Текст книги "Опознанный летающий объект, или Двоюродные братья по разуму"

Глава 15. Здравствуйте, я ваш дядя

Дорки, наподорки, красная печать, назад не ворочать!

Детская присказка

Семка потом и вспомнить не мог, как его от земли оторвало и понесло. Поначалу не спеша, как космонавтов, которых по телевизору показывают. Кружатся они, как листья на ветру, и с теми, что на Земле, беседуют. Однако, Семка молча летел, хотя и с открытым ртом. Как его в квартиру втянуло, от удивления он его открыл, а вот теперь закрыть никак не удавалось.

Рядом же чего только не летало: и миски тебе, и кастрюли, утюг с подставкой, шапки, обувь, шуба лисья и даже приемник с проигрывателем. Одним словом, успевай уворачиваться. Семка и так, и сяк вертелся, как уж на сковородке, но не углядел все-таки. Налетело на него с размаху что-то мягкое и залаяло. Семка оглянулся и обомлел: мать честная, лает, а с виду – заяц!

В другое какое время может и принял его Хмырь за недоразумение. Игру природы. А тут, когда такая свистопляска, иначе и не подумаешь, как – нечистый!

А потом и вовсе несусветное началось: из другой комнаты пацан вылетел, не иначе, как Томкин. Летит, вокруг своей оси крутится, а сам норовит это заячье недоразумение за уши поймать. А на роже бутерброд налип. За ним сама Томка пронеслась. Верхом на стуле…

Тут Семка сразу почему-то Упырева Тятьку вспомнил. Уж на что пакостный мужичонка был, а до такого бесстыдства не доходил. Добро бы это в Горелой Тиши происходило, там каждая вторая – ведьма, а тут же, как-никак, столица. Да неужто нечистая сила по Москве так запросто среди бела дня летает? А с другой стороны, когда же ей летать? По ночам люди кругом. Соседи. А сейчас все по работам разбрелись. Летай в свое удовольствие. Всей семьей.

– Однако я-то чего разлетался? – с неодобрением подумал Хмырь.

– С какой такой радости? За Хмырями эдакой резвости даже в Горелой Тиши не наблюдалось. Другое дело Лешаки. С тех станется. Это как Бог свят.

– Не зазря Томка ихнего семени, – решил Хмырь, – ох, не зазря. Это надо же, заяц, как пес какой, прости Господи, гавкает…

Так думал Семка, а его все быстрее по квартире несло и таким же макаром в ванную комнату затянуло, а там уж испуганной мордой в зеркало как ткнуло и тут же в замоченное белье с размаху шваркнуло. С головой. Хорошо хоть воздуха в запас глотнуть успел.

Ну, полежал он, полежал под тем бельем, но дышать-то нужно.

«А, – подумал он, – чему быть, того не миновать!» – и, отодвинув что-то пестренькое в цветочек, выставил из воды кончик носа и один глаз.

В квартире, вроде, поутихло. Только Семка хотел из ванны совсем вынырнуть, как Томкин пацан объявился. С нечистым зайцем под мышкой. А тот аж охрип от лая. Вслед за ними и сама Томка втиснулась. Злая, как вепрь.

– Это еще кто там под бельем разлегся? – гаркнула она.

Семку, как домкратом, подняло и по стойке «смирно» поставило.

– Ну вот, стало быть, и я! – прохрипел он, отплевываясь. – Сколько лет, сколько зим…

– Хмырь?! – узнала его Томка.

– Здрасте-пожалуйста! Тебя-то какая нелегкая занесла?!

– Да вот уж сам не рад! – откровенно сознался Семка. – Дай, думаю, приеду, а теперь думаю, чего мне дома не сиделось…

– Действительно! – поддержала его Томка. – Мало тут всяких неорганизованных по магазинам шастают, в автобус не пробиться, только Хмырей не хватало…

– Так не с пустыми же руками! – хитро мигнул Семка и вдруг спохватился:

– Елки-моталки, деньги-то намокнут!

Томка так и расхохоталась во все горло, мол, какие у Хмыря деньги, слезы… А Семка между тем, не долго думая, одним махом белье с себя в ванну назад стряхнул и ну от мокрого пояса сторублевки отстегивать. При виде растущей пачки, Томка присвистнула.

