Текст книги "Начало. Война, дети, эвакуация, немцы, Германия. Книга 1"

Дядя Миша
Глава 3

Братьев было трое. Семья простая, отец работал на железной дороге кочегаром паровоза. Жили не богато и не бедно, занимались домашним хозяйством, огородом, имели корову, всегда держали пару поросят, курочки, обязательно, живя вблизи Южного Буга, утки.

Город Голта, на Украине, в месте слияния двух приличных речек, Южного Буга и Синюхи прямо в центре города, своим слиянием делят город на три части – Голта, Горлык и Овлеополь. За водоплавающей птицей, как правило, присматривал младший из братьев. Была у них сестра, Александра, 1908 года рождения, помогала матери по хозяйству, красавица, на зависть всем невестам городка, а длинная толстая, черная коса сводила с ума не одного страстного парубка.

Все дети были черноволосыми, у каждого черные брови резко оттеняли кожу лица, и только у Миши были рыжие волосы, в отца, характерный для рыжего человека цвет кожи, и, на удивление всем, брови были черные, в мать, как у остальных детей. Глаза карие, родился он через три года после старшего, Андрея, в 1903 году. В школе учился чрезвычайно легко, был круглым отличником, хотя его никто и никогда не видел за книгой. Письменные задания он успевал делать в перерывах между уроками в школе, и единственное, чем он серьезно интересовался, были животные, которых любил самозабвенно.

Голуби у него были не только занимательным увлечением, но и статьей дохода. Он имел большую голубятню на чердаке сарая, целыми днями за ними убирал, кормил, устраивал гнезда, спаривал, добивался чистопородных особей, продавал, менял, устраивал с другими голубятниками соревнования по целому ряду показателей, в городке слыл знатоком, пожалуй, с тринадцатилетнего возраста.

Денег Миша зарабатывал достаточно, чтобы справить одежду к школе всем братьям. А все они учились по настоянию безграмотного отца. Подарок сестре Шуре Михаил не забывал никогда. Обычно ленты, гребни, заколки, иногда материал на платье.

К 1917 году все дети были пристроены на рабочих местах, и получить специальность, и принести в семью, хоть небольшие, но деньги, да и никто не болтался без дела. Отец всех держал в строгости, но наказывал очень редко и только по чрезвычайным обстоятельствам. Сам он был безграмотным, но очень высокой культуры для своего круга человеком. Не пил. Слово «Хозяин» для него было всегда с большой буквы. Он параллельно с учебой Миши в первом классе, научился читать и писать, освоил Катехизис (книга для малограмотных из всех областей науки понемногу), сумел сдать экзамены на звание помощника машиниста в 1916 году, чем чрезвычайно гордился сам, и гордилась вся семья. Ему было ровно сорок лет. В революцию сам водил поезда, так как машинисты саботировали новую власть. В 1919 году стал машинистом, работал до глубокой старости. Ушел на пенсию в 1939году. В революционное время необходимость производства заставила переменить место жительства, и семейство переехало на ст. Помошная Кировоградской области. Это была узловая станция со своим депо, разветвленными маневренными путями, расходящимися во все концы Украины.

После революции Миша поступил на рабфак, успешно его закончил и стал студентом Харьковского ветеринарного института. Радости и гордости не было предела, открывались перспективы к работе по любимой специальности. Врачевать животных! По распределению стал ветеринарным врачом в Григориополе Молдавской автономной республики, быстро заслужил уважение, и, несмотря на молодость, авторитет в Наркомате сельского хозяйства республики (тогда Наркомзем). Пережит переходный период коллективизации, образовались колхозы, пережиты последствия неурожая 1932 – 1033 годов. Восстановление разрушенного хозяйства колхозов, улучшение, реальное улучшение жизни крестьян. Появился минимальный достаток и благополучие. Через все это он прошел, соучаствовал, и голодал вместе с крестьянами, и создавал племенные хозяйства, восстанавливал овцеводство, крупный рогатый скот, коневодство, развитие птицеводческого направления. Он был животновод от бога. Появившаяся семья была и радостью, и подспорьем, и надеждой на стабильную жизнь в новых Советских условиях существования. Жена, Галина, работала бухгалтером в одном из сельскохозяйственных учреждений района. Высокая, интересная, с повышенной возбудимостью нервной системы. Появились дочки, новая радость и новые ощущения в своем существовании. Младший брат, Зиновий, в 1931 году закончил тот – же институт, и получил назначение по распределению в соседний район, районным ветврачом. Это был город Рыбница на реке Днестр с безымянным притоком проходящим через луговые угодья лечебницы.

