Текст книги "Проблема объективности времени в философии"

Последний аспект проблемы времени в современной отечественной философии, на который следует обратить внимание, касается самой постановки проблемы времени. В рассмотренных выше работах Я.Ф. Аскина и Ю.Б. Молчанова эта тема, как мы видели, сама оказывается в фокусе внимания, а Ю.Б. Молчанов особо выделяет её в качестве самостоятельного объекта изучения и систематически перечисляет её основные аспекты. Поэтому нас не может не интересовать вопрос о том, что с тех пор изменилось в самой постановке проблемы времени, в расстановке акцентов, в иерархии вопросов и т. п. Выше мы обращали основное внимание на те тенденции, в рамках которых за последние четверть века происходила (или не происходила, вопреки возможным ожиданиям) актуализация тех или иных тем, но при этом следует отметить, что все эти тенденции касаются скорее отдельных аспектов проблемы времени и не находят своё продолжение в том, чтобы рассмотреть саму проблему времени в том систематическом виде, как это предлагал делать Ю.Б. Молчанов.

Отвечая на этот вопрос, приходиться признать, что тема, которую можно условно назвать «проблема времени как проблема» до сих пор практически не получила своей разработки в систематическом виде. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что О.В. Малюкова в своей докторской диссертации в числе положений, составляющих «научную новизну диссертационного исследования» помещает следующее: «предложен вариант создания иерархии проблем и парадоксов времени»[90]90
  Малюкова О.В. Эпистемология времени: темпоральные программы физики, культурологии и экологии: Автореферат дисс. докт. филос. наук. С.11.


[Закрыть]. В связи с этим данный «вариант» представляет безусловный интерес и заслуживает внимания в целом ряде отношений, прежде всего потому, что постановка проблемы времени – задача трудная сама по себе, а её решение во многом определяется авторской методологией; в этом смысле всегда заслуживает внимания, что именно положено в основу этой методологии. В частности, автор применяет довольно необычный приём. Она предпочитает говорить не столько о проблеме времени, сколько о проблемах и парадоксах времени; при этом остается неясным, что положено в основу такого разграничения. Что касается изложения проблемы времени, то оно выглядит следующим образом. «Во-первых», – пишет автор, – «проблема времени по-разному ставится в зависимости от уровня строения материи. Имеются представления о том, что каждому уровню физической, в частности, реальности соответствует свой тип времени»[91]91
  Малюкова О.В. Дисс. докт. филос. наук. С. 29.


[Закрыть]. Далее отмечается, что «проблема времени включает целый ряд вопросов о природе времени. Основополагающим здесь является вопрос об объективности времени. Объективность времени, т. е. его существование само по себе, вне зависимости от сознания человека, оказалась явлением нетривиальным. Проблема объективности времени раскрывается через следующие вопросы: соотношение времени и материи (субстанции), сущность становления, временные свойства последовательностей материальных систем»[92]92
  Там же.


[Закрыть]. Ещё один аспект проблемы времени автор видит в том, что «время представляет собой сложную и противоречивую сущность. Поэтому познание его происходит в различных понятиях и теориях, которые плохо согласуются друг с другом, хотя и описывают одни и те же группы явлений. Концептуализация времени реализуется в целом спектре теорий времени, которые по-разному между собой соотносятся и образуют сложную теоретическую структуру, или типологию. Начиная с античности, теоретическое сознание в области философии и естествознания породило совокупность парных, взаимодополнительных временных теорий. К ним относятся: субстанциальная и реляционная, статическая и динамическая, дискретная и континуальная пары концепций времени»[93]93
  Там же. С. 29–30.


[Закрыть]. Кроме того, в ряду концепций времени, по мнению автора, «особое место занимают так называемые постановочные концепции, а именно те, в которых высказывается сомнение по поводу объективного существования времени (и пространства) или его нереальности»[94]94
  Там же. С. 30.


