Текст книги "Гений войны Скобелев. «Белый генерал»"

На административной должности

Вскоре кокандцы начали собирать новые силы, но наступила зима, а действовать зимой не были готовы, и Скобелев решил использовать это обстоятельство. Он сформировал сильный отряд и повел его за Сырдарью. Русские, не встречая сильного сопротивления, разоряли села. Но кокандцы, разбитые в одном месте, собирали силы в другом.

Тогда Скобелев перешел к другой тактике. Сформировав маневренный отряд, посадив пехоту на арбы, он начал преследовать даже мелкие отряды азиатов. Наконец он вышел на главные силы противника – отряд самого правителя Абдурахмана. Русские внезапно окружили противника. Поняв безвыходность своего положения, Абдурахман сдался на милость победителя и был сослан на жительство в Екатеринославль (ныне Днепропетровск на Украине).

Для окончательного разгрома противника Скобелев из состава главных сил сформировал небольшой отряд и направил его против последнего вожака кокандцев – Фулат-бека. Командиром этого отряда был назначен полковник Меллер-Закамольский, начальником штаба – капитан Куропаткин. Этот отряд дважды догонял и громил Фулат-бека до тех пор, пока и этот вожак не был пленен.

Разгром отряда кокандцев и пленение Фулат-бека стало хорошим толчком для карьерного роста молодого капитана Генерального штаба Алексея Николаевича Куропаткина. За боевые отличия против кокандцев он был награжден орденом Св. Георгия 4-й степени.

12 февраля был взят Коканд, а его последний правитель хан Насрэддин, лишившись власти, был выслан в Россию. 19 февраля 1876 года Кокандское ханство было официально присоединено к Российской империи и прекратило свое существование. Его земли составили новую Ферганскую область Российской империи, которая также была включена в состав Туркестанского генерал-губернаторства. М. Д. Скобелев был назначен первым генерал-губернатором Ферганской области.

После этого характер деятельности Михаила Дмитриевича резко изменился. После блестящих военных он начал проявлять выдающиеся административные способности. Если до этого он действовал решительно и смело силой оружия, то теперь управлял при помощи добра, мудрости и ласки. Он был доступен для многочисленных посетителей, обиженные находили в нем защитника, обидчики – строгого судью.

Михаил Дмитриевич подчеркнуто уважал местные обычаи. Поступая так, он вселял и укреплял у новых подданных мнение, что с русскими лучше жить в мире, чем во вражде, что созидательный хозяйственный труд приносит больше пользы, чем случайная военная добыча. Вскоре такое мнение стало господствующим среди населения на всем севере Ферганы.

В это время Михаил Дмитриевич проявил себя и как человек, склонный к тонкой политической игре. Юг Ферганской области обрамляли высокие Алтайские горы, за которыми высился Памир. За Памиром был Афганистан – в то время загадочное для русских ханство. Другая часть Памира принадлежала Китаю. Общим для этих горных мест было название Кашгар, общей была властная правительница – «дахты» Курган-джан, общим было название подвластного ей народа – кара-киргизы. Кара-киргизы считались самыми воинственными из племен Ферганы, с которыми считались даже некогда могучие ханы Коканда.

После разгрома русскими этого ханства Курбан-джан, надеясь, вероятно, на недоступность Алтая, отказалась от повиновения русским, и по ее приказу шайки кара-киргизов начали совершать набеги на мирные аулы жителей Ферганы.

По приказу Скобелева из Ферганы в Кашгар была отправлена экспедиция под началом А. Н. Куропаткина. Официально она именовалась научной, но имела и другую задачу – исследовать Кашгар и произвести разведку военной силы.

Алтайцы быстро поняли истинный смысл этой экспедиции и совершили на нее нападение. Куропаткину с трудом удалось отразить атаку горцев и вести своих людей в безопасное место.

После этого Скобелев решил лично наказать непокорную правительницу и повел войска против «алтайской царицы». Те оказали отчаянное сопротивление, но оно оказалось неэффективным. Кара-киргизы ушли вначале в горы Памира, затем скрылись на территории Афганистана.

