Текст книги "Новая модель реальности"

 
И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы легкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге.
Минута – и стихи свободно потекут.
Так дремлет недвижим корабль в недвижной влаге,
Но чу! – матросы вдруг кидаются, ползут
Вверх, вниз – и паруса надулись, ветра полны;
Громада двинулась и рассекает волны.
 

– Другой мой любимый странный объект – это портрет английского философа Мориса Николла, ученика Гурджиева, Успенского и Юнга. Он играет большую роль в моей жизни. Мне в тайне кажется, что у меня в комнате живет сам Морис Николл. Во всяком случае, я с ним иногда разговариваю. Это входит в определение Бионом странного объекта – ни живой, ни мертвый. Иногда мне кажется, что, несмотря на то, что это очень добрый человек, его улыбка, похожая на улыбку чеширского кота, меняется в зависимости от того, одобряет он мои действия или нет.

– Еще один странный объект, с которым я все больше и больше теряю связь по мере того, как отхожу от классического психоанализа, это портрет Фрейда. Он мной вечно недоволен и уже не ждет от меня ничего хорошего. Еще есть часы, которые идут то слишком быстро, то слишком медленно в зависимости от настроения (моего). Я думаю, что если вы настроитесь определенным образом, вы и в своем кабинете обнаружите много странных объектов, с которыми будет о чем поговорить.

Почему важны странные объекты для нарративной онтологии? Потому что из них состоит культура. Когда я писал книгу о Христе, передо мной мысленно стояла картина Николая Ге «Голгофа». Это очень страшная картина. Там Христос изображен безумным дряхлым стариком, обхватившим руками голову, как бы говоря: «Что я наделал!» Эта картина была моим камертоном. Потом я воспроизвел ее на обложке книги. О чем говорят, вернее, что показывают, проявляют странные объекты? Они недаром ни живые, ни мертвые. Они воплощают дизъюнктивный синтез идей жизни и смерти. Ведь послание о жизни и смерти – это главное и, возможно, единственное послание, которое шифрует для нас реальность. Не бойся смерти, не верь жизни. Так сказать, не верь, не бойся, не проси. Если бы не было странных объектов, то не было бы ни жизни, ни смерти, ни культуры, ни природы, ни самой реальности. Почему? Ну как же. Ведь что такое не-странный объект? Это такой объект, который не может на меня воздействовать. Это абсолютное ничто, укон. Значит, это не объект вовсе.

Что значит дешифровать послание реальности? Это значит, сквозь призраки ложной истинности и истинной ложности попытаться разглядеть смысл этого послания, пробиться к нему. Допустим, муж говорит жене: «Я пошел в кино». Это ведь не значит «Истинно vs ложно, что я пошел в кино». Смысл этого послания совершенно в другом. Жена должна расшифровать этот смысл, докопаться до него. Это послание может означать: «Я устал, хочу отдохнуть» или «Мне не хватает зрительных впечатлений», или «Не хочешь пойти с мной?»

Это проективная идентификация. Если жена, по Биону, «умеет мечтать», она может отозваться на эти смыслы. «Да, конечно, пойди, ты и, правда, много работал. Тебе нужно отдохнуть» или «Ой, я с огромной радостью пойду с тобой». Если жена в этот момент не может мечтать или не хочет, то она может отослать ему это послание обратно бумерангом, сказав: «Просто я тебе надоела, ты ищешь любого повода, чтобы улизнуть из дома». Можно на это возразить, что жена и в этом случае считала какой-то смысл. Его можно назвать негативным смыслом, или антисмыслом. В чем здесь суть? Она спроецировала на мужа свое неумение мечтать. Испортила проективную идентификацию, превратив ее в обыкновенную проекцию, то есть в антикоммуникацию. Что значит – антикоммуникация, или негативная коммуникация? Это значит некое внутренне плохое психическое содержание, которое выталкивается наружу. В этом случае муж становится, если можно так выразиться, плохим странным объектом, то есть, в сущности, галлюцинацией, элементом бреда воздействия в широком смысле. Что же может в этой ситуации сделать муж, чтобы не развернуть пагубный механизм антикоммуникации? Он может сказать: «Хорошо, я никуда не пойду!» Но он этим ничего не добьется. Жена дешифрует это послание в том смысле, что ее опасения сбылись. Что она ему надоела и т. д. Что бы я сказал в этой ситуации жене, окажись я на месте мужа? «А куда бы ты хотела, чтобы мы пошли вместе?» Он дает ей шанс, и тут уж нужно быть последней идиоткой, чтобы этим шансом не воспользоваться. Тогда она может сказать: «Давай просто погуляем по парку», и скорее всего на этом инцидент будет исчерпан.