Грянул 37 год. И, казалось бы, кто может вредить в спокойном районе сельскому хозяйству? Но определенным структурам нужно было искать врагов народа, и нашли Михаила, когда от сепсиса погибла племенная кобыла в колхозе имени вождя. Год шло следствие, неоднократные комиссии доказывали, что ветеринарный врач здесь ни при чем, что его вызвали лишь к концу третьих суток неблагополучных родов что операцию пытался сделать местный фельдшер и т. д. Михаила отпустили с большой острасткой, с настроением работать без инициативы и риска. Никаких селекций, никаких племенных работ и экспериментов, только лечебная работа. Но он на этом настроении продержался недолго. Прозвучала фраза: «Огородники так не могут, они работают» (Все члены этого семейства были Огородники, и только младший, Зиновий после рабфака был записан каким то паспортистом как Огородников).

Эта фраза звучала для молодого подрастающего поколения неоднократно, была путеводителем и оправданием многим Огородникам. И единственное в чем приходилось оправдываться, что они всегда работали на своих местах с полной отдачей своих знаний и сил, не потакая дуракам и посредственностям. И этого им никогда не прощали до самого развала СССР,

Он ушел на фронт с кавалерийскими частями воевать против танков, попал в окружение, с боями выходил, попал в плен, бежал из лагеря военнопленных под Винницей, ночами пробирался к линии фронта, во время одной из облав был ранен в плечо. Принял решение добираться до Помошной, и, однажды ночью постучался в окно родительского дома. Это было летом 1942 года. Ввалился в дом получеловек – полу мертвец. Спасать! Ольга и жена Галина его искупали. Остригли наголо, продезинфицировали рану, для чего ее просто пришлось выскребать до живого места. Никакой анестезии. Только самогонка-первач. Жена брата Ольга, ветеринарный врач, которая давала клятву по окончании института «ни под каким видом не врачевать людей», эта клятва находится до сих пор в одном из семейных архивов, врачевала и спасла.

Это был, пожалуй, первый, на грани героического, поступок матери, который удалось наблюдать старшему из детей – Вадику. Всеми действиями по обслуживанию и спасению руководила его Мама. Только этого воспоминания хватило бы ему для вечного поклонения перед деятельной натурой мамы. Она велела тете Шуре нагреть побольше воды, притащили два стиральных корыта, в которые попытались определить дядю Мишу, но, так как он стоять уже не мог, его посадили на табурет, который стоял двумя ножками в одном корыте, а двумя в другом. Дядю поддерживала тетя Галя, поскольку ей ничего больше нельзя было поручить, она не хотела отходить от мужа, все боялась, что он вот-вот умрет. Пока мама Оля его мыла и стригла ножницами наголо, бабушка тихая, но очень деятельная, готовила бинты, для чего резала на полосы и проглаживала простыни, ни звука не проронила, только действовала, иногда советуясь с Олей, потом перешла к подготовке постели. В большой кастрюле кипели маленькие и большие столовые ножи, предварительно наточенные дедом, это готовились «скальпеля» для предстоящей операции. Сдвинули два стола на кухне. Кухня в доме деда была большая, наверное, около двадцати пяти метров, во всяком случае, обедали всегда на кухне, и умещалась вся семья.

Дядю уложили на импровизированный операционный стол. Он закрыл глаза и потерял сознание. Нашатырный спирт у мамы был в походной аптечке, которую взяли с собой из Григориополя (знал бы дядя, как это все пригодится, в первую очередь и для него, положил бы больше и содержательнее). Привели в сознание. Удалили истеричную тетю Галю, поручили бабушке надзирать за ней, она всем мешала, вскрикивала, пыталась падать в обморок, будто оперировать без наркоза собирались ее.

Ассистентами были дед и тетя Шура.

Команды хирурга были:

– Шура, стакан самогона.

– Миша, приподнимись, посиди немного, выпить сможешь?