Курбан-джан с младшим сыном также пыталась бежать в Афганистан, но была схвачена разбойниками. Русские казаки отбили у них «алтайскую царицу», после чего она была доставлена к Скобелеву, который принял ее с большими почестями. От этого приема стальное сердце Курбан-джан смягчилось. Она добровольно присягнула на верность России, а мудрый генерал-губернатор «вернул» ей власть над кара-киргизами. Впредь Российская империя на многие годы обрела спокойствие за состояние дел в этом регионе.

Глава четвертая
Русско-турецкая война

Балканский узел

Россия не могла простить Турции свое поражение в Крымской войне. Турки, которых до этого русские не раз побеждали, должны были быть поставлены на должное место. Причиной войны стало тяжелое положение балканских христиан, лишенных Парижским миром покровительства России. Угнетение болгар сделалось особенно тяжким: в середине 60-х годов, когда в эти районы турецким правительством было поселено около ста тысяч черкесов, бежавших с Северного Кавказа после «усмирения» его русскими властями. Оказавшись на Балканах, черкесы с особым удовольствием вымещали на православных болгарах свою ненависть к изгнавшим их с Кавказа «гяурам».

Было неспокойно и на других землях, находившихся под пятой Османской империи. В 1875 году вспыхнуло восстание сербского населения Боснии и Герцеговины. Турки пытались подавить его страшными зверствами, к которым Европа оставалась равнодушной.

20 июня 1876 года Сербия и Черногория, «не будучи в силах созерцать гибель единоплеменников», объявили Турции войну. Эта война в России была представлена как схватка двух враждебных религий и вызвала большой подъем духа в русском обществе. На помощь сербам направилось семь тысяч русских добровольцев. Во главе сербской армии стал ранее отличившийся в Туркестане генерал Черняев. Однако это не могло решить судьбу войны: превосходство турок было подавляющим. Сербы потерпели поражение 17 октября в сражении под Дьюнишем.

Русское правительство, которое внимательно отслеживало обстановку на Балканах, предприняло экстренные шаги. 19 октября 1876 года русский посол в Царьграде генерал Игнатьев предъявил Порте ультиматум с требованием прекратить военные действия в 48-часовой срок, угрожая разрывом дипломатических отношений. Несмотря на то что Турция приняла этот ультиматум, император Александр II 1 ноября приказал объявить частичную мобилизацию русской армии. В Европе в очередной раз сильно запахло порохом. Нужна была только искра для того, чтобы произошел взрыв… Как всегда, нашлись силы, готовые зажечь эту искру.

Ряд западных держав начали сложную дипломатическую возню. Чувствуя за собой их поддержку, Турция стала менее сговорчивой. Конференция послов, собравшаяся в Константинополе 8 января 1877 года, окончилась безрезультатно. Тогда представители великих держав, собравшись в Лондоне, подписали 19 марта протокол, по которому предлагали Турции заключить мир с Черногорией, распустить иррегулярные ополчения и провести реформы. Но Турция отказалась принять Лондонский протокол, высокомерно потребовав демобилизации русской армии и невмешательства России во «внутренние дела» Оттоманской империи. После этого Черногория возобновила военные действия, и разрыв России с Турцией стал неизбежен.

Турки пытались поставить в свои ряды войска вассального ей Румынского княжества. Но румынский владыка уже сделал свой выбор. 4 апреля 1877 года между представителями русского и румынского командования была заключена конвенция о пропуске русских войск на территорию княжества. Также были оговорены вопросы о пользовании русскими войсками румынскими железными дорогами и устройстве в районе Бухареста главной базы для действующей русской армии. Более того, румынская армия должна была сосредоточиться у Калафата для защиты Малой Валахии и прикрытия правого фланга стратегического развертывания русских войск на Дунае.

12 апреля 1877 года в России был обнародован высочайший манифест о войне с Турцией, и, как заверяют современники, он был встречен всем русским народом с большим энтузиазмом.

О том, как видел российский народ роль Д. М. Скобелева в этой войне, говорить трудно. Но в качестве аргумента его высокой популярности может служить один эпизод, позже широко разрекламированный в печати.

«Сам государь император Александр Николевич отбыл из Петербурга в Кишенев, чтобы там объявить эту желанную войну, и вот на одной из железнодорожных станций Его Величеству был представлен седой как лунь фельдфебель, ветеран отечественной войны, украшенный многочисленными медалями.

Государь милостиво изволил обратить на него внимание и, желая наградить честного служаку, спросил его, что он хочет.

