Текст книги "Из предыстории Магадана. Историко-приключенческий роман-летопись"

И тут с диким воплем выскочил на поляну обнаженный по пояс низкорослый туземец, размахивая ножом из оленьего рога.

– То их тойон, -пояснил толмач.– Вызывает любого из нас на смертельный поединок.

– Храбрый дикарь, -усмехнулся в усы Москвин, с любопытством скользя взглядом по стройной, мускулистой фигуре инородца.

– Дурый*!.. —возразил кто-то из казаков.

– Атаман, дозволь я успокою дикующего? —самоуверенно повёл плечами Бессон.

– Постарайся не убивать его!

Поединщики стали сходиться. Казак был практически на две головы выше противника… Десятник в несколько прыжков пересёк поляну, резко ушёл от удара вражеского ножа, хлёстко шибанул кулачищем в лоб туземцу (лишив сознания) и одним рывком поднял того вниз головой, держа за ноги, как кролика.

– Как мыслишь, Ваня, дошвырну я энтого вояку во-о-он до тех кустов? —прогудел победитель низким басом, сверкая выгоревшими голубыми глазищами из-под густых нависших бровей.

…Дальше всё прошло по привычному сценарию: инородцев привели к присяге, пальнув для острастки из ружья; взяли в виде дани соболью шубу вождя; выдали подарки – парочку медных православных крестика; отобедали, переночевали и отправились восвояси. Кочевников-оленеводов служилые не нашли.

___________________________________

* Дурый (старорусское) – глупый, дурак.

– 8-

Старшим в лагере на побережье оставили Акуна Свенельда. Казаки подремонтировали дощаник, подлатали парус, изготовили новые весла взамен сломанных.

Днем Акун послал два отряда на промысел продовольствия. Сам лекарь обследовал ближний горный ручей, но золота не нашёл: «Жаль!» К вечеру обе команды охотников вернулись с удачей: первые добыли оленя, вторые приволокли несколько туш тюленей.

– Богатые тута края!

– Верно говоришь!

Ночью из темноты прилетело с десяток стрел. Одна из пернатых носителей смерти со звоном впилась в бочонок с питьевой водой, возле которого сидел Свенельд.

– Чёртовы аспиды!

– Укрывайтесь за камнями! Не подставляйтесь под стрелы!

– В спины целили нехристи!

– Туши костры!

Несколькими ружейными выстрелами отогнали враждебных туземцев. Казаки ещё долго напряжённо прислушивались к ночным звукам, сжимая в руках оружие. Спокойно плескались воды бухты, изредка кричали птицы. Вокруг синела непроглядная ночь. Чёрный бархат неба кое-где прокалывали колеблющиеся огоньки звёзд.

– Все целы?

– Кажись!

– Чёртовы караульные, прозевали дикующих вражин!

– Да ладно, обошлось же…

Тревога отступила. Служилые стали укладываться спать. Акун проверив посты, тоже забылся нервным сном: «Где сейчас Росомаха? Добралась ли до убежища своего отца? Бог не дай если знахарка угодит в руки врагов…» Кто-то из служивых громко храпел…

Пробуждались нелегко. Акун вяло сел на ложе, глаза слипались, голова раскалывалась от какой-то сонной одури: «От дела, состояние словно с похмелья… Что здесь за места такие? Однако, нужно поднимать людей!» Стерев с лица остатки расслабленности, помощник атамана объявил побудку. Из-за сопок пробивались золотистые солнечные лучи, обещая тёплый день. У молодого лекаря сразу поднялось настроение: «Будем живы, не помрём!» Вокруг с ворчанием пробуждались казаки: было видно, что и они испытывают вялость.

– Что тута за колдовской дух?

– Башка раскалывается!

– Да уж, тяжко.

– А можа это дикующие наслали на нас злую ворожбу?! Я после крупной пьянки бодрее себя чую.

– Хорошего помаленьку; то плата за посещение здешних богатых мест*.

– Э-эх-ма, лихо загнул.

– Ну, ладно, браты, – Акун напустил на себя бодрость.– Быстренько поднимаемся. Фрол, займись приготовлением хлёбова. Я караулы провёрю.

Обход часовых почти успокоил Свенельда – всё вокруг дышало миром, будто и не было вчерашнего коварного нападения. Казачий лекарь вполголоса переговаривался с часовыми, когда до него долетел подозрительный шум.

