Текст книги "Философия субъективности"

Отношение к мастурбации начало меняться лишь в начале XX века. В 1897 г. Генри Хэвлок Эллис в своей основополагающей работе «Исследование психологии половых отношений» англ. Studies in the Psychology of Sex) подверг сомнению положения Тиссо, перечислив знаменитостей того времени, которые занимались мастурбацией, и на основе более новых исследований опроверг утверждения о том, что мастурбация способна вызывать болезни, указанные Тиссо…

В 1922 году австрийский психоаналитик Вильгельм Райх в эссе «О конкретных видах мастурбации» сделал попытку выделить здоровые и нездоровые формы мастурбации; при этом он пытался связать используемые способы мастурбации со степенью влечения к противоположному полу и наличием психосексуальных патологий…

Позднейшие социологические и сексологические исследования подтвердили широкую распространённость мастурбации и отсутствие каких-либо серьёзных негативных последствий умеренной мастурбации»[175]175
  http://ru.wikipedia.org/wiki/Мастурбация


[Закрыть].

То есть, если мастурбация умеренная и здоровая, то заниматься ей полезно, в противном случае, вероятно, вредно. «Как есть хорошая и плохая музыка, – говорит Фуко, – есть хорошие и плохие наркотики». Однако, где проходит граница между хорошими наркотиками и мастурбацией и плохими, и в состоянии ли сам молодой человек, заполняющий этими удовольствиями пустоту душевной жизни, остановиться на этой границе?

Обратим внимание еще на один момент. К естественным началам нашего поведения нужно отнести и «вторичные желания» и реальности – слушать музыку, читать, играть, работать и т. п. образования. Конечно, их реализация предполагает сознательную установку и деятельность, но это не отменяет того, что вторичные желания и реальности имеют свой биологический субстрат, а именно разворачиваются на основе биологических влечений и состояний. Спрашивается, откуда они взялись, ведь, если желания есть или двигаться заложены от рождения в самом человеке, то вторичные желания и реальности появились значительно позднее и явно связаны с культурой. Думаю, они появились примерно так же, как все телесные образования. Чтобы понять как, рассмотрим, что собой представляет поцелуй (желание целовать кого-то). При этом нам придется развести «тело» и «телесность»; одним из оснований для различения этих представлений выступает понятие техники.

3. Телесность

Что можно поставить в оппозицию технике? Наверное, обнаженное тело человека. Однако есть тело и тело. Одно дело – тело только что родившегося младенца, еще не затронутое заботой родителей, другое – тело, например, спортсмена, да и просто обычного человека, облагороженное и видоизмененное трудом и техникой. Поэтому-то и появилось различение тела и «телесности», и все больше прокладывает себе путь понимание того, что телесность, подобно двуликому Яносу, повернута как в сторону биологическую, так и техническую.

Возможно, двадцать первый век будет веком практик и наук не только о социальности и технике, но и телесности. Налицо бурное развитие телесно ориентированных социальных практик (техник и строительства тела – модели тела и красоты, бодибилдинг, здоровый образ жизни и натуропатическое питание, новое возрождение танцевальной и физической культуры, карате, художественная гимнастика, смена пола, очередные попытки достижения бессмертия – креоника и движение трансгуманизма и прочее) и поток различных концепций тела и телесности. Конечно, во все времена человек обращал внимание на свое тело, но сегодня оно становится проблемой, именно в силу массовости указанных практик и трудностей с концептуализацией (осознанием) тела. Если одни мыслители и ученые видят в этой концептуализации вообще-то привычные оппозиции, то другие, напротив, предлагают отказаться от них и говорить, например, о «теле-без-органов» или субъекта.

«Современный постмодернизм (М. Фуко, Ж.Л. Нанси, Ж. Деррида и др.), – отмечает А.П. Огурцов, – выдвинув программу деперсонализации субъекта, обратил внимание на сопряженность чувственности и мысли, на телесность сознания, которая не позволяет использовать оппозицию «внешнее-внутреннее» и апеллирует к аффективным сторонам человеческого бытия, прежде всего к сексуальности и негативным аффектам (садомазохизму, жестокости и др.)» [176]176
  Огурцов А.П. Тело // НФЭ. В 4-х т. Т. 4. М., 2001. С. 28.