– Прошу принять меня снова на службу Вашего Императорского Величества. Хочу положить свой живот за царя и отечество! – отвечал старик, сам еле удерживаясь на ногах от преклонных лет.

Государя сильно тронул этот неподдельный патриотизм старика.

– Хорошо, куда же ты хочешь поступить? – спросил государь.

– В отряд генерала Скобелева, Ваше Императорское Величество! – отвечал старик.

Как отнесся к этому желанию старца государь – неизвестно, но этот рассказ свидетельствует о громадной популярности Михаила Дмитриевича и в то время, когда за ним не было ничего, кроме побед над «халатниками».

С. М. Марков писал:

«К началу войны 1877–1878 годов облик Скобелева окончательно определился – из пылкого юноши вылился порывистый, полный энергии, но понимающий огромную нравственную ответственность военачальник».

Накануне

Скобелев, едва узнав о готовящейся войне между Россией и Турцией на Балканах, сразу же начал «прорабатывать» вопрос, связанный с его переводом из Средней Азии в состав развертывавшейся Балканской армии. Но ему дали понять, что в этом нет необходимости. Видимо, с одной стороны, сыграли свою роль недоброжелатели Скобелева, с другой, вполне справедливое мнение, что в Фергане он находится на своем месте.

А. И. Красницкий писал: «Сидя в глуши Ферганы, напрасно ждал Скобелев зова. Он не дождался его и, наконец, не вытерпев, отказался от военного губернаторства и, бросив все, помчался на Дунай».

Безусловно, этот поступок нельзя расценивать однозначно. Ни один военачальник, тем более занимающий высокую административную должность, не имеет права без соответствующего приказа оставлять свой пост. Простого солдата за это судят, а в военное время расстреливают. Но Михаил Дмитриевич позволил себе это, чем даже заслужил похвалу от потомков.

Так С. М. Марков писал:

«…С объявлением войны он покинул свой пост в Фергане и выхлопотал разрешение прибыть в действующую армию. Недружелюбно встретила новая среда молодого генерала, кавалера двух Георгиев. Нашлись завистники, распространявшие слухи, что Скобелев еще должен заработать свои отличия, полученные в боях с «халатниками». Зависть и недоброжелательство породили несколько недоверчивое и осторожное отношение к Скобелеву со стороны старших начальников. Потребовалось время и неоспоримые доказательства превосходства Скобелева над окружающими, чтобы добиться того положения в армии, которое он и по чину и по праву должен был занимать».

Но на Балканах молодого генерала Михаила Скобелева не ждали. Поэтому он в связи с тем напросился начальником штаба к отцу в кавказскую казачью бригаду. Оба они были генерал-майорами, оба имели примерно равные заслуги. Это была единственная бригада, где начальник штаба был генерал-майор.

12 апреля 1877 года император провел в Кишиневе смотр войскам, собранным для похода. После этого их передовые части начали продвижение на юг и вступили в пределы Румынского княжества. Впереди двигались легкие казачьи отряды, выполнявшие роль авангарда. Одной из них командовал Скобелев-отец, его начальником штаба был Скобелев-сын. Вскоре эта бригада вошла в маленький румынский городок Журжу. Так как турки практически не оказывали сопротивления, то и другие авангардные части вскоре вышли к Дунаю.

Скобелев-младший явно страдал от своего положения. Он развлекался тем, что каждую ночь пускал по воде Дуная плоты с тлеющими углями. Турки решали, что началась переправа, играли тревогу, открывали огонь. Его это явно веселило, но в военном отношении данные мероприятия никакой реализации не имели…

Правда, затем писали, что «все эти «шутки с турками» проделывались неспроста. Благодаря им притуплялась бдительность неприятеля. Турки привыкали к мысли, что с ними «шутят», что тревоги ложные, и мало обращали внимание на появление подозрительных предметов на Дунае. Поэтому рекогносцировки правого берега проводились сравнительно без затруднений и в безопасности».