– Оп! —предостерегающе вскинул палец Акун.– Прячься за камни.

…Свенельд пристально вглядывался в заросли леса, сжимая в руках готовое к бою ружьё. Его длинные соломенные волосы развевались на ветру, глаза были недобро сощурены.

– Вроде померещилось! —мотнул рыжей бородой караульный.

Вместо ответа Акун встал с колена в полный рост, широко расставив ноги, и не спеша поднял вверх дуло тяжёлого ружья. Сторожевой казак увидел, что с ближайшей сопки спускается вереница людей…

– Ха! Да это же наши возвращаются.

_______________________________

*слабость охватившая казаков, последствия магнитной бури или резкого перепада давления. Эти природные явления очень часты на Крайнем Северо-Востоке.

– 9-

Экспедиция Ивана Москвина задержалась на Дзялбу ещё на сутки. Акун выполнил чертёж бухты (точнее – приблизительный рисунок), занёс в список ясака поступление собольей шубы, со слов атамана сделал описание селения приведённых к присяге царскому престолу инородцев. Казаки добыли ещё пару оленей, полностью закончили ремонт дощаника.

– Ну чё? Не появилась твоя ведьма? – глыбой навис над писарем Бессон.

– Соскучился, что ли? —парировал Акун.

– Да нет, вроде.

– Тогда не обессудь, -шутовски развёл руки молодой писарь.

Неведомый рык донёсся из леса, рядом прокричал ворон, тревожно загалдели испуганные чайки.

Словно из-под земли выросли на дальнем конце пляжа туземец в годах и девица.

– Ух ты!

Москвин, Акун, Бессон и толмач направились к пришельцам. Галька шуршит под сапогами казаков. Работа в лагере остановилась.

– Смотри-ка, колдунья вернулась.

– Ну, и тятьку сваво привела.

Отец Росомахи произвёл на российских колумбов сильное впечатление – настоящий патриарх новооткрытых земель. То был высокий, горделивый инородец, лет сорока или немного более; чуть сгорбленный, с большой узкой головой. Длинные седеющие чёрные волосы, крупные черты лица, несколько приплюснутый нос, широко расставленые миндалевидные карие глаза, грустные и мудрые…

Филин, протянув атаману небольшой (но и не самый маленький) кожаный мешочек, произнёс:

– Прими, вождь чужаков, дань благодарности за спасение моей единственной дочери. Знаю, вы пришельцы с полудня любите эти камни…

Москвин механически развязал мешочек и высыпал часть содержимого на ладонь.

– Золото!

– Янтарь!

Россияне подались вперёд, рассматривая дары туземца. Глаза казаков алчно горели. Седой инородец, поджав губы, покачал головой, изучающее разглядывая бледнолицых.

– Подели жёлтые камни со своими людьми —продолжал шаман.– Только не эти камешки настоящее богатство… Настоящее богатство вот эти земли, которые почти потерял мой народ… Богатство во всём, что вас здесь окружает, чужестранцы. КРАЙ ЭТОТ – НАСТОЯЩЕЕ ВЕЛИКОЕ БОГАТСТВО!

Казаки невольно поёжились под суровым, пронзительным взглядом авторитетного старейшины. Москвин пригласил его в лагерь. Но Филин отказался, испросив разрешение взять с собой главного спасителя дочери.

– Надолго?

– Вечером вернётся.

– Пойдёшь с колдуном, Акун?

Молодой лекарь утвердительно кивнул, покосившись на Росомаху. Глаза девушки светились нескрываемой радостью. «Сегодня она даже красивая…»

– 10-

Шаман повёл Акуна и Росомаху к северу от морского пляжа. Шагали долго. Поднялись на сопку. Обогнув пожелтевшую рощу, путники вышли на полосу слегка заболоченной почвы. Впереди расстилалась поляна бурой травы с ярко-зелёными кочками, на которых краснели бусины-ягоды. Дальше раскинулась гряда округлых холмов, покрытых редкими кривыми берёзами и зарослями стланика (кедрового кустарника), усыпанных большими шишками. Филин повернул к ближайшему взгорку. Под ногами чавкала болотная жижа.

Привал устроили в зарослях ивы, вблизи весёлого ручья на сухой земле. Разожгли костерок. Туземец достал из своей объёмной сумы, красиво сплетенной из трав, небольшой котелок китайской работы. Вода вскипела быстро.

