Текст книги "Свободный полет"

– Тяжело психологически?

– Да. Я полгода металась между Москвой и загородом, у меня все вещи оставались в московской квартире. А Юра был настроен решительно. Он переехал в Подмосковье и категорически заявил, что Москва в этом плане его больше не интересует. В какой-то момент мне стало понятно, что если я останусь в городе, то видеться мы вообще не будем.

– И ты как настоящая жена декабриста…

– Да, как жена декабриста пришла к мужу по снежной дорожке. (Улыбается.) Но сейчас я понимаю: пускай поздно возвращаюсь домой и очень рано надо выезжать обратно, но за эти пять-шесть часов, которые остаются на сон, я прекрасно восстанавливаюсь! Правда, машина превратилась в дом на колесах, там есть всё: одежда, несколько пар обуви, косметика, еда, вода, подушка, плед…

– Ты сама за рулем?

– Сейчас уже нет. А потом, я с восемнадцати лет за рулем, возила всех всегда, была общим водителем. Но после переезда за город это стало невозможным. Когда по два-три часа проводишь в пробке, можно много полезного сделать, или просто книгу почитать, или поспать.

– В восемнадцать лет ты уже села за руль. «И жить торопится, и чувствовать спешит». Классика жанра.

– Мне кажется, в этом возрасте я уже была абсолютно зрелым человеком.

– Что на это повлияло, как ты думаешь?

– Не знаю. Я была абсолютно залюбленным ребенком, росла в очень комфортных условиях. Не было каких-то критических ситуаций, которые способствовали бы моему взрослению, просто мама всегда серьезно относилась к моему мнению, всерьез воспринимала меня с самого детства. Мне никогда не говорили: «Ты ничего в этом не понимаешь, отойди». Я всегда общалась со взрослыми на равных.

– У тебя крепкий характер – я давно заметил. В этом отношении вы с мужем друг друга стоите.

– Нет, что ты! Я девочка-девочка абсолютная. (Улыбается.) Ну ладно, я хитрюга. Только делаю вид, что у меня слабый характер, всегда веду себя соответствующим образом, будто я ничего не могу сделать сама. Хотя, конечно же, я всё могу, но приятнее существовать в режиме «ну сделайте всё за меня».

– Юра тебя старше, но при этом нет ощущения, что у вас большая разница в возрасте. У него душа молодая.

– Возраст вообще ерунда. Дело не в возрасте. Помимо того что человек, с которым я живу уже много лет, старше меня на двадцать лет, многие мои друзья сильно младше, многие старше. Любые отношения – это химия.

– Точно. И снова о кино. Сегодня огромный, я бы даже сказал, ажиотажный спрос на актрису Исакову. Все хотят с тобой работать. Как ты думаешь – почему?

– Вадим, моя востребованность – это иллюзия. Нет-нет, конечно же, у меня много предложений, но востребованность для меня – это когда я получаю то, что сама хочу. А получаю я такие роли крайне редко. Надеюсь, в апреле выйдет телевизионная картина «Частица вселенной», сценарий написала Алёна Званцова, автор «Оттепели», она здесь еще и режиссер. У меня одна из главных ролей.

– Опять на экране сплошные переживания?

– После того как мы отсняли часть материала, я спросила у Валерия Тодоровского (он продюсер этого фильма): «Ну что, Валерий Петрович, расскажите о своих впечатлениях». И он мне говорит: «Вика, всё у вас хорошо – красиво ходите, прекрасно страдаете». Я обиделась тогда ужасно. «Неужели, – говорю, – вы больше ничего не можете мне сказать?»

– Разве это плохо, когда говорят, что ты красивая? Особенно в кино.

– Всё относительно. Десять человек про меня скажут «какая она красивая», а другие десять – «какая же она уродина»!

– Ну, ты кокетничаешь. На что только не идут актрисы, чтобы сохранить внешнюю привлекательность. Вот я смотрю на тебя – у тебя такое естественное лицо.

– Я, конечно, побаиваюсь каких-то внешних изменений. Мне дико хочется сохранить голову на плечах, чтобы взрослеть и стареть достойно. Я вижу, как маниакально люди хотят удержать молодость, а на деле получается только хуже.

– Вот-вот.