В ночь на 22 мая М. Д. Скобелев вместе с капитанами Масловым и Сахаровым, а также германским военным агентом Лигницем на легкой лодочке, с несколькими гребцами-пластунами, выехали на разведку небольшого островка Мечки. При этом они, явно с целью бравады, прошли совсем рядом со стоявшим на якоре турецким монитором. «Часовые на мониторе заметили смельчаков и начали стрелять, а Михаил Дмитриевич, нисколько не задумавшись, принялся отстреливаться из револьвера. На турецком берегу поднялся страшный переполох. Из Рущука заговорили даже пушки, в Журжу полетели турецкие гранаты, и смельчаки тем временем успели благополучно добраться до своего берега». На острове турок не оказалось, о чем разведчики доложили по возвращении.

Значение и результаты этой разведки весьма сомнительны. Она также была похожа на обычную для Скобелева браваду. Но, как утверждают исследователи, после этого именно с острова Мечка, началось минирование русла Дуная русскими инженерами.

Некоторые источники говорят о том, что в те дни М. Д. Скобелев очень много читал военной литературы, выстраивая планы форсирования реки.

И все же во время подготовки к форсированию Скобелев-младший страдал от безделья. Верещагин вспоминал, что в те дни Михаил Дмитриевич даже хотел снова вернуться в Туркестан. Он писал:

«Сколько раз слушал я его горькие жалобы, утешал и обнадеживал, советовал подождать.

– Буду ждать, Василий Васильевич, я ждать умею, – отвечал он.

Посланный, в явную немилость, начальником штаба к своему отцу Дмитрию Ивановичу Скобелеву… он спустил всю работу очень разумному офицеру, капитану Генерального штаба Сахарову, а сам проводил большую часть времени или в составлении разных проектов военных действий, чем немало надоедал многим, или пребывал в Бухаресте, где веселился настолько, насколько позволяли ему скудные средства, доставляемые расчетливым отцом, и на деньги, перехватываемые направо и налево, с отдачею и без отдачи – больше последнее.

От бездействия Скобелев выкинул было опять штуку, которая могла стоить многих сотен жизней, если бы не здравый смысл казачьих командиров. Он стал уверять своего отца в возможности переправить казачьи полки через Дунай… вплавь… Но ведь река-то была в разливе – около трех верст в ширину!

Осторожный Дмитрий Иванович Скобелев, «паша», как его называли у нас, собрал на совет полковых командиров, прося высказаться по этому вопросу. Приятель мой Кухаренко, командир Кубанского полка, первый объявил со своим обычным заиканием: «Не-е-е-возмо-о-ожно! Все перето-о-о-нем!» Бравый Левис, командир владикавказцев, сказал, что «попробовать можно, но, вероятно, большая часть людей утонет». В том же смысле высказались Орлов и Панкратьев.

Тогда Михаил Скобелев вызвал охотников – явилось несколько офицеров и казаков. Все воротились или только окунувшись вглубь, или проплыв около полуверсты… Михаил Дмитриевич один поплыл далее, хорошо понимая, что кому другому, а ему повернуть назад немыслимо – засмеют.

Скобелев-отец все время стоял на берегу и, пока голос его мог быть слышен, кричал: «Воротись, Миша, утонешь! Миша, воротись!» Но тот не дослушал, не вернулся и почти доплыл до противоположного берега, недалеко от которого его, уже совсем измучившегося, приняла лодка».

Популярность Скобелева-младшего в войсках балканской армии, видимо, была не такой высокой, как в Туркестане. И это неудивительно, солдаты его просто не знали. Поэтому он делал все возможное, чтобы заслужить их уважение. Приемы для этого были самые простые.

Рассказывали, как он однажды в своей коляске подвез уставшего солдата, с которым по пути поговорил о его родной деревне, о семье. «Солдат выходит из коляски, боготворя молодого генерала, рассказ его передается по всему полку, и когда этот полк впоследствии попадает в руки Скобелева, солдаты уже не только знают его, но и любят…»

В другой раз, увидев на улице Журжи плачущего солдата, Михаил Дмитриевич поинтересовался причиной его слез. «Оказывается, получил солдат письмо из дому. Нужда во всем, корова пала, недоимки одолели, неурожай, голод.

– Так бы и говорил, а то плачешь… Вот тебе пятьдесят рублей, пошли сегодня же домой, а квитанцию принеси мне…»

Этот случай также стал легендой и передавался солдатами из уст в уста.

В третий раз, увидев большую группу солдат-новобранцев, М. Д. Скобелев решил преподать им урок штурма вражеской батареи.

– Ну, братцы, как вы пушку станете брать?

– На «ура», ваше превосходительство.