[Закрыть]. На мой взгляд, рассмотрение списка перечисленных проблем, позволяет прийти к выводу, что, за исключением выделения в особую группу «постановочных концепций», в остальном перечисленные вопросы для отечественной философии вполне традиционны и во многом восходят к диалектико-материалистической традиции, рассмотренной выше. Что касается иерархии названных вопросов, то она также понимается вполне традиционно, что видно из того, что вопрос об объективности времени не только объявляется основополагающим, с чем невозможно не согласиться, но и практически не проблематизируется, поскольку абсолютно справедливое замечание о его нетривиальности, равно как и об «особом месте» постановочных концепций, никак не влияют на его решение; вместо проблемы объективности времени акцент делается на вопросах, через которые проблема времени раскрывается. Особо обращает на себя внимание тот факт, что в их числе по-прежнему помещается вопрос о соотношении времени и материи, которая называется субстанцией и при этом практически ничего не говорится о самой проблеме субстанциальности материи и возможном феноменалистическом её понимании. В связи с этим, на мой взгляд, вполне закономерным выглядит то, что автор помещает многие вопросы, которые традиционно принято относить к проблеме времени, в число темпоральных парадоксов. Однако, я не могу согласиться с тем, что рассуждения, которые приводит О.В. Малюкова с целью показать, что перед нами действительно парадокс, не допускают такого рода альтернатив, при использовании которых выясняется, что никакого парадокса на самом деле нет; в каждом конкретном случае мы имеем дело, скорее, с тем или иным аспектом проблемы объективности времени.

В качестве иллюстрации моей точки зрения проанализирую три примера, которые О.В. Малюкова склонна рассматривать как парадоксы времени[95]95
  Хочу обратить внимание, что довольно подробный анализ, который я предлагаю ниже, вызван вовсе не желанием излишне критиковать позицию автора, а прежде всего тем, что рассматриваемые парадоксы являются своего рода хрестоматийными иллюстрациями, позволяющими наглядно увидеть и лучше понять, как искусственное сужение способа интерпретации тезиса об объективности времени, даже если сам способ автором специально не оговаривается (как и его возможные альтернативы), влияет на постановку проблем времени и в результате приводит к появлению парадоксов.


[Закрыть]. Один из парадоксов, по мнению автора, «связан с образом «все течет»[96]96
  Малюкова О.В. Дисс. докт. филос. наук. С. 45.


[Закрыть]. Аргументы автор приводит следующие: «С одной стороны, становление, что бы ни говорилось в философии по этому поводу, является реальным и объективным процессом нашего мира, и тогда действительно «все течет». Но в этом случае и само время должно пребывать в состоянии становления, а такое явление возможно на фоне некоего более общего процесса, своего рода протовремени и так ad infinitum. Редукция в бесконечность не считается парадоксом, но признана как отрицательная характеристика любой теории»[97]97
  Там же.


[Закрыть]. Действительно, перед нами одно из хорошо известных в философии времени рассуждений, правда, в основном оно известно как аргумент сторонников В-теорий времени против признания объективного характера течения времени[98]98
  См., например: Smart J.J.C. The River of Time // Mind. 1949. Vol. 58. P. 483–494.


[Закрыть].

Если на него посмотреть с этой стороны, то даже в этом случае становится понятно, что попытка продемонстрировать парадоксальность времени исходно основана на утверждении автора, как бы мимоходом произнесенного, о том, что «становление, что бы ни говорилось в философии по этому поводу, является реальным и объективным процессом нашего мира». И снова вопрос: откуда с необходимостью известно, что это так; ведь сторонники В-теорий утверждают обратное. Я не отношу себя к сторонникам теорий данного типа, но в данном случае просто хочу заметить, что если становления не существует, то нет и парадокса. Таким образом, здесь мы имеем дело не с парадоксом, а с имплицитным влиянием тезиса об объективности времени в его так сказать расширенном виде, предполагающим признание не только объективности времени, но и объективности становления. Однако есть и другой аргумент. В современной литературе, посвященной проблеме времени, противниками В-теорий и сторонниками того, что время «течет» предложены различные решения данной проблемы, которые исключают возникновение затруднения по типу редукции в бесконечность[99]99
  См., например: Markosian N. How Fast Does Time Pass? //Philosophical and Phenomenological Research. 53, 1993. P. 829–844.


[Закрыть].

