Текст книги "Гений войны Скобелев. «Белый генерал»"

Но праздновать победу было рано. После поражения остатки кокандских войск отошли к Пишпеку, куда со всех сторон начали прибывать подкрепления. Перовский решил овладеть Пишпеком и следующим укрепленным городом Токмаком. С этой целью из форта Верный была направлена экспедиция из двух тысяч человек при 12 пушках, 7 мортирах и 4 ракетных станках. Во главе этого отряда был поставлен полковник А. Э. Циммерман.

26 августа русский отряд подошел к Токмаку и после переговоров в 18 часов начал обстрел крепости из мортир. До наступления сумерек по ней было выпущено 50 разных снарядов. После этого из крепости вышел парламентер и заявил о безоговорочной капитуляции ее гарнизона. Таким образом, русские заняли Токмак без потерь с обеих сторон.

Поход продолжался. 29 августа к отряду Циммермана присоединился отряд начальника Алатавского округа подполковника Г. А. Колпаковский численностью в 250 человек, и русские войска направились к Пишпеку. Во второй половине следующего дня они окружили эту крепость. С утра 31 августа начался артиллерийский обстрел Пишпека, выпустив в первый день по городу около 400 снарядов. В Пишпеке начались пожары.

Обстрел Пишпека продолжался пять дней. На пятый день вечером из крепости вышли парламентеры для переговоров. 3 сентября русские вошли в этот город. За время обстрела кокандцы потеряли 20 человек убитыми и более 50 ранеными. В плен было взято более 600 человек, захвачено 4 медные пушки, 11 фальконетов, 400 ружей, 114 пудов пороха. Сами русские за все дни боев за Пишпек потеряли одного солдата убитым и шесть человек ранеными. За взятие Пишпека А. Э. Циммерман был произведен в генерал-майоры и награжден орденом Святого Георгия 3-й степени. Всем чинам, участвовавшим в походе, было пожаловано по два рубля денег.

Вскоре после овладения Пишпеком генерал Циммерман уехал из Верного. Вместо него старшим военачальником гарнизона этого форта остался подполковник Г. А. Колпаковский. Кокандцы, узнав об этом, срочно собрали 20-тысячное войско при 10 орудиях и двинули его на форт. Колпаковский, имевший в своем распоряжении в десять раз меньше воинов, решил не дожидаться подхода противника, а нанести по нему внезапный удар на маршруте следования, сделав ставку на огонь артиллерии и залповый огонь ружей. Сражение, которое состоялось на реке Кара-Костек и продолжалось три дня, с 20 по 22 октября 1860 года, завершилось победой русского оружия. Противник отступил, потеряв убитыми и ранеными более 1500 человек. За эту победу Колпаковский был произведен в полковники и награжден орденом Святого Георгия 4-й степени.

После закрепления русских войск в фортах Перовском и Верном очередной задачей их командования стало соединение двух этих точек, между которыми простиралось 100-километровое пространство. Используя этот не прикрытый войсками «коридор», кокандские орды время от времени совершали дерзкие набеги в глубь российской территории, продолжая грабить киргизские племена. Но чтобы осуществить этот план, потребовалось собирать силы несколько лет.

Новая экспедиция началась весной 1864 года. Ставка делалась на разновременные встречные удары. Для нанесения первого удара из Верного 1 мая выступил отряд в 2640 человек с 10 пушками, 7 мортирами и двумя ракетными станками под командованием полковника М. Г. Черняева. Месяц спустя он подошел к крепости Аулие-Ата и после непродолжительной осады 4 июня овладел ею штурмом.

Другой отряд под командованием полковника Н. А. Веревкина, имевший в своем составе 1637 человек, 10 пушек, 7 мортир и 2 ракетных станка, выступил в поход 22 мая из форта Перовского. Преодолев за девятнадцать дней нелегкий путь по пустыне, он 10 июня подошел к Туркестану и обложил город. Но создать плотное кольцо блокады не удалось, и 12 июня Мурза-Давлет с 330 лучшими воинами внезапным стремительным ударом вырвался из крепости и ушел в Ташкент. Правда, в этот же день оставшиеся защитники Туркестана капитулировали.