Представим себе другую ситуацию. Я иду по улице и встречаю молодую незнакомую мне женщину, очень красивую и, судя по всему, умную. Я очень хочу с ней познакомиться. Чем я располагаю кроме трафаретного: «Девушка, я вас где-то видел»? Лучше всего сказать прямо: «Простите мне мою смелость, но вы мне с первого взгляда очень понравились, я бы хотел с Вами познакомиться и подружиться. Меня зовут Вадим Руднев, я философ». Если я действительно разгадал внутренний смысл этого послания, этой встречи, она может сказать: «Очень приятно. Меня зовут Маша. Вы, наверное, хотите пригласить меня выпить кофе». Или она может улыбнуться и спросить: «Вы что, сумасшедший?» «Ну конечно», – ответил бы я. – «И давно это с Вами?» Тогда я процитировал бы «Каменного гостя»:

 
Давно или недавно, сам не знаю,
Но с той поры лишь только знаю цену
Мгновенной жизни, только с той поры
И понял я, что значит слово счастье.
И тогда она может сказать:
Подите прочь, вы человек опасный…
 

Ну и так далее.

Я хочу, чтобы меня правильно поняли. Я не пишу пособия по знакомству с девушками на улице и/или по общению мужей с женами. Моя задача скромнее: я пытаюсь понять механизмы кодирования и раскодирования посланий реальности. Поэтому приведу совсем другой пример.

Начал Фиоргал Ученый. Он поднял один палец перед своим противником, и в тот же миг Джонни показал ему два пальца. На что Фиоргал поднял три пальца. Тогда королевский герой погрозил ему кулаком. Фиоргал достал темно-красную вишню и съел ее. Джонни Одноглазый – зеленый крыжовник. Зрители в неистовом возбуждении тут же решили: что бы все это ни значило, а дело оборачивается против Джонни, так как он даже потемнел лицом от гнева. Фиоргал быстро вынул из кармана яблоко и поднял его. Тогда Джонни поднял полбуханки хлеба, которую вытащил у себя из-за пазухи. Он был просто в бешенстве, – это видели все, – в то время как Фиоргал оставался спокоен, словно форель в озере.

Фиоргал поднес яблоко ко рту и откусил от него. В тот же миг Джонни поднялся с хлебом в руке и запустил им Фиоргалу прямо в голову, так что даже сшиб его с ног!

Тут королевские ученые повскакали со своих мест с намерением прогнать Джонни Одноглазого и четвертовать его, но не успели они и рта раскрыть, как Фиоргал Ученый, вскочивший с места раньше их, пересек помост, схватил руку Джонни в свои и пожал ее. А затем повернулся к онемевшим зрителям и произнес:

– Господа! По доброй воле и громогласно я признаю, что впервые за долгие годы своей славной жизни Фиоргал Ученый побежден!

Всех как громом поразило.

– Я изъездил весь свет, – продолжал Фиоргал, – побывал во многих знаменитых колледжах, вступал в спор с величайшими учеными мира, но мне суждено было приехать в Тару к ученым верховного короля, чтобы встретить наимудрейшего и удивительнейшего ученого, который благодаря своей всепостигающей мудрости во всем превзошел меня и побил в этом споре. Но я не разбит, – сказал он, – я горд, что судьба принесла мне поражение от неповторимого гения!

Тут поднялся король и молвил:

– Будьте любезны, объясните собравшимся здесь господам, что произошло между вашей ученой светлостью и мим ученым героем.