– На ваше «ура» противник ответит картечью…

И Скобелев детально разъяснил солдатам, что атаковать батарею нужно сразу после орудийного залпа, прежде, чем враг успеет зарядить орудия снова. Логика было очень примитивна, но солдатам понравилось…

Иногда он подъезжал к солдатам, которые собирались обедать. Тогда он брал ложку и садился за общий котел.

– А генерал Скобелев-то ест по-нашему, – говорили потом солдаты.

Перед переправою через Дунай Скобелев-отец неожиданно был отстранен от командования бригадой. Ее командиром был назначен полковник Тутомлин. С приходом нового начальника Скобелев-сын остался не у дел. После этого он пристал к штабу, где служил капитан Куропаткин. В этом качестве он появился в 14-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Драгомирова под Зимницами.

Переправа

В 2 часа ночи 15 июня дивизия М. И. Драгомирова начала переправу на плавучих средствах, под прикрытием расставленных Новиковым мин. Переправлялись у Систова, там, где недавно еще главнокомандующий турецкой армии Абдул Керим-паша напыщенно сказал своей свите, показав ладонь:

– Скорее тут у меня вырастут волосы, чем русские здесь переправятся через Дунай!

Через 45 минут понтоны причалили к противоположному берегу. Высадившиеся из них войска были встречены одиночными выстрелами турецких сторожевых постов. Но после высадки десанта турки начали подтягивать к месту высадки войска из других районов, усилился огонь турецких батарей. Передовые части дивизии Драгомирова вступили в бой.

Сам М. И. Драгомиров вместе со своим штабом, при котором был и М. Д. Скобелев, переправился через Дунай третьим рейсом. Едва ступив на левый берег, Михаил Иванович понял, что обстановка сложная: переправа затягивалась, часть переправочных средств сильное течение относило в сторону, связь с отдельными подразделениями была потеряна. Особенно досаждал кинжальный огонь турок на правом фланге. Драгомиров уже хотел приостановить наступление с тем, чтобы перебросить дополнительные силы на угрожаемый участок, но тут к нему подошел Скобелев.

– Наступление нельзя останавливать, – сказал он. – Я могу обеспечить правый фланг имеющимися там силами.

– Сделай милость, и я тебе в ноги поклонюсь, – ответил Драгомиров.

Скобелев быстро направился на правый фланг, и вскоре солдаты услышали его ясные и четкие команды. На смену беспорядочной стрельбе пришел залповый огонь. После очередного залпа солдаты бросились в штыки, и под их натиском противник был вынужден отойти. Драгомиров позже писал: «С нашей стороны было много подвигов беспримерного мужества… Не могу не засвидетельствовать также о великой помощи, оказанной мне свиты Его Величества генерал-майором Скобелевым, принимавшим на себя с полной ответственностью все назначения, не исключая и ординарческих, и о том благотворном влиянии, которое он оказывал на молодежь своим блистательным, неизменно ясным спокойствием».

К двум часам дня основные силы русской армии переправились на турецкий берег. Город Систово был взят. Захватив плацдарм, русские войска соорудили мосты. На правый берег начали переправляться резервы, обозы. На второй день через Дунай переправился и император с большой свитой.

Во время этой переправы и боя за плацдарм М. Д. Скобелев буквально поразил всех своим хладнокровием и бесстрашием. Он, «гуляя в огне, как на бульваре, разнося приказания, присматривая за ходом битвы, ободряя молодых офицеров и солдат, вел себя поистине блистательно, как вполне опытный боевой офицер».

Когда бой несколько начал затихать, Драгомиров, обращаясь к Скобелеву, сказал:

– Ничего не разберешь, лезут, лезут, а куда?

Скобелев только улыбнулся.

– Ну, Михаил Иванович, поздравляю! – сказал он.

– С чем? – удивился Драгомиров.

– С победой. Твои молодцы одолели противника.

– Где, где ты это видишь? – не переставал удивляться Драгомиров.

– Где? На роже у солдата, – ответил Скобелев. – Ты погляди на эту рожу! Такая у него рожа только тогда, когда он одолел супостата. А как прет – любо смотреть!