Россиянин и туземцы объяснялись с помощью жестов и нескольких известных им слов их корякского и русского. Филин протянул молодому казаку ещё один мешочек (не уступающий по размеру первому, что был выдан всей ватаге) с золотыми самородками и кусочками янтаря.

– Тебе одному.

У первого помощника атамана Москвина перехватило дыхание. Взвесив на ладони щёдрый дар колдуна, он понял, что стал состоятельным человеком: «Сбылись мои надежды! Я чувствовал – сей поход возвысит меня! Спасибо тебе, Господи, не оставляешь!!!»

– Это ещё не всё, -ровным голосом говорил туземец.– Хочу предсказать твоё будущее. Я покажу его тебе. Нужно ли бледнолицему иноземцу это?

Казачий писарь почти угадал смысл речи мудрого шамана и утвердительно кивнул. Тогда колдун бросил в котелок с вскипевшей водой какие-то корешки и стал медленно размешивать их тоненькой веточкой, при этом тихо напевая протяжные заклинания. Акун покосился на Росомаху. Девушка пристально следила за действиями отца. «Учится!»

Когда вода в котелке остыла, Филин велел Свенельду сделать один глоток. Молодой лекарь, взяв в руки котелок, на мгновение застыл.

– Пей, -чисто по-русски произнесла туземка.

Глядя в глаза Росомахи, казак сделал глоток. Девушка запела звонким голосом. Акун слушая её задремал.

Сначала перед глазами лекаря закружились снежинки, их сменил дождь. И вот, из пелены дождя выехал богатый всадник. Он поравнялся с большим, красивым, двухэтажным домом, где на пороге его встречала молодая жена. Акуну очень хотелось рассмотреть женщину, но облик её как-то расплывался. «От, напасть!»

Всё же Свенельд рассмотрел супругу всадника: стройна, смуглолица с чуть выпирающими скулами, а длинные миндалевидные глаза чуть ли не до самых висков. «Да это же Росомаха!» -воскликнул Акун… Но присмотревшись понял – нет, на резном высоком крыльце стоит совсем другая женщина, очень похожая на дочь корякского колдуна…

Зато казак узнал в богатом всаднике себя…

– А сын наш где?

– Ушёл в море, -отвечала сразу повзрослевшая женщина.– Кораблём он командует.

– То хорошо.

И вновь перед глазами Акуна закружили снежинки. Хрустально пушистый хоровод. Падая на землю, они превращались в жёлтые цветы.

Когда желтоватая пелена тумана, висевшая перед глазами, наконец рассеялась, Акун увидел, что лежит возле потухшего костра, на подстилке из веток стланика, застелённых звериной шкурой. Казак приподнял голову. Отец и дочь, несколько в отдалении, сидели к нему спинами, на поваленном стволе дерева. Колдун что-то говорил ровным голосом. Девушка внимательно слушала. Акун сел, встряхнул головой. «Чудеса!» -соображалось вяло, Свенельд машинально потирал впалые небритые щеки.– «Значит я увидел своё будущее… Если всё случится так как было в видении – неплохо. Только немного я из того видения понял… Впрочем, как говорится, и на том спасибо.» Взгляд казака остановился на котелке, стоявшем возле. «А что если?..» -пришла в голову дерзкая мысль.

Быстро схватив котелок, молодой казачий писарь сделал ещё один глоток. Очень уж хотелось Свенельду получше узнать своё будущее. Отставив посудину, он лёг на подстилку и забылся.

На этот раз видение долго не приходило. Синело небо. Мимо проплывали перистые облака. Посмотрев вниз, Акун узнал бухту, в которой укрылся от непогоды дощаник Москвина. Но как она изменилась. Теперь на берегу её стоял город-порт. «ЧуднОй какой-то град, я и не видел таких никогда?.. И всё же город-порт вырос на этих берегах!» На рейде застыло несколько кораблей. «Что за корабли такие непонятные; словно из железа сделаны???»

…Снова всё заволокло снежинками. Они опять кружили в своём снежном танце и опять падали на землю, превращаясь в жёлтые цветы…

Акун сидел, спиной прислонившись к большому камню. Рядом с ним на корточки опустилась Росомаха. Она теребит его за плечо и что-то озабоченно повторяет. «А, понял. Нужно возвращаться на дощаник.»