– Сейчас объясню, – сказал Фиоргал. – Я начал с того, что поднял один палец, и это означало: бог один. На что сей ученейший муж справедливо заметил, подняв два пальца, что, кроме бога-отца, мы поминаем еще двоих: сына и святого духа. Тогда, думая, что я ловко поймал его, я поднял три пальца, что должно было означать: «А не получается ли у тебя три бога?» Но ваш великий доктор и тут нашелся: он тотчас сжал кулак, отвечая, что бог един в трех лицах. Я съел спелую вишню, говоря, что жизнь сладка, но великий мудрец ответил, проглотив зеленый крыжовник, что жизнь вовсе не сладка, но тем и лучше, что она с кислинкой. Я достал яблоко, говоря, что, как учит нас Библия, первым даром природы человеку были фрукты. Но ученый муж поправил меня, показав хлеб и заявляя этим, что человеку приходилось добывать их в поте лица своего. Тогда, призвав на помощь весь мой разум, знания и вдохновение, я надкусил яблоко, чтобы сказать: «Вот ты и попался. Объясни-ка, коли сумеешь». Но тут подумать только, этот благородный и неповторимый гений бросает в меня свой хлеб и, не дав опомниться, сшибает меня с ног. И этим, как вы сами понимаете, напоминает, что именно яблоко было причиной падения Человека. Я побежден! Вечный позор мне и бесчестье. Одного лишь прошу – я отпустите меня с миром и предайте вечному забвению.

Так ответил королю Фиоргал Ученый.

И вот со стыдом и позором Фиоргал Ученый и его свита поджав хвосты покинули королевский замок. А вокруг Джонни Одноглазого, который прослушал речь Фиорга, разинув рот, собрались все великие доктора и ученые короля. Они подняли его к себе на плечи и трижды три раза совершили с ним полный круг по двору королевского замка. Затем они опустили его наземь и заставили короля собственноручно увесить Джонни всеми значками, медалями и учеными орденами, какие только имелись в королевстве, так что у бедняги даже согнулась спина от тяжкой ноши.

– А теперь, – молвил король, подымаясь с трона, – я напомню вам, что имеется еще один человек, которого мы забываем, но которого нам грех не помнить и не чтить. Я говорю о Темном Патрике из Донегола. Пусть он отзовется и выйдет вперед!

Из дальнего угла комнаты, из-под хоров поднялся черноусый человечек и поклонился королю.

– Темный Патрик, – обратился король к черноволосому человечку из Донегола, мне хотелось бы оставить тебя при моем дворе. Я дам тебе любое жалованье, какое ты назовешь, и вся работа твоя будет находиться всегда у меня под рукой, чтобы в любое время я мог получить от тебя совет. Так назови же свое жалованье, и, каково бы оно ни было, оно твое!

– Ваша светлость, – отвечал Темный Патрик, – примите от чистого сердца нижайшую благодарность за вашу снисходительность и доброту ко мне, недостойному. Но простите меня, если, прежде чем ответить на ваше предложение, я осмелюсь воспользоваться правом каждого ирландца задать один вопрос.

– Говори, – молвил король.

И Темный Патрик повернулся к совершенно опешившему Джонни Одноглазому, который весь сгорбился под тяжестью своих медалей, и, указывая на него, произнес:

– Мой вопрос будет вот к этому ученому мужу, восседающему на помосте. Фиоргал Ученый, – обратился он к Джонни, – милостиво сообщил всем собравшимся здесь, свое толкование немого спора, который проходил между вами и в котором вы, с помощью вашего гения, побили первого в мире ученого. Не могли бы и вы оказать честь всем присутствующим и рассказать, что вы сами думаете об этом?

– Отчего ж не рассказать, расскажу! – ответил Джонни, то есть, простите, ученый муж. – Нет ничего проще. Этот самый парень, которого вы выставили против меня, да бесстыднее бездельника я в жизни своей не встречал, к счастью. Так вот, сперва ему потребовалось задеть мою личность: задрал кверху палец, чтоб подразнить, что я одноглазый. Ну, я взбесился и показываю ему два пальца, мол, мой один глаз стоит твоих двух. Но он дальше – больше надсмехается и показывает три пальца, чтоб и вам захотелось потешиться: вот, мол, перед вами три глаза на двоих. Я показал ему кулак, чтоб он знал, что ждет его, если не уймется. Но тут он съел вишню и выплюнул косточку, говоря, что ему наплевать на меня. А я съел зеленый крыжовник, мол, и мне наплевать на тебя со всеми твоими потрохами. Когда же этот негодяй вынул яблоко, чтобы напомнить мне, что я всего-навсего сын мелкого яблочного торговца, я вытащил двухпенсовый хлеб, который нес домой к обеду как раз о ту пору, как меня схватили и приволокли вот сюда. Да, так я вытащил хлеб, – ничего тяжелей под рукой не нашлось, – чтоб он знал, что, если не одумается, я ему сейчас голову размозжу. Но охальник сам накликал себе конец: поднял яблоко ко рту и откусил от него, мол, когда ты был юнцом, ты частенько воровал яблоки у своей бедной хромой старой матери и убегал с ними, чтобы съесть потихоньку. Это было последней каплей! Я запустил буханкой этому нечистивому прямо между глаз и пришиб его. Вот вам и великая победа, закончил Джонни.