19 сентября 1864 года оба отряда соединились под Чимкентом, и через три дня эта крепость капитулировала. Русские захватили 8 тысяч пленных, 23 пушки, 8 мортир, множество стрелкового и холодного оружия, 4 знамени и 11 бунчуков.

После потери Чимкента остатки кокандских войск отошли к Ташкенту. Попытка Черняева взять эту крепость штурмом с ходу успеха не имела. Потеряв 18 человек убитыми и 60 ранеными, русский отряд вынужден был вернуться в Туркестан.

Кокандский хан, воспользовавшись временным успехом, собрал около 10 тысяч воинов, в конце ноября 1864 года начал поход на Туркестан по левому берегу реки Сырдарьи. В 20 верстах от города 4 декабря кокандцы наткнулись на сотню казаков. Приняв бой, казаки оказались в полном окружении. Соорудив укрепления из мешков и трупов лошадей, они перешли к круговой обороне. Бой продолжался несколько дней. В полдень 6 декабря четыре десятка казаков, большинство из которых были ранеными, в пешем строю со штыками наперевес пошли на прорыв. Вырваться удалось немногим. За три дня боев сотня потеряла убитыми офицера и 52 казака. Поход кокандцев на Туркестан был сорван.

В конце апреля 1865 года Черняев организовал экспедицию на Ташкент. В его распоряжении было около двух тысяч человек при 12 орудиях. Ташкент был окружен мощной крепостной стеной, а его гарнизон насчитывал 15 тысяч человек при 63 орудиях.

Внимательно изучив стены и подступы к ним, Черняев решил нанести внезапный удар со стороны Кокандских ворот. Штурм начался в два часа ночи 15 июня. Русские незаметно подошли к стенам, взобрались на них по штурмовым лестницам и внезапно набросились на спящего врага. Бой продолжался почти двое суток, и к исходу 17 июня Ташкент пал. За взятие Ташкента генерал М. Г. Черняев, единственный за все годы войны в Средней Азии, был награжден Золотой саблей, украшенной бриллиантами и надписью «За штурм Ташкента».

Правда, из-за интриг двора вскоре после этого генерал Черняев был отозван из Средней Азии и отправлен в отставку. Обиженный, он в знак протеста выдержал экзамен на нотариуса в одну из петербургских контор, и в течение полугода он исправно ходил на службу с орденом Святого Георгия 3-й степени на шее. Александр II, узнав об этом, распорядился немедленно вернуть его на военную службу в прежнем чине, но в Среднюю Азию больше не посылать. Так печально закончилась боевая деятельность одного из самых активных военачальников русской армии во время ее действий в Средней Азии.

А между тем война в Средней Азии продолжала набирать силу, вовлекая в свой круговорот все большее число противников России. Весной 1866 года бухарский эмир, решив овладеть Ташкентом, двинул туда 43-тысячное войско. Русские вышли навстречу врагу, имея всего 3 тысячи человек личного состава и 20 орудий. Встреча произошла 8 мая при селении Ирджар, и противник артиллерийским огнем был рассеян. После этого русские войска 24 мая заняли Ходжент, 20 июля взяли приступом Ура-Тюбе, а 18 октября внезапным штурмом овладели крепостью Джизак. Потеряв последнюю, бухарцы отступили к Самарканду и начали переговоры о мире, которые продолжались весь 1867 год. За это время русское правительство осуществило административное переустройство новых земель. 14 июля высочайшим указом был образован Туркестанский военный округ, командующим которым был назначен генерал-лейтенант К. П. Кауфман. Это был боевой генерал, который более двадцати лет прослужил на Кавказе и за боевые отличия был награжден многими орденами, в том числе орденом Святого Георгия 4-й степени.

В конце апреля 1868 года, по приказу Кауфмана отряд из четырех тысяч человек при 10 орудиях начал наступление на Самарканд. Бухарский эмир противопоставил ему 60-тысячное войско. Но русские в очередной раз артиллерийским огнем обратили азиатов в бегство. Значительная часть бухарцев устремилась к Самарканду, но население города захлопнуло перед ними ворота. А спустя несколько часов они гостеприимно распахнули их перед русскими, которые без боя овладели одной из сильнейших крепостей края.