[Закрыть]. «Тело-без-органов, – объясняет В.А. Подорога, – это не тело-объект, если оно существует, то по другую сторону от общепринятого представления о телесной реальности, вне собственного образа и телесной схемы (пространственно-временных и топологических координат), вне анатомии и психоматического единства»[177]177
  Подорога В.А. Тело-без-органов // НФЭ. Т.4 С. 29.


[Закрыть].

Спрашивается, как такое можно помыслить: «телесность сознания» или тело-без-органов, «вне анатомии и психоматического единства»? Одновременно, трудно согласиться и с мнением ряда современных ученых и философов, утверждающих, что фактически со времен неолита основные универсалии человека – чувства, мышление, воображение, его внешний облик и тело сложились окончательно и изменяются только незначительно.

Начать разговор о теле можно с попытки мыслить его в рамках социально, культурно и антропологически истолкованной техники, ход, как известно, намеченный Мишелем Фуко.

Постмодернисты, особенно Фуко, пишет А. Огурцов, «обратили внимание на то, что социальные практики формируют определенные телесные практики и соответственно определенное понимание тела. В «Истории сексуальности» он показал роль систем надзора и наказания в формировании социального отношения к сексуальности и к телу. Эта линия, в значительной степени продолжавшая анализ М. Моссом «техники тела», т. е. того способа, каким от общества к обществу люди узнают, как использовать свое тело, была восполнена линией, обратившей внимание на биопсихические и даже тактильные способы репрезентации тела»[178]178
  Огурцов. Цит. Соч. С. 28


[Закрыть].

Правда, «техники себя», специфицирующие, в частности, телесность, и технику как таковую Фуко понимает достаточно традиционно. Это видно, например, из следующего фрагмента.

«Если придерживаться, – пишет Фуко, – известных положений Хабермаса, то можно как будто бы различить три основные типа техник: техники, позволяющие производить вещи, изменять их и ими манипулировать; техники, позволяющие использовать системы знаков; и, наконец, техники, позволяющие определять поведение индивидов, предписывать им определенные конечные цели и задачи. Мы имеем, стало быть, техники производства, техники сигнификации, или коммуникации и техники подчинения. В чем я мало-помалу отдал себе отчет, так это в том, что во всех обществах существуют и другого типа техники: техники, которые позволяют индивидам осуществлять – им самим – определенное число операций на своем теле, душе, мыслях и поведении, и при этом так, чтобы производить в себе некоторую трансформацию, изменение и достигать определенного состояния совершенства, счастья, чистоты, сверхъестественной силы. Назовем эти техники техниками себя. Если хотеть проделать генеалогию субъекта в западной цивилизации, следует учитывать не только техники подчинения, но также и "техники себя"… Если раньше я изучал поле власти, беря за точку отсчета техники подчинения, то теперь, в ближайшие годы, я бы хотел изучать отношения власти, отправляясь от "техник себя" <…> Я не думаю, чтобы могла существовать мораль без некоторого числа практик себя…»[179]179
  Фуко М. Воля к истине. С. 431.


[Закрыть].

При таком понимании тело человека выступает как внешний объект, а техника – средство (инструмент) воздействия на него; невозможно понять, как в этом случае может быть достигнута трансформация себя или состояние сверхъестественной силы. В то же время уже М. Хайдеггер показал, что техника не столько противостоит человеку, сколько образует его бытие[180]180
  Хайдеггер М. Вопрос о технике // Мартин Хайдеггер Время и бытие: Статьи и выступления. М., 1993.


[Закрыть]. Техники себя, вероятно, должны быть определены иначе, не инструментально. В статье «Техника и социальность» я охарактеризовал технику в пространстве четырех координат: техника – это артефакт, опосредование, концептуализация техники и условие социальности[181]181
  Розин В.М. Техника и социальность // Вопросы философии. 2005.


