Текст книги "Операции вторжения: 1920-2008. Выводы и уроки"

В своих мемуарах Маннергейм утверждал, что в декабре 1939 года погибли более 5 тысяч человек из состава 139‐й и 75‐й дивизий и что финнам достались 69 танков, 40 орудий и 220 пулеметов. Данные эти, явно завышенные, были предназначены для финского и западного читателя.

56‐я дивизия 56‐го корпуса, наступая на Лоймола, преодолела сопротивление отрядов прикрытия и вышла к озеру Колланярви, где перешла к обороне. В период продвижения вперед стрелковые части несли значительные потери от флангового и отсечного огня противника в заранее пристрелянных секторах. Артиллерия недостаточно эффективно воздействовала на противника, отчасти из-за неудовлетворительной постановки задач войсковыми командирами, отчасти из-за недостатка боеприпасов (вследствие чего на выполнение огневой задачи отпускалось намного меньше снарядов, чем полагалось по норме).

На левом фланге 8‐й армии наступали 18‐я и 168‐я стрелковые дивизии 56‐го корпуса и приданная им 34‐я легко-танковая бригада (большинство ее составляли танки БТ‐7). Они успешно преодолевали в условиях бездорожья пограничную полосу заграждений. 18‐я дивизия 8 декабря успешно форсировала реку Уксунйоки, 9 декабря овладела укрепленным узлом Уома и после ряда боев достигла района Рухтипанмяки – Каринен – озеро Туокаярви. 168‐я дивизия форсировала реку Уксунйоки, 10 декабря заняла город Питкяранта, а к 14 декабря вышла в район Кителя.

Первоначально советским частям противостояли лишь два финских батальона. Но финны быстро оценили ситуацию: советские войска могли обойти с севера Ладожское озеро и оказаться в тылу линии Маннергейма. Поэтому к 5 декабря финны сосредоточили там 2‐й батальон 37‐го пехотного полка, 8‐й егерский батальон, 38‐й пехотный полк, батальон 36‐го пехотного полка и батальон 39‐го пехотного полка. Кроме того, в их ближнем тылу находилось по два батальона 37‐го и 39‐го полков и батальон 36‐го полка. Командовал Финской группировкой генерал-майор Ю.В. Хеглунд.

По мере накопления сил финны, пользуясь своим превосходством в лыжной подготовке, стали проникать мелкими группами в тыл советских дивизий, прерывая из коммуникации и минируя дороги. К 22 декабря части 56‐го стрелкового корпуса окончательно перешли к обороне. Уже первые нападения финнов на немногочисленные дороги заставили командование корпуса вывести с фронта для их охраны 83‐й танковый батальон 34‐й танковой бригады и роту 82‐го танкового батальона.

К 26 декабря 1939 года финны создали два минированных завала на дороге Лаваярви – Леметти в районе Уома, и 28 декабря движение там прекратилось. Теперь на фронте против левофланговых соединений 56‐го корпуса находились следующие финские части: 2‐й батальон 35‐го пехотного полка, 8‐й специальный батальон, по два батальона 37‐го и 38‐го пехотных полков и батальон 36‐го пехотного полка. В резерве в ближайшем тылу были по третьему батальону 37‐го и 38‐го пехотных полков, батальон 36‐го полка и 39‐й полк (Тайны и уроки зимней войны. 1939–1940. С. 68).

7‐я армия. Наступление войск 7‐й армии на Карельском перешейке началось 30 ноября 1939 года и состояло из нескольких последовательных этапов. На первом этапе за 12 суток (30 ноября – 12 декабря 1939 года) части 7‐й армии при поддержке авиации и флота смогли только преодолеть полосу обеспечения финнов и выйти к переднему краю главной полосы обороны на фронте 110 километров. При этом средние темпы их наступления составили менее 4 километров в сутки, а потери войск 7‐й армии были настолько значительные, что советское командование приняло решение сделать оперативную паузу.

Оперативная пауза продолжалась почти два месяца (13 декабря 1939 – 10 февраля 1940 года). За это время на Карельском перешейке советским командованием была развернута дополнительно еще одна 13‐я армия (комкор В.Д. Грендаль). Эта армия состояла из четырех (49, 150, 142 и 4‐я) стрелковых дивизий, одной танковой бригады, двух артиллерийских полков РГК и двух авиационных полков (РГВА. Ф. 34980. Оп. 1. Д. 46. Л. 47). В результате численное превосходство советских войск над противником по всем показателям стало еще более значительным.