Ещё один парадокс, по мнению О.В. Малюковой «связан с субстанциальной и реляционной концепциями времени». Автор предлагает следующую формулировку данного парадокса: «Здесь ставится вопрос о статусе существования времени как объекта. Существует ли время как реальный объект или не существует, а выступает как параметр? В античной и средневековой философии склонялись к тому, что время представляет собой вещь, что и нашло свое выражение в субстанциальной концепции времени и в классической механике. Время – это вещь, реально существующий эталон, в единицах которого можно производить измерения. Но этот реальный объект так и не был показан. В результате время в реляционной концепции стало способом сосуществования объектов и процессов, необходимость в поиске реального объекта отпала сама собой, а время стало параметром рассмотрения объектов. Однако реляционная концепция времени не преодолела субстанциального подхода, ибо в науке существуют ситуации, делающие необходимым сохранение представления о времени именно как о независимом от материи явлении. Итак, время есть, и его нет. Таков итог многовековой дискуссии в рамках субстанциального и реляционного подхода ко времени»[100]100
  Малюкова О.В. Дисс. докт. филос. наук. С. 46.


[Закрыть]. И в данном случае с тем, чтобы признать это парадоксом, я тоже не могу согласиться. Ниже я приведу аргументы в пользу своей точки зрения, однако прежде, чем я это сделаю, хочу заметить, что вопрос о субстанциальной концепции, коль скоро он оказался одним из центральных для отечественных исследований времени и продолжает им оставаться по сию пору, требует, видимо, серьёзного комментария; поэтому в данном случае я преследую цель не только проанализировать точку зрения О.В. Малюковой, но и рассмотреть вопрос в более широком контексте. Однако я специально обращаю внимание, что высказанную О.В. Малюковой точку зрения следует рассмотреть всерьёз именно потому, что в той формулировке, которая предлагается автором, получается, что разговор о времени как об объекте, как о вещи вообще оказывается возможен только в рамках субстанциальной концепции, и никаких других теоретических альтернатив вроде бы и не предполагается. Выше уже отмечалось, что сама субстанциальная концепция представляется довольно искусственной, и поэтому, если мы претендуем на то, чтобы рассматривать её всерьёз, то есть в качестве предмета логического анализа, то нам следует прежде всего выяснить некоторое её устойчивое содержание (если таковое существует), а для этого ответить на три вопроса: а) что такое субстанциальная концепция времени, б) что понимать под субстанциальностью времени и в) что такое «субстанция», термин для философии, как известно один из ключевых и крайне неоднозначных? Не ответив на них, а это необходимо сделать по той причине, что термин субстанциальная концепция времени не является общепринятым, мы не сможем их проанализировать на должном теоретическом уровне. К сожалению, приходится констатировать, что однозначных определений в литературе обнаружить практически невозможно. В работах Ю.Б. Молчанова, в частности, можно найти несколько различных определений того, что следует понимать под субстанциальными концепциями времени. Определение первое: «субстанциальная концепция рассматривает время как особого рода субстанцию»[101]101
  Молчанов Ю.Б. Четыре концепции времени в философии и физике. С. 5.


[Закрыть]; при этом, однако, следует строго обратить внимание на тот контекст, в который оно включено. О субстанциальной концепции, наряду с реляционной, говорится применительно к «истории естественнонаучных представлений»[102]102
  Там же.


[Закрыть]. Определение второе, не такое однозначное, как первое, в форме вопроса о том: «представляет ли время некую первичную, самое себя определяющую сущность»[103]103
  Молчанов Ю.Б. Проблема времени в современной науке. С. 7.


[Закрыть]; в таком виде этот вопрос рассматривается уже как предмет обсуждения в «физике и философии»[104]104
  Там же.


[Закрыть]. Определение третье, тоже в форме вопроса: «представляет ли собой время некую первичную, фундаментальную, абсолютно самостоятельную, т. е. ни от чего другого не зависящую, сущность, является ли оно субстанцией в спинозовском ее понимании как причины самой себя («causa sui»)?»[105]105
  Там же. С. 37.


[Закрыть]. Контекст, в котором дано это последнее определение также ни в коем случае не следует упускать из виду. Субстанциальная концепция, или трактовка сущности времени, в «современной терминологии»[106]106
  Молчанов Ю.Б. Проблема времени в современной науке. С. 37.


[Закрыть], как поясняет автор, это – «вопрос о соотношении времени и материальных систем, существующих во Вселенной»[107]107
  Там же.