Вокруг висела непривычная тишина: смолкли птицы, перестал журчать ручеёк. «Или мне уши заложило» Казак потряс головой. Всё так же – тишина вокруг. «От, связался с колдунами!..»

Ночь вступала в свои права. Крупные звёзды одна за другой высыпали на бархатной синеве неба, дрожа и перемигиваясь. Из-за сплошной стены кустарника с шумом вылетела сова и сделав два круга над местом привала людей, растаяла в ночи, которая вновь обрела своё звучание.

– Нужно возвращаться на берег, -сказал по корякски шаман.

– Да, да, -Акун механически поднялся.

– *-

Поход к бухте занял значительно меньше времени. Расставались на краю пляжа. Отсюда был виден казачий костёр и тёмные силуэты служилых вокруг него. Акун долго смотрел на туземку. Молчали.

Вдруг девушка порывисто сняла с груди белый камешек на зелёной нити и повесила его на шею Свенельда.

– Никогда не снимай этот оберог. Он защитит тебя от многих бед! —корячка говорила на своём языке.

– Да! Спасибо! Всегда буду носить. —понял деву Акун.

– Прощай, мы больше не встретимся никогда… Я знаю! —невольные слезы выступили на глазах Росомахи.

– *-

Утро следующего дня было хмурым. Серая вата облаков низко спустилась к тёмным водам бухты и время от времени проливалась ушатами ледяных капель. Лишь изредка в сплошной пелене стремительно несущихся туч находило узкий прогал солнце, и его лучи на миг освещали воздух кроваво-оранжевым светом, чтобы тут же погаснуть в промозглом густом тумане.

Казачий дощаник покидал уютную бухту. Москвин хотел пройти ещё дальше на север и обследовать те места. Бросив взгляд назад, атаман изрёк:

– Хороша здешняя бухта. Очень хороша! Тут бы город-порт поставить…

Р.S. И город-порт вырос на берегах замечательной бухты. Сбылись мечты российских колумбов. Триста лет спустя родился на берегах Охотского моря город Магадан. Он стоит на берегу самой удобной по всему дальневосточному побережью бухты Нагаево.

Кстати, есть ещё один очевидец тех давних событий… Дожил до наших дней камешек-оберег, подаренный Росомахой казачьему писарю Акуну. Он по-прежнему белого цвета и по-прежнему висит на оленьей жилке, окрашенной в зелёное. Амулет дочери корякского шамана стал фамильным талисманом семьи Свенельдов – переходит от отца к младшему сыну. Мне показывал тот заветный камешек геодезист Павел Свенельд, коренной сибиряк, житель города Новосибирск. Он же и рассказал вашему почти покорному слуге историю своего пращура, случившуюся с тем в исследовательском походе Ивана Москвина.

1995—1998г. г. Магадан

Сентябрь 2020г. Стерлитамак (последняя редакция)

Глава вторая

КАЗАЧЬЯ ДОЛЯ

 
или
Почти колымская легенда
.(случилось сие в 1657 году.)
 

ДАЛЬНЕВОСТОЧНОЕ ПОБЕРЕЖЬЕ ЕВРАЗИИ. ОКРЕСТНОСТИ РЕКИ ЯМЫ. */

…Весеннее солнце залило прибрежную ламутскую деревушку Инган теплым светом. Бревенчатые юрты туземцев, покрытые дерном, бодро, двумя рядами тянулись вдоль небольшой речушки, несущей свои воды в спокойное море. Жители селения собрались на восточном земляном валу (земляные валы со всех сторон защищают селение туземцев). Шум, гам, смех.

Зеленовато-голубое небо. Серо-зеленое море. Желто-зеленая тундра и зеленовато-коричневый низкорослый лес на дальних сопках.

На поляне, замкнув круг, стоят мужчины в замшевых одеждах, их длинные волосы развевает ласковый ветерок. Почетное место отведено тойону ламутов – чуть впереди остальных. Сразу за его спиной четверо казаков в ярких, но поношенных, кафтанах. В центре круга пылает костер, над которым подвешен огромный китайский котел. Пар и ароматный запах валят из гигантской посудины. Полтора десятка проворных женщин суетятся возле кострища. Круглолицые ламутки разливают варево по берестяным плашкам и оделяют ими мужчин согласно местной иерархии. Еще возле двух костров, разложенных за пределами живого круга, хлопочут туземки – вареной медвежатиной должно угоститься всё селение Инган.