– Банк грабанули, дядечка?! – потеплевшим голосом спросила она.

– Тоже выдумала, – рассердился мокрый Хмырь, – чем лясы точить, лучше бы из воды меня выпустила. Стоять зябко.

Томка засуетилась.

Тут же был разыскан Хмырев чемоданчик. А Семка пока из ванны выбрался и, все с себя скинув, махровым полотенцем вытерся. Насухо. Потом в белье запасное переоделся, а сверху Генкин спортивный костюм натянул. Все хорошо, только деньги девать некуда. Не под мышкой же их носить.

Но Семка устроился, всю пачку двумя большими прищепками защепил и, связав их шпагатом, на шею повесил. Пусть повисят, пока штаны просохнут. Небось, на виду целее будут, а с другой стороны Томка с пацаном полюбуются. Кому ж неохота перед столичными родичами своей удачей козырнуть?..

Но и ему, однако, чего по его приходе в доме творилось, любопытно. Вокруг, куда не глянь, разгром. А спросить не с руки.

И все же не удержался – спросил:

– Чего это вы разлетались с утра пораньше? Прямо Аэрофлот на дому…

Томка в ответ промолчала, только на пацана своего зыркнула. Как ожгла. Но тот ничего, не сморгнул, – сразу видать – Пашкин корень. Глаза свои лешачьи выкатил и длинноухого к себе покрепче прижал, а тот опять тявкать начал.

Так они друг на дружку глазами сверкали, пока Томка не плюнула и в другую комнату не отправилась. Семка, тот, от нечего делать, за ней пошагал. Через всю квартиру. А она шла, шла, да над какой-то банкой и присела.

Банка, как банка, только светится. А свет такой тревожный, как у «скорой помощи», хотя гораздо красивее. Разноцветный. И сирена не бибикает.

Томка между тем руку осторожно протянула и пальцем эту банку потрогала. И тут же сама вся засветилась, а из глаз даже искры посыпались.

От неожиданности Семка на пол сел.

«Ничего себе баночка, – подумал он. – Интересно в магазине такие продают или с рук где достала? И на что она нужна такая? Может это прибор какой медицинский? Редкий! Ему бы радикулит полечить в самый раз… Авось сгодится. Или может для других каких целей»…

Тут у Семки как-то сразу из головы вон то, за чем он сюда прикатил. Банка одним духом все это излишество вытеснила. Так в душу запала. Что-то в ней было такое…

– Только не уступит она ее, холера… – зная Томкин сквалыжный характер, с тоской подумал Хмырь. – Али цену загнет на радостях, никаких денег на хватит…

А тут еще пацан с зайцем притопал.

– Чтой-то они все с живностью ходют? – вспомнив бабку с петухом, подумал Семка. – И живность все какая-то ненормальная. Хулиганистая…

– Ты где это взял? – между тем спросила у пацана Томка, продолжая метать молнии из глаз.

Пацан опять не ответил, а в свою очередь над банкой наклонился и толкнул ее, только уже посильнее…

В тот же момент его к другой стенке отнесло. Вместе с зайцем.

– Так его! – радостно подумал Семка. – Неча чужое лапать! – впопыхах он уж о банке, как о своей подумал.

– Продай! – хриплым от волнения голосом предложил он Томке. И замер, ожидая ее решения. Томка с удивлением уставилась на него.

– Да хоть задаром бери, – внезапно выпалила она, – только условие мое такое: чего хочешь делай, а чтоб ни тебя, ни энтой заразы и духу в доме не было!

Не веря своему счастью, Хмырь осторожно приблизился к банке и ласково, чуть касаясь, поднял ее. На удивление банка на Семкино прикосновение внешне никак не среагировала, но зато внутри у него разлилось такое тепло, как будто был он не в разгромленной московской квартире, а на берегу моря, где большое июльское солнце прожаривало его насквозь ультрафиолетовыми лучами.

С большими предосторожностями, как новорожденного, перенес Хмырь банку к своему чемоданчику, где бережно уложил ее на самое дно, заботливо укутав в толстый свитер из козьей шерсти. Потом к костюму кинулся. И тут чудо. Костюм-то сухой абсолютно и, кроме всего, выутюжен. А на брюках стрелки.