На что он ответил:

– Я бы лучше закусил, но если надо, могу и выпить, делай, Оличка так, как делала бы очень ценному племенному жеребцу.

Дядька знал, чего стоит племенной скот. Выпил первач, а в нем было не менее шестидесяти градусов. Не поморщился. Через пару минут сказал, что кружится голова. Ему помогли лечь, подождали еще некоторое время. Здесь, на столе и проходили дальнейшие действия.

– Шура, ножницы.

– Ефим Вакулович, держите Мишу, поперек таза, чтобы не дергался и не упал, сейчас ему будет больно.

Но больно не было, поскольку тряпки, которыми он был перевязан и забинтован через грудь, во время купания намокли и снялись легко.

Вадику было приказано сидеть в дальнем углу и быть готовым куда ни будь сбегать, если понадобится. Мальчишка с дрожью и трепетом ждал поручений, но о нем, кажется, забыли. Вслушивался в слова, произносимые мамой. До него доходил тошнотворный запах разложившегося тела, попросту гноя. В дальнейшей жизни он узнавал этот запах много раз и издалека.

– Шурочка, ближе лампу, свети прямо на рану, можешь сама отвернуться, ты побледнела, держись, отрываю последний слой. Много гноя. Поверхность раны плохая. Омертвение ткани. Дайте тот средний нож, с костяной ручкой.

– Шура, поставь эту лампу, подвинь сюда вторую (лампы были керосиновые, семилинейные). Начинаю главную работу, держите Мишу вдвоем, станьте с двух сторон, лучше не смотрите.

– Вадик, поставь прямо у меня в ногах помойное ведро, молодец, сядь на место. Как пригодился бы укол хотя бы новокаина. Шура, положи мне поближе тампоны, хорошие тампоны сделала мама для своего сыночка. Стань на свое место, крепче держите, не смотрите.

Вадик, подвинь мне поближе кружку с палочками, на которые намотана ватка, и стакан с самогоном, я обмакну сама, хорошо, сядь на место.

Дядя застонал, попытался подняться, на него навалились своей тяжестью отец и сестра.

– Хорошо, что больно, сказала мама, значит, я добралась до чувствительных тканей, вот уже и кровь появилась, хорошо, продолжаем, нельзя оставлять мертвых тканей, потом нарастут.

И все это в спокойной манере, срезала дяде половину мышцы правого плеча, понимая, что спасает Человека.

– Все, будем бинтовать, вернее, сделаем ему легкую повязку, будем следить, чтобы не было кровотечения, или нагноения, и чтобы он ее не сдвинул, эх нет риваноля. Теперь надо придумать, как его перенести на кровать. Вадик, спроси у бабушки, подложили под матрац доски?

Вадик бросился выполнять задание, когда вернулся с положительным ответом, увидел, что дядя Миша встает со стола и ему помогают и дедушка, и тетя Шура, и мама. Оказалось, что он на протяжении всей операции, длившейся довольно долго, не менее часа – двух был в полном сознании, терпел, сжав зубы, понимая профессионально, в каких условиях приходится работать «хирургу».

Довели его до кровати, оказали содействие справить малую нужду, мама всех разогнала спать, сама осталась с тетей Шурой у постели дяди. Трое суток он был в плачевном состоянии, температурил, были сложности с рационом питания, поскольку он перенес длительный голод. Ко всему, у него началась жесточайшая дизентерия, которую тоже пришлось лечить домашними средствами типа отвара ореховой скорлупы, внутренним покрытием куриных пупков, это средство всегда было под рукой на случай поноса у детей, заготовлено в Григориополе, когда готовились в дорогу, настой дубовой коры… Надо было следить, чтобы никто из детей не подхватил инфекцию, да и взрослые.