Дошла очередь до Микешки. Двадцатилетний казак взял берестяную миску в обе руки и озадаченно нахмурился:

– Дядька Варлаам, я ложку в крепости забыл, – обратился парень к своему старшому.

– Эк-ма, зелень! – скривил рот бывалый казачина. – А еще чАВо оставил дома?.. Так хлебай.

Ели стоя, таков «медвежий пир». По окончании трапезы вождь туземцев поднял с земли медвежью голову и положил ей в пасть кусок тюленьего жира. Туг же возле тойона возник вертлявый шаман. Он водрузил топтыжью голову на длинный шест, который надежно воткнул в землю. Действия старейшин сопровождал дружный хор жителей Ингана.

– О чем они? – ткнул в бок Потап толмача якута.

– Задабривают дух убитого мишки.

– Хитро, – усмехнулся Мята, четвертый казак.

Тойон повернулся к русским, на скуластом лице коренастого аборигена лоснилась улыбка:

– Однако курить пора; отдыхать пора; мала-мала веселиться пора.

Глава деревни провел гостей на земляной вал, где уже были расстелены для сиденья шкуры. Сели; подбежало несколько девочек, поставили перед казаками берестяные кувшинчики с холодной водой. Туземочки не отрывали глаз от земли.

– Это рабыни, – пояснил якут.

Позже подошла еще одна девчушка, лет девяти, наделила всех табаком.

– Гемалак! – погладил тойон девочку по голове. – Биют!

– Дочкой своей хвастает, – толмач дернул тяжелым подбородком в сторону миловидной дикарки, усевшейся подле отца. – Пёрышком ее кличут.

На поляне начались игры. Первыми состязались женщины. Была отмерена дистанция, и несколько вышедших вперед ламуток устроили бег наперегонки. Наблюдатели весело поддерживали соревнующихся. Еще женщины и девочки состязались в прыжках на двух ногах или на одной – кто первый придет к финишу. Микешка искренне порадовался за шуструю дочку тойона. Пёрышко победила в соревновании по прыжкам на одной ноге. Когда раскрасневшаяся девчушка вернулась к отцу, молодой казак одобряюще подмигнул ей. Биют не по-детски задержала карий взгляд на горбоносом лице молодого русича…

Затем пришел черед мужских забав. Здесь состязались так; двое брали в руки крепкую палку и каждый тянул на себя. Борьба велась до тех пор пока один из противников не уступит, либо не упадет.

Всех побеждал Нунта, крепкий плечистый воин средних лет, чья длинная коса была украшена белым орлиным пером.

Казаки с интересом следили за игрищами туземцев. Табак, которым их угостил ламутский старейшина, оказался довольно необычным. Русские курили, подражая тойону, набрав в рот воды, и от этого почувствовали, что пьянеют.

– Эге! какое у них мудреное курево! – старался открыть пошире глаза Мята. – Не уступит ядреной браге. Варлаам, я пойду, поборюсь с ентим бугаем Нунтой?

Не дожидаясь ответа, служилый соскочил с подстилки, снял саблю и вразвалку направился к состязающимся. Мята встал против ламута. Аборигены с удовольствием отметили, что бледнолицый ничуть не выше их мужественного соплеменника.

Руки борцов сжимали палку; глаза в глаза. Поединок между казаком и коренным дальневосточником длился долго: оба покраснели, оба взмокли от напряжения…

Однако Нунта оказался сильнее – выпустил из рук Мята палку.

– Экий конфуз! – просто подпрыгнул Микешка. – Одолел косоглазый служилого.

– Сядь на место! – рявкнул на молодого старшой, бородища у него по-бойцовски дыбилась. – Сам отстою казачье звание!..

Завершали «медвежий пир» жмурки*, в которые играла в основном молодежь. Микеша тоже играл; и как так вышло, но словила молодца тойонская малолетка Биют?.. Когда Пёрышко сняла с глаз повязку, и, смеясь, протянула ее русичу, он добродушно улыбнулся симпатичной девчушке.

– Ловка ты, Биют! – Микешка качал в такт произносимому стриженной в кружок головой. – Вырастешь, наверное, женюсь на тебе.

Находившийся возле толмач перевел юной ламутке шутливые речи казака…

А наутро четверо служилых и переводчик якут морем возвращались в Ямское зимовье. Прежде чем скрыться казацкой лодке за поворотом скалистого берега, раздался прощальный выстрел из затинной пищали**.