Но у Семки к тому времени удивляться сил не было. Так что костюм он надел, деньги по карманам рассовал, чемоданчик под мышку – и только его и видели. Даже не попрощался. Пока Томка не опомнилась. Дверь распахнул и со всех ног по лестнице вниз бросился. А в раскрытую дверь вслед ему несся заячий заливистый лай…

Глава 16. Игра без правил

И звезда с звездою говорит…

М.Ю. Лермонтов

Валерка бежал сломя голову, не разбирая дороги. Так что даже не заметил, как в лесу очутился. Ноги сами принесли. Только, надо сказать, это был не совсем лес, а «зона отдыха» района, поэтому находился он недалеко, прямо через дорогу от дома. Поэтому не удивительно, что Валерка туда подался; честно говоря, и бежать-то больше было некуда. А тут какой-никакой, а все же лес, хоть не густой, а спрятаться в крайнем случае на какое-то время можно.

Короче, так или иначе, а опомнился Валерка в лесу. Тут наконец отдышался. Водух способствовал. После трехнедельных дождей земля размокла и теперь прошлогодняя листва, густым ковром пружинящая под ногами, просыхая, одуряюще пахла осенью. Повсюду, как по команде, поднялись стройные ряды ландышей и тоже пахли вовсю, но только уже весной. Одним словом, благодать. Дыши – не хочу. Всей грудью. Кругом тишина. Погони не видать. Самое время дух перевести и мозгами пораскинуть, чего дальше-то делать.

Валерка так и поступил: воздуху побольше в легкие набрал и с мыслями собираться начал. Сначала все по порядку вспомнил с чего началось: как Юрка ему историю с бабкой Мотрей изложил и как ему потом мысль про петуха в голову пришла, что не простой это петух, а к нам с заданием засланный, и про лифт, и снова про бабку… И как все он это вспомнил, то прежде чем свои дальнейшие действия намечать, ну и ну, подумал. Впрочем, ничего удивительного, на его месте любой бы так подумал…

И тут Валерка вдруг вспомнил, как сам себе поклялся, что если из этой передряги выкарабкается, то обязательно с Ликой Волковой познакомится. Точной уверенности, что он из нее уже выбрался, у Валерки пока еще не было, но передышка была налицо, так что он все остальные мысли в сторону отставил и начал о Лике думать…

И только успел он ее себе мысленно представить, как она тут как тут очутилась. Идет, как ни в чем не бывало, между деревьями. И ландыши собирает.

Валерка глазам своим не поверил, хотя за сегодняшнее утро ко всяким чудесам слегка попривык. Однако ущипнул себя покрепче, потом глаза закрыл и снова открыл. Но Лика исчезать не собиралась, а, наоборот, подходила все ближе…

Валерка, стоя за толстым ясенем, соображал, как же это все произошло? Соображал-соображал и, грешным делом, всю вину на себя свалил. Вот, оказывается. что с ним вытворили.

Надо же какая сила…

Интересно только, управляемая она или же нет…

Во всяком случае, теперь ему, Валерке Ерохину, прежде чем подумать о чем-то или о ком-то, нужно крепко подумать: думать об этом или не думать… А то глазом моргнуть не успеешь, и как в сказке – «Стань передо мной, как лист перед травой»… – оно и явится… Невесть что! Неровен час, такое удумаешь, что потом три пожарных команды с милицией и «скорой помощью» не расхлебают. Только успевай звони 01, 02, 03. Как только Валерка это сообразил, он тут же все лишние мысли из головы постарался выкинуть и думать о чем-нибудь безопасном и нейтральном.

Но думать все равно у него получилось только о Лике, а поскольку она уже все равно была тут, то Валерка подумал, что, думая о ней, он уже ничего страшного больше не сотворит.

А Лика, между тем, совсем близко подошла и к тому же ясеню, за которым Валерка притаился, прислонилась, только с другой стороны. Вроде, самое время клятву вспомнить и начать знакомиться. Валерка вздохнул для храбрости поглубже и решился, он уже даже шаг вперед сделал, но в последний момент засомневался. Еще неизвестно, как она к своему перемещению в лес отнеслась, а тут вдруг он, как снег на голову. Того и гляди, с перепугу на весь район завизжит. Доказывай потом, что во всем инопланетяне виноваты. Кто тебе поверит. Он бы и сам не поверил. Так что, подумал он, только визгу сейчас не хватало…

Вообще-то обычно Валерка на женский визг ноль внимания, фунт презрения, на то они и девчонки, чтобы визжать. Но одно дело одноклассницы или, скажем, соседка по двору, а тут «восходящая звезда», как никак…

«Интересно, – подумалось ему вдруг, – а как «звезды»-то визжат? Пусть даже восходящие? Может стоит попробовать? А то когда еще такой случай представится?..»