[Закрыть]. Данные определения, как представляется, в целом дают достаточный материал для того, чтобы выявить устойчивое ядро субстанциальной концепции, как её понимает Ю.Б. Молчанов. Во-первых, в субстанциальной концепции время понимается как субстанция. Во-вторых, субстанциальность времени – это субстанциальность в спинозовском её понимании. В-третьих, субстанциальная концепция касается исключительно вопроса о соотношении времени и материальных систем. Представленная в таком виде субстанциальная концепция, безусловно, обладает тем несомненным достоинством, что она, по крайней мере, философски последовательно сформулирована в том смысле, что мы можем обнаружить здесь ответы на поставленные нами вопросы. Однако у этой концепции есть откровенно «слабое» место, наличие которого не позволяет, на мой взгляд, вести речь о том, что субстанциальной концепции следует отвести сколь-либо важную в методологическом отношении роль среди современных подходов к пониманию времени. Оно заключается в наличие конкретно очерченных границ, в пределах которых следует понимать значение категории субстанции; это – не субстанция вообще, в качестве чего-то самостоятельно существующего, а субстанция в спинозовском смысле. И это, вероятно, не случайно для данной концепции. Ведь, как известно, выраженной особенностью спинозовского понимания субстанции является её монистический характер, что крайне удобно для материализма. Но в данном случае не следует упускать из виду, что для спинозовского понимания субстанции характерен также и выраженный пантеистический контекст. Поэтому в данном случае делать акцент просто на словах causa sui будет совершенно неправильно; представление о субстанции в смысле causa sui, очевидно, обнаруживается и у других философов Нового времени, но отличие в данном случае заключается в том, что содержание концепции субстанции будет принципиально иным. Например, Декарт, во-первых, проводит различение между субстанцией сотворённой, с одной стороны, и не сотворённой, с другой, во-вторых, он специально подчёркивает, что в собственном смысле понятие субстанции применимо только в отношении субстанции не сотворённой, то есть в отношении Бога[108]108
  Декарт Р. Начала философии, 51 // Сочинения. Изд. 2-е. СПб.: Наука, 2015. С. 489.


[Закрыть]. В тоже время у Спинозы ни о каком творении речи не идёт. Таким образом, с философской точки зрения вряд ли можно говорить о том, что содержание субстанциальной концепции времени в том виде, в каком его определил Ю.Б. Молчанов, позволяет говорить об универсальном характере данной концепции. Я вполне допускаю, что возможен какой-либо другой вариант субстанциальной концепции, но я думаю, что серьёзно обсуждать эту тему можно только после того, как эта концепция будет сформулирована в качестве последовательной и продуманной философской концепции.

Другой пример, демонстрирующий сложность использования понятия «субстанции» и позволяющий наглядно увидеть, что субстанциальная концепция, скорее, есть нечто искусственное. Так, Я.Ф. Аскин в своей работе указывал, что понимание времени в качестве особой субстанции «связано с его ньютоновской трактовкой»[109]109
  Аскин Я.Ф. Указ. соч. С. 53.


[Закрыть]. Эта точка зрения для философии наиболее обычна и не претендует на избыточные экстраполяции, связанные с поиском субстанциальных концепций времени у более ранних авторов. Но если её принять, то в этом случае нам следует обратить внимание на тот принципиальный вывод, к которому приходит П.П. Гайденко, анализируя ньютоновскую концепцию времени: «абсолютное время – это атрибут самого Бога»[110]110
  Гайденко П.П. Время. Длительность. Вечность. С. 139.


[Закрыть]. Да и трудно было бы ожидать чего-то другого, учитывая присущее философам Нового времени понимание субстанции: в качестве causa sui в собственном смысле, очевидно, с их точки зрения может выступать только Бог, а сотворенная субстанция всегда обладает независимым существованием только в ограниченном смысле[111]111
  См., также, анализ особенностей новоевропейских представлений о субстанции, предложенный в работе А.Ю. Севальникова (Севальников А.Ю. Современное физическое познание: в поисках новой онтологии. С. 54–61).


[Закрыть]. Однако, у Я.Ф. Аскина акценты оказываются расставлены по-другому, когда он пишет, что «Ньютон рассматривал время как нечто такое, что существует в объективном мире само по себе, самостоятельно. Оно понималось им как некая особая субстанция… Ньютон считал, что время, как и пространство, способно к существованию независимо от вещей и явлений, от материи»[112]112
  Аскин Я.Ф. Указ. соч.


[Закрыть]. Спрашивается, что тогда остается, кроме Бога, о котором просто умолчали, и что представляет этот самый объективный мир, в котором ничего кроме времени не существует; конечно, остается время, и это время вполне «закономерно» (раз больше ничего нет, что бы его обусловливало) превратилось в субстанцию[113]113
  Здесь, кстати, перед нами наглядный пример того, как сильно от интерпретации тех или иных взглядов мыслителей прошлого зависят предлагаемые обобщения, претендующие на статус концепций времени, имеющих общетеоретическое значение. Об этом, может быть, не стоило бы и упоминать, если бы стереотипы не оказались столь влиятельны.