– У меня пока еще есть дистанция, временной промежуток, я могу эти мысли пока отодвинуть. Вот мне в этом году исполнилось сорок лет, и ты знаешь, я себе очень нравлюсь в этом возрасте. Я не про цифру говорю, а про то, какая я сегодняшняя, как я развиваюсь. Мне все-таки нравится, что я остаюсь в режиме, когда у меня есть возможность выбирать то, что я делаю. И я к этому с трепетом отношусь, не с пресыщенностью какой-то и не с тем, что «ладно, давайте, кто больше заплатит», а именно с трепетом. Сегодня у меня, безусловно, гораздо больше предложений, чем было в молодые годы. Возможно, мой актерский возраст, самый лучший мой период, случился после тридцати пяти лет. Я себя очень органично чувствую во всей этой истории. Посмотрим, что будет дальше.

– Сорокалетие не отмечала?

– У меня, знаешь, была совершенно потрясающая история на этот счет. Я так решила, что отмечать сорок лет не буду, есть какая-то дурацкая примета, что эту дату не отмечают. И я договорилась со своими подружками прекрасными, что мы в мой день рождения просто вместе пообедаем. В этот день мы с Юрой только прилетели из Парижа. Звонит мне одна подруга и спрашивает, можем ли мы перенести встречу на час. «Да, конечно». А я сижу дома, и мне так не хочется никуда идти, так хочется просто поваляться, лень страшная. Юра говорит: «Нет, раз ты договорилась, значит, надо идти, давай я тебя отвезу». Приходим в ресторан, где столик заказан на имя моей подруги, нас ведут через весь зал, открывается еще одна дверь, я захожу туда, а там сидят все мои друзья, огромное количество народу, и кричат: «С днем рождения!» Это было так неожиданно. Пела моя любимая Варвара Визбор – это был подарок, потому что все знают, что она мне нравится. Вот так я «не отмечала» свой день рождения. Всё решили за меня. (Улыбается.)

– Скажи, а у тебя бывают такие мысли: начнется новый год, начну жить по-другому?

– То есть что с нового года начнется новая жизнь? Да, вот всё собираюсь бросить курить. Каждый год я себе это говорю. Но пока бросить не получается. Конечно же, я планирую, что буду более внимательна к себе, к своему здоровью, к своей физической форме, что спортом начну заниматься. Знаешь, мой товарищ недавно мне сказал: «Я исключил из своей жизни тех людей, которые не хотят быть счастливыми». Вот я хочу сохранить это желание быть счастливой. И в жизни, и в профессии. Помню, давным-давно, в 21 год, я репетировала в Московском Художественном театре Нину Заречную в «Чайке». Мы играли, кажется, прогон, и я переживала, что у меня что-то не получается. Я спрашиваю Олега Николаевича Ефремова: «Когда же закончатся мои страхи, когда я перестану, выходя на сцену, нервничать и рефлексировать?» Он ответил: «Когда это закончится, то вообще всё закончится». И теперь я понимаю, что Ефремов был абсолютно прав. Сердце на сцене по-прежнему колотится, и это такая мощная энергия!

Семён Слепаков
«Мои мозги ходят в тренажерный зал»

У Семёна СЛЕПАКОВА имидж печального человека. Его песни с легкой грустью и тоской, хотя они всегда вызывают зрительский смех. С юмором Слепаков на «ты». Мне нравится предельная ирония Семёна по отношению к героям своих песен. А еще Слепаков – сценарист и продюсер, и в этих своих ипостасях он тоже весьма преуспел. Один из самых громких его телевизионных проектов – сериал «Домашний арест» (премьера состоялась на ТНТ-premier). Незадолго до начала показа, в апреле 2018 года мы сделали с Семёном интервью для ОК!

– Семён, тема сериала «Домашний арест», конечно, острая и совсем невеселая.

– У нас всё и грустно, и весело. Это же жизнь, а в ней всего понемногу. Это история про такого своеобразного героя нашего времени, чиновника-авантюриста, который попался на взятке и был помещен по месту прописки – в коммунальной квартире – под домашний арест. А прописан там он был, чтобы скрывать свои доходы. Так что в один миг герой оказался в условиях, не сопоставимых с теми, к которым привык. А дальше история развивается совершенно в другом направлении. В общем, о грустном мы попытались рассказывать весело, я так скажу.