Но, нужно отдать нашему герою должное, он эти нахальные мысли тут же от себя гнать начал.

И прогнал.

Тем не менее, нужно было на что-то решаться. Не прятаться же как дураку за деревом до второго пришествия. И Валерка слегка кашлянул… Раз, другой и замер в ожидании…

Не прошло и мгновения, как из-за ствола высунулась Лика. Лицо у нее было какое угодно, только не испуганное. О визге не могло быть и речи. Это обстоятельство очень обрадовало Валерку:

– Я в ней не ошибся, – подумал он.

– Привет, – сказала Лика. – Ты откуда здесь взялся?

Вот те раз, подумал Валерка, я откуда взялся, а сама-то она знает, где сейчас находится и как сюда попала… Но спрашивать об этом он не стал, а вместо этого, смутившись, еле выдавил из себя:

– Живу я тут…

– А-а… – Лика насмешливо оглядела его с ног до головы. – Прямо тут в лесу и живешь?

– Нет! – Валерка растерялся. – Не совсем. Рядом…

– В болоте? – продолжала допытываться Лика.

Валерка разозлился. Если бы это какая-нибудь другая девчонка была, из класса, например, или из двора, хотя бы и Ленка Косачева, которая признанная красавица на все пятые классы, он бы ей так ответил, на всю жизнь бы запомнила. А тут все-таки «звезда»… Но он все равно разозлился, потому что пусть ты даже трижды «звезда», а воображать тут нечего…

«Тоже мне: девочка-балетница, воображуля, сплетница…», – подумал он, а вслух как можно ехиднее заметил:

– Между прочим, тут никакого болота нет! – но тут же опомнился и, поменяв тон, добавил, – Зато озеро есть. Хочешь покажу? Там и лодки напрокат выдают. По паспорту. Но мне и так дают. Там у меня начальник знакомый. Дядя Кеша… Хочешь покататься?! – неожиданно для самого себя предложил он. И испуганно уставился на Лику.

Но Лика, вопреки ожиданиям, не заставила себя долго упрашивать.

– Хочу! – радостно согласилась она. – А можно мне сесть на весла? Я, честное слово, умею грести. Меня специально учили, для одной картины, я там внучку рыбака играла. Мы в Одессе снимали! – затараторила она.

Это упоминание о «звездной» жизни несколько подпортило впечатление от быстрого согласия Лики, но во всем остальном она вела себя настолько, как выразился бы Юрка, не по-девчоночьи, что Валерка тут же простил ей это невольное хвастовство. Помедлив минутку для солидности, он сказал:

– Можно! Думаю, дядя Кеша возражать не будет… – а про себя подумал, что все-таки она «свой парень», хотя и «звезда».

А Лика, между тем, уже схватила его за руку и, нетерпеливо теребя ее, продолжала тараторить:

– Пойдем! Ну, где же твое озеро? Давай быстрее, а то меня каждую минуту хватиться могут!

– Это точно! – подумал Валерка. – Хватятся, как пить дать, хватятся! Если уже не хватились! Интересно, что она делала, когда я ее сюда выдернул? Представляю себе что было, если она прямо у всех на глазах исчезла… – Валерка и в самом деле, представив себе это, помотал головой. И тут же, очевидно от сотрясения, тревожные мысли стали приходить одна за другой.

А как же ее назад отправлять?

Знать бы как это делается?

Заклинание какое-то может нужно произнести или просто сосредоточиться?

Ну и морока с этими инопланетянами. Все у них не как у людей…

И тут Валерка вдруг вспомнил, как Юрке отец однажды привез замечательную игру, в которой все было исключительно хорошо, кроме одной мелочи: правила как в нее играть были очень красиво отпечатаны на японском языке. Целый месяц прошел, пока удалось найти переводчика и узнать в чем дело. Так и тут: дали человеку способность, а как ею пользоваться не объяснили.