[Закрыть]. Для нашей темы особенно важна вторая характеристика, где техника определяется как опосредование, то есть окольный путь и создание средств, между техническим замыслом и его реализацией. Вводится понятие опосредование на примере истории с изобретением самолета. Как опосредование техника связывает между собой замысел и реализацию и предполагает создание технического устройства, обеспечивающего эту реализацию. И замысел и реализация в данном случае понимаются не только как сознательные действия (изобретения) человека, но, прежде всего, как эволюция разных составляющих культуры (идей, деятельности, науки, самой техники). Я обратил внимание, что с точки зрения понятия «опосредование», техникой являются многие вещи, которые мы обычно техникой не считаем, например, счет, сознательное создание армии, суда, науки, выведение новых видов растений или новых пород домашних животных.

Известно, что во всех телесно ориентированных практиках ставится и решается задача формирования техники: техники движения, слышания, исполнения, распределения энергии и прочее и прочее. Но стоит обратить внимание, что замысел здесь не технический (создание живого механизма или машины), а вполне гуманитарный. Нужно создать особую реальность, где бы достигались состояния, недостижимые вне этих телесных практик. Например, в карате техника позволяет мастеру голыми руками побеждать более сильного физически и даже вооруженного противника. В «свободных танцах» (традиция, идущая от Айседоры Дункан) техника погружает зрителя и соучастника танцевального действа в реальность музыки и мифологического времени, где перед ним являются прекрасные герои, проживаются символические события[182]182
  Свободный танец – другое лицо аутентизма // Московское действо. 100-летию первого выступления Айседоры Дункан в Москве посвящается. 29 июня – 14 июля 2005 года. М., 2005.


[Закрыть]. В классическом балете, художественной гимнастике, в свободном танце с помощью особых технических приемов достигается поразительный эффект полета человека; он не птица, но взлетает в воздух, зависает над землей, как бы парит над ней. Даже проживание событий в эзотерических реальностей невозможно без соответствующей техники (психотехники). Характеризуя в «Тайноведении» первый этап эзотерического пути – «имагинативное познание», приводящее человека к невидимому, высшему, духовному миру, Рудольф Штейнер описывает символические представления, которые являются не чем иным, как психотехникой.

«Представим себе, – говорит он, – черный крест. Пусть он будет символическим образом для уничтоженного низшего, влечений и страстей. И там, где пересекаются брусья креста, мысленно представим себе семь красных сияющих роз, расположенных в круге. Эти розы пусть будут символическим образом для крови, которая является выражением просветленных, очищенных страстей и влечений. Это символическое представление и нужно вызвать в своей душе… Все другие представления надо попытаться исключить во время этого погружения. Только один описанный символический образ должен в духе как можно живее парить перед душой»[183]183
  Штейнер Р. Очерк Тайноведения. М., 1916. С. 295–297.


[Закрыть].

Анализ телесных практик показывает, чтобы превратить себя в совершенную технику, необходимо заново открыть свое тело. По-новому научиться двигаться, слышать, дышать, распоряжаться своей энергией. Схватить (поймать) новые телесные ощущения, запомнить их, найти слова для их обозначения. Здесь у просвещенного читателя может возникнуть естественный вопрос: что значит по-новому, разве у нас не то же самое тело, как его можно открыть заново? Может быть, автор неправильно понимает суть дела: «не открыть заново, а развить свое тело»? Конечно, скажет этот читатель, ему известно, что эзотерики говорят о каких-то новых органах и телах, но бог с ними, мало ли что они пишут, пребывая в своем эзотерическом беспамятстве.

Нет, я не путаюсь в словах, а подвожу к различению указанных выше двух разных понятий – «тела» и «телесности». Что такое телесность в отличие от тела? Говоря о теле, мы имеем в виду или естественно-научный взгляд (тело как биологический и физиологический организм), или эстетический, или, наконец, практический (обыденное понимание тела). В психологии рассматривается не само тело, а определенные изменения сознания, связанного с телом, например нарушение схемы, границ или ощущений тела.