– «Весело о грустном». Хороший слоган. Режиссер сериала, кстати, замечательный – Петя Буслов. А не было, Семён, желания самому сыграть?

– Я там одну роль сыграл. Но тому, кто меня найдет в кадре, думаю, можно машину подарить. (Смеется.) Потому что это даже не роль, я там просто мелькнул где-то. Мне предлагали роль поглобальнее, но я не в большом восторге от своих актерских талантов, мне не очень хотелось прекрасный актерский ансамбль разбавлять таким дилетантом, как я.

– И все-таки можно было постараться для себя хорошую роль сочинить. Хозяин, как говорится, барин.

– Ой, да мы так писали сценарий этот, что было не до того, чтобы для себя роль придумывать. Можно даже сказать, что сценарий сочинялся сам. Сначала мы сняли первую серию, а потом от нее уже история начала складываться, мы сами не знали, куда она нас приведет. Всё наворачивалось, наворачивалось, и в итоге доросло до такого мощного катарсиса, что мы сами себе в итоге удивились.

– Это хорошая эмоция.

– Хорошая, да. Всегда хорошо, когда ты сам удивляешься тому, что делаешь. В позитивном ключе, конечно.

– Я посмотрел твой инстаграм, который ты завел в 2013 году. Сначала там была всего одна фотография, спустя пару лет появилась вторая. На одной изображен стул, на другой стол – очень глубокомысленно. Потом снова большая пауза, и вдруг ты стал достаточно активно выкладывать фотографии. Почему? Какая мотивация?

– Всё просто. Должен был появиться этот сериал, и я хотел выйти снова в информационное поле и начать разговаривать с людьми, понять, что их интересует, волнует, из-за чего они переживают. Захотел наладить диалог. Инстаграм дает эту возможность – поддерживать быстрый диалог с людьми и моментально получать отзывы о том, что ты делаешь.

– Неужели читаешь все комментарии?

– Нет, не все. Бывают такие посты, что комментариев несколько тысяч, тогда я их не читаю. Но в целом мне, конечно, интересны мысли моих фолловеров.

– А тебе недостаточно было телевизионной аудитории?

– Мы же кавээнщики, у нас привычка получать мгновенный feedback. А в случае с сериалом всё иначе – ты два-три года живешь в таком диком напряжении, даже можно сказать, в изоляции от окружающего мира. Ну я лично так существую – не могу совмещать несколько дел, поэтому в сериал ушел с головой, и до сих пор моя голова еще там. А инстаграм, возвращаясь к нему, – это возможность получить мгновенную реакцию. Вот, например, сочиню я какой-нибудь пакостный стишок, и идет на это мгновенная реакция людей, они смеются, и мне как-то уже живется легче. Я будто выдохнул, снял напряжение. На самом деле это как качать мышцы, – так что мои мозги, можно сказать, ходят в тренажерный зал…

– …тело тоже, или оно остается за пределами тренажерного зала?

– Тело уже год ходит в основном только на съемки. (Улыбается.)

– А вообще есть потребность и желание спортом заниматься?

– Огромная потребность, огромное желание. Занятие спортом – капризная история: если прекращаешь, то потом трудно снова возобновить тренировки. В вашем журнале я видел фотосьемку Фёдора Бондарчука, вот он над собой работает, чтобы оставаться в такой великолепной форме.

– Ну, у Фёдора это еще и генетика… Семён, по поводу «пакостных стишков»: ты такой мальчик-плохиш на протяжении многих лет, но я знаю, что ты вырос в Пятигорске, в интеллигентной семье, мама – кандидат наук. Как всё стыкуется?

– Стишки скорее провокационные. А что касается семьи: интеллигенты не обязательно должны говорить о возвышенных и романтичных вещах. Большинство писателей, поэтов, с которыми я даже не буду себя сравнивать, отметились рядом дико провокационных для своего времени стихов на какие-то гендерные темы, такими скользкими и пошленькими, даже скорее вульгарными. Иногда приходится употреблять такую лексику, – мне как лингвисту кажется, это связано с тем, что изменилась сама форма восприятия действительности. Чтобы донести какую-то мысль, иногда необходимо говорить прямо в лоб, жестко. И есть определенные слова, которых при этом невозможно избежать. Мне даже кажется, что если бы сейчас появился человек такого уровня, как Высоцкий, аудитория бы не откликнулась – сегодня всё строится на какой-то иронии, самоиронии, цинизме, не на романтизме, возвышенности. Людям хочется, чтобы было проще, быстрее.