– Да, – подумал Валерка, – тут переводчика и за сто лет не сыщещь, это тебе не японский. А что делать? И, главное, как Лике объяснить, что с ней произошло! – он поглядел на готовую нестись со всех ног Лику и, в который раз за свою короткую жизнь, пришел к горькому выводу, что женщины все-таки очень легкомысленны. Ее зашвырнуло черт знает куда, а ей хоть бы хны. Готова бежать на лодке кататься с первым встречным. Хотя никакой я не «первый встречный»! – подумал он.

– Но что же все-таки делать? – и тут просто масса неразрешимых проблем выстроилась перед его внутренним взором.

С мужеством отчаянья он решил разрубить этот «гордиев узел» одним ударом.

– Я тебе должен все объяснить! – выпалил он, удерживая Лику за руку. – Тут не все так просто…

– А чего объяснять? – удивилась Лика.

– Есть чего… – вздохнул Валерка.

– А! – понимающе покачала она головой. – Нет тут никакого озера. Ты все наврал?!

– Ничего я не наврал! – обиделся Валерка. – Просто инопланетян поналетало к нам полный дом! – и Валерка, захлебываясь, единым духом выложил Лике все, стараясь придерживаться хронологии событий и ничего не пропускать.

Поначалу Лика глядела на него недоверчиво, особенно смущало ее то обстоятельство, что Валерка в своем рассказе то и дело употреблял пословицы и поговорки: «Не мала баба хлопот, да купила порося», «Баба с возу – кобыле легче», «Главное прокукарекать, а там хоть не рассветай», «Курам на смех», «Индюк думал, да в суп попал», «Как с козла молока», «Что кому, а курке просо», «Яйца курицу не учат!», и наконец, «Курица не птица, баба не человек» – так и сыпались у него с языка.

Но, по мере того, как его рассказ обрастал новыми подробностями, она сама не заметила, как заслушалась и поверила всему рассказанному от первого до последнего слова.

Несмотря на пословицы.

– Я с вами! – сказала она, после того, как Валерка закончил свой рассказ словами: «Только, чур, никому ни слова. «Слово – серебро, молчание – золото!», – и протянула ему руку.

В полном восторге Валерка схватил ее и, уже не в силах сдерживать чувств, выпалил:

– Один за всех!

– И все за одного! – как эхо отозвалась Лика.

В этот торжественный момент между деревьями показался бегущий, Валерка узнал его сразу – это был тот самый человечек в большой кепке, которого совсем недавно клюнул Бульон.

Он бежал так, как будто за ним гнались.

– Прячься! – приказал Валерка, толкая Лику за дерево. – Сейчас ты их увидишь!

Человечек, прижимая к себе чемоданчик, пронесся мимо.

– Вот нечистая сила! – почему-то подумал Валерка и тут же пожалел об этом. Потому что между деревьев показались они…

Мать честная, что это было за зрелище…

– Неужели это опять я?! – в ужасе подумал Валерка. – Накаркал! Вот не было печали, да черти накачали… Только чертей тут не хватало…

Глава 17. Возвращение

…Сюда я больше не ездок…

А.С. Грибоедов

Семка впопыхах как во двор выскочил, так и дальше собрался, но вдруг про петуха с бабкой вспомнил и глазами вокруг себя шарить начал. Но их, слава Богу, чтоб им пусто было, нигде не видать. И на том спасибо. Ну тут Хмырь и вовсе духом воспрял и тем же путем под арку, и к остановке направился. А автобуса, как назло, все нет и нет. У Семки же от радости зуд внутри, ноги на месте не стоят, тем более вон же оно метро, отсюда видно. Напрямик, через лесок в низинке, рукой подать… Лесок, видать, завалященький.

Ну, тут Семка и не выдержал, припустил…

Он его в два счета проскочил и с разбегу прямо на пригорок выбежал. Глянул вниз и глазам не поверил

– Горелая Тишь. Вся, как есть. Он-то уж думал после паводка, что навсегда от нее избавился. Ан нет. Ишь, где его достала. Стоит. Как ни в чем ни бывало. Будто испокон веку здесь находилась.