[Закрыть]. Таким образом, мы снова возвращаемся к тому, что прежде чем говорить о субстанциальности времени, необходимо определить понятие субстанции. Но тогда сразу становится очевидно, что если время понимать в смысле causa sui, то вопрос о том, является ли время субстанцией, никак не тождественен вопросу о существовании времени в качестве объекта или вещи, что следует из того определения субстанциальной концепции, которое дает О.В. Малюкова, и даже только поэтому название субстанциальной к концепциям, в которых время объективно существует, не применимо вообще.

Наиболее важным для субстанциальной концепции, таким образом, следует признать вопрос о субстанции. В принципе, только наличие в её рамках эксплицитно сформулированного определения субстанции позволяет идентифицировать, какими эпистемологическими, метафизическими, историко-философскими и т. п. предпосылками руководствуется тот или иной исследователь и тем самым избежать смешения философских и чисто научных понятий; такая опасность может возникнуть по той причине, что субстанциальная концепция может использоваться не только в качестве философской концепции времени, но и в качестве основы для научных концепций времени. Например, с точки зрения данного критерия можно попытаться проанализировать рассуждения о субстанциальной концепции, которые предлагает А.П. Левич. «Одна из кардинальных для понимания природы времени проблем – выбор между субстанциальной и реляционной концепциями… В субстанциальных концепциях время изучается как естественнонаучный феномен, в котором проявляются определенные самостоятельные сущности… Понятие субстанции крайне неоднозначно как в естествознании, так и в методологии науки… В контексте проблематики работ о времени предлагаю понимать под субстанцией вид материи, отличный от представленных частицами-фермионами, атомами и молекулами субстратов, принадлежащий глубинным уровням строения материи»[114]114
  Левич А.П. Время – субстанция или реляция?.. Отказ от противопоставления // Философские исследования. 1998. № 1. С. 6—23.


[Закрыть]. Принадлежность субстанциальной концепции к предметному полю естественных наук определена здесь вполне четко. Аналогично понятие субстанции определяется тоже как понятие научное. Однако в отношении понятия материи такое разграничение не проводится, и это, как представляется, в итоге приводит к тому, что одним из выводов, который предлагает автор, оказывается следующий: «поднимаясь на высоты философского обобщения, можно сделать вывод, что и в субстанциальном и в реляционном подходах время – это движение материи»[115]115
  Левич А.П. Время – субстанция или реляция?.. Отказ от противопоставления // Философские исследования. 1998. № 1. С. 6—23.


[Закрыть]. Возникает закономерный вопрос: а что в этом обобщении «философского»? Субстанциальная концепция времени в тех терминах, в которых её рассматривает автор, оказывается концепцией чисто естественнонаучной (и в таком виде никаких возражений не вызывает), поскольку материя, как это видно из примеров, приведенных автором в начале статьи, это определенные физические объекты, а не субстанция в философском смысле.

В связи с рассмотренными выше примерами, особо обращает на себя внимание тот факт, что в работе О.В. Малюковой, в отличие от работ Ю.Б. Молчанова или А.П. Левича, мы вообще не обнаружим определения субстанции, и это несмотря на то, что автор обсуждает эту концепцию в двух разных видах, в одном случае, когда речь идёт о проблеме времени в философии, в другом – в связи с обсуждением вопроса о темпоральных программах физики. Лишь во втором случае автор ограничивается довольно неопределенным замечанием, опять-таки без ссылок на соответствующие источники, что «субстанциальная концепция рассматривает время как особую нетелесную, невещественную и неполевую субстанцию»[116]116
  Малюкова О.В. Дисс. докт. филос. наук. С. 93.


[Закрыть].