Через две недели Михаил уже вставал на ноги, ходил несколько раз в день по полчаса в доме, беседовал с детьми. Дети, как взрослые, в экстремальных условиях понимают все. Никто из них не проговорился соседям или кому бы это ни было о том, что их папа и дядя пришел домой. Раскрыв рты, они слушали воспоминания мамы Оли и Миши о их студенческих годах. Одним из любимых рассказов был об экзаменах по анатомии животных, когда профессор Петров спрятал под халат чучело петуха и, показав лишь хвост, спросил: «какая порода птицы?» «А поцилуйтэ мэнэ в сраку» – ответил дядя Миша, и повернулся уходить. «Как ваша фамилия?» – вскричал профессор, в прикрытую дверь студент показал кусочек халата и ответил: – «Узнайте по хвосту». Действовать можно было смело, так как его зачет был уже давно сдан, а этот он ходил сдавать за товарища, которого в результате этой выходки профессора и студента пришлось натаскивать для сдачи зачета самостоятельно. А еще вспоминали, как он отвадил нежелательного жениха сестры Шуры. Этот немолодой и очень наглый ухажер имел обыкновение по несколько раз в день проходить под окнами комнаты Шурочки, и непременно заглядывал в окно. Михаил рассчитал время, приготовился, и когда этот «хахаль» проходил мимо, выставил в окно свой голый зад. Эффект оглушительный и окончательный.

Все эти разговоры велись вечерами, когда все собирались у каганца (фитилек, опущенный в растительное или машинное масло, налитое в блюдце). Дед приходил после своего трудового дня по хозяйству, бабушка дремала у печки с кошкой на коленях, дети, которые помладше, висели на матерях, а старшие внимательно следили за ходом разговоров и воспоминаний дяди Миши с женщинами. Сейчас, через многие годы, понятно, что нужно было как – то скрывать постоянную тревогу и страх перед огромным количеством опасностей войны, как на фронте, так и здесь, на оккупированной территории, казалось бы в тылу. И люди отвлекались разговорами. Рано уснуть никто не мог.

Чем занимались женщины? Их было трое взрослых и бабушка. Невестки имели ежедневную задачу набрать перегара. Что это такое? Паровозы работали на угле. Уголь, который не полностью сгорел, просыпался через колосники, вместе с золой, когда кочегар «шуровал». Получался в осадке на пути натуральный кокс. Его было мало, но было. Если такой уголь, прогретый, но не сгоревший, полить водой, получался прекрасный заменитель мелкого кокса. Он давал в печи большую температуру. Вот его и надо было собрать достаточное количество вдоль железнодорожных путей, чтобы в доме, в котором живут восемь маленьких детей, было тепло. На собирание этого материала ежедневно уходило более шести часов. Да к железной дороге, к месту, где еще не собрали другие, идти час, да назад, с полными тяжелыми ведрами по морозцу, или просто по холоду час. Такая работа была у Гали и Оли. Шура и бабушка занимались кухней. Нечто немудреное, но на восемь детей и шестеро взрослых надо было приготовить. Да детей надо было кормить не один раз в день. Что с огорода, да что не забрали немцы. Детей еще надо было занимать, это лежало на Шуре, потом подключился Миша, которому нельзя было выходить из дома и показывать себя соседям. Все это тайком, тихо и осторожно, боялись всех, полицаев, немецкую жандармерию, соседей, из которых каждый второй работал в немецких войсковых частях и управах.

Михаил просидел, не выходя из дома до прихода «Наших» в начале 1944 года. Занимался с детьми, организовав нечто вроде детского интерната с различными программами для всех возрастов. Дети учились, время шло. Пришли «наши». Он сразу побежал в ближайшую воинскую часть, написал все, что с ним случилось, попал в руки СМЕРШ, его быстренько судили, как изменника родины, но, учитывая то, что он был ранен, и чистосердечное признание во всех «грехах» получил наказание: «направить в дисциплинарный батальон в звании рядового, дать возможность смыть свое преступление перед Родиной кровью».

Он смыл все, что накопилось у него к Родине кровью, погиб в первом же бою. Родина сразу – же забыла и его, и детей его, так никогда и не вспомнив.

Извещение о его «смерти храбрых» пришло через месяц после того, как он ушел из дома с просьбой отправить его на фронт. Больше дядю Мишу никто не видел, о нем не было никаких известий, даже не было сообщено, в каком районе он похоронен.