– Это как же ее, холеру ясную, сюды занесло? – подумал было Хмырь и тут же решил: – С нее станется. И не такие штуки выделывала, ежели припомнить…

На всякий случай Семка подольше поглядел: а вдруг не она?!

Она! Как новенькая. И даже изба его на краю прилепилась, как будто и не сносило ее никуда.

«Ей-то откудова здесь взяться?! Вот непутевая, – подумал Семка, – пондравилось ей, значит, с места на место шлендрать…»

Тут у Семки в голове окончательно все перемешалось и вовсе несусветное полезло, стоял как вкопанный и сообразить не мог – то ли ему себя крестом осенить, то ли со всех ног деру давать, куда глаза глядят…

Стоял, думал, так и сяк прикидывал, а тут на него из лесу нечисть разная со всех сторон полезла. Такое и в кошмарном сне не приснится. Один другого краше. Уж чего Семка в своей жизни в Горелой Тиши навидался, но такого не приходилось. На что Упырев Тятька был страшон, но в этой толпе и он за красавца бы сошел. Потому в ней ни одного по-настоящему человеческого лица не было: у кого рыло с клыками, у кого клюв, а у одного с мордой как у кота и вовсе на голове рога.

Окружили они Семку со всех сторон и, видимо, принимая его за своего, начали вопросы разные задавать. Надо сказать, странные вопросы: «Когда перерыв?», «Кто им выдаст талоны?», «Скоро ли их повезут назад в город?».

Хмырь только успевал от одного к другому поворачиваться и глазами хлопать.

Увидев, что от него проку в разговоре, как от памятника, они от него понемногу отстали и друг с другом разговоры завели. А Хмырь тут же стоял, как вкопанный, но вот что странно, хотя и по-русски, вроде, нечисть про меж собой разговаривала, а ни одного слова Семка понять не мог. Хоть убей. Ум за разум зашел. Мыслей в голове ни одной. Как ни искал.

Гуд стоит, а мыслей – ни-ни… Одна каша, которую в одиночку нипочем не расхлебать…

Хотел все же Семка на всякий случай крест махнуть, авось поможет. Чем черт не шутит!

Рука не поднимается.

А нечисть, между тем, поогляделась маленько и в Горелую Тишь направилась. И там по избам живо разбрелась и обживаться начала. По-хозяйски, основательно…

Семка же, стоя на пригорке все это терпел, потому, ежели честно, страшно было. Только, как до его избы добрались, из него испуг разом весь выскочил, как рукой сняло. Что ж он родную избу в обиду даст?! К тому же там и добра навалом. Свое, не чужое! Одним духом в мозгах все на свои места встало. Семка вокруг огляделся, чего бы в руки взять? Не с пустыми же в драку лезть. С детства не имел он такой привычки. Это у них, надо сказать, семейное.

Испокон веку Хмыри, ежели вокруг кулаки замелькали, норовили жердину из забора выворотить. Так оно спокойнее. И тут Семка не стал изменять семейным традициям, березку поваленную углядел и запасся…

«Что ж, – подумал, – ежели ты нечисть, то на тебя кола не сыскать? Ошибаешься!»

А, между тем, в Горелой Тиши вот что происходило: возле Хмыревой избы нечисть слегка замешкалась. Чего-то у нее с избой не заладилось.

«Ага, – злорадно подумал Семка, – не все коту масленица. Хоча ты и нечисть, а, видать, и в твоем паскудном деле не все гладко выходит. Нашла коса на камень!» А пока он вот так злорадствовал, нечисть туда-сюда бегала, веревки какие-то между изб тянула, друг на дружку в голос орала – а все ни в какую, ни «тпру», ни «ну»… Помучались они так впустую минут пятнадцать и дальше бы, наверное, возились, как вдруг один, с виду человек как человек, но судя по голосу – главный у них, как завопит, так что даже Семка на своем пригорке его услышал и озверел.

– Раз с ней ничего не выходит, – вопил главный, размахивая туго набитым портфелем, сноси к чертовой матери! Времени нет!