Не менее сомнительно, если всерьёз учитывать указанные трудности с пониманием субстанции и возможностью предложить её универсальное определение, и автору следовало бы, поэтому, аргументировать свои доводы на историко-философском материале, что субстанциальную концепцию можно обнаружить у античных мыслителей. Для этого, как минимум, вначале требуется сформулировать определение субстанции, которому будет следовать автор и затем уже провести сравнительный анализ взглядов мыслителей той или иной эпохи с заявленным «эталоном». Пока же, например, для меня остается «загадкой», кто именно из античных мыслителей склонялся к тому, чтобы представлять время как вещь; я не говорю уже о том, чтобы в действительности существовала такая тенденция?! Разгадывать загадки – дело ненаучное, наука, даже философия, требует фактов и ссылок, если речь идёт о взглядах мыслителей прошлых эпох, но к сожалению автор этих ссылок не приводит. В итоге получается довольно странная ситуация: с одной стороны, мы имеем вполне серьёзную проблему, является ли время чем-то самим по себе, объектом, вещью, а, с другой, если принять, что об этом можно вести речь только в терминах субстанциальной концепции, в силу неопределённости последней, конструктивный и на должном теоретическом уровне разговор о времени-вещи вообще, строго говоря, не представляется возможным.

Но наиболее спорным мне представляется другой тезис, о том, что трудности субстанциальной концепции связаны с тем, что время в качестве вещи так и не было показано. Рассуждать так, значит ставить решение вопроса о существовании вещи в жесткую зависимость от её эмпирических референтов, что a priori предполагает несуществование независимого от субъекта умопостигаемого или, в крайнем случае, то, что логически показанное существование это что-то совсем недостаточное, и заведомый отказ от того, что объективные идеалисты, или, скажем, аналитические метафизики, тоже могут быть правы. Но как тогда быть с одним из фундаментальных положений классической парадигмы в теории познания, а вопрос об объективном времени – это, несомненно вопрос именно для классической эпистемологической парадигмы, которое состоит в том, что подобное познается подобным? И как быть со знаменитым тезисом Парменида, согласно которому «одно и то же мышление и то, о чем мысль» (В 8, 34)? На мой взгляд, очень глубокую и справедливую мысль высказывает А.М. Анисов, когда пишет: «Что значит существовать – вот проблема, решение которой, как ясно видно из слов Стагирита, есть ключ к проблеме времени»[117]117
  Анисов А.М. Время и компьютер. С. 12.


[Закрыть]. Видимо, в отечественных философских исследованиях времени эта, немало лет назад высказанная идея, ещё не вполне осознана как ключевая для того, чтобы четко различать онтологические и эпистемологические подходы к решению проблемы существования; но для ясной и дифференцированной постановки проблемы времени это совершенно необходимо. Кстати говоря, пожалуй, единственный кандидат, которого можно предложить в качестве времени-вещи в античной философии – умопостигаемое время позднего неоплатонизма; но это – объект эмпирически ненаблюдаемый по определению и по природе, хотя и безусловно объективно существующий с точки зрения Ямвлиха и других. Поэтому, последовательно проводя тезис о том, что существует только то, что можно «показать», автор должен вначале был бы ответить на те вызовы скептицизма, с которой столкнулась позиция крайнего эмпирицизма ещё в эпоху Нового времени, и которые продемонстрировали ничуть не меньшую парадоксальность самого понятия материи, разговором о которой и методологически необходимым для современного исследователя времени проведением строгого разграничения между её субстанциальным и феноменалистическим пониманием следовало бы, на мой взгляд, предварить разговор о возможной парадоксальности времени.

С последней проблемой, надо заметить, сталкивается и определение субстанциальной концепции, предложенное Ю.Б. Молчановым, когда он говорит о «соотношении времени и материальных систем»; категория субстанция, очевидно, здесь категория метафизическая, как и время, коль скоро оно претендует выступать в роли субстанции, но ведь материальные системы могут быть поняты и феноменалистически.

Что касается изложения вопроса о субстанциальной концепции времени, которое предпринято в работе И.А. Хасанова, то оно также не представляется мне слишком удачным, и, скорее, может рассматриваться как своего рода «дань» значению этого термина в отечественных исследованиях времени. В интерпретации И.А. Хасанова субстанциальная концепция времени «существует в двух вариантах: в первом время понимается как равномерно текущая идеальная субстанция, во втором – как материальная субстанция, обладающая рядом физических свойств»[118]118
  Хасанов И.А. Время как объективно-субъективный феномен. С. 153.


[Закрыть]. В качестве примера первого варианта И.А. Хасанов предлагает концепцию абсолютного времени И. Ньютона. Определения субстанции автор не дает, но при этом делает вывод о том, что субстанциальный характер времени следует из самого его определения, данного Ньютоном. Однако при этом вновь никак не учитывается указание П.П. Гайденко о том, что «абсолютное время – это атрибут самого Бога»[119]119
  Гайденко П.П. Время. Длительность. Вечность. С. 139.