Его жена и дети прожили у дедушки до конца войны. По окончанию войны тетя Галя съездила в Молдавию, в Григориополь, произвела разведку, узнала, что дом сохранили соседи, ее там встретили хорошо и она решилась возвращаться в свой дом в Григориополь, где была память о Мише, где его помнили и уважали, где были воспоминания о родном человеке, да и сидеть на шее деда – пенсионера посчитала неудобным, да еще теплилась надежда, что произошла ошибка, что Миша вернется домой живым и невредимым. Одному Богу известно, сколько эта женщина от тоски, одиночества, нужды, страха за дочек, пролила слез. Несмотря на свои тридцать пять лет она не помышляла о том, чтобы снова выйти замуж, работала, имела огород, живность, детей надо было поднимать. Помощи ожидать было неоткуда, пенсии детям никто не определил, семьи братьев были во власти послевоенной нищеты. Старший брат, Андрей, попал в 1914 году в плен к немцам, бежал во Францию, и, в связи с «железным занавесом» следы его потерялись до пятидесятых годов. Младший, Зиновий, имел семью из восьми человек (с ним жила сестра Шура и ее двое детей. Жанна и Инна. Ее муж, Стасик, был в 1937 году репрессирован Сталинскими искателями «врагов народа», и расстрелян). Зиновий единственный, кто мог скромно помогать старому отцу Ефиму Вакуловичу Огороднику, правда, небольшие деньги высылал ежемесячно.

Спазмы в горле появляются и гордость за этого старика, который из присылаемых денег не потратил ни одной копейки на себя. После его смерти нашлись квитанции на переадресовку всех присылаемых ему денег Мишиным детям. «Воны сыроты» – говорил он. Вот у кого нужно учиться чувству ответственности за потомство, величайшему чувству долга главы семейства. Эта его помощь длилась до самой его смерти.

Старшая дочь дяди Миши Ада училась хорошо, но из – за недостатка средств в институт не поступала, поспешив закончить медицинский техникум, стала медицинской сестрой, работала с 1954 года в районной поликлинике. Имела двоих деток, мужа, из рабочих, построили свое семейное счастье и свой дом, в котором живут и поныне, имеют внуков.

Шурочка умерла от туберкулеза в молодом возрасте.

Милочка стала бухгалтером высокой квалификации, работала до самой пенсии в г. Бендеры, на берегу Днестра, пережила еще одну войну между западом и востоком Молдавии. Имеет взрослых детей. В 1957 году, в июне умер дедушка Огородник, в городе Бердичев, Житомирской области, в доме младшего сына Зиновия. Деду было 89 лет. Тетя Галя, с еще учащейся Милочкой приезжала на похороны.

Печальные обстоятельства встречи, но все узнали обо всех. Последний раз в 1975 году Виктор был в Кишиневе по случаю покупки у своего дяди Павла Лукашевича машины «Волга» (Это была большая удача для Виктора, так как в те времена в Советском союзе для приобретения легкового автомобиля в личное пользование требовалось стоять в очереди 10 и более лет, масса характеристик и протекций от компартии и профсоюзов), и вот тогда он заезжал к Милочке в Бендеры, виделся с ее семьей, воспоминаний особых не было, период их последней встречи относился к их трехлетнему возрасту. Но рассказали друг другу обо всех членах Огородниковской фамилии за последние годы.

Короткая и тяжелая жизнь, полная ничем не оправданных сложностей и нагрузок, была прожита Михаилом Ефимовичем Огородником.

Может ли быть утешением для обездоленного потомства тот факт, что этой участи были удостоены все, в тот час жившие в нашей стране.

Сегодня его внуки и правнуки, прошедшие период морального разрушения психики и развращенные неверием в людей, во власть, в образование, в науку, в лучшие перспективы своего существования весьма скептически относятся к рассказам старших о том пути, который пришлось пройти их предкам.

Скепсис и Ирония правят миром основного поколения 2000 годов, да еще Золотой телец.

К сожалению, сегодня утрачены духовные ценности, и нет государственной идеологии, которая бы явила собой основную идею молодого человека.

Целеустремленность комсомольского периода, периода поголовной веры в грядущее светлое будущее – коммунистическое общество ушло в область утопии, а стремление к другим идеалам, будь то наука, культура, бизнес или спорт стали принадлежать весьма немногим разбогатевшим, наворовавшим, не получившим возмездия, «Избранным».

Этим избранным принадлежит будущее народа, нации, человеков.

Нельзя, чтобы эти избранные жили только для себя, без здорового общества они вымрут, как мамонты. Апокалипсис в руках людей.