Ирландские легенды и сказки

Мир не делится на плохих и хороших людей, умных и глупых, красивых и некрасивых. А как он делится? Каждый раз по-разному. В какой-то ситуации самый умный умник может повести себя как полный болван, а в другой ситуации полный дурак может повести себя очень мудро. От чего это зависит? Это зависит от того, что можно назвать состоянием бессознательного. Что такое состояние бессознательного? Это такое положение вещей, при котором малое зеркало моего индивидуального бессознательного глядится в большое зеркало коллективного бессознательного и видит там определенный архетип. Это может быть все что угодно. Анима, Анимус, Тень, Персона, Самость. Я ехал в метро и увидел на стекле противоположного окна свое лицо как лицо Солженицына. Мне это очень не понравилось. Но потом мне показалось, что я увидел свою Самость. В чем смысл этого видения? Как расшифровать это мистическое послание? Это непростой вопрос. Ведь это не выдуманный пример. Со мной это действительно произошло, причем не далее как сегодня. Здесь можно включить ассоциацию по методу микроанализа. Высокий лоб – длинная борода – Достоевский – Толстой – эпилепсия – великий русский писатель – я не хочу быть русским писателем. Думаю, что на определенном уровне (глубже залезать может быть опасно, чтобы не захлебнуться в собственном бессознательном, от чего предостерегал сам Юнг) я угадал смысл. Что значит, что я не хочу быть русским писателем? Великих русских писателей хоть пруд пруди, а русских философов европейского масштаба, можно сказать, нет. Я хочу стать первым русским философом. Но тут вместо Самости я вижу Персону, свою ложную личность. Ну что ж, надо быть честным с самим собой. Персону увидеть легко, Самость – гораздо труднее. Значит, не в то зеркало смотрел. Остается выйти из вагона.

Граждане, выходя из вагона, называйте вещи своими именами. Что ж, я, по возможности, старюсь так и поступать. Что в первую очередь мешает нам расшифровывать послания реальности? Я считаю, что в этом повинна бинарность, которая кем-то заложена в наше мышление. Мы привыкли к тому механизму защиты, который психоаналитики называют расщеплением (splitting, не путать со схизисом), то есть мы делим объекты на плохие и хорошие, приятные и неприятные. В то время как мир объектов на самом деле является континуальным. Мы живем как будто в черно-белом фильме или в поэме Блока «Двенадцать»:

 
Черный вечер.
Белый снег.
 

В то время как мир цветной. Вечер на самом деле не черный, да и снег не белый. Человек, который сделал одному плохое, через несколько минут может сделать другому или тому же самому что-то хорошее. Из своего детского советского прошлого я помню, что у меня было два абсолютных суперобъекта: абсолютно плохой объект – Гитлер и абсолютно хороший объект – Ленин. Сокуров в своих фильмах «Молох» и «Телец» предпринял смелую попытку деконструировать эту дихотомию. И все же она продолжает быть актуальной. Если в Ленине еще можно увидеть что-то человеческое, то применительно к Гитлеру это почти невозможно. Но были миллионы немцев, которые искренне восхищались Гитлером и среди них Хайдеггер. Существует воспоминание ученика Витгенштейна, Мориса Друри, о том, как весной 1945 года все радовались поражению гитлеровцев, и Витгенштейн сказал: «А вы представляете, каково сейчас такому человеку, как Гитлер?» Везде следует искать не истинное или ложное, к которым сводятся все остальные оппозиции. Искать следует смысл, который континуален. В чем был смысл истории Гитлера? Я этого не знаю. Но он безусловно был. Вспомним эпизод из фильма Л. Бунюэля «Скромное обаяние буржуазии», когда женщина говорит священнику, что она ненавидит Иисуса Христа, на что он отвечает: «Но почему? Ведь он был такой добрый!» Но был ли Иисус «таким добрым»? Нет, это был суровый человек, порой желчно и несправедливо оскорблявший людей, особенно фарисеев, которые хотели просто знать, действительно ли он Мессия. Шекспировский Гамлет – положительный персонаж или отрицательный? А гётевский Мефистофель? А герои Достоевского? Нет, они все сложны. Но как мы можем мыслить недихотимически, континуально? Для этого надо вдумываться в послания реальности, пытаться расшифровывать их. Идет дождь. Какой смысл этого высказывания? При засухе один, при наводнении противоположный. Мандельштам писал:

 
И вчерашнее солнце на черных носилках несут.
 

Очевидно, что он имел в виду Пушкина, объединив в одной строке идею жизни и смерти поэта. Вот подлинно континуальное оперирование смыслом. В рассказе Рюноскэ Акутагавы «В чаще» в лесу находят тело убитого самурая. Пойманный разбойник признается в том, что это он убил самурая. Потом в этом же признается жена самурая, наконец, дух самурая заявляет, что тот покончил с собой. Здесь важно не то, какая версия верна, они все и верны и не верны. Важно, какой смысл имела эта сцена в мире эпилептоида-разбойника, шизоида-самурая и его истеричной жены. А какой смысл рассказа в целом? В этом не так легко разобраться. Смысл где-то рядом. Что получится, если синтезировать смысл разбойника, смысл самурая и смысл его жены? Каждый из них в своей версии пытается спасти свое достоинство, свою Персону, поэтому убийство каждый берет на себя. Но это именно Персона, гордыня, а не Самость. Разбойнику кажется, что он должен убивать, жене – плакать, а самураю – оставаться благородным при любых обстоятельствах. На самом деле они остаются в том же порочном кругу истинно-значного расщепления. И разбойник может быть добрым и щедрым, и самурай может делать гадости. Дело не в этом. А в чем же? Дело – по максимуму – в том, чтобы отказаться от своей ложной личности, Персоны, жить против жизни, против энтропии. Юнг называл это индивидуацией, Гурджиев – самовоспоминанием. Что значит – самовоспоминание? Это значит, каждый миг помнить, что ты спящая машина желания, работающая в испорченном режиме. Что это дает? Это дает понимание того, что само событие не так важно, что мы переоцениваем его. Что создателю дороги наши намерения, а не наши дела. Как это понимать? Убил или нет Раскольников старуху – не важно, важно, что он хотел этого. Неважно, вымышленный ли персонаж Раскольников или реальный. Важно, что именно таким – принципиально сложным – изобразил его Достоевский. Здесь мы вновь упираемся в феноменологию вымысла. Является ли вымысел частью реальности или нет. Почему это важно? У Макса Фриша есть знаменитый роман «Назову себя Гантенбайн», в котором рассказчик представляет себя попеременно двумя разными людьми, то Гантенбайном, притворяющимся слепым, то Эндерелином, ошибочно думающим, что у него рак, и параллельно проживает их жизни. А кто рассказчик на самом деле? Ни тот, ни другой, и в то же время и тот и другой, и кто-то еще. Очень полезно мысленно представлять себя кем-то другим и пытаться прожить жизнь этого другого. Почему это полезно? Чтобы избавляться от дихотомии мышления. От традиционного разграничения: вот это реальное, а вон то – вымышленное. Пушкин писал:

 
Над вымыслом слезами обольюсь.
 

Это очень полезное и позитивное качество – уметь обливаться слезами над вымыслом. Оно делает человека более, так сказать, семантически богатым. Попробуйте представить себя Иисусом Христом и прожить Его жизнь вплоть до Голгофы. Попробуйте прожить жизнь Гитлера, Дон Кихота или Дон Жуана, или даже Винни Пуха. Наивно думать, что вымышленный персонаж проще, чем реальный человек, что его, мол, вообще не существует, что он просто набор предложений в литературе или последовательность кусочков пленки в фильме. В чем здесь наивность? В направленности на истину, а не на смысл. Для смысла вопрос о существовании не релевантен. Смысл дышит, где хочет. Смысл взывает к осмыслению. Послание взывает к расшифровке. Если перефразировать слова Лакана, каждое письмо взывает к тому, чтобы дойти до адресата.