[Закрыть]. Что касается представления о времени в качестве материальной субстанции, то и тут все выглядит весьма неопределенно. Пример, который предлагает автор – субстанциальная концепция времени Н.А. Козырева, однако при этом автор пишет: «В теории причинной механики Н.А. Козырева изначально предполагается… материальная субстанциальность времени. Эта идея нигде не обосновывается и в явном виде не формулируется. Исходные идеи Н.А. Козырева о времени суть не что иное, как стихийно сложившиеся интуитивные представления ученого о времени»[120]120
  Хасанов И.А. Время как объективно-субъективный феномен. С. 156.


[Закрыть]. Но этого явно недостаточно, чтобы говорить о времени в качестве материальной субстанции и, тем более, о варианте субстанциальной концепции.

Тем не менее, субстанциальная концепция содержит в себе одно рациональное зерно, когда речь идёт о проблеме объективности времени в более широком метафизическом контексте. Например, какой онтологический смысл имеет «главный», с точки зрения Ю.Б. Молчанова вопрос о том, «какими объективно реальными параметрами или характеристиками отличается бытие событий прошлого от бытия событий настоящего (а возможно, и будущего)… или же какими опять же объективно-реальными свойствами определяется отношение «до – после» или «раньше – позже» и принадлежность тех или иных событий к сфере, или области «раньше», или к сфере, или области «позже»»[121]121
  Молчанов Ю.Б. Проблема времени в современной науке. С. 8.


[Закрыть]? Здесь, как представляется, проблема существования и определения его критериев должна выйти на первый план. Действительно, нельзя не согласиться, что если время объективно существует, то должно быть объективным, то есть, существовать, также и то, что составляет его специфику как времени. В данном случае речь может идти о прошлом, настоящем, будущем, длительности и т. п. Но что значит для них существовать? Быть логически необходимым онтологическим элементом теории? Но этого, очевидно, не достаточно. Единственное, что остается предположить, если мы не хотим, чтобы указанные модусы времени существовали только как формы мышления, в которых отражаются формы опыта, что это именно метафизические референты, то есть действительно объективно существующие «составляющие» объективно существующего времени, то есть признать само время всё-таки в некотором роде вещью. И, видимо, не случайно, что в своей работе «Проблема времени в современной науке» Ю.Б. Молчанов склоняется к тому, что субстанциальная концепция всё-таки имеет преимущества перед реляционной, поскольку последняя «сталкивается с определенными трудностями, которые особенно ярко выявляются при попытках построения непротиворечивой дефиниции понятия времени»[122]122
  Там же. С. 92.


[Закрыть]. Трудность эта состоит в том, что согласно реляционной концепции, «отношения во времени есть прежде всего отношения между какими-то дискретными элементами»[123]123
  Молчанов Ю.Б. Проблема времени в современной науке. С. 92.


[Закрыть], но «эти элементы должны быть идентифицированы без каких-либо ссылок на их порядок во времени и, более того, не должны обладать вообще никакой определенностью во времени, в том числе длительностью»[124]124
  Там же. С. 93.


[Закрыть], однако «упорядоченность событий относительно той или иной единой системы отсчета при отсутствии надлежащих критериев их различения и отождествления представляется едва ли возможной»[125]125
  Там же.


[Закрыть]. Следует также заметить, что в рамках диалектико-материалистической традиции сходные аргументы в пользу субстанциальной концепции времени высказывались и другими авторами. Их суть состояла в том, что субстанциальная концепция «охватывает… действительный момент пространственно-временных отношений – момент протяженности и длительности – как необходимой предпосылки существования конкретных материальных объектов»[126]126
  Ахундов М.Д., Молчанов Ю.Б., Степанов Н.И. Философские проблемы физики. С. 243.


[Закрыть]. Однако, как было показано выше, субстанциальная концепция времени сталкивается с целым рядом трудностей, и в результате вполне объективные вопросы пока остаются без ответа.

Третий пример. «Уникальность времени», – пишет О.В. Малюкова, – «связана с тем, что это единственный объект, который постоянно указывает человеку на его конечность, связанную со смертностью. Само же время при этом оказывается бесконечным, что и представляет собой ещё один парадокс, связанный со временем. Конечное личное время и бесконечное время мира. Человек предпринимает постоянные усилия для того, чтобы избежать конечности своего существования или преодолеть ее любым способом»[127]127
  Малюкова О.В. Дисс. докт. филос. наук. С. 50–51.