Категория телесности стала вводиться, с одной стороны, под влиянием культурологии и семиотики, где обнаружили, что в разных культурах тело понимается и ощущается по-разному, с другой стороны, в результате нового понимания понятий "болезнь", "боль", "организм" и др. (оказалось, что это не столько естественные состояния тела, сколько присваиваемые (формируемые) и переживаемые человеком культурные и ментальные концепции). Все эти исследования заставляют развести понятия тела и телесности, связав с последней процессы, понимаемые в культурно-семиотическом и психотехническом залоге. Телесность – это новообразование, конституированное поведением, то, без чего это поведение не могло бы состояться, это реализация определенной культурной и семиотической схемы (концепта), наконец, это именно телесность, т. е. модус тела. Чтобы сделать понятным данное утверждение, проанализируем формирование в рамках романтической концепции любви поцелуя.

Сначала заметим, что с обычной точки зрения поцелуй – это реализация желания, мотива. Однако с культурологической точки зрения поцелуй представляет собой загадку, он формируется только в некоторых культурах, имеет в разных обществах и эпохах разные социальное и личностное значения, при этом совершенно не ясна его функция и роль. Сказать, что влюбленные начинают целоваться, потому что возникает естественное желание, – не сказать ничего. Спрашивается, откуда взялось это желание, зачем оно?

Естественно предположить, что роль поцелуя нужно искать во взаимоотношении полов и в контексте любви. При этом можно обнаружить одну интересную особенность: историческое и культурное развитие человека вело к образованию особого механизма взаимодействия людей разного пола. Устанавливались запреты на обнаженное тело, правила бракосочетания, общения, разные модели воспитания для женщины и мужчины и т. д. Одна из особенностей этого взаимодействия – дистанцирование, различие полов, придание противоположному полу качества закрытости (иногда тайны)[184]184
  Розин В.М. Любовь и сексуальность в культуре, семье и во взглядах на половое воспитание. М., 1999. С. 118–127.


[Закрыть]. Другая – культивирование у существа другого пола притягательности (например, красота и обаяние у женщины, сила, ум и мужественность у мужчины и т. п.).

Но параллельно формировался другой культурный механизм: сближение полов, преодоление дистанции, разделяющей влюбленных, стремление к соединению и слиянию двух существ противоположного пола. Как же снимается, особенно на первых этапах любви, дистанция, разделяющая мужчину и женщину, просто двух людей, как делаются первые шаги к сближению при условии воспитанной закрытости, тайны и своеобразной "запретности" существа противоположного пола? Известно как: сначала общение на расстоянии, возникновение симпатии, взгляды, руки, наконец, поцелуй.

Но почему поцелуй? Ведь рот, губы, язык – органы питания и речи. Прежде чем ответить на этот вопрос, обратим внимание на то, что поцелуй не является естественным атрибутом тела или поведения человека. Это явно культурное изобретение, не менее гениальное в своей области, чем, скажем, изобретение колеса или книги (Вспомним средневековый культ прекрасной дамы, сближение в эпоху Возрождения женщины с ангелом и мадонной, романтический культ женщины в Новое время. Описывая ритуал ухаживания на Триобриандских островах (Новая Гвинея), Лев-Старович пишет: «Поцелуи неизвестны им, они трутся носами. Постепенно температура чувств накаляется, растет возбуждение, они сосут друг другу губы до крови, резко гладят волосы, травмы часто являются сексуальным стимулом, например, отгрызание ресниц»[185]185
  Лев-Старович З. Секс в культурах мира. М., 1991. С. 123.


[Закрыть]. Далее, поцелую нужно научиться, и здесь есть свои учителя, правда, не в виде школьного дидакта, а в виде изустной или письменной культуры (рассказы о любви, книги, картины и т. д.), а также наблюдений за другими людьми. Но чему, спрашивается, мы здесь учимся? Не только «технике поцелуя», кстати, отличной от техники питания и речи.