– Вероятно, ты прав.

– А вот в семье моей было не принято произносить грубые слова, как-то всё это не приветствовалось. Но родители перестроились в итоге, они хорошо воспринимают мое творчество, но, опять же, я им благодарен за то, что они смотрят чуть глубже. Есть же люди, которых отпугивает сама по себе форма моего повествования, но наше творчество состоит не только из формы, но и из содержания… Отец прививал мне чувство вкуса. У меня еще два дяди-близнеца, которые довольно строго подходят к восприятию литературы, поэзии. У нас дома в основном – про литературу, поэзию, про музыку. Считалось преступлением, если писатель или поэт написал какое-то средненькое произведение и при этом на что-то претендует, – вот такое отношение было.

– Получается, ты рос рафинированным мальчиком.

– Я был очень спортивным мальчиком, большую часть времени проводил во дворе, бегал, играл постоянно в футбол, баскетбол. Я был очень активным.

– Дальше – Пятигорский государственный университет, факультет французского языка. Всё случилось по инерции или осознанно?

– Это интересная история. Нас было четыре друга, мы учились в одном классе, была крепкая дружба, общие интересы, привязанность друг к другу. Когда пришло время выбирать, куда поступать, оказалось, что один хотел на юридический, другой собирался в Москву, третий еще куда-то, а я их уговорил просто поступать всем вместе на один факультет. У меня там родители работали, но нельзя сказать, что они помогали… Так что основной посыл был не расставаться с друзьями.

– Атос, Портос, Арамис и Д’Артаньян.

– По сути, да. Мы держимся вместе до сих пор. Костяк пятигорской сборной команды КВН составили мы вчетвером. Так что поступление в институт, в общем, было абсолютно неосознанным выбором, в этом не было никакой логики. Никто понять не мог, почему я так упираюсь, а я просто не хотел потерять друзей. Но это, конечно, невероятно оправдало себя в будущем. Мы, какие-то мальчишки из Пятигорска, создали команду КВН, которая в Москве выиграла в Высшей лиге. И это были те самые мы, я и мои одноклассники, которые поступили на обычный французский факультет города Пятигорска. Было здорово, кстати, – там была интересная молодежь, творческая, мы постоянно собирались, создавались какие-то клубы. Потом всё исчезло, к сожалению.

– Это ж каким даром убеждения нужно было обладать, чтобы всех своих друзей заставить поступить так, как хотел прежде всего ты сам.

– В каких-то вопросах, наверное, я был лидером, да.

– А сам не грезил Москвой? Это ведь так естественно для молодого, требующего приключений организма.

– Я очень хотел, но опять-таки это бы, возможно, поспособствовало распаду нашей четверки. Но так получилось, что если я чего-то хотел, во что-то верил, то добивался этого активно всеми силами.

– А в подростковом возрасте в тебе было какое-то бунтарство? Или интеллигентная семья чутко реагировала на все твои потребности?

– Бунтарство было, наверное. Но мы занимались музыкой, была у нас своя рок-группа, опять же в КВН мы играли. Что-то мы такое делали, но маргиналом я не был, если честно. Всё в пределах разумного. Это, видимо, результат того, что у меня была нормальная семья, меня не особо тянуло бунтовать. Я в принципе со всеми, особенно с папой, всегда мог договориться, папа был моим лучшим другом. Другое крыло – мама, бабушка, дедушка (он был таким профессором суровым): вот с ними тяжелее было договариваться, они были более практичными, а папа, он…

– Романтик?

– Очень творческим был всегда, да. Мама не верила, когда я говорил, что хочу быть музыкантом. «Да прекрати, кто? Ты?» Она отчасти права была: музыкант из меня не вышел в том смысле, в котором я когда-то хотел, но что-то такое получилось, какой-то симбиоз одного с другим.