Удачная переправа русских войск через Дунай сильно обрадовала императора. Александр II щедрой рукой наградил большое количество офицеров. М. И. Драгомиров получил орден Святого Георгия 3-й степени, великий князь – главнокомандующий – орден Святого Георгия 2-й степени. Но М. Д. Скобелева ждали совсем другие «награды». За самовольное участие в переправе великий князь устроил Скобелеву разнос и даже объявил выговор. Это было следствием «работы» различных штабных шептунов, которые постоянно внушали Николаю Николаевичу мысль о том, что «молодой Скобелев приехал на войну исключительно, чтобы доказать, что награды, полученные им за «халатников», чего-то стоят. Как человек он ненадежен, обманет, продаст, оклевещет, чтобы лучше самому обрисоваться».

Но непосредственный начальник Михаила Дмитриевича генерал М. И. Драгомиров в своих оценках был намного сдержанее. «Если бы Скобелев был плут насквозь, то не стерпел бы и пустил бы гул, что удача этого дела (переправы) принадлежит ему, – заметил он. – А между тем, насколько мне известно, такого гула не было. Нужно сказать, что напросился он сам на переправу и я его принял с полной готовностью, как человека, видавшего уже такие виды, каких я не видел. Принял, невзирая на опасения, что Скобелев все припишет себе, и … не ошибся. Во всем этом он явил себя человеком весьма порядочным».

Тем не менее, когда были поставлены все точки, заслуги Скобелева было трудно не признать. За переправу он был награжден орденом Св. Станислава 1-й степени с мечами.

В то же время нужно отметить, что турецкое командование, зная о подготовке русскими войсками форсирования Дуная, решило, что удержать оборону по этому рубежу на широком фронте будет крайне трудно. Поэтому они заблаговременно допускали отход своих войск к Балканам с тем, чтобы завлечь неприятеля в глубь страны, на линию гор и крепостей, заставить его распылить силы, и лишь затем начать его разгром по частям.

Русские войска на первых порах наступали успешно. Это радовало Скобелева, но он хотел сам командовать частью или соединением. С этой целью он направился в болгарскую деревню Павло, где находилась Главная квартира Дунайской армии и размещался император со свитой.

Большое село располагалось на правом берегу реки Янтры по двум отлогим скатам широкого оврага, по дну которого протекал ручей. Через реку был перекинут каменный мост с 12 арками на красивых устоях, соединявший село с заливными лугами и густыми рощами. Сам населенный пункт состоял из одной широкой и нескольких узких улиц, которые сходились на площади, украшенной каменной церковью. В этой церкви по выходным и праздничным дням совершалась служба, на которой присутствовали император, чины его свиты и офицеры конвоев.

Александр II жил по-походному, в палатке, разбитой в густом тенистом саду, примыкавшем к большому дому, оставленному сбежавшим турком. Там же находились палатки светлейшего князя Суворова, графа Адлеберга и генерала Милютина. Остальные чины свиты жили в других покинутых усадьбах по своему выбору, либо в палатках, либо в домах.

Прибыв в Павло, М. Д. Скобелев вынужден был терпеливо ждать аудиенции. Жизнь в лагере проходила крайне однообразно и невыносимо скучно. Каждый день для чинов свиты и офицеров конвоев начинался в 8 часов утра, когда они собирались в большую столовую палатку к чаю. В полдень они там же встречались за завтраком, в 18 часов – за обедом, а три часа спустя – за вечерним чаем в присутствии императора. Это делало каждый прием пищи полуофициальным, сопровождавшимся многими утомительными процедурами. Поэтому неудивительно, что при первой же возможности офицеры стремились уклониться от посещения столовой палатки.

Император также редко появлялся в лагере в дневное время, зато после обеда он непременно выезжал на прогулку в небольшом открытом экипаже вместе с князем Суворовым в сопровождении нескольких казаков из Собственного конвоя. Во время этих прогулок он посещал бивак одной из бригад 1-й пехотной дивизии или госпиталь, находившийся в двух верстах от села. Он подолгу разговаривал с ранеными солдатами, интересовался подробностями боя и многим тут же вручал кресты и медали. Узнав об этой привычке государя, многие ловкие солдаты умудрялись специально попадаться ему на глаза, в результате чего некоторые выходили из госпиталя не только Георгиевскими кавалерами, но и ефрейторами и даже унтер-офицерами. Александр знал о солдатской хитрости, но делал вид, что ничего не замечает. И когда кто-то