Если реальность есть система зашифрованных посланий, то возможна ли эволюция реальности? Как эта эволюция могла начаться, каковы ее механизмы и ее цель?

Первоначальной формой такой зашифрованной нарративной онтологии был, вероятно, тотемизм. Любой элемент-послание реальности был отсылкой к определенному тотему. Ему приносились жертвы, чтобы он мог поддерживать жизнь сообщества. Жертву тотему можно рассматривать как первобытную проективную идентификацию. Если жертва принималась (тотем «умел мечтать») – значит, проективная идентификация была успешной. Если жертва отторгалась – значит, тотем, подобно бионовской матери, не умел мечтать. Как известно, по представлению первобытного сознания, человек не мог умереть естественной смертью, его убивала какая-то сила, высшим проявлением которой был тотем. Если человек умирал – значит, он в чем-то был не прав перед этой высшей силой. Если он оставался жив – значит, в своих действиях он поступал правильно. Надо сказать, что посланий, в современном смысле этого слова и самого понятия реальности, тогда еще не было. «Я» и объект не были разделены. Господствовало, по выражению А. Ф. Лосева, «всеобщее оборотничество». Каждый был отрезанным куском тотема. Каждый человек был в одно и то же время другим человеком и всеми людьми вместе. И все эти люди = один человек были тождественны тотему, которому, в сущности, в каждом действии приносились жертвы. Человек, таким образом, приносил в жертву самому себе самого себя. Понятия истинного и ложного не могло возникнуть. Господствовал многоликий Смысл. Еда – охота – сексуальные отношения – быт – сама жизни и смерть были частями этого общего таинственного смысла. Одного на всех. И все были жрецами, служителями этого смысла. Когда же появилась реальность? Она появлялась постепенно подобно тому, как постепенно субъект отделялся от объекта. Когда речь стала отделенной от действия. Когда стало возможным задать вопрос «А что ты этим хотел сказать?» В этот момент появился призрак истинного и ложного. И смысл стал неузнаваем. Его надо было уже расшифровывать. Тогда люди разделились на служителей Смысла и на служителей истины и лжи. Постепенно последних становилось все больше и больше, пока служители Смысла не остались в подавляющем жалком меньшинстве. Люди оказались опутанными ложью истины и истиной лжи. Именно в это время актуализировалось бинарное мышление. И вместе с ним, по-видимому, актуализировались модальности как суррогаты смысла. Хорошо и плохо (удовольствие), должно и запрещено (авторитет и власть), известно и неведомо (загадка и тайна). Модальности были в определенном смысле химерами, позволявшими людям, как им казалось, ориентироваться в непонятной и непонятой реальности. Расщепление, о котором говорилось выше, стало господствовать в мышлении. Люди опознавали другу друга как хороших и плохих (аксиологически), как тех, кто должен, и тех, кому должны (деонтически), как всезнающих провидцев, которым известна тайна жизни, и ничего не ведающих простецов. В психиатрическом смысле можно сказать, что на тотемической стадии люди жили на уровне шизофренического психоза. Когда появился призрак бинарного расщепления, это стало соответствовать пограничному расстройству. Следующий этап эволюции реальности должен был соответствовать невротическому расстройству, то есть практически здоровому человеку – истерику, ананкасту, циклоиду, эпилептоиду и т. д. Исторически мы только и знаем таких людей. Предшествующие стадии можно только реконструировать. Для такой реальности характерно полное забвение смысла и проживание жизни в мелких индивидуальных псевдоистинах. Наиболее адекватное понятие, которым можно охватить эту стадию реальности, – это пошлость. Чистите зубы по утрам, делайте зарядку, мойте руки перед едой, жуйте как следует – таковы «категорические императивы» пошлости. Куда делся смысл? Его хранителями и выразителями стали гении, но они в своем творчестве обслуживали и воспевали пошлость, поэтому их любили и почитали, особенно после их смерти. Зона чистого смысла осталась уделом сугубо эзотерических школ, тайных сообществ, живших против жизни. Учение Гурджиева – один из отголосков подобного рода эзотерической доктрины. Этих людей очень мало, они неизвестны, их цель в уменьшении энтропии (это и есть жизнь против жизни). Однако к концу ХХ века эзотерические учения выродились и стали жертвой общей пошлости. Таким образом, в человеке не осталось ничего человеческого. По сути, мы живем уже за пределами реальности, в гиперреальности симулякров, т. е. копий, не имеющих оригиналов, которую описал Бодрийяр. Реальность куда-то исчезла. Появится ли она вновь когда-нибудь и какой она будет – предсказать невозможно.