Была произведена смена командующего 7‐й армией. Генерал Н.Д. Яковлев был снят с занимаемой должности, и командующим 7‐й армии был назначен командующий войсками Ленинградского военного округа командарм 2‐го ранга К.А. Мерецков. На доукомплектование и материальное обеспечение войск 7‐й и 13‐й армий из глубины страны были направлены личный состав, вооружение, боевая техника, горючее, продовольствие, теплая одежда и др.

К тому времени стала совершено очевидной неспособность штаба Ленинградского военного округа управлять всей стратегической операцией, проводившейся против Финляндии. В работу активно включился Генеральный штаб РККА. Для выяснения обстановки на месте в Карелию был направлен офицер Оперативного управления М.В. Захаров. Вернувшись в Москву 16 декабря, он предложил:

– направление главного удара перенести с Кивиниеминского направления на Выборгское;

– прорыв укрепленного района осуществить на основе продуманного плана разрушения системы укреплений.

Для лучшего управления войсками создать два фронта: Карельский (от Мурманска до Ладожского озера) и Северо-Западный (на Карельском перешейке)

20 декабря из Москвы на фронт для изучения обстановки были направлены два военачальника. На Карельский перешеек – командующий Киевским военным округом командарм 1‐го ранга С.К. Тимошенко, в район северо-восточнее Ладожского озера – командующий войсками Белорусского военного округа командарм 2‐го ранга М.П. Ковалев. Вскоре они были назначены командующими фронтами.

В конце декабря 1939 года Главный военный совет разработать новый оперативный план действий, и прежде всего прорыва линии Маннергейма. Войска получили значительное усиление. В частности, Северо-Западный фронт был усилен 12 дивизиями. И только затем последовало последнее семидневное (28 февраля – 7 марта 1940 года) наступление войск 7‐й и 13‐й армий на 60‐километровом фронте от озера Вуокса до Выборгского залива, которое завершило прорыв второй полосы обороны финнов.

Таким образом, для преодоления обороны Карельской армии общей глубиной до 90 километров советским войскам понадобилось 96 дней. При этом средний темп наступления был крайне низким и в среднем составлял менее 1 километра в сутки. А результате теория глубокой наступательной операции, разработанная и принятая в Красной армии в 30‐х годах, на практике советско-финляндской войны реализована не была, что свидетельствует о существовавшем разрыве между теорией и практикой, а Красная армия поставленную перед ней задачу по разгрому финской армии и овладению значительной частью территории противника не выполнила.

При этом потери советских войск были значительные. К сожалению, точных данных по потерям за первые 10–12 суток боев на всем советско-финляндском фронте пока обнаружить не удалось.

Правда, известно, что за период с 30 ноября 1939 по 13 марта 1940 года, согласно данным по Красной Армии, уточненным к началу 1992 года, убитых было 71,2 тысячи человек, пропавших без вести – 39,4 тысячи человек. Всего же безвозвратные потери (включая умерших от ран и болезней) составили почти 126,9 тысячи человек. Кроме того, имеются данные об 188,7 тысячи раненых, контуженых и обожженных, 17,8 тысячи обмороженных.

Безусловно, самые большие потери были у войск 7‐й и 13‐й армий, наступавших на Карельском перешейке. Она потеряли убитыми, ранеными и пропавшими без вести, соответственно, почти 18,5 тысячи и 20,7 тысячи человек. Потери этих объединений ранеными, обмороженными и больными составили, соответственно, 81,4 тысячи и 68,5 тысячи человек (Гриф секретности снят. М.: Воениздат, 1993. С. 108–111).

Общие потери оборонявшихся финских войск, по официальным данным, составили 66,3 тысячи человек, из них 21,4 тысячи убитыми, 1,4 тысячи пропавшими без вести, 44,6 тысячи ранеными. Также имеются данные, что в декабре 1939 года финны потеряли 13,2 тысячи человек, в январе 1940 года – 7,7 тысячи человек, в феврале – 17,2 тысячи человек, в марте – 28,9 тысячи человек (Зимняя война 1939–1940. Политическая история. С. 324–325).

