин имеет в виду одних евреев.
[Закрыть], «юдофобство» – то есть негативное или даже открыто враждебное отношение к определенному народу, национальности, этносу, который-де и в целом, и в лице каждой составляющей его личности способен только наносить вред другим народам.
Антисемитизм в точном смысле сего слова – это заведомо ложное умонастроение (и тем более порождаемое им поведение), которое, если всерьез вдуматься, по-настоящему вредит как раз его носителям, а вовсе не тем, против которых оно направлено.
Во-первых, враждебное отношение к евреям как таковым несовместимо с Христианством, легшим в основу тысячелетнего духовного бытия России, ибо никуда не денешься, например, от того факта, что первыми христианами были именно и только (за немногими исключениями) евреи, – о чем мы еще будем говорить.
Далее, негативное отношение к евреям «вообще» не несет в себе ни грана истины потому, что отнюдь не только евреи на протяжении мировой истории приносили вред и ущерб другим народам. Если постоянно говорить обо всех грехах, о тяжкой вине перед другими народами, лежащей, допустим, на англичанах, немцах, и – отрицать это бессмысленно – русских, придется, если быть последовательным, поставить эти народы в один ряд с еврейским.
Тут, правда, готово естественное возражение: речь не должна идти о народе в целом и тем более о каждой входящей в него личности; ясно, например, что русский народ не заставлял своих правителей совершать те или иные враждебные другим народам экономические, политические и идеологические акции, а «лучшие» его представители нередко протестовали или даже самоотверженно боролись против таких акций.
Но все это полностью относится и к евреям; так, например, сегодня немало евреев самым решительным образом выступает против агрессивной политики и идеологии международного сионизма. Кстати сказать, русские вообще впервые узнали об основах «сионистской политики» из изданной в 1869 году в Вильне евреем Я. А. Брафманом – между прочим, дедом (по материнской линии) одного из выдающихся русских поэтов XX века Владислава Ходасевича (1886–1939) – «Книги Кагала», за которую сионисты присвоили ему титул «ренегата» и которую многократно пытались опровергнуть.
Повторю еще раз, что понятие (или, вернее, ярлык) «антисемитизм» имеет в виду враждебность к евреям как к этносу и, значит, к любому и каждому представителю данного этноса. Однако к «антисемитам», как правило, причисляют всех, кто говорит о каких-либо «негативных» фактах и явлениях, связанных с деятельностью тех или иных евреев. И это, без сомнения, заведомая ложь и клевета.
Так, скажем, сегодня господствует критическое или даже предельно критическое отношение к Октябрьской революции. И поэтому достаточно только упомянуть о громадной роли, которую играли в этой революции евреи, чтобы тебя зачислили в «антисемиты». Обычно это обвинение сопровождается совершенно ложным заверением, что-де роль евреев в революции вовсе не была столь уж значительной.
Существует, однако, масса свидетельств, принадлежащих заведомо авторитетным наблюдателям, которых, во-первых, никак невозможно причислить к «антисемитам» и которые, во-вторых, говорят о гигантской роли евреев в Российской революции как о всецело положительном явлении. Так, например, Герберт Уэллс, посетивший Россию в 1920 году, писал, что во главе революции он увидел молодых людей, отринувших «привычную русскую непрактичность и научившихся доводить дело до конца. У них был одинаковый образ мыслей, одни и те же смелые идеи, их вдохновляло видение революции, которая принесет человечеству справедливость и счастье. Эти молодые люди и составляют движущую силу большевизма. Многие из них – евреи», хотя, оговаривает Уэллс, «некоторые из самых видных большевиков вовсе не евреи, а светловолосые северяне (курсив мой. – В. К.). У Ленина… татарский тип лица, и он, безусловно, не еврей»[363]363
Уэллс Г. Россия во мгле. 1958, с. 43.
[Закрыть] (калмыцкие «гены» в самом деле заслонили в облике Ленина наследие его еврейских предков).
Уэллс нисколько не погрешил против правды, сказав, что всего лишь «некоторые из самых видных большевиков» были «северянами», под каковыми надо понимать, очевидно, не только русских, но и занимавших важное место в руководстве прибалтов, поляков, финнов и т. п. Что же касается колоссальной роли евреев, то для ее «обнаружения» достаточно перечислить самых-самых видных большевиков, представлявших наивысший уровень революционной власти: Ленин (по материнской линии Бланк), Троцкий (Бронштейн), Зиновьев (Радомышельский), Каменев (Розенфельд), Свердлов; в один ряд с ними можно поставить только Сталина (Джугашвили) и Бухарина.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