Осваивая поцелуй, влюбленный строит новые взаимоотношения: преодолевает свой страх, вызванный запретом и тайной существа другого пола, учится делать первые шаги по сближению и слиянию с ним, давать и отдавать, разрешать и запрещать, пропускать в себя или нет, если пропускать, то до какого предела, вести любовную игру (уступать и отступать, разрешать и запрещать, мучить и неожиданно одаривать и т. д.). Но почему все-таки поцелуй? А потому что все остальное пока еще запрещено, находится в недоступной зоне. Потому что рот – не только орган питания, он несет важную символическую нагрузку: это граница между внешним и внутренним (между нашим Я и миром; недаром дети проходят период, когда все познают ртом, все в него тащат). Целуя, человек как бы вводит другого внутрь себя, позволяет ему слиться с собой. Потому также, что рот (язык) – орган речи и общения, а в поцелуе человек учится "говорить" без слов, одними движениями губ, лица, языка. Наконец, возможно, рот, губы, язык еще "помнят" самый первый опыт соединения и слияния двух самых близких людей, а именно – матери и ребенка.

Продумаем теперь рассмотренный здесь материал. Складывается новая психическая структура (процесс), а именно – желание и его удовлетворение, и новый орган – собственно поцелуй. Если исключить из рассмотрения открытие поцелуя как формы телесности и встать на традиционно психологические рельсы, то объяснить возникновение новой психической структуры будет совершенно невозможно. Дело в том, что поцелуй как желание, т. е. мотив, не может развиться из пищевой и речевой функций. Появление поцелуя было обусловлено по меньшей мере четырьмя обстоятельствами: социокультурной ситуацией (культурно-историческое разделение полов, механизмы дистанцирования и преодоления дистанции и т. д.); наличием в культуре определенных концепций и образцов (концепция романтической любви, изустные, письменные и визуальные примеры любви и т. п.); психотехнической работой (освоение техники поцелуя, овладение новыми взаимоотношениями); наконец, открытием новой единицы телесности (формы, органа). Важно подчеркнуть, что отсутствие любого из перечисленных четырех обстоятельств сделали бы невозможным формирование новой психической структуры.

Здесь, естественно, может возникнуть подозрение: можно ли так обобщать? Не эксплуатирует ли автор всего один тощий пример? Действительно, если, предположим, желание поцелуя вряд ли могло бы состояться без открытия поцелуя как "гештальта телесности", то можно ли то же самое утверждать относительно, например, мышления или памяти? А почему нет? Вспомним выражения, которыми мы стимулируем себя или других для мышления или воспоминания. Мы говорим: сосредоточься, напряги память, размышляй, ищи, рассуждай, покопайся в своей памяти, активно думай, запоминай и т. д. Не выдают ли подобные выражения именно телесной работы, действия единиц телесности, не требуют ли мышление и память (запоминание и воспоминание) пространственных перемещений (имитируемых образно, а часто и реально на бумаге), а также реальных телесных действий (энергетического напряжения, "отодвигания" в сторону мешающих мыслей, образов и переживаний, телесных переживаний)?

Мы привыкли к тому, что мысль и воспоминание осуществляются внутри нас, так сказать, таинственно рождаются из нашего сокровенного Я. Не иллюзия ли это? Напротив, интересные реконструкции мышления и памяти все время обнаруживают, что новая мысль или, скажем, новое запоминание не состоялись бы без открытия форм телесности. В одном случае для запоминания нужно было в определенном порядке расставить слова, в другом связать их с образами, в одном случае для открытия нового научного положения нужно было расщеплять исходную задачу на подзадачи, увязать в непротиворечивую конструкцию все аргументы и доказательства, в другом – имитировать различные природные явления с помощью технических конструкций. И во всех случаях работа мышления и памяти требует сосредоточения, энергетического усилия, изоляции от других, мешающих желаний и процессов, определенной динамики тела (иногда нужно сидеть, иногда встать и походить, иногда временно сменить образ действий, переключиться на другую работу и т. п.). Конечно, все эти аргументы лишь намек, обещание более строгого анализа, в частности необходимости соответствующей культурно-исторической и онтогенетической реконструкции мышления и памяти.