– Знаю, что у тебя большая коллекция гитар, но играешь ты, извини, достаточно примитивно. Два–три аккорда – такая дворовая игра. Это образ или ты действительно так и не стал в этом деле профессионалом?

– В принципе я играю на гитаре не очень плохо. У меня есть некоторые песни более интересные в плане аккордов, но, безусловно, манера игры у меня в большей степени дворовая. Больше скажу: я все это понимаю, я хорошую музыку люблю и в музыке немножко разбираюсь, но мои песни сами по себе должны быть скорее сатирическими, я же сам себе аккомпанирую без ансамбля, как в анекдоте.

– В Пятигорске – друзья, своя группа, КВН. А когда Семён Слепаков перестал плыть по течению? Что вытолкнуло в другой мир?

– КВН и вытолкнул. Спортивный интерес. Я с детства дико азартный, я мог целый день играть в футбол и никогда не уходил с площадки не выиграв, боролся до последнего всегда. Я в этом плане чистейший бультерьер, меня не остановить. И когда мы начали играть в КВН, остановиться уже было невозможно. Цели выигрывать как таковой не было, но поскольку в нас в нашем городе никто не верил, было желание… просто появиться на Первом канале. Тогда же не было интернета, ютуба, нельзя было вдруг завести и раскрутиться самому, сейчас это происходит совершенно по другому сценарию, а тогда если хочешь заниматься юмором, то можешь делать это только в КВНе. Не было ничего, просто был КВН. И мы в этом КВНе бились за маленький фрагмент, который назывался «яичница». Что это такое: на сочинский фестиваль съезжались по 500 команд, из них выбирали 15, которые форматно выступали по 7 минут, – вот этот блок и назывался яичницей. И там выбегала команда, говорила одну шутку – «А мы из Пятигорска, у нас убили Лермонтова. Ахахаха» – и убегала, ну например. И наша мечта была попасть в эту «яичницу», но, хоть убей, нас не брали туда из года в год. То мы плохо выступали, потом нас невзлюбил Александр Васильевич Масляков за то, что мы были одеты как бомжи, потом еще была какая-то история. В общем, мы очень долго не могли никуда попасть. Мы, по-моему, в Высшую лигу вышли уже, и только тогда нас стали показывать по телевизору, а до этого нас попросту вырезали из эфира. В Пятигорске никто не верил, что мы уже чего-то добились. А мы на свои деньги ездили, родители что-то давали, конечно, но в основном зарабатывали какими-то жуткими способами, выступлениями какими-то, – и все равно в нас никто не верил. Приезжали домой, говорили, что выиграли в полуфинале первой лиги КВН. Какая там первая лига, что это? – Людям было плевать.

– Вообще, когда в тебя не верят, – это сильнейшая мотивация. И всегда есть два пути – либо всех послать и делать, как ты хочешь, либо смириться. Смирение, я так понимаю, это не твой конек.

– Почему же, мы смирялись. У нас были ситуации, когда ничего нельзя было поделать. Была вот такая история. Мы как раз играли в украинской лиге, игру показывали на СТС, мы должны были попасть в Высшую лигу, но у нас кончились деньги. Мы пошли в приемную губернатора Ставропольского края, нам дали письмо, позволяющее получить 15 тысяч рублей, которых нам хватало на плацкартные билеты, мы отнесли это письмо из одной приемной в другую, чтобы подписать его, а оно пропало, – нам даже 15 тысяч рублей не дали на эти билеты. А мы всё время потратили на подготовку, писали сценарий, искали деньги, и вот остается два дня, а у нас ни денег, ни сценария. И я пошел звонить редактору кавээновскому, говорю, так и так, мы не приедем. А он мне в ответ: «Приезжайте, доберитесь как-нибудь, если не приедете, Масляков на вас поставит крест». И мы поехали в Киев. Взяли плацкарт и одно купе СВ, чтобы писать сценарий. Мы с другом сели туда и быстро уснули, часа четыре поспали, просыпаемся, берем какие-то листки бумаги, только собираемся что-то писать, как заходит проводник и говорит: «Где Слепаков?» – «Это я, Слепаков». Она: «Вам телеграмма». Короче, игра в Киеве отменилась по каким-то причинам. «Возвращайтесь обратно» и всё, нас вернули. Но потом я уже понял, что мы бы тогда проиграли…