Подводя итог первого этапа стратегической наступательной операции Красной армии (вторжения) против Финляндии, нужно признать, что он завершился неудачей, наступавшие армии не смогли выполнить поставленные перед ними задачи. В результате этого был подорван боевой дух у многих советских бойцов и командиров. Так, 21 ноября один из командиров рот в своем дневнике записал: «Политико-моральное состояние падает. Слышу такие разговоры, что якобы советская держава всегда говорила, что мы своей земли не отдадим никому, но и чужой не хотим, а теперь начали войну с Финляндией, как же это понимать? Если разъяснить, что необходимо укреплять границы, возразят, что никто на нас не нападал… Я и сам считаю, что противоречий с Финляндией можно было избежать» (Зимняя война 1939–1940. Политическая история. С. 172).

Были и негативные для СССР политические последствия. Начало военных действий привело к тому, что 14 декабря 1939 года Советский Союз, как агрессор, был исключён из Лиги Наций.

На северном участке советско-финляндского фронта неудачи советских войск объяснялись прежде всего их неготовностью вести наступление в лесисто-болотистой местности в зимнее время. Расчет на выносливость советского бойца в оперативном масштабе себя не оправдал. Боец замерзал без теплой одежды, вяз в глубоком снегу, проваливался в незамерзающие болота. Уже даже станковый пулемет зимой по лесу перемещать было трудно, не говоря уже об орудиях. Не хватало дорог и транспорта для подвоза боеприпасов, продовольствия, другого имущества. Маневренные небольшие отряды финнов наносили поражение на каждом удобном рубеже, постоянно создавая пробки на дорогах.

Примерно такое же положение было и на Карельском перешейке. Частично причины успеха там финской обороны были указаны командующим 7‐й армией К.А. Мерецковым в его докладе на совещании при ЦК ВКП(б) начальствующего состава по сбору опыта боевых действий против Финляндии, которое проходило с 14 по 17 апреля 1940 года в Москве. К ним он отнес:

– наличие хорошо развитой в инженерном отношении полосы обеспечения (предполья), которое «по своей глубине, фортификационной развитости и силе автоматического огня являлось как бы самостоятельной полосой обороны»;

– хорошую маскировку и высокую устойчивость каменно-земляных оборонительных сооружений главной полосы обороны, «повышенная сопротивляемость которых против 152 и даже 203‐мм снарядов не давала сразу отличить их от бетонных».

– недостаточную разведку обороны противника;

– неготовность советских войск к борьбе с минными полями противника;

– неготовность саперных частей к быстрому восстановлению мостов, разрушаемых противником.

– преждевременный ввод в бой главных сил, связанный не со слабостью, а с задержкой авангарда;

– шаблонный, механический ввод командирами в бой вторых эшелонов при снижении темпов наступления без учета обстановки, возможности маневра (обхода, охвата);

– недостаточная артиллерийская подготовка атаки. Наступление велось в условиях продолжающейся живучести долговременных огневых сооружений. Не удавалось разрушить бетон дотов, в результате чего пехота отсекалась от танков;

– отсутствие опыта прорыва обороны, насыщенной долговременными оборонительными сооружениями. Причем в последнем случае он, обращаясь непосредственно к И.В. Сталину, сказал:

«Наши уставы основаны на опыте маневренного периода (Первой) мировой войны и совершенно не давали представления о войне в позиционных условиях при наличии долговременных сооружений. Мировая война на Западе развивалась в позиционных условиях и там в этом направлении имеется богатый опыт, который получил большое развитие после мировой войны, но этот опыт до нас полностью не дошел.

Немцы и французы давно издали свои архивы мировой войны, но когда они будут изданы у нас – совершенно неизвестно, а это привело к опаздыванию изучения богатого опыта, особенно в позиционной войне. Нет систематизированной литературы по опыту войны в Испании и Китае. Если мы находились в таком положении, что не могли изучать иностранную литературу и знать, как развивается за границей военное дело, то нам должны были помочь в этом отношении разведчики, чего они не сделали. И только когда началась вторая империалистическая война, нами было установлено, что не только финны, но и западные государства имеют глубокие полосы обороны.

Несмотря на то что мы запоздали с изучением опыта Запада, нам нужно все же скорее иметь документы и материалы, которые дают опыт современной войны. Сейчас идет война в Европе, мы не получаем зарубежных газет и журналов и не знаем, что там пишут. Только из наших газет получаем краткие сводки. Вот это, тов. Сталин, и мешает нам следить за развитием военного дела» (Тайны и уроки зимней войны. 1939–1940. С. 451–453).

В то же время ни К.А. Мерецков, ни кто-либо другой из присутствовавших на этом совещании военачальников не обратили внимания на то, что финны, несмотря на ограниченность по территории и времени:

1. Нашли возможным создать глубокую полосу обеспечения (предполье) перед своей главной полосой обороны, в пределах которого предусматривали ведение маневренных действий ограниченными силами различными тактическими приемами.

2. Уже при первых признаках угрозы войны развернули вблизи государственной границы группировку войск прикрытия.

3. Приняли решение на предстоящую оборонительную операцию.

4. Провели учения в соответствии с принятым решением.

Именно это, в сочетании с факторами, указанными К.А. Мерецковым, и стало причиной успешного ведения финнами первой оборонительной операции с началом советско-финляндской войны.

К. Маннергейм позже писал: «Как войска прикрытия, так и полевую армию мы смогли вовремя и в прекрасном состоянии перебросить к фронту. Мы получили достаточно времени – 4–6 недель – для боевой подготовки войск, знакомства их с местностью, для продолжения строительства полевых укреплений, подготовки разрушительных работ, а также для установки мин и организации минных полей».

В то же время он считал, что командующий армией выделил в полосу обеспечения недостаточно сил для решения задачи в сложившейся обстановке. Он пишет: «Вопреки моим указаниям бои начали вести слишком слабыми силами, что сделало невозможной долговременную задержку противника. Так мы потеряли блестящую возможность наносить еще более чувствительные удары по наступающим войскам. Это тем более досадно, поскольку противник, как мы и ожидали, двигался плотными массами, обходя леса, которые во многих местах были заминированы. Ряды русских солдат продвигались под прикрытием танков по разрушенным нами дорогам и часто застревали в пробках. И тогда они становились удобными целями как для огня пехоты, так и для обстрела артиллерией, но наши не располагали достаточными силами, чтобы эффективно использовать эти возможности… Пассивность руководства начальными боями вынудила меня вмешаться в дело приказом, в соответствии с которым войскам прикрытия, действовавшим на направлениях Ууденкиркко и Кивеннапа, были приданы два полка, по одному на каждое направление» (Маннергейм К. Мемуары. С. 264–265).

Низкие темпы наступления советских войск на Карельском перешейке позволили финскому командованию в ходе ведения маневренной обороны совершенствовать ее приемы. Маннергейм пишет: «В беседах о том, как облегчить положение, родилась идея сформировать специальные противотанковые подразделения, вооруженные связками гранат и минами. Я отдал приказ о создании таких подразделений в каждой роте, батальоне, полку и дивизии. И вскоре они получили еще одно простое, но эффективное оружие – зажигательную бутылку. Ближние бои против танков в Зимней войне явились крупнейшими проявлениями героизма, ибо для того, чтобы идти на танк, имея в руках только связку гранат и бутылку с зажигательной смесью, требуется и искусство и храбрость» (Маннергейм К. Мемуары. С. 266).

Из доклада начальника Генерального штаба РККА Б.М. Шапошникова на совещании членов Политбюро и высшего командного состава РККА по итогам советско-финляндской войны 16 апреля 1940 года

«Первый урок, который нам дала прошедшая война, говорит о том, что всякий оперативный план, который составлен в определенной политической обстановке, при изменившейся политической ситуации всегда может и должен подвергаться быстрой корректировке. Поэтому строя свой оперативный план, мы не должны ставить твердые знаки на этом плане, а необходимо вперед сказать, что сложившаяся к началу войны политическая обстановка внесет в оперативный план изменения… Поэтому и на финляндском театре военных действий были развернуты не те силы, которые намечены были по плану.

Нужно сказать, что оперативный план противника был мало известен нам по агентурной разведке. Имелись, как говорил командующий Ленинградским военным округом, отрывочные агентурные данные о бетонных полосах укреплений на Карельском перешейке, это были лишь общие данные, но той глубины обороны, которая здесь была обрисована командующим Ленинградским военным округом, мы не знали. Для нас такая глубина обороны явилась известной неожиданностью.

То же самое произошло и с развертыванием тех вооруженных сил, которые белофинны сосредоточили в Финляндии… Таким образом, решительного превосходства – превосходства в силе – у нас не было…

Следующее, в чем мы очень повинны, – это то, что мы недооценили значение автоматического оружия, не ввели его до войны, а также запоздали с введением минометов. Одной из причин отказа от автоматики была боязнь большого расхода винтовочных патрон… В этом отношении введение пистолета-пулемета Дегтярева необходимо. И затем необходим миномет. Миномет мы не освоили не только 50‐мм, но даже 80‐мм, который был по штату. Они были, и войска оказались с ними не ознакомлены.

Я должен остановиться на работе наших штабов. Я должен прямо с откровенностью признать, что работа штабов стояла на низком уровне, начиная с Генерального штаба…

Слаба дисциплина в штабах. Недисциплинированность, например, штаба 8‐й армии. Ставка приказывает, чтобы авиационную сводку включали в оперативную сводку, но штаб 8‐й армии упорно не хочет этого и пишет о действиях авиации в особой сводке. Вызывается штаб 8‐й армии и спрашивается: в чем дело? Штаб отвечает, что это удлиняет оперативную сводку. Им говорят, это не ваше дело, исполняйте. Нет, не исполняют. Пришлось мне самому пойти на провод и сказать командующему армией, что начальник штаба армии недисциплинированный человек. Передатчиком разговора был сам начальник штаба. Я говорю, что у вас плохой начальник штаба, а он сам у провода. Потом со мной начал разговаривать сам начальник штаба, почему он недисциплинированный. Спуститесь в корпус – там то же самое, в полк – то же самое. И действительно, хорошего учета не имелось, поступали отрывочные сведения о потерях в роте. Осталось 15 человек, а было 20 человек, неужели нельзя вести учет и выяснить, куда девались люди? Неужели начальник штаба полка со всех рот записывал.

Я был во время империалистической войны командиром полка на фронте. Бывало, в окопах сидишь и сам считаешь: в роте 80–90 человек. Вчера было 90, сегодня 89. Куда ушел? Или убили, или ранили. Командира роты тянешь к ответу. А у нас считают: пришлют пополнение и все будет в порядке.

Я не буду повторять об учете то, что говорил т. Хрулев. То же самое нельзя было добиться сводки, какой расход снарядов…

Надо сказать, что с горючим были перебои, потому что по одной Кировской дороге надо было снабжать армию и тем, и другим, и третьим…

В отношении пополнения. Ввиду того что у нас осталось больше миллиона, призванных после похода на Польшу, было решено сначала не призывать, а пополнение брать с приписных…

В отношении боевой подготовки. Тактика идет в тесной связи со стратегией. Без хорошей тактики, никакой хорошей стратегии быть не может. Поэтому нам на обучение, сколачивание войск нужно обратить большое внимание. В оперативном искусстве можно наделать ошибок, но все же с хорошо обученными войсками можно достигнуть победы. Вот немцы наделали ошибок, когда шли на Париж. К Парижу они дошли только благодаря тому, что их выручили командиры корпусов и дивизий, которые хорошо руководили войсками. Само главное – командование расползалось по швам. Но войска были хорошие.

Я считаю, что нам нужно… сосредоточить внимание на тактической подготовке войск. Если взять полк, то он должен быть так подготовлен, чтобы это был полк, чтобы он охранял свои фланги и не давал себя заваливать. Дивизия должна быть дивизией, но это должен быть хорошо подготовленный организм. Я не говорю сейчас относительно оперативного искусства, это искусство придет само собой, прежде всего нужно учить войска. Поэтому нужно наши уставы, программы, саму методику занятий по подготовке пересмотреть…

Затем еще одна струя. Наши военные писатели считают, что все, что было, имелось в смысле передвижки в старой царской армии, – нуль. Это неверно. Вы же знаете, что в старой царской армии были хорошие традиции, были первоклассные, хотя и колотили их, солдаты. Это верно. Но, что командный состав был образованным и что он понимал дело и, вообще говоря, вел дело не плохо, это верно. Надо все это неправильное понятие отбросить на том основании, что самые серьезные успехи обнаруживались в зимних условиях. У нас боялись вести бойцов в бой при 15° морозе. Это же неверно. Боялись, только в последнее время мы заставили пробить дорогу. Почему можно почитать из старых полководцев кого угодно: Блюхера (немецкого), Наполеона, а вот о Кутузове, Суворове что-то не вспоминают. Два года, как начали популяризировать этих полководцев. Эту струю, которая считает, что все, что было в старой царской армии, – чепуха, надо отбросить; это неверно. Надо, чтобы люди учились и воспринимали то хорошее, что было в старой армии. Если мы учимся у всяких наполеонов и мольтке, почему нельзя учиться у Кутузова…

Я не склонен идеализировать фельдфебеля с палкой, но что хороший старшина должен быть у нас в частях – это факт. Кто может наладить учет, как не старшина. Как правило, старшина всегда находится при обозе. Командир роты, помощник командира роты, командир взвода – это сила переменная. Им приходится очень часто отлучаться, и бывают всякие случайности. В части же должна быть рука хозяина, и таким хозяином в роте должен быть старшина.

СТАЛИН: Нужно развивать военную мысль. Нужно дело поставить так, чтобы командный состав работал головой, чтобы он не боялся, если его раскритикуют, за это привлекут к ответственности… Военная мысль должна работать. Журналы казенные, ничего нельзя выяснить, кружков нет, совещаний узкого или широкого масштаба нет, а поэтому военная мысль не работает…

Но в смысле того, чтобы развивать военную мысль, там ничего нельзя найти. Для кого этот орган, чему он служит – не знаю. Кто угодно пишет всякие наставления, статьи, указания. Сегодня один пишет одно, завтра другой – наоборот, послезавтра третий и все перемешивается, как каша, руководящей мысли не дается. Очень важные тактические вопросы не обсуждаются…

Надо дать возможность людям писать, обсуждать, собирать их. Ничего опасного нет, если раскритикуют устав или приказ. Если не годится этот приказ, его надо переделать, раскритиковать надо, а этого у нас нет. Вот почему у нас командный состав, средний командный состав оказался в таком положении. Он не приучен думать, он приучен читать приказы и преклоняться перед ними. Но разве можно в приказах все уместить…

ШАПОШНИКОВ: Я сам в качестве играющего два раза принимал участие в играх. Играл от Ленинградского округа и на финской территории, но обязательно летом. Если бы мне пришлось играть зимой, меня заставило бы подумать. Если бы мне дали обмороженных, я бы задумался над этим. А летом никто не морозится, валенок не нужно. Я воевал летом и даже до Выборга доходил, но в летних условиях. Если бы были тяжелые условия, заставили бы играть зимой и сказали, что вот в вашей дивизии 500 человек обморозились, надо было бы подумать. В привилегированном «валяном» положении были только дальневосточные армии.

СТАЛИН: Как можно допустить, чтобы в проекте устава и в проекте наставления, которые люди читают, которые читает наша военная молодежь и впитывает в себя это последнее слово мудрости, что зимние условия ухудшают обстановку войны, тогда как все серьезные, решающие успехи русской армии развертывались именно в зимних условиях, начиная с боев Александра Невского и кончая поражением Наполеона. Именно в зимних условиях наши войска брали верх, потому что они были выносливее и никаких трудностей зимние условия для них не составляли…

ШАПОШНИКОВ: Мы мало сделали за то время в отношении оперативной и штабной подготовки. На штабных командиров надо сильно налечь, и в особенности, что здесь правильно отмечалось, что от всех нас требуется и от штабных командиров – это говорить правду. Иначе высшее начальство не может воевать, если в донесениях, в сводках будут неясности. А зачастую как только сводку возьмешь, то там неясная картина. Сводку писали о финнах, что столько-то самолетов сбили, а как идет пехотный бой – ни в одной сводке не отражено. Какой можно сделать вывод? Очень трудно. В этом отношении надо на штабных командиров налегать.

Я хочу закончить тем, что те промахи и недочеты, которые были у нас, которые Ставке под непосредственным практическим руководством товарища Сталина были известны во время войны, должны быть нами в армии всеми сообща устранены безусловно. Потому что дальше мы должны готовиться к серьезным испытаниям и к атакам таких полос заграждений, какие были на Карельском перешейке. Это дело нелегкое, и к этому необходимо готовиться, быть всегда готовыми для того, чтобы выполнить указания правительства, нашей партии и самого товарища Сталина» (Зимняя война 1939–1940. Кн. 2. И.В. Сталин и финская кампания (Стенограмма совещания при ЦК ВКП(б). М.: Наука, 1999. С. 180–191).

Из выступления И.В. Сталина (заключительное слово) на совещании членов Политбюро и высшего командного состава РККА по итогам советско-финляндской войны 17 апреля 1940 года

«Вопрос: что же особенно помешало нашим войскам приспособиться к условиям войны в Финляндии? Мне кажется, что им особенно помешало – это созданная предыдущая кампания психологии в войсках и командном составе – шапками закидаем. Нам страшно повредила польская кампания, она избаловала нас. Писались целые статьи и говорились речи, что наша Красная Армия непобедима, что нет ей равной, что у нее все есть, нет никаких нехваток, не было и не существует, что наша армия непобедима. Вообще в истории не бывало непобедимых армий. Самые лучшие армии, которые были и там и сям, терпели поражения. У нас товарищи хвастались, что наша армия непобедима, что мы всех можем шапками закидать, нет никаких нехваток. В практике нет такой армии и не будет.

Это помешало нашей армии сразу понять свои недостатки и перестроиться, перестроиться применительно к условиям Финляндии. Наша армия не поняла, не сразу поняла, что война в Польше – это была военная прогулка, а не война. Она не поняла и не уяснила, что в Финляндии не будет военной прогулки, а будет настоящая война. Потребовалось время для того, чтобы наша армия поняла это, почувствовала и чтобы она стала приспосабливаться к условиям войны в Финляндии, чтобы она стала перестраиваться.

Это больше всего помешало нашим войскам сразу, с ходу приспособиться к основным условиям войны в Финляндии, понять, что она шла не на военную прогулку, чтобы на «ура» брать, а на войну. Вот с этой психологией, что наша армия непобедима, с хвастовством, которые страшно развиты у нас, – это самые невежественные люди, т. е. большие хвастуны, – надо покончить. С этим хвастовством надо раз и навсегда покончить. Надо вдолбить нашим людям правила о том, что непобедимой армии не бывает. Надо вдолбить слова Ленина о том, что разбитые армии или потерпевшие поражения армии очень хорошо дерутся потом. Надо вдолбить нашим людям, начиная с командного состава и кончая рядовым, что война – это игра с некоторыми неизвестными, что там, в войне, могут быть и поражения. И поэтому надо учиться не только наступать, но и отступать. Надо запомнить самое важное – философию Ленина. Она не превзойдена, и хорошо было бы, чтобы наши большевики усвоили эту философию, которая в корне противоречит обывательской философии, будто бы наша армия непобедима, имеет все и может все победить. С этой психологией – шапками закидаем – надо покончить, если хотите, чтобы наша армия стала действительно современной армией.

Что мешало нашей армии быстро, на ходу перестроиться и приспособиться к условиям, не к прогулке подготовиться, а к серьезной войне? Что мешало нашему командному составу перестроиться для ведения войны не по-старому, а по-новому? Ведь имейте в виду, что за все существование Советской власти мы настоящей современной войны еще не вели. Мелкие эпизоды в Маньчжурии, у озера Хасан или в Монголии – это чепуха, это не война – это отдельные эпизоды на пятачке, строго ограниченном. Япония боялась развязать войну, мы тоже этого не хотели, и некоторая проба сил на пятачке показала, что Япония провалилась. У них было 2–3 дивизии, и у нас 2–3 дивизии в Монголии, столько же на Хасане. Настоящей, серьезной войны наша армия еще не вела. Гражданская война – это не настоящая война, потому что это была война без артиллерии, без авиации, без танков, без минометов. Без всего этого какая же это серьезная война? Это была особая война, не современная. Мы были плохо вооружены, плохо одеты, плохо питавшиеся, но все-таки разбили врага, у которого было намного больше вооружения, который был намного лучше вооружен, потому что тут в основном играл роль дух.

Так вот, что помешало нашему командному составу с ходу вести войну в Финляндии по-новому, не по типу Гражданской войны, а по-новому? Помешали, по-моему, культ традиции и опыта Гражданской войны. Как у нас расценивают комсостав: а ты участвовал в Гражданской войне? Нет, не участвовал. Пошел вон. А тот участвовал? Участвовал. Давай его сюда, у него большой опыт и прочее.

Я должен сказать, конечно, опыт Гражданской войны очень ценен, традиции Гражданской войны тоже ценны, но они совершенно недостаточны. Вот именно культ традиции и опыта Гражданской войны, с которыми надо покончить, и помешал нашему командному составу сразу перестроиться на новый лад, на рельсы современной войны.