Оставив в Самарканде небольшой гарнизон, Кауфман с главными силами устремился на юг. 18 мая он разгромил бухарцев при Ката-Кургане, а 2 июня в ожесточенном сражении на Зарабулакских высотах окончательно добил армию бухарского эмира. В последнем сражении русские войска впервые массово применили новые игольчатые винтовки системы Карле против противника, действовавшего плотными массами. В результате этого азиаты из 35 тысяч человек, участвовавших в сражении, потеряли 10 тысяч убитыми и ранеными. Потери русского отряда составили всего 63 человека. Эмир, потрясенный серией военных неудач, запросил пощады. Он признал над собой протекторат России и уступил ей Самарканд и все прилегавшие к нему обширные земли.

Порадоваться этой победе Кауфману не довелось. В день зарабулакской победы пришло известие, что в тылу русских войск восстал Самарканд, в который тайком вошли отряды горцев-шахрисябцев. Пятидесятитысячный отряд повстанцев атаковал самаркандскую цитадель, в которой укрылось 700 русских во главе с майором Штемпелем. Неравный бой продолжался шесть дней, а на седьмой горсточка храбрецов была деблокирована подоспевшими на помощь русскими частями. Среди защитников самаркандской цитадели был и известный русский художник-баталист Василий Васильевич Верещагин, награжденный в числе трех наиболее отличившихся героев орденом Святого Георгия 4-й степени. Узнав о приближении свежих сил, шахрисябцы, бросив самаркандцев, скрылись в горах.

Когда в начале 1869 года представитель Генерального штаба штаб-ротмистр М. Д. Скобелев прибыл в Ташкент, его лично принял генерал К. П. Кауфман и дал первые напутствия в отношении службы в Средней Азии. Затем, по существовавшей в то время традиции, он пригласил столичного гостя на ужин, на котором присутствовали все высшие офицеры Ташкентского гарнизона, а также несколько гражданских чиновников. Именно тогда Михаил Дмитриевич впервые познакомился с В. В. Верещагиным, завязав с ним дружбу на долгие годы.

Вначале Скобелев состоял при штабе округа. Он выполнял отдельные поручения командующего, изучал местные способы ведения боя. Иногда во главе небольшого отряда казаков он выезжал в разведку и несколько раз даже участвовал в стычках с мелкими отрядами противника.

И тут произошел случай, который заставил Скобелева уехать из Туркестана. Об этом оставил воспоминания В. В. Верещагин в своей книге «Михаил Дмитриевич Скобелев. Воспоминания о Русско-турецкой войне 1877–1878 гг.».

Он писал: «Скобелев был годом моложе меня. Он перешел на службу в Туркестан в бытность мою там, но в каком именно месяце, не помню. Много слышав о его известном деде, я ничего не знал ни о его отце, ни о нем самом, пока не стряслась над ним история, наделавшая в свое время немало шума в кругу офицеров Туркестанского края. Как теперь помню первое знакомство с ним в это время, в 1870 году (ошибка, это произошло в 1869 году. – Авт.), в единственном ресторане города Ташкента: некто Жирарде, очень милый француз, учивший детей тогдашнего генерал-губернатора Кауфмана, подвел ко мне юного, стройного гусарского штаб-ротмистра.

– Позвольте вам представить моего бывшего воспитанника Скобелева, – сказал он.

Я пожал руку офицерика, почтительно поклонившегося и в самых любезных выражениях рассыпавшегося в чувствах уважения и проч.

Фигура юного Скобелева была так привлекательна, что нельзя было отнестись к нему без симпатии, несмотря на то что история, висевшая на его шее, была самого некрасивого свойства. Дело в том, что, возвратившись из рекогносцировки по бухарской границе, он донес о разбитых, преследованных и убитых бухарских разбойниках, которых в действительности не существовало, как оказалось, и которые были им просто сочинены для реляции.