Ламуты отвечали дружным: – ВСЕГДА ЖДЕМ!!!

К полудню ветер значительно посвежел: на море поднялась крупная зыбь.

– – – – – – – – —

*Жмурки (простонародное) – игра в «глазки-завязки».

** Затинная пищаль – пушка.

СЕВЕРО-ЗАПАДНОЕ ПОБЕРЕЖЬЕ АМЕРИКИ. ЗЕМЛЯ ПЛЕМЕНИ ЦИМШИЯН. */ …Анкуста проснулся, как всегда, очень рано. Сев на ложе, индеец накинул на мускулистые плечи старенькое одеяло из шкуры лося и стал вспоминать чудесный сон. Полурабу вновь пригрезился Морская Звезда – тот был белолиц, а сопровождала его маленькая черноволосая девочка неземной красоты. Морская Звезда со спутницей шли к селению Большого Ворона по Великой Соленой Воде с заката. «Это очень хороший знак! – щурился на свои мысли краснокожий. – А не рассказать ли о видении вождю? Хорошие вести дорого стоят – подобная может дать мне свободу…»

Анкуста был сыном рабыни и старейшины рода Морской Звезды Хейлсыка. Такое рождение в селении Большого Ворона давало звание полураба – господин распоряжается твоей свободой,

но не жизнью. Молодой индеец мечтал стать полноправным членом племени цимшиян – вольным человеком; однако для этого нужно либо совершить величайший военный подвиг, либо уповать на чудо…

«Нет! – решил полураб. – Повременю с рассказом о сне».

Анкуста поднялся с ложа, взял сумку с инструментами и стал потихоньку выбираться из спящего длинного дома. Полумрак, сопение, храп.

Посреди большого помещения еле тлел общий костер, отбрасывая розовые отсветы на ряды высоких спальных платформ, идущих вдоль стен, – на них почивали свободные. Подле некоторых домашних очагов уже копошились скво* (в большинстве рабыни), они отдернули занавески-циновки, закрывавшие на ночь индивидуальные закутки-комнаты членов племени. Столбы, поддерживающие двухскатную крышу, покрывала затейливая резьба, изображающая тотемы обитателей жилья. Анкуста мог смотреть на эту резьбу бесконечно – он резчик по дереву, и опыт предков может многому научить.

Выйдя на улицу, молодой индеец огляделся вокруг. Деревня Большого Ворона состояла из двух очень длинных домов – общее жилье рода Морской Звезды и обиталище рода Трески. Величавые тотемные столбы, изукрашенные замысловатой резьбой, уходили в светлеющее небо, охраняя селение от злых сил. Верхушки ближайших сопок, покрытые вековыми лесами, уже окрасились в желто-золотистое. «Скоро родится новый день!» Море на горизонте тоже светлело.

До полудня Анкуста трудился над большим сундуком для господина. Краснокожий украшал массивную кедровую крышку затейливой деревянной вязью. Однако мысли о чудесных ночных видениях не оставляли полураба. «Мне несколько раз грезилось, что Морская Звезда идет к нашему селению. Наверное, это очень хорошая примета?!Морская Звезда принесет деревне Большого Ворона удачу… Если я так расскажу видение – Хейлсык возрадуется. Стоит рассказать сон старейшине. Стоит!»

Индеец отложил в сторону рабочие инструменты (вогнутые остроконечные ножи из кремня и нефрита), встал. Взгляд Анкусты остановился на океанской глади. На небе ни облачка. Солнце, отражаясь в воде, слепило глаза тысячами бликов. – – – – – – – – – – – – – – – —

*Скво (индейское) – женщина.

ЯМСКОЕ ЗИМОВЬЕ. 1./ …Крепость русских служилых людей представляла из себя большую двухэтажную бревенчатую избу с бойницами вместо окон. Ее поставил год назад колымский казак – атаман Стадухин. Присоединив местность вокруг реки Ямы к владениям Российского Царства, казаки обложили окрестные племена оседлых ламутов данью и привели их к присяге – тойоны туземных общин должны были всенародно, стоя на коленях, дать клятву на верность Белому Царю, целуя при этом ствол пушки. Взамен победители обещали оберегать аборигенов от врагов и снабжать европейскими товарами (стальными ножами, бисером, топорами, иголками, тканями, табаком, всякого рода дешевыми колечками и серьгами). В тот год приняло присягу на верность России порядка десяти тысяч дальневосточных туземцев.

Перезимовав в Ямской крепости, Стадухин со своей малочисленной дружиной двинулся дальше на юг в Охотск, оставив в укреплении четырех служилых с переводчиком якутом. Для защиты зимовья казаки имели легкую пушку, три ружья, два пистоля, плюс сабли и тяжелые боевые топоры.

Перед Варлаамом стоял, переминаясь с ноги на ногу, гонец из селения Инган.

– Помогать надо. Белый Тойон! Оленьи орочи войной пришли, – бубнил в сальные усы посланец. – Бери свой гром, Белый Вождь. Воевать айда. Орочи осадили нашу деревню. Нунта убили. Ой! помогать нужно?! Много их.

– А к другим племенам послали за подмогой? – зыркнул из-под кустистых бровей на низкорослого ламута старшой служилых.

– Ага. Только долго ждать. Поспешать нужно, Белый Гром Воин.

Варлаам повернулся к Потапу:

– Затинную пищаль снимайте с чердака. Поплывем к инганам на выручку.

Сборы казаков были недолгими. Проверив оружие и облачившись в легкие кольчуги, русские воины сели в лодку.

– Микешка, остаешься охранять зимовье. Товары тута и боезапас. Опять же мехов мы у косоглазых наторговали немало. Головой за все отвечаешь, паря, – тон старшого был непреклонным.

Молодой русич оттолкнул казачий струг от берега и долго смотрел вслед удаляющимся товарищам. В прибрежных водах кипела шумная жизнь. Чайки, бакланы, утки покачивались на волнах внушительными флотилиями. Свистя крыльями, стремительно проносились над крышей зимовья гагары. Из воды высовывались любопытные нерпы. Далее в море промелькнуло стадо огромных белух. Спины их вздымались над водой подобно снежным сугробам. У горизонта время от времени вставали водяные фонтаны – там резвились киты.

2./…Военный вождь оленьих орочей Аджаюв зло смотрел на обнесенное земляной стеной селение: «Нужно покорить эту деревню пеших ламутов и тогда окружающие территории станут собственностью нашего племени. Здесь хорошие пастбища – мои олени любят сладкий ягель!» Ветерок играл длинной бахромой на замшевых одеждах вождя. Тускло поблескивал стальной (китайской ковки) наконечник боевого копья. Костяной панцирь поскрипывал в такт уверенным движениям туземца.

Орочи или тунгусы уже трижды штурмовали земляные укрепления врагов. В последний раз воины Аджаюва ворвались в деревню, но были выбиты отчаянным натиском защитников, которым помогали их женщины. «Ну ничего, это будет последнее сражение», – успокаивал себя грозный тойон. Он не сомневался в победе своего народа. Сюда, в земли оседлых ламутов, тунгусы вторглись двумя племенами. Вторая, более многочисленная, кочевая община завоевателей вела бои на севере – воинам Аджаюва следовало только уничтожить это селение…

Светало. Западные ветра согнали морось над долиной, очистив небо от облаков. Сие обещало установлению ясной погоды на ближайшие дни – такова осень на Ламутском побережье.

Тунгусы подползли к земляной стене бесшумно. На валу виднелись темные силуэты часовых. Несколько стрел, шипя, разрезали дремлющую утреннюю тишину. Орочи, облаченные в доспехи из кожаных ремней, молча темной лавиной бросились к самому низкому валу. И тут случилось светопредставление. Со штурмуемой стены в гущу атакующих ударила сильная молния, вслед за которой ударили еще три послабее. Раскаленная свинцовая картечь убийственно-беспощадна. Десятка четыре тунгусских воина забились на земле, а остальные с воем откатились в спасительные кусты.

– Им помогают урусы! – Аджаюв смял свою аккуратную жидкую бороденку дрожащей рукой. – Ну ничего – это еще не разгром… Малость отступим!

3./…Казачий струг не спеша шел вдоль берега. Орочей отогнали. Варлаам велел тойону Ингана ждать подкрепления с севера, и тогда совместными силами они добьют отступивших тунгусов. Старшой решил пока вернуться в зимовье – нельзя надолго оставлять крепость. Коварные враги могут спалить русское укрепление – одному Микешке уберечь зимовье не под силу, а там какие-никакие богатства и припасы. Варлаам был доволен своим походом: «Ловко мы всыпали диким косоглазым! Подойдут отряды от других покоренных ламутских общин, тогда и выгоним из сих земель кочевых тунгусов. Ха! Дайте срок…» В этот миг стрела вошла в глаз казачьего предводителя. Черная туча смазанных лютиковым ядом стрел обрушилась на русских воинов. Чудом уцелел только якут – толмач бросился в море.

4./…Аджаюв не скрывал радости, его хитрость удалась – лазутчики вовремя донесли, что урусы покидают селение ламутов. Засаду коварный ороч разместил удачно. «Победа! Но лучше сначала сжечь крепость бледнолицых, а потом покончить с непокорной деревней». Военный лидер кочевников поправил на голове стальной шлем китайской работы: «Хорошая победа!»

По спокойной воде, вслед за русским стругом, где лежали уснувшие вечным сном служилые, медленно плыла малиновая шапка Варлаама.

5./…Дневное светило уходило на покой. Его лучи окрасили вершины сопок и морские воды в кроваво-красный цвет. Муторно было на душе у Микешки: «Чует сердце беду… Однако чур меня. Распустил нюни словно мокрая курица. Все будет ладно. Одолеют наши вражью банду…» Казак сидел на втором этаже зимовья, озирая окрестности: «Кажись, все спокойно».

Плоскодонная ламутская долбленка возникла у причала словно ниоткуда. Микеша рассмотрел, что в лодке двое: один беспомощно лежит на носу, второй, очень маленький, управляется с веслом на корме.

– Вот те на! – узнал прибывших русский. – Эго же толмач и тойонская дочка Биют.

Сердце у молодца тревожно сжалось: «Что за напасть?» Казак поспешил к причалу.

Якут тяжело ранен. Он с трудом дышал, но старался изобразить на посиневших губах улыбку.

– Невеста выручать тебя приплыла, Микеша, – глаза переводчика были мутными. – Огонь девчонка. Спасла меня – сняла с одинокого островка… А наших всех в засаде побили. Я насилу ушел…

Якут закрыл глаза и затих. Девочка-ламутка подбежала к казаку, ухватив его за рукав, старалась что-то взволнованно объяснить.

– О чем ты, кроха? – русич погладил девчушку по голове.

– Она говорит, – не открывая глаз, переводил толмач, – что бежать нам отсюда следует. Служилые перебиты, селение Инган снова осадили тунгусы. Ты ее жених – жизнь твою Пёрышко сбережет.

– Я же шутил тогда, – молодец растерянно таращился на решительного ребенка. – Объясни ей.

– Назвался груздем… – на губах якута вновь появилось подобие улыбки. Бежать в Инган нужно. Не сегодня-завтра объявятся здесь воинственные орочи, что ты супротив орды один сделаешь. Бери самые ценные меха и часть боеприпасов, да плывем к ламутам… На тот свет завсегда успеется.

Биют снова дернула казака за рукав:

– Айда, нючи*! Айда!

Микешка уговорился довольно быстро: «Плетью скалы не перешибить. Одному против многочисленной орды зимовье не удержать. Бежать – значит бежать… Надо же, тепереча у меня невеста объявилась…»

Загрузив ламутскую плоскодонку тюками с мехом соболя и бросив туда же пару бочек пороха, Микешка сел на корму с веслом; Пёрышко тоже гребла.

– Живы будем не помрем! – пытался шутить толмач. – А будущая жена твоя, служилый, – золото девка. Мне бы такую.

По красной воде, освещенной заревом пожара (казак запалил зимовье), юркий челнок скользил легко.

6./ …С высокого, обрывистого, дикого, безлюдного берега вид на студеное, в общем то, слегка волнующееся море был очень хорош. Мрачные, тяжёлые, крупные волны, величиной с трёхэтажный терем каждая, вздымались в верх, плавно, даже как-то с ленцой, раскачиваясь из стороны в сторону. Вершины их покрывала серо-белая пена. Плеск множества грузных волн сливался в некий, пока не устрашающий, но вызывающий уважение, гул. Меж тех раскачивающихся водных гор, на некоторое время, образовывались водные ямищи. И вот в одной из таких ямищ, недалеко от берега, плавал тюлень. Видна только его чёрная ухмыляющаяся морда. Тюленя совершенно не пугало волнение этой, опасной для многих, вечно холодной водной махины.