[Закрыть]. То, что время указывает человеку на его конечность, на первый взгляд, факт абсолютно несомненный и, более того, человеком так или иначе глубоко переживаемый и составляющий глубинную подоплеку всех смысложизненных исканий человека. Но давайте зададимся следующим вопросом: а какого рода этот факт и о каком времени идёт речь? Экзистенциальная природа этого факта некоторым образом несомненна. А, скажем так, каково объективное онтологическое содержание данного факта? Указывает ли время человеку на то, что смертен именно он, что конечна именно его индивидуальная экзистенция? Но откуда он может об этом знать прежде того, как это произойдет с ним, если феноменология, например, предполагает рассмотрение самого времени как нечто, что конституирует сам наш взгляд на мир? Поставленный таким образом вопрос, то есть: отсылает ли время нас всех куда-то туда, где мы перестаем быть, или из горизонта видимости моего продолжающегося бытия просто кто-то исчезает – вопрос вполне логически допустимый. Получается, что наша внеэмпирическая уверенность в нашей конечности – вещь при ближайшем рассмотрении весьма нетривиальная. Да и откуда мы на самом деле знаем и тем более с уверенностью можем утверждать, что наша жизнь, точнее наше самосознание, заканчивается за пределами видимого эмпирического горизонта[128]128
  Данный вопрос (в контексте анализа онтологического статуса перспективы от первого лица) рассмотрен мной более подробно в двух работах, посвящённых проблемам сознания и свободы воли (Зима В.Н. К вопросу об общих принципах постановки и решения проблемы онтологического статуса свободы воли (в контексте современных дискуссий) // Философия и культура. 2018. № 11. С. 20–37. DOI: 10.7256/2454—0757.2018.11.28165; Зима В.Н. Натуралистическая предпосылка и проблема онтологического статуса свободы воли // Вестник Московского государственного областного университета. Серия: Философские науки. 2018. № 3. С. 8—23. DOI: 10.18384/2310-7227-2018-3-8-23).


[Закрыть]. Жизнь конечна или смерть иллюзорна? А может быть просто это переход туда, где времени нет, и время просто нас туда отсылает?! Все это вопросы и интуиции столь же давнего происхождения, как и сама философия, и Платон не зря писал, что «те, кто подлинно предан философии, заняты, по сути вещей, только одним – умиранием и смертью»[129]129
  Платон. Федон 63 А.


[Закрыть], имея при этом в виду отнюдь не то, что философия должна выполнять паллиативную функцию и примирять нас с неизбежным концом бытия, а как раз совсем наоборот. Одним словом, я думаю, что утверждение о том, что жизнь человека конечна, а время бесконечно, никакого парадокса не содержит. Мы ни откуда, в действительности, не знаем ни того, конечно время мира или бесконечно, и является ли оно вообще чем-то существующим за пределами нашей собственной экзистенции, ни того, конечна или бесконечна наша собственная жизнь. Перед нами – пример эпистемологически несоизмеримых утверждений, поскольку первое с необходимостью требует предварительного пояснения того, что мы понимаем под нашей конечностью: то ли, как в феноменологии, экзистенциальное, внутреннее переживание, которое основано на таком понимании природы времени, что изначально не предполагает возможность взглянуть на время из-вне, как на нечто существующее отдельно от человека, или же, напротив, онтологически объективный факт нашей конечности при продолжающемся бытии времени; причем последняя предпосылка, очевидно, не может быть эмпирически верифицирована и, как следствие, в любом из вариантов остается своего рода верой; а второе утверждение по своей форме относится к утверждениям объективно-онтологического порядка. Отсюда и сомнительность утверждения, содержащее имплицитное допущение о том, что всякий человек предпринимает усилия, направленные на то, чтобы сделать жизнь бесконечной или, по крайней мере, более долгой. Для многих, очевидно, императив совсем другой – прожить жизнь так, чтобы и смерть была благовременна, ибо «та смерть благовременна», – как, например, пишет святитель Григорий Нисский, – «которая делается виновницею истинной жизни»[130]130
  Григорий Нисский, свт. Точное истолкование Экклесиаста Соломонова. С. 101–102.


[Закрыть].