Возвращаясь к сделанным обобщениям, заметим еще, что если наша гипотеза верна, то в отличие от тела, которое лишь растет и затем стареет, телесность претерпевает самые необычные изменения. Органы телесности могут в течение жизни рождаться и отмирать (в соответствии со сменой и жизнью психических структур и функций), пространственно они могут накладываться друг на друга и проникать друг в друга (например, рот как телесная основа для поцелуя, речи, питания и как элемент эстетического образа лица). У человека могут складываться (рождаться, жить и отмирать) и более крупные единицы телесности – тела, например "тело любви", "тело мышления", "тело общения", "эмоциональное тело", "тело летчика", "тело композитора", "тело каратиста", "тело танцора" и т. д. В этом смысле уже не кажутся неправдоподобными и такие выражения, как "ментальное тело", "эфирное тело", "астральное тело". Вероятно, духовная, эзотерическая практика предполагает открытие соответствующих "тел", включающее изобретение, реализацию эзотерической идеи, концепции, а также психотехническую работу, направленную на выращивание соответствующих тел.

Достаточно ли помыслить тело как технику и телесность? Думаю, что нет. Дело в том, что почти все телесные техники поляризуются в двух разных направлениях – утилитарном и эзотерическом. При этом утилитарное может быть и достаточно духовным, например, терапия или погружение в эстетическую реальность. Действительно, эстетическая и терапевтическая функции весьма характерны для большинства современных телесных практик. Но почти всегда новая техника и телесность открывают возможности, которыми не замедляет воспользоваться склонное к эзотеризму сознание. Тогда от обычного карате отделяется «карате-до» («до» – жизненный путь), от танца – свободный танец, где ставится задача «воссоздать сокровенное событие общения, вернуть людям радость встречи друг с другом через движение и музыку» (сделаться женщиной будущего с «самым возвышенным разумом в самом свободном теле» – Дункан[186]186
  Свободный танец – другое лицо аутентизма. С. 3, 21.


[Закрыть]).

В рамках подобной практики человек уже не техника, а личность (обычная или эзотерическая). Можно вспомнить и Хайдеггера, утверждавшего в статье «Вопрос о технике», что для того, чтобы человек снова стал свободным в отношении техники, он должен кардинально перемениться: «опомнившись, снова ощутить широту своего сущностного пространства". Общая позиция здесь такая: человек действует не функционально, исполняя социальную роль, а реализует свое видение действительности, которое он нащупывает, выстраивая свою жизнь, постигая мир. Он, как говорит А.А. Пузырей вслед за М. Хайдеггером и М. Мамардашвили, «устанавливается в месте, которое устанавливается ходом этого установления», при этом человек «рождается заново», «вторым рождением».

Но не о том ли самом говорят эзотерики, обращая внимание, что «второе рождение», соответствующее превращению человека в эзотерическое существо, предполагает образование у него не только нового сознания, но и новых органов, нового тела (тел). Начало этому дискурсу, вероятно, положил св. Августин, приписав «внутреннему человеку» возможность видеть, слышать, ощущать.

«Что же, любя Тебя, люблю я? Не телесную красоту, не временную прелесть, не сияние вот этого света, столь милого глаз, не сладкие мелодии всяких песен, не благоухание цветов, мазей и курений, не манну и мед, не члены, приятные земным объятьям – не это люблю я, любя Бога моего. И, однако, я люблю некий свет и некий голос, некий аромат и некую пищу и некие объятия внутреннего моего человека – там, где душе моей сияет свет, который не ограничен пространством, где звучит голос, который время не заставит умолкнуть, где разлит аромат, который не развеется ветром, где пища не теряет вкуса при сытости, где объятья не размыкаются от пресыщения»[187]187
  Августин Аврелий Исповедь. М., 1992. С. 132.


[Закрыть].

В новое время этот дискурс продолжил Эмануэль Сведенборг. «Образ телесный, – пишет он, – придан духу (в системе Сведенборга различаются два типа эзотерических существ – духи и ангелы. – В.Р.) по его образу, а не наоборот, ибо дух облекается в тело по образу своему… Отделяясь от тела, дух не является человеку в человеческом образе и равно не видим для него дух другого человека (до отрешения его от тела) по той причине, что орудие зрения или глаза, коими человек видит в мире – вещественны а вещественное видит только вещественное, но духовное видит духовное: посему, когда вещественное око закрыто и устранено от содействия духовному оку, которое становится свободным, тогда духи являются чело-веку в полном образе своем, т. е. в человеческом»[188]188
  Сведенборг Э. О небесах, о мире духов и об аде. Киев, 1993. С. 232–233.


[Закрыть].

Но, пожалуй, наиболее последовательно эзотерический дискурс телесности раскрывает Рудольф Штейнер. «Второе – новорожденное – «Я» (что соответствует духовному, эзотерическому существу. – В.Р.), – пишет Штейнер, – можно привести теперь к восприятию в духовном мире. В нем может развиться то, что для этого духовного мира имеет такое же значение, как органы чувств для мира чувственно-физического. Когда это развитие достигнет надлежащей ступени, человек не только будет ощущать себя, как новорожденное «Я», но и будет отныне воспринимать вокруг себя духовные факты и духовных существ, подобно тому, как с помощью физических чувств он воспринимает физический мир… Эти новые органы открывают новый мир, и в этом новом мире человек познает себя, как новое «Я»[189]189
  Розин В.М. Эзотерический мир. С. 91, 100.


[Закрыть].

Кто-то может возразить, сказав, что эзотерики вольны придумывать новые органы и тела, и даже личности, но что в действительности ничего такого не существует. Однако опыт телесных практик свидетельствует о другом – он подтверждает наблюдения эзотериков. Этот опыт показывает, что овладение «техниками себя» не только позволяет решать утилитарные задачи, но и пройти в реальность, где человек кардинально меняется, причем не только в телесном плане, но и во многих других отношениях. Занимаясь в свое время карате, я стал замечать, что у меня меняются ряд параметров тела (двигательные навыки, скорость движений, запасы энергии, выносливость, эмоциональные состояния и процессы и прочее), но также восприятие, память, сознание. Например, я намертво запомнил визуальные образы движений и советы своего «сенсея» (учителя) Виктора Фомина, которые с тех пор стоят передо мной как живые, помогая правильно двигаться и поддерживать форму. То есть у меня сложилась каратистская память, но также и каратистское восприятие, мышление, сознание (для последнего, например, характерны дзенское мироощущение, состояния «пустого сознания» или установки типа «ничего не жди и будь ко всему готов»).

Возвращаясь к вопросу, поставленному в начале этой главы (в каком смысле можно говорить об естественных началах субъективности), ответим так. Естественное не означает отсутствие интенций сознания и деятельности, они безусловно делаю вклад в естественные процессы. Естественные они потому, что при сложившихся условиях жизни и структуре личности желания есть, любить, слушать музыку и прочее кристаллизуются сами собой и сопровождают нашу активность и жизнедеятельность. Да, мы можем блокировать, задержать эти желания и процессы, что повлечет за собой другие естественные процессы. Да, как я старался показать, сами естественные процессы обусловлены в социальном отношении и сформированы культурой. Тем не менее, все это не изменяет того факта, что наша субъективность имеет естественные составляющие. Знание их позволяет лучше понять самих себя, свое поведение и, одновременно, выступает концептуальным моментом самой субъективности. Чтобы лучше уяснить последнее положение, проанализируем природу и содержание такого феномена как сновидения и ряда тесно связанных с ним психических явлений.