Как известно, энтропия и информация суть факторы, равные по абсолютной величине, но противоположные по вектору. Информация наращивает смысл, энтропия убивает его. С такой позиции информация соответствует жизни, а энтропия – смерти. Но может быть и энтропийная жизнь, бессмысленная, никому не нужная. Такая жизнь в определенном смысле хуже смерти. Когда мы употребляем выражение «жить против жизни», имеем в виду «жить против энтропии, во имя информации, во имя Смысла». Что значит – жить во имя жизни? Это значит посвятить себя целиком расшифровке посланий реальности. Но нет такой профессии – расшифровщик посланий реальности. Можно быть профессором философии и вообще ничего не знать об этой проблеме, а можно быть дворником (кем по легенде был Андрей Платонов) и всю жизнь заниматься расшифровкой посланий реальности. Ведь когда мы говорим о посланиях реальности, мы невольно представляем себе какое-то письмо, написанное на бумаге или присланное нам по электронной почте. Но на самом деле человек может даже не знать, что он расшифровывает послания реальности, и тем не менее постоянно это делать. Как это возможно? Например, человек просто сидит на берегу реки, молчит и даже ни о чем не думает. Река течет, человек сидит, и ничего как будто не происходит. Я в связи с этим почему-то вспомнил эпизод из романа Пелевина «Чапаев и Пустота», когда японец предлагает простому человеку в качестве испытания сочинить стихотворение. Тогда тот говорит:

Я не люблю стихов и не пишу их.

К чему стихи, когда на небе звезды.

В этот момент простой человек, не пожелавший подчиниться ритуалу, начал жить против жизни, во имя Смысла. Что такое философия? Это не изобретение концептов, как полагали Делёз и Гваттари. Это способность удивляться миру (Адам Смит). Кто такой философ? Это такой человек, который, например, говорит: «Как удивительно, что этот мир существует, что я – это я. Но, может быть, я – это не я? А кто же я? Может быть, я – Бетховен?» Человек, почувствовавший себя Бетховеном, вовсе не обязан сочинять Девятую симфонию. Он может вообще ничего не сочинять, он может быть бухгалтером или плотником. Но он должен уметь удивляться. И удивляться своему удивлению. Одним словом, он должен УМЕТЬ МЕЧТАТЬ. Он должен быть контейнером смыслов. Что значит – быть контейнером смыслов? Был такой советский анекдот. Человек приходит в аптеку. Там сидит печальная девушка-аптекарша, не ждущая от жизни ничего хорошего. Тогда человек говорит ей: «Девушка, улыбнитесь, и перед вами откроется дивным мир любви и вечной красоты» и т. д. в том же духе. Девушка поднимает глаза и широко улыбается. Тогда этот человек невозмутимым голосом говорит: «А теперь пару презервативов!» Мне можно поставить в вину, что я все время хожу вокруг да около, говорю метафорами и дзенскими парадоксами. Но когда говоришь о смысле реальности, невозможно дать определения per genus proximum et diferentia specfca. У меня есть ученик, который несколько лет назад захотел написать работу «Модели сознания». Но сколько я его ни упрашивал дать определение того, что такое модель сознания через общий род и общее отличие, у него ничего не получалось. Но однажды, кода мы сидели у меня на кухне, он вдруг заговорил о моделях сознания как об универсальной объяснительной теории. Мы не догадались включить диктофон и потом, как ни старались, не смогли восстановить его монолог. Однажды, очень давно, я жил в Тарту и очень поздно вечером занимался йогой. Вдруг перед моим мысленным взором золотыми буквами предстал текст удивительной, небывалой философской системы. Я очень испугался, поскорее лег в постель и заснул. Утром я попытался вспомнить это видение, но у меня, конечно, ничего не получилось. Зачем я вообще пишу эту книгу? Ведь я не так наивен, чтобы думать, что я в состоянии построить новую универсальную модель реальности. Тогда зачем же? Я не знаю, зачем. Иногда мне кажется, что какой-то добрый демон водит моей рукой, но далеко не всегда. Во всяком случае, я убежден, что не делаю ничего дурного. В терминах М. Николла, я хотел бы «попасть в цель». Но я не знаю, что представляет собой эта цель, где она и как ее искать. Может быть, если бы я тогда не испугался и не заснул, у меня был бы шанс увидеть эту цель или даже попасть в нее. Но я был слишком молод и неопытен. Я хотел бы спросить у Бога указать мне путь к этой цели, но мне совестно беспокоить занятого человека.

