Текст книги "Повести древних лет. Хроники IX века в четырех книгах, одиннадцати частях"

Внук Гальфдана, Эрик, по прозвищу Кровавый Топор, выбил с земли фиордов последних пенителей моря.

Рагнаради свершилось… Как?! Те, перед кем дрожала Западная Европа, не сумели удержаться на собственной родине? Какой родине? Ее не было у викингов. Они не были ни народом, ни частью народа. Грабители-аристократы, они были паразитирующим телом, раковой опухолью, способной жить чужими соками везде, где государственное неустройство и слабость народов позволяли им причалить к берегу.

Причалить в буквальном смысле слова… Побывавший в Новгороде свободный ярл Ролло, он же Рольф ле Маршер и Роллон французских хроник, после того как тинг объявил его вне закона, в 876 году на шести драккарах ворвался в Сену. Использовав уроки предыдущих походов и особенно полученную на Востоке науку, умный и ловкий Ролло после долгой, но успешной войны основал на севере нынешней Франции герцогство Нормандское.

В 912 году Ролло вынудил Карла Простого, короля французов, признать себя побежденным. Карл утвердил право герцога нормандского на большую долю французской земли и выдал за норвежского пирата свою дочь Жизель.

Несчастный договор, принесший бесконечные бедствия французам и англичанам в течение следующих семисот лет их истории, был подписан в городке Сен-Клэр-сюр-Эптэ (ныне скромное местечко департамента Сен-э-Уаз, около шестисот жителей).

Через полтора столетия, в 1066 году, потомки первого герцога Нормандии Роллона удачно организовали завоевание и ограбление Британского острова. Могучие, номинально зависимые от французской короны, нормандские герцоги сделались, по праву силы, одновременно независимыми королями Англии. И на протяжении нескольких веков Нормандия была проказой в телах и французского, и английского народов.

Неисчислимы бедствия, причиненные водворением в Нормандии свободного ярла Ролло. История Франции и Англии с X по XV век кажется томительно-безнадежным описанием этих бедствий.

А глупцы и негодяи утверждали, что благо народов выковывается в войнах!

Из всех свободных ярлов лишь изгнанник Ингольф в содружестве с другим изгнанником, Лейфом, не пошел по пути грабежа и захватов чужих территорий. В 874 году Ингольф и Лейф начали колонизацию пустынной суровой Исландии. Потомки Ингольфа, Лейфа и их спутников положили начало малому числом, но сильному волей трудовому исландскому племени.

Все другие носились черными вороньими стаями вдоль берегов Западной Европы, проникали в Средиземное море, грабили Испанию, Италию, Сицилию, Сардинию, Северную Африку, Сирию… Но никто не посмел сунуться на Восток в поисках поживы и теплых местечек. Практичные ярлы хорошо запомнили жестокие уроки!..

2

Бывший нидаросский ярл не отставал от других и опережал многих. Благополучно расставшись с землей фиордов, вестфольдинг Оттар одолел опасное туманами и мелями Северное море, прошел предательским Ла-Маншем и выбрался на простор Атлантического океана.

Тогда его еще манили устья больших рек, он осел в дельте Луары. Из многих намытых речными отложениями низких островов он избрал Нуармутье для постройки гямета, ворда или вариндры, как назывались укрепления из бревен и земли на староскандинавском наречии. Вестфольдинги не умели строить из камня.

Французские хроники того времени называли Оттара просто Вестфольдингом по месту его рождения, а также Эудом, Ёдом или Оддом. Он сделался грозой атлантического побережья и рек, впадающих в океан. Первой заметной жертвой Оттара стал старинный каменный город Нант. Не зная неудач, Вестфольдинг осмеливался – и безнаказанно! – подниматься вверх по Луаре на двести, на триста километров вглубь страны.

Оттар взял штурмом и ограбил – тогда уже начали говорить «положил в мешок» – большие, укрепленные еще при римлянах города Тур, Флери-сюр-Луар, Орлеан. Здесь названы лишь большие города, богатые, с многочисленным населением, узлы культуры, имевшие многовековую историю.

Однако воинственный делец, купец, банкир и опытный спекулянт не щадил ни одной лачуги, умея сколачивать золотые монеты из медных.

Все его действия отличала расчетливая и беспощадно хладнокровная жестокость. Он обязательно истреблял и обязательно сжигал. Он стремился устрашать и устрашал. Он скопил колоссальные богатства.

Но Оттар не стремился к богатству как к цели и щедро делился со своими викингами. Через пять или шесть лет Оттар исчез так же внезапно, как появился. Его, будто унесенного ветром, не стало на атлантическом побережье Франции. Страшный гямет на Нуармутье опустел. Дожди размывали горы нечистот, обнажали костяки замученных пленников и траллсов…

Итак, Оттару надоело островное разбойничье гнездо. Он еще не нашел места для основания собственного королевства.

Он отсутствовал много лет – семь или восемь. Где он был?

Все хроники молчат. Быть может, это он рискнул переплыть Атлантический океан и занимался разведкой у пустынных берегов Лабрадора?.. И он, и его спутники умели молчать.

Наверняка известно лишь одно – Оттар никогда не навещал землю фиордов.

3

И вдруг Оттар со своими викингами и драккарами оказался на службе у короля саксов Альфреда Великого. Чего искал пытливый ум и чего ждала неукротимая жажда самовластья дикого и одинокого Вестфольдинга вблизи благородного и просвещенного короля? Оттар преследовал свои цели и молча щупал почву Британского острова. Однако же король и пират были близки.

Однажды, в минуты откровенности, Оттар рассказывал Альфреду о Гологаланде, Нидаросе, о своем смелом путешествии в страну биармов, в устье большой северной реки Вин-ö. С тех пор прошло много лет. В своем заключении Оттар был краток:

– Для меня биармы оказались слишком сильными…

Честное и многозначительное признание в устах того, кто годами грабил и терзал Западную Европу, как хотел. Он не забыл…

…Он хотел расположить к себе Альфреда и принял христианство. Что были Оттару и Вотан, и Христос, и боги кельтов! Игрушки дипломата, хитросплетения слов.

Он не сумел обмануть Альфреда, пребывание на Британском острове ничего не сулило Оттару.

Он стряхнул с себя и верность королю саксов, и «святое крещение».

Он вновь исчез из хроник и летописей.

Где он опять скитался, какие города грабил и жег, кто проклинал Вестфольдинга? Так много было дыма, крови и стонов в Западной Европе, что следы Оттара потерялись.

В конце IX века Оттар вновь ворвался во Францию. На этот раз со стороны Ла-Манша. Он по-своему отозвался на призывы Ролло-Рольфа, который устраивался в Нормандии.

По счету людей, проводящих свои дни под крышей и на сухой земле, Оттар был уже стариком. Лишь одну Западную Европу он грабил больше сорока лет. Какой опыт, какое знание войны, какое постижение человеческих слабостей!

Уже давно, как истоптанные сапоги, сносились и «Орел», и «Змей», и «Волк», и все четыре «Акулы». И много раз на румах сменялись викинги. Оттар имел новые, лучшие драккары с бортами, снабженными длинными железными шипами для предохранения от абордажа.

Оттар поднялся по Сене, вошел в ее приток Анделль и захватил Пон-дель-Арш. К долине Анделли вскоре он присоединил и долину реки Эптэ.

Земля Брэй. Так назывались владения Оттара на суше, вдали от открытых морей. Он не побоялся осесть в глубине чужой земли.

Земля Брэй и сегодня значится на карте Франции. Ее рассекала древняя Римская дорога из Бовэ в Руан. Оттару достались леса, тучные зеленые пастбища, орошающие их реки и речки, много деревень и деревушек с несчастным запуганным населением, городки Гурнэ, на реке Эптэ, Лаферте, Гэлльфонтен и другие.

Бродячий пират и купец сделался сеньором, самостоятельным, самовластным, ни от кого не зависящим государем. Отныне на «собственной» земле, в своем домене, он должен был не поспешно потрошить жертву, а каждодневно давить сок из подданных. Он справился и с этим. Он имел опыт, накопленный в Гологаланде на лапонах-гвеннах, и много наблюдений в иных местах.

Сеньор де Брэй построил свою первую крепость – ворд. Ныне на месте этой крепости Оттара находится местечко Вард с остатками земляных укреплений.

Викинги-пираты превратились в оседлых вассалов сеньора де Брэй.

Кормчие драккаров и более значительные викинги, офицеры на современном языке, получили от сеньора наделы первого класса, горды, корты, или курты, из каких слов французский язык сделал «кур».

Второстепенные по своему значению дружинники получили меснили, или менили, превращенные в «вилль». И вассалы третьего класса, солдаты, были наделены «бо», или «бю».

Вестфольдинги дали полученным ленам свои имена. Так в карту Франции навеки врезалась печать норманнского завоевания: Лодинкур, Реникур, Галлькур, Безанкур, Фрикур, Брандианскур, Биервилль, Эстутвилль, Мезангвилль, Матонвилль, Пардувилль, Сонтвилль, Грумениль, Бю, Обю, Клерамбо, Элльбю (нынешний Элльбёф), Бюкайль и другие, названиями которых можно наполнить много страниц.

4

Род Оттара был устроен. Сын Вестфольдинга Рагнвальд, по-французски Рено, имел от жены, «благородной» Гальфрид, двух сыновей: Гаука и Гайтера – Гюга и Готье. Домен не останется без сеньора.

Накопив опыт, оценив себя и жизнь или просто устав, старики отказываются от мечтаний молодости. Отказался ли Оттар от своей мечты?

Ах, если бы биармы оказались не такими сильными!.. Какие земли, какие леса, какие богатства суши и моря лежат близ реки Вин-ö! Старому королю открытых морей домен Брэй казался жалким. И не так уж хорошо он устроился, самовластный государь-сеньор.

Оттар прозорливо наблюдал, как с одного края усиливался опасный друг – нормандский герцог Ролло, с другого – оскаливались железом короли французов.

А там, на берегах пустынного Гандвика, не было бы соседей. Быть может, со всей мудростью зрелого воина, попробовать еще раз? Нет, Оттар видел железное упорство защитников и слышал свист стрел в зеленой крепости Вин-ö.

Но покоя не было, не было, не приходило желание отдохнуть. Король саксов Альфред умер. Не испытать ли еще раз близкую и знакомую Англию? Однажды Оттар и Рагнвальд вышли из Сены и напали на Британский остров. Неудачно. Непобедимые вестфольдинги едва вырвались к морю.

Быть может, Оттар не был прав, всегда отказываясь от содружества с другими конунгами и полагаясь лишь на свои силы?.. Ролло-Рольф был удачлив в своих союзах.

Оттар собрал несколько королей открытых морей. Новый десант в Англии. Вблизи реки Сэверн, при Водансфиэльде, разыгралась битва.

Саксы многому научились: бóльшая часть норманнов пала, в числе убитых оказался и Оттар Вестфольдинг, сеньор де Брэй.

В этой смерти явственно чувствуется своеобразная ирония истории. Последний поход Оттара был крупной разведкой, авангардным боем. Старый Вестфольдинг, вопреки своему желанию, сложил голову за других. В 1066 году Вильгельм Завоеватель захватил Англию с помощью потомков норманнов, павших при Водансфиэльде.

А какое до этого дело Оттару, убитому в 911 году! В год смерти бывшему нидаросскому ярлу, сеньору де Брэй исполнилось не менее девяноста лет. Итак, в завершение карьеры воина судьба даровала Оттару славную, достойную сына Вотана смерть от меча, топора или стрелы. Его ждала Валгалла.

Вздор! Что были для Оттара и Вотан, и Тор, и Бальдур, и валькирии! Побрякушки скальдов, пригодные для толстых черепов викингов, подобные словесным вывертам новейших сочинителей теорий вождения одураченных народов.

Культ Вотана – это культ класса эксплуататоров, как правильно понимал его практичный Оттар. Этот культ дожил до нашего дня. Вотан сменился Силой. Вместо Рагнаради вестфольдингов – ныне людям навязывают «доказательства» перенаселения земного шара, вырождения человеческого рода и необходимости лекарства в виде научно-убийственных войн…

5

А в то время, на грани первого тысячелетия, для безродных насильников и грабителей вестфольдингов смрадный римский бог, которого им терпеливо и хитро навязывали папы, оказался еще более удобным, чем Вотан.

В результате упорного и успешного торга внук Оттара Гаук-Гюг Первый крестился на выгоднейших для него условиях. Внук Вестфольдинга вручил Римской церкви свою душу, а папа, в обмен на драгоценный дар, специальной буллой отказался от своего права быть хозяином всех прочих душ во владениях рода Оттара. Редкий случай удивительной щедрости и уступчивости пап. Несомненно, душа Гюга имела чрезвычайнейшую ценность.

Итак, папа согласился, чтобы всеми весьма доходными делами церкви в домене Брэй, а именно назначением капитулов, управлением церковными имуществами и прочим, самовластно распоряжались сами сеньоры. Сделавшись таким образом блюстителями религии, они, архидиаконы плахи, дыбы и виселицы, получили право отправлять своих верноподданных не только в могилу, но и в ад.

Разве это не прогресс? Оттар никогда не интересовался душами лапонов-гвеннов и своих разноплеменных траллсов.

Гюг Первый практично завел собственную святыню, «мощи св. Хильдеберта», с отлично-поучительной легендой и полезными «чудесами». А за неверие он вешал «высоко и коротко». До конца XVIII века, то есть до самой Французской буржуазной революции, в городе Гурнэ, бывшей резиденции сеньоров де Брэй, каждая суббота знаменовалась церковной процессией в честь св. Хильдеберта. Семьсот лет подряд. Тридцать восемь тысяч раз. Гюг Первый умел утвердить дело истинной веры!

Младшему брату Гюга Первого, Гайтеру-Готье, осевшему в Лаферте, понадобились свои святыни. Готье напал на город Ленс и захватил там подходящие «мощи св. Вульгена».

Сеньоры де Брэй не довольствовались полученным от отцов наследством. К концу XII столетия Гюг Третий владел несравненно большими территориями, чем захваченные Оттаром.

Оттаром? Кто же помнил об Оттаре! Архивы с преданной молчаливостью хранили историю рода, но поэты не любят рыться в старых пергаментах. Для труверов, творцов рыцарского эпоса, Гюг Третий, сеньор де Гурнэ, владетель земли Брэй, родственник могущественных фамилий де Куси, де Вермандуа и других, был крови не безродного ярла из забытого норвежского фиорда, но бесспорным потомком легендарного Фармонда-Фромона и Гардрэ, был плоть от плоти и кровь от крови продолжателем родов меровингских правителей и паладинов Шарлеманя, Карла Великого.

Это называется пустить корни. Удачная сделка с историей.

6

Взгляните на жизнь Западной Европы в X, XI, XII, XIII, XIV, XV веках, но не глазами наемных хроникеров, описателей действий королей и герцогов. Посмотрите вместе с теми, кто возделывал землю, кормил, обувал и одевал сеньоров, а сам удовлетворял потребности своего духа и тела вопреки господину.

Вот Британия, Франция, Испания, Германия, Италия – запутаннейший клубок династически-родовых междоусобиц, переделов, разделов, больших и малых захватнических войн, чумы и проказы, грабежа, интриг, роскоши и нищеты, гордости владетелей и безысходного бесправия, в сущности, всех.

Порой из вонючих, как прежние драккары, замков высовывалась железная змея воинов. Города Леванта сокрушались и грабились до дна; мужчины, женщины и дети, виновные в том, что они жили в опасной близости к Иерусалиму, обращались в рабство.

На обратном пути после одного из крестовых походов Гюг Четвертый навестил в Риме папу. Сеньор де Гурнэ так понравился наместнику св. Петра, что получил в подарок кусочек святого креста. В Гурнэ повалили паломники.

Но нельзя же беспрерывно молиться, и в Гурнэ расцвели ярмарки, кабаки, веселые дома и все прочие доходные для сеньора места и профессии. Времена менялись, и потомки Вотана, владыки Асгарда, бойко торговали Христом.

Да, времена менялись.

Усиливаясь, короли охотно ломали мечи опасных феодалов. В начале XIII века король французов Филипп-Август напал на землю Брэй, захватил Тиллье, Лонгшан, Мортимер, Лаферте, Шато-де-Лион (Замок Львов) и осадил Гурнэ.

Нелегко было сломить доблестную защиту потомков викингов. Построенная по приказу изобретательного Филиппа-Августа плотина перехватила течение рек Эптэ и Моретти. Наводнение размыло крепостные стены.

Падением Гурнэ закончился период так называемого величия рода Оттара Вестфольдинга (он же Эуд, Ёд и Одд) – сына Вотана из дома Юнглингов, который насилием, огнем и железом замыслил сделаться сначала королем викингов, потом повелителем мира. Отныне потомки бывшего нидаросского свободного ярла плодились с меньшей степенью величия.

Повествование об их действиях как будто бы интересно: сражения, стычки, похищения, зубчатые стены, высокие башни и тайные подземелья, поединки, турниры, богатые невесты, верность и неверность королям, богу и женам, цепкое мужество при защите своего имущества, злобно-веселый героизм при грабеже чужого…

И вместе с тем такое повествование скучно. Из поколения в поколение, от имени к имени, на фоне внешне меняющихся декораций, повторялось одно и то же. Недаром в рыцарских романах, наложивших свою печать на труды очень многих историков, и в первозданных хрониках о короле Артуре и рыцарях Круглого стола, послуживших истоком для рыцарских романов, на протяжении многих страниц, глав и биографий однообразно рассказывается, как один рыцарь сел на коня, поскакал на другого и они сломали копья и упали или не упали с коней, и сели на коней, и взяли копья, и поскакали, и сломали копья и упали или не упали с коней…

А потом многие рыцари поскакали на многих рыцарей и сломали копья, и одни упали, а другие не упали с коней и потом взяли новые копья…

Это отнюдь не сказка про белого бычка, про попову собаку или про мочало на столбе. И отнюдь не покушение автора на злую иронию. Это история потомков Оттара Вестфольдинга и других «потомков». Может ли она быть другой, когда все ее герои имели только одну ограниченную и пошлую цель – возвеличение и благо своей личности!

Мутные сновидения хищной рыбы, застывшей в мертвенной воде зимовальной ямы…

И к тому же, если не считать снабженных внешней экзотикой Леванта (а герои – всё те же) вылазок в Палестину за добычей, вся однообразная деятельность потомков Оттара столетиями осуществлялась на одной и той же затоптанной копытами рыцарских коней и сапогами наемников территории размером шестьсот на восемьсот километров, в северо-западном углу бывшей империи Древнего Рима…

Тем временем потомки Одинца, Тсарга, Изяслава, Доброги, Гюряты, Карислава, Отени, Расту, Тшудда и других их братьев из киевских, северских и прочих южных, западных и восточных славянских земель, таких же, как они, по духу, чести и совести, без титулов и гербов, без турниров, без замков и богатых невест, беззвучно гнули спины в работе, страдали, терпели все муки, но с неотвратимой силой стихии осваивали непроходимые и почти безлюдные территории северо-востока и востока, шли в южные степи и выплавляли не порабощением, а трудом и дружбой людей всех племен государство-монолит на одной шестой части всего земного шара. Но это – в скобках, как общеизвестное…

Мне воздаяние…

Владимир, сын князя Ярослава, скончался при жизни отца, и сын его Ростислав выпадал из очереди наследников Киевского стола, ибо отец его не успел коснуться великого княжения. Однако же князья – дядья Ростиславовы – посадили племянника на княжение во Владимир-Волынский как равного себе. Такое совершилось не случайно. Ростислав был хоть и молод, да удал, успел показать себя умным и храбрым воином. К нему во Владимир потянулись известные бояре-дружинники, и стал Ростислав поглядывать на ляхов, ожидая часа, когда доведется людей посмотреть и себя показать. Но вскоре умер княживший в Смоленской земле Игорь Ярославич. Коль дядья действительно поставили Ростислава в свой ряд, то должны были б дать ему Смоленск. Но Ростислав был оставлен во Владимире. Тут он понял, что положение его не имеет прочного будущего. Придет день, и выведут его из Владимира, ибо он князь-подручник, не более. И Ростислав вместе со своею дружиной глянул на юг, на Тмуторокань.

Тмуторокань – малый кусок земли, островок за Диким полем, который князь Святослав приторочил к Руси, как всадник торочит переметную суму к передней луке седла. После кончины Ярославова брата Мстислава Тмуторокань вошла в Черниговское княжение, и в дни Ростиславовых разочарований князь Святослав Ярославич Черниговский держал в Тмуторокани своего сына Глеба.

Ростислав появился в Тмуторокани будто бы неожиданно. Благоразумный Глеб Святославич, до которого доходили слухи о пересылке послами между Ростиславом и коренными тмутороканцами, уступил без драки место своему двоюродному брату – у Глеба не было в Тмуторокани ни друзей, ни врагов, а у Ростислава нашлись благоприятели.

Глеб вернулся к отцу в Чернигов, и Святослав пустился сам выгонять племянника-самовольца. Дойди дело до боя – еще неизвестно, за кем осталось бы поле. Но князь Ростислав ушел с дружиной за кубанские камышовые заросли-плавни. Святослав застал в Тмуторокани тишь и мир. Чудно! Размахнулся, а бить некого. Говорил Святослав с тмутороканскими боярами. Те свое: мы в княжеские дела не входим, если нас князь не обижает, так мы по старине привыкли, а князь нам нужен для защиты, ибо мы богаты, на жирный кусок всяк рот разевает. С тем Святослав и ушел, оставив Глеба на княжом дворе, будто бы ничего не случалось.

Ничего и дальше не случилось. Едва неделя минула, опять Ростислав в Тмуторокани. Говорили они с Глебом дружески, ели-пили вместе несколько дней, судили о княжеской жизни. Ростислав, будучи старше Глеба, побеждал младшего в спорах и проводил его с честью в Чернигов. Глеб ушел без злобы, тмутороканцы погордились сноровкой испечь пирог по своей воле, не ломая печь, а Ростислав – уменьем добраться до меду, не давя пчел по-медвежьи.

Говорят же: дважды одного не бывает. И Святослав Черниговский, которого тмутороканское дело прямо касалось, и старшие князья молчаливо признали за Ростиславом Тмутороканское княженье. Выждать нужно, предоставив решение времени. Излишней поспешностью дело испортишь, пусть же оно само себя разрешит. Для Руси была нужна Тмуторокань сильная и спокойная, и с Тмутороканью и через Тмуторокань шел сильный торг, на Руси много народа кормилось Тмутороканью. Свою семью Ростислав оставил во Владимире на Волыни. Обижать ее было не за что. Да и не следовало. Княженье осталось за Ростиславом.

Ростислав ходил по Кубани, по Тереку, до Каспийского моря. С малой кровью князь наложил старую дань на касогов. Ростислав ходил повсюду, знакомясь с землей. В горных долинах он останавливался не перед людьми, а перед кручами, недоступными для коня.

К Ростиславу потянулись витязи разных племен. В Тмуторокани что-то готовилось, бродили новые силы, открывался простор для широких замыслов.

Воинственный будто бы князь был начитан и в книгах, и в жизни, ласкался к людям, которых Восточная империя называла пребывающими у бога: к земледельцам, ремесленникам, рыбакам. Тмуторокань была еще островом, но у нее было все свое: хлеб, скотина, соль, рыба, железная руда. Не было меди, золота, серебра, но достояния Тмуторокани хватало, чтобы добыть их столько, сколько захочет. Князь Ростислав и дружина глядели на восток и на свой, близкий север, в Дикое поле. А греки глядели на Ростислава с запада.

В сотне верст на запад от Корчева, в узком месте Таврии, лежал невидимый пояс тмутороканской границы. Дальше – греческая Таврия. В ней, как в столице Восточной империи, население разноязычно, многокровно. Действует старая, греко-римско-византийская ухватка. Нет былой силы, осталось искусство. Старый певец и без голоса чарует умением передать смысл песни, престарелый борец валит соперника ловким приемом, обращая против него его же силу. Так имперские служащие не выпускали Таврию из своих хилых рук. Здесь империя обвивала подданных не беспощадным удавом, а лукавым плющом, который издали кажется милым и юным поэтам является образом верности. Власть бывает обязана уметь допускать, соблюдая приличия. Так старый муж закрывает глаза на шашни молодки-жены.

Говорят, будто Власть имеет высокие задачи: правосудие, благосостояние подданных, сношения с другими государствами, оборона и прочее. Главнее главного – собрать деньги подданных, истинный герой тот, кто выдумает новый доход в дополнение к прежним.

В городах греческой Таврии стояли гарнизоны из наемных солдат и жителям не возбранялось иметь оружие. Войска было недостаточно для наступательных войн, но должно было хватить для обороны с помощью жителей. Несчастье сплачивает, и вопреки мнениям толпы в годы войн Власти легче держаться. В мирные годы власти империи в Таврии население помогало иным способом – своей разобщенностью. Иудеи не ладили с хозарами, считая, что хозары искажают закон Моисея: еретик хуже язычника. Потомки готов свысока глядели на всех, кто не гот. Роды угров, торков, печенегов в степной части Таврии владели обособленными летними кочевьями и зимовьями на холодное время года.

По южным склонам гор, в горных долинах и в защищенном стенами юго-западном углу властвовал греческий язык, здесь прочно сидели греки и огреченные земледельцы, садоводы, виноградари, ремесленники. Производимое ими, а не имперские солдаты держало за империей степную Таврию. В портах Бухты Символов и в глубоких бухтах севернее ее находились обширнейшие склады, пристани – собственность составлявших сообщества сотен купцов. Отсюда производилась торговля с Русью и со всем побережьем Русского моря.

Греческая Таврия походила на человека, стоящего на берегу моря. Толкните – и он сделает два-три шага, чтоб удержаться на ногах. Лишний шаг – и он упадет в воду. Он здоров, полон сил, но жизнь его зависит от силы толчка.

Узкая, засушливая степь Таврии не привлекла к себе главные силы гуннских, угрских, печенежских, болгарских конных толп. Поэтому с ними даже дружили дружбой, основанной на подарках, на неразорительной дани; главное – торговлей, обменом обычного для кочевников на невиданное ими. Таврии был бы опасен оседлый сосед, не завоеватель, а присоединитель.

Мстислава Красивого греки любили, холили. Восхищались удалью, умом, дальновидностью. Дарили князю оружие, княгине – красивые вещи, ароматы, притирания. На руках висли с поцелуями, к губам его льнули чуткими ушами. Вдруг охладели, а Мстислав и не заметил. Он в Тмуторокани растил свою славу, думая не о Таврии, а о Руси. Проверив, перепроверив, греки убедились: этот для Таврии не страшен, нечего на него тратиться.

Мстиславовы посадники и посадники князя Ярослава не тревожили трепещущие души таврийских правителей. Побаиваясь самих тмутороканцев, греки наблюдали, чтобы в постоянных торговых приездах никого из соседей не обидели. Стало страшно, когда империя задела князя Ярослава. Обошлось.

После смерти Ярослава вместо служилого посадника в Тмуторокань приехал князь Глеб Святославич. Пощупав, что за человек, греки решили, что молодой князь для них безопасен. Этот – как все. Любит посмотреть на морскую пену да послушать волну, – тоже диво нашел! – тешит на море свою душу острогой, на сухом пути охотится с коня. Глебу по русскому обычаю уготован прямой путь: по отцу. С Глебом были любезны: слова любви и подарки как небогатому родственнику.

Очевидное не стареет и не надоедает: надоедают докучливые напоминатели, в чем сказывается греховность рода людского.

Правитель обязан предвидеть. Разве такое не очевидно! Тысячу лет в тысяче разных мест, не только в Таврии, изобретали способы предвидения. К размышлениям о том, что может сделать такой-то мой сосед, если я не сделаю то-то или сделаю то-то, добавляли лазутчиков, ибо вызнать – тоже значит предвидеть. Древнейшая специальность – лазутчик.

Будущее старались вызнать наукой. Лучшие ученые занимались предсказаниями. Если следующим поколениям и казались смешными способы, применявшиеся предшествующими, то ни одно поколение не избежало пренебрежительной иронии последующего. Нельзя обойти вниманием ни соседей, ни подданных. Если войны не всегда были результатом ответа, который давало испытуемое будущее, то очень много тайных расправ и все казни за выдуманные вины были следствием предвидения, осуществленного Властью.

Первое появление князя Ростислава в Тмуторокани было для таврийских греков интересным происшествием. Есть о чем поговорить дома, на торгу, со знакомыми. Есть случай показать знание Руси и русских. Насильственное, но бескровное удаление князя Глеба увеличивало интерес к событию. Смена правителей – игра. Один так поставил войско, другой – так, первый пошел туда, второй – сюда. Переговоры. Подкупы.

За успехом князя Ростислава последовали неудача его и опять успех. Все время без крови. Такое придавало блюду вкус, тревожный своей странностью. Присутствуешь при споре на непонятном языке с непонятными жестами. Скифы… Скифами называли русских не только многие обыватели Восточной империи, но также историки и писатели.

Со времени ухода из Тмуторокани князя Мстислава Красивого прошло сорок лет[2]2
  1024–1064 гг.


[Закрыть]. Юноши, став стариками, нашли Ростислава похожим на Мстислава внешностью, воинской доблестью и доброй щедростью: щедрость правителя есть признак государственного ума или расчета.

За сорок лет сменилось несколько правителей Таврии. Каждый был обязан предвидеть по должности и в соответствии с правилами для правителей, созданными в канцелярии Палатия.

Восточный ветер без устали тащил тучи во много слоев. Верхние устало тянулись, как караваны, выбившиеся из сил на многодневном пути. Нижние, грязно-седые, лохматые, спешили изо всей мочи, комкаясь, меняя очертания каждый миг. Они сливались, разрывались, падали ниже и ниже, не сокращая буйного бега.

Буря. В море есть нечто вещее: оно обладает даром предчувствовать бури. Море начало волноваться с вечера, узнав о замыслах черной гостьи за половину суток до ее появления. Задолго до первых порывов ветра море стукнуло в берег, предупреждая: берегись! Бесспорно, ветер поднимает волны. Но что поднимает волны, когда ветер еще так далек? Предчувствие моря. Оно знает и само производит волны, тем самым вызывая ветер.

Подобными рассуждениями наместник Таврии Поликарпос встретил гостя, явившегося к нему по долгу службы, и закончил так:

– Кажется, я невольно вернулся к известному софизму: что было раньше, яйцо или курица? Что скажет мне об этом уважаемый стратегос?

Собеседник наместника Констант Склир не был облачен званием стратегоса. Таврия была слишком мала, все ее гарнизоны составляли немногим более полутора тысяч солдат. Склир носил звание комеса, или катепана, лишь потому, что таврийский отряд составлял отдельную армию. Поликарпос величал Склира стратегосом из вежливости. По тонкости столичного обхождения было принято повышать звание собеседника даже на несколько ступеней. Провинция не хочет отставать от столицы.

Склир усмехнулся:

– Мне угодно полагать, превосходительнейший, что они существовали одновременно – и курица и яйцо. Курица не могла появиться без яйца, яйцо не могло появиться без курицы, не так ли? Мы не соревнуемся в богословии, превосходительнейший, поэтому замкнем круг.