Чего они с ней сотворить хотели, Бог их разберет. На то она и нечисть, что в ее делах сам черт ногу сломит, однако, чем-то Хмырева изба им поперек горла стала. И с краю стоит, думал Семка, наливаясь злостью, и на отшибе, и виду в ней никакого – а этот с портфелем в одну душу: убрать ее, потому при ней ничего не выйдет…

– Это хорошо, ежели не вышло б, – подумал Хмырь. А вдруг выйдет и избу снесут впопыхах, она хоча и приладилась с места на место егозить, однако другой же у него нет. Вот кабы за нее какого отступного отвалили… Только с кого его стребуешь? С нечисти? Ну да, догонют и еще дадут…

Но тут Семка увидал, что они за избу не в шутку взялись, того и гляди снесут. Откуда только в нем эта прыть взялась. Прямо со всех ног понесся. А березкой перед собой размахивал и что вокруг подвертывалось косил за милую душу. Таким макаром сквозь всю Горелую Тишь прогарцевал. Нечисть поначалу в разные стороны подалась. А потом опомнилась и березку отнимать кинулась, но, поскольку порядка у них никакого не было, то больше мешали друг дружке, чем Семку удерживали. Так что он тех, кто поближе оказался, во все стороны раскидал и с разбегу к избе своей прорвался.

И, надо сказать, в самый раз.

Еще бы минута и разнесли бы ее, родимую, в клочки, места бы живого не оставили. Со всех сторон ее облепили: кто с ломом, кто с веревкой, кто с топором. Ровно мухи на сало, успел подумать Семка, далась она им…

Ну, Хмырь их живо оттудова березкой сковырнул и вовнутрь кинулся, чтоб, значит, за имуществом приглядеть. Опять же, изнутри оборону держать легче. Ну, значит, он в избу заскочил, дверь на засов, сверху крюк накинул и березкой для верности подпер. Затем дух перевел и огляделся…

И так и сел!

– Батюшки-светы, – подумал, – что ж оно такое на свете сегодня творится? Какое уж тут имущество, какая оборона, когда от избы только одна-то стенка и осталась. Ту что с улицы видать. Другие куды подевали? Когда растащить успели? Ведь глазом же не моргнул.

Одно слово: нечисть!

А она уже тут как тут, легка на помине. Семку окружила, рыла нахальные повыставляла и ржет почем зря.

– Что, дядя, – один с носом до губы и с ослиными ушами спрашивает, – попал как кур во щи?!

Тут Семка себя наконец крестом осенил. Но, как и думал, этой столичной нечисти его крест, как слону дробина.

– Во-во, – заорал еще один, у которого вместо лица волчья морда, – ты еще нам «Отче наш» прочитай!

Но тут главный вмешался, чей голос Семка на пригорке слышал, на лице у него никаких отклонений не наблюдалось, одно только: лысый был, как колено.

– Товарищи! – сказал лысый, как на собрании. – Что за шутки в рабочее время?! Товарищу объяснить надо! Товарищ не понимает куда попал… – а сам Хмыря под ручку берет и в сторону от избы оттеснить пытается. Ну тут Семка и вовсе озверел, прямо как в голову ему ударило и Томкин пацан с зайцем, и все его полеты, и сама Томка, и нечисть эта, и изба порушенная безвинно, так что он вырвался у лысого из рук и завопил во все горло!

– Гусь свинье не товарищ! Сгинь, нечистая сила! – и поскольку он березкой дверь подпер, то начал от лысого чемоданчиком отмахиваться. Раз махнул, другой, только вдруг завертело его, закружило и куда-то понесло, в который раз уже за это злосчастное утро.

«Уж больно погода сегодня летная», – успел подумать Семка, зажмуривая глаза…

А когда открыл их, то оказалось, что сидит он на полу в своей собственной избе, как будто и не уезжал никуда. Вокруг все четыре стены стоят и крыша над головой. Хмырь на ноги вскочил и к окошку. Глянул – мандариновые деревья стоят, а внизу море плещет…

Приснилось ему что ли, что он в Москву летал? По карманам себя хлоп – деньги на месте. Вынул, пересчитал – все как есть… И тут вдруг из пачки бумажка какая-то зелененькая на пол выпала. Семка нагнулся и поднял. Это был билет на самолет в Москву. С оборванным краем. Стало быть, не приснилось ему это. Тут Семка про банку вспомнил. И сразу к чемоданчику бросился, раскрыл и начал оттуда вещи вытряхивать. Все перерыл. Свитер три раза подряд туда назад выворачивал…

Банка исчезла. Как и не было ее.