 
На ясный огонь, моя радость, на ясный огонь,
Иди на огонь, моя радость, найдешь без труда.
 

Но огонь не горит, фонарщик заснул, и возможно, я вообще иду не в ту сторону.

Дана ли нам наша реальность одна на всех или существует много субреальностей? Как это определить? Если сказать, что мы расшифровываем послания реальности каждый по-своему (если вообще расшифровываем), то реальность у каждого своя. Можно сказать, что истинно-значная расщепленная квазиреальность одна на всех, а реальность у каждого смысла своя. Мы все примерно одинаково понимаем, что такое кровать. Но смысл кровати может быть разнообразным. В спектакле Владимира Мирзоева «Хлестаков» на сцене стоит кровать, которая предстает, то тюремной камерой, то комнатой для сексуальных утех, то гробом.

Такая полифункциональность характерна для любой вещи. Что такое смысл вообще? Эта та совокупность бессознательных ассоциаций, которую она вызывает. Возьмем, например, слово «книга». Для кого-то книга – это, прежде всего, Библия. А для кого-то – роман Д. Донцовой. Когда говорят «Книга – лучший подарок», то подразумевают, что она сама раскрывает свой смысл тому, кто возьмет ее в руки. Книга может приобретать смысл и терять его. Однажды я зачем-то купил книгу Рональда Лэйнга «Расколотое Я». Она мне показалась настолько ненужной и скучной, что я забросил ее, потерял или кому-то отдал. Когда же я начал заниматься шизофренологией, я вновь купил книгу Лэйнга и прочитал ее. С тех пор это одна из самых нужных и любимых мной книг. По тому, что читают люди в метро, можно про них много узнать. Как-то я ехал в переполненном метро и взглянул на обложку книги, которой отгородилась от меня читавшая ее женщина. Каково же было мое удивление, когда я прочитал: Мишель Фуко «Герменевтика субъекта». Дама, которая читала Фуко, оказалась моей коллегой по институту. После этого мы с ней подружились. Некоторые книги я могу читать только по маленьким фрагментам, например «Бытие и время» Хайдеггера. А вот «Трактат» Витгенштейна я знаю практически наизусть, так как в свое время сделал свой комментированный перевод этого текста. Но можно не читать умных книг и вообще ничего не читать. Свой смысл есть у каждого фрагмента реальности – у дома, у стола, у чернильницы, у яблока и свеклы. Не все знают, что фамилия композитора Бетховена переводится как «свекла». Но дело не только в том, что у слов много смыслов, а денотат один. А в чем же? В том, что этот смысл надо разгадать, как разгадывают шараду. Люди разных психических конституций разгадывают элементы реальности по-разному. Шизоиды в них видят «вечный и бесконечный символ», как любит говорить профессор М. Е. Бурно. Депрессивные люди вообще не склонны наделять вещи смыслами. Их восприятие вещей чисто денотативно. Компульсивные личности в вещах и событиях видят удачу или неудачу. Истерики понимают или, скорее, чувствуют вещи и события как доставляющие или не доставляющие им удовольствие. Параноики видят во всех вещах и событиях одну большую Сверхценную Вещь и Событие. Шизофреники вообще не видят вещей, а только чистые смыслы, порой невероятно сложные и причудливые. Но если не делить людей по характерам, то как будет обстоять дело со смыслом в этом случае? Есть универсальные для всех людей вещи и события. Все люди едят, пьют, испражняются и умирают. Но лишь некоторые люди любят часами говорить по телефону и смотреть телевизор. Другие же этого терпеть не могут. О чем это говорит?