Дело разыгралось бы, пожалуй, «вничью», как множество подобных дутых донесений, если бы не замешалась личная месть: Скобелев в запальчивости ударил одного из бывших с ним уральских казаков, и хотя после представил его в урядники, но уралец, «дворянин», как они себя величают, на этом не помирился, а стал громко говорить, что «офицер сочинил от начала до конца всю историю о разбойниках, вовсе и не виденных ими». Вышел великий скандал, не только для высших, но и для низших слоев общества офицеров; выразителем первых явился генерал-губернатор, вторых – двое офицеров из золотой молодежи Ташкента: кирасир Г., сын известного генерала Г. (окончившего жизнь в Варшаве всем известною трагическою смертью), и П., адъютант генерал-губернатора, – оба вызвали Скобелева на дуэль за вранье и недостойное офицера поведение.

Я готовился в это время ехать в Коканд и, живя временно в гостинице, видел все совещания и приготовления к поединкам, разумеется, не имея права вмешиваться в них: мне жаль было юношу, увлекшегося в погоне за отличием до такой некрасивой проделки, и я говорил П.:

– Да перестаньте вы конспирировать, пощадите малого-то!

П. рассказывал после, что Скобелев держал себя с большим достоинством во время дуэли, так что по окончании ее они пожали друг другу руки. Г. получил рану, кажется, бывшую впоследствии причиною смерти этого милого, симпатичного юноши. Принуждены были, как говорю, отозваться на этот шум и сверху: генерал-губернатор, он же и командующий войсками Туркестанского края, экстренно созвал офицеров в большой зал своего дома и сурово, жестоко распек Скобелева.

– Вы наврали, вы налгали, вы осрамили себя, – громко, рассчитанно жестоко сказал ему генерал Кауфман в зале, полном офицеров…

После этого Скобелев должен был оставить Туркестан, где его положение сделалось со всех сторон невыносимо. Перед отъездом он был до того жалок, что, признаюсь, я не утерпел, чтобы не сказать ему:

– Да плюньте вы, все перемелется…»

О скандале стало известно Кауфману, который строго выговорил Скобелеву за его поведение. Нетрудно догадаться, что пребывание строптивого генштабиста в районе военных действий не нравилось командующему. Поэтому Кауфман сделал все возможное для того, чтобы Скобелев как можно скорее покинул Ташкент и вернулся обратно в Петербург. Повод был найден самый банальный – Михаилу Дмитриевичу было поручено в столице доложить план действий русских войск в Средней Азии на 1870 год.

Вернувшись в столицу, М. Д. Скобелев вскоре начал откровенно скучать. После того, что он увидел и пережил в Средней Азии, петербургские салоны его откровенно тяготили, не радовали и шумные попойки с друзьями.

В конце 1870 года Михаил Дмитриевич по собственной просьбе был командирован в распоряжение главнокомандующего Кавказской армии. К тому времени этот край после 50-летней войны уже был «усмирен» и Тифлис мало чем отличался от любого другого губернского города. Прибыв туда, Скобелев снова захандрил и начал просить отправить его на какое-либо «дело».

Повод нашелся. В Красноводске из кавказских войск как раз формировался отряд для похода на Хиву. Скобелев был назначен в этот отряд, а, прибыв в Красноводск в марте 1871 года, напросился командовать подразделением кавалерии. Вскоре перед ним была поставлена задача по проведению разведки маршрута к этой крепости.

К поставленной задаче Михаил Дмитриевич отнесся с большой ответственностью. Отобрав трех казаков-добровольцев и трех туркмен-проводников, погрузив запасы продуктов и воды на верблюдов, он отправился в путь. Маленькому отряду удалось при недостатке воды и в условиях палящей жары за 9 дней пройти по пустыне 437 километров, проложить путь к колодцу Сарыкамыш, а затем вернуться обратно на соединение с главными силами красноводского отряда. Позже было подсчитано, что в столь трудных условиях разведчики ежедневно проходили в среднем по 48 километров, что в то время считалось пределом возможного.

Вернувшись, Скобелев представил подробное описание маршрута. Он ожидал награды, но и на этот раз его подвел строптивый характер. Михаил Дмитриевич начал грубо критиковать план экспедиции, составленный лично командующим Кавказской армией великим князем Михаилом Николаевичем – братом царя. Без объяснений он был немедленно отозван из красноводского отряда и отправлен обратно в Петербург. А там, доложив об итогах своей командировки, он испросил 11-месячный отпуск и временно был отставлен от службы.

В апреле 1872 года М. Д. Скобелев был снова причислен к Главному штабу «для письменных занятий». В этом качестве он участвовал в подготовке полевой поездки офицеров Главного штаба и Петербургского военного округа в Ковенскую и Курляндскую губернии. Полевая поездка прошла успешно. 5 июня того же года Михаил Дмитриевич был произведен в капитаны и переведен в Генеральный штаб с назначением старшим адъютантом штаба 22-й пехотной дивизии, которая дислоцировалась в Новгороде. Едва прибыв на новое место службы и ознакомившись со своими обязанностями, 30 августа 1872 года он узнает о своем производстве в подполковники с назначением штаб-офицером для поручений при штабе Московского военного округа. Но и в Москве Скобелев задержался недолго. Вскоре для цензового командования батальоном он был прикомандирован к 74-му пехотному Ставропольскому полку и уехал к месту его дислокации для командования батальоном. Сохранившиеся документы подтверждают, что требования службы там он выполнял исправно и с подчиненными и начальством у него установились хорошие отношения.

Женитьба

В 1875 году по воле отца и матери М. Д. Скобелев решил жениться на фрейлине императрицы Марии Николаевне Гагариной, дочери князя Николая Николаевича (1823–1902) и внучке графа Н. Д. Гурьева. Невеста была немного моложе своего мужа (род. 1850 г.), она была красивой, богатой, имела ровный и выдержанный характер, а также большие связи при дворе. Дмитрий Иванович и Ольга Николаевна считали, что этот брак сможет обуздать порывистый характер их сына и откроет новые перспективы для его карьеры.

Казалось, надежды родителей сбылись. В первое время Михаил Дмитриевич, что называется, увлекся молодой женой. Он стал реже задерживаться на службе, начал избегать офицерских кутежей.

Отец не мог не заметить этого. «Радуюсь твоему настоящему степенству, – писал он сыну. – Невольно думаешь, какие нелегкие заставляют иногда человека не пользоваться теми талантами, которыми природа наградила. В тебе столько хорошего, что позавидовать другому не грех, – и сердце, и ум, теперь ты переродился, готовясь на дело, останься таковым всегда – ты всех полюбишь, и тебя любить будут – опять земное спокойствие и счастье. Говорить тебе, как жить и быть тебе вдали, нечего – чем дальше, тем смотрят на твои вензеля более осторожно… и радуюсь за твою жену, которая так удачно купила ковры для твоего кабинета…».

Но это была только видимость спокойствия. Никакие ласки жены и ковры в кабинете не могли заставить молодого офицера отказаться от того пьянящего запаха порохового дыма, понюхав который он уже не желал ничего другого. Вот что писал по этому поводу друг Михаила Дмитриевича, великий русский художник В. В. Верещагин: «Горячий, простой и искренний, он не мог ужиться с пустой, надменной, холодной красавицей женой, и между ними на первых же порах раскрылась целая пропасть».

Тем не менее в первое время отношения между супругами были достаточно теплыми. В 1877 году у них даже родился сын, которого, как и отца, назвали Михаилом. Как сложилась дальнейшая судьба Михаила Михайловича Скобелева, доподлинно неизвестно. Но известно, что он был женат на Екатерине Георгиевне Нарышкиной (1875–1927) и умер в эмиграции 1943 году.

Таким образом, надежда родителей М. Д. Скобелева на то, что семейная жизнь может положительно повлиять и изменить характер сына в лучшую сторону, не оправдалась. Михаил Дмитриевич развелся с женой. Позднее он говорил: «Тот, кто хочет совершить великое, должен быть один. Женская любовь – это ножницы, обрезывающие крылья орлу».

Мария Николаевна пережила Скобелева и умерла в 1890 году. Но вполне возможно, что неудача в браке и сыграла в дальнейшей судьбе Михаила Дмитриевича некую роковую роль.

Тем не менее, Михаил Дмитриевич любил женщин и их общество. Однако В. И. Немирович-Данченко, хорошо знавший Михаила Дмитриевича, утверждал, что «Скобелев любил женщин по-своему. Он не давал им ничего из своего «я». Он говорил, что военный не должен привязываться, заводить семью… Он иногда говорил: «Игнатий Лайола (генерал ордена иезуитов. – Авт.) только потому и был велик, что не знал женщин и семьи… Кто хочет сделать что-нибудь крупное – оставайся одиноким…»

В. И. Немирович-Данченко вспоминает, что в очередной раз встретился с Михаилом Дмитриевичем в Бухаресте (Букарешт) после третьей Плевны, куда генерал поехал, чтобы отдохнуть, развеяться после тяжелых боев, «привести в порядок разбитые нервы». Тогда этот город (столица Румынского княжества), находившийся в тылу русской армии, играл роль своеобразного Лас-Вегаса. Там собирались боевые офицеры, получившие краткосрочный отпуск из частей, только что прибывшая необстрелянная молодежь, снабженцы, авантюристы всех мастей, женщины, следовавшие за войсками в благих целях, и женщины легкого поведения.

Вскоре после приезда Скобелев стал одной из самых ярких фигур прифронтового Бухареста. От приглашений не было отбоя, женщины не давали ему проходу.

Но Михаил Дмитриевич, который отнюдь не сторонился женщин, на этот раз отказывал во встрече многим, причем прежде всего тем, кто не пользовался дурной репутацией.

На вопрос, почему он поступает именно так, Скобелев ответил:

– Нужно бежать от порядочных женщин. Именно от порядочных. И военному – непременно. Иначе привяжешься, а двум богам – нет места в сердце… Война и семья – понятия несовместимые.

Художник В. В. Верещагин вспоминал:

«Незадолго перед смертью Скобелев хотел, как я слышал, жениться на бедной, но образованной девушке, чему помешал, однако, его развод, – известно, что он разъехался со своею женою и во что бы то ни стало настоял на разводе, так что ему пришлось принять на себя грех дела со всеми его стеснительными последствиями. Я говорю об этом потому, что Скобелев считался, да и любил, чтобы считали его отчаянным противником не только женитьбы, но и всякой прочной связи с женщиною.

Он был ребячески наивен в этих похождениях, на которые обыкновенно настойчиво зазывал и последствий которых крепко боялся.

Однажды в Петербурге, перед самым отъездом в Туркменский поход, встречаю Скобелева на Невском проспекте. Я утаптываю тротуар, он едет на паре серых.

– Стой, стой!.. Василий Васильевич, поедем ко мне!

– Зачем?

– Поедем, сам бог вас послал.

– Да что такое?

– Увидите; сам бог посылает вас.

Приезжаем. Михаил Дмитриевич насилу выходит из экипажа, едва переставляет ноги, брюзжит на прислугу, грозит прогнать всех, распекает адъютанта и ординарца… запирает двери.

– Василий Васильевич, голубчик, я болен… Посмотрите, что у меня? Если это… Я пущу себе пулю в лоб.

– Показывайте!

Я взглянул и ужаснулся. Расспросил его: он, как младенец невинный, подробно рассказал все, видимо, ничего не скрывая.

– Сколько я понимаю, это не то… – сказал я ему и потребовал, чтобы по крайней мере на три дня он лег в постель.

– Не могу, – забушевал Скобелев, – что вы говорите! Я каждый день должен ездить на работу с военным министром и начальником штаба, – и думать об этом нечего! Не требуйте от меня невозможного.

– Знать ничего не хочу, – отвечал я, – на три дня в постель, без рассуждений! – И представил ему серьезно подумать о том, какой будет результат его деятельности на войне, если он принужден будет уехать не выздоровев.

Это подействовало, и он, ворча и капризничая, улегся».