Но КВН всё равно не отпускал. Разные были моменты и повороты судьбы. Я должен был уехать, например, во Францию учиться и работать. А я мечтал о Франции, полюбил ее, пока учился в Пятигорске, мне всё там нравилось, хотел учиться в Сорбонне, и неважно, на кого. И вот я уже окончательно собрался уезжать, но нас неожиданно взяли в высшую лигу. И я не поехал в эту Сорбонну. А потом появилась возможность поехать на год в университет Коламбия в Америку. Пришел к ребятам, сказал, что должен ехать, они говорят: ну давай, брат, езжай. А мне не дали какого-то черта визу, хотя это было странно, потому что я ехал по студенческому обмену. И я снова вернулся в КВН. В общем, мы держались за КВН, и он за нас держался.

– Судьба… Сколько лет тебе было, когда ты в Москву переехал?

– Я в 2005-м переехал, мне было 26 лет.

– И началась совсем другая жизнь.

– Это была хорошая жизнь. Это были самые лучшие годы, здоровье позволяло много пить, были деньги за концерты кавээновские, мы были авторами многих кавээнских команд. Меня Гарик Мартиросян в Москву перетащил, и не было никакой ответственности, что самое главное. А что может быть лучше, когда у тебя много денег, много свободного времени и мало ответственности? Я не знаю, что может быть лучше.

– Ну и плюс было дело, которым нравится заниматься, что немаловажно.

– Да, конечно. Была еще молодость, и я не был настолько сконцентрирован на деле. Такой, знаешь, забег на короткие дистанции. То есть ты напрягаешься два месяца, делаешь кавээновскую игру, после игры выдыхаешь – два месяца веселишься, ездишь на какие-то концерты, а концерты – не работа, когда ты молодой.

– А в какой момент началась взрослая жизнь?

– Когда я начал на ТНТ работать, когда «Нашу Рашу» начал делать. Конечно, до этого я нес ответственность за нашу команду КВН, я же был капитаном. А кроме того, у меня была маленькая черная сумка, в которой лежали паспорта всей команды, деньги, потому что я был еще и директором. В каких местах я только не бывал, не знаю, как я ухитрился ничего не потерять. Прежде чем заснуть, в любом непотребном состоянии я должен был крепко сжать в руках эту сумку. (Улыбается.) Так что я вел себя безответственно, но при этом был ответственный.

– Хорошо, Семён. Из всех ипостасей – сценарист, продюсер, актер, – что тебе ближе?

– Я не актер. Я больше всего люблю песни. Придумал песню, взял гитару, пошел и спел – ты сам за себя, без посредников, как, скажем, в кино, где ты не можешь всё и всех контролировать постоянно. Твою песню тебе никто не подпортит, у тебя прямой контакт с аудиторией.

– И это счастливая история: всё в радости, без жестких мучений. Так?

– Нет, я всё делаю через боль. Я не могу через радость всё делать, понимаешь? Я, конечно, на позитиве, позитив нужен, какая-то вспышка вдохновения, а всё остальное – 80 процентов примерно – это, конечно, боль, усилие, трудозатраты, переживания. Может, это еврейское качество такое, не знаю. Боль всегда с нами.

– Ты такой меланхолик, когда поешь свои песни. Это маска или характер?

– Это то, как мне комфортно общаться с людьми. Мне в свое время говорили, мол, что ты такой вялый, будь энергичным. Я пытался быть энергичным на сцене, в КВНе, но это было отвратительно, потому что это не моя энергетика. Я же не Андрей Миронов, – почему я должен пытаться красиво петь и танцевать, быть задорным, хохотать и так далее? Я такой, какой есть, такой нелепый, двухметровый человек, тогда еще с нелепой прической, сейчас вот с нелепым ее отсутствием, с оттопыренным ухом. Вот такой я человек. Несуразный. Ну и пусть меня воспринимают как этого несуразного, а меня так и воспринимают. Когда лысеть начал в 2010 году, лысину какой-то черной штучкой засыпал. Потом в какой-то момент мне это стало противно, она всё равно разрастается всё больше и больше, этой присыпкой проблему не решить. Я подумал, да и черт с ним, буду я лысым. Надо пытаться любить себя таким, какой ты есть, может даже не любить, а как минимум принимать.

– А фирменная небритость – от лени?

– Я всегда ненавидел бриться, у меня лоснящаяся морда, и бритый я становлюсь похожим на поросеночка. Но Светлана Анатольевна, жена Александра Васильевича Маслякова, заставляла нас быть аккуратненькими, чистыми. Мы и так были провинциального вида ребятами в разных носках. Это я сейчас еще бритый, побрился к нашему с тобой интервью. А так, находясь в съемочном процессе, в процессе монтажа, я становлюсь косматой такой обезьяной, с кусочками пищи, которая застревает в бороде.

– Вот ты говоришь: надо любить себя. А случалось, когда ты был отвратителен сам себе?

– Конечно, да и сейчас у меня проблемы с этим. Я тут ходил, с психологом разговаривал, он говорит, что у меня проблемы с самооценкой. А мне кажется, что я себя достаточно высоко оцениваю. На что он спросил: а ты себя любишь? И тут я понял, что нет, не люблю. Я очень строг к самому себе, мне редко нравится то, что я делаю.

– А что мешает двигаться дальше, – я имею в виду повышение самооценки?

– Я двигаюсь, мне ничего не мешает. Просто кто-то двигается с помощью того, что он говорит себе, какой он замечательный, кто-то, наоборот, – за счет самобичевания. У меня как-то коктейль из этого. Когда что-то получается, я говорю: «Молодец, Семён». (Улыбается.)

– Кстати, какая необходимость была идти к психологу?

– Жена сказала: «Иди к психологу».

– Что ее не устраивало?

– Ее всё устраивало, просто в какой-то момент она запуталась в моих рассказах – а я ей всё рассказываю, – и сказала, что мне нужен кто-то, кто лучше во всем этом разбирается. Я думаю, она просто устала меня слушать. Невозможно же терпеть, когда муха над ухом летает постоянно. Есть люди, которые за это берут деньги, и они не могут от тебя отмахнуться.

– Психолог помог?

– Может быть, я ему, может, он мне, не знаю. Он мне тоже начал рассказывать о своей тяжелой жизни. Я всего пару раз сходил, мне просто было интересно, что это такое.

– Жена по образованию юрист. Сейчас она работает в команде мужа?

– Она участвовала в проекте «Домашний арест» – была в цеху художников по костюмам.

– Конечно, прямая связь с юридическим образованием.

– Я просто хотел, чтобы она поняла, где я бываю, когда меня нет дома, и придумал ей такое занятие. Мне кажется, она меня в чем-то подозревала, что я там где-то прохлаждаюсь, что веду богемный образ жизни. Но когда она к нам пришла, то увидела, как я с вытаращенными глазами бегаю по съемочной площадке, как я ору 12 часов подряд… В жизни-то я не меланхолик. Я что-то ору, параллельно одной рукой в компьютере исправляю сценарий, что-то объясняю актеру, в это же время с режиссером что-то придумываю, отвечаю на какие-то вопросы. Жена посмотрела и говорит: «Мне теперь всё понятно». В общем, это было для того, чтобы стать еще ближе друг другу.

– Тоже такой психологический тренинг. В результате жена вошла во вкус и перестала быть юристом?

– Карина сейчас не художник по костюмам, она занимается другими делами, но юристом она быть не перестала, потому что юрист – это состояние души. И это очень ярко проявляется – особенно в семейных разногласиях: спорить с юристом гораздо труднее, чем спорить, например, с творческим человеком типа меня. Тут тебе всё по пунктам изложат, с поправками, каждым твоим словом тебя же бьют по башке. Вот так вот – с юристами спорить.

– Все-таки, Семён, сейчас жизнь складывается так, как хотелось бы?

– Это да. Сто процентов, чтобы не сглазить, я постучу. Многое из задуманного осуществилось и продолжает осуществляться, я получаю огромное удовольствие от работы, от круга общения, от того, что я окружен очень талантливыми людьми. Я могу набрать телефон практически любого человека, которого уважаю, с которым бы хотел вместе что-то сделать. Это грандиозно, я это очень ценю и от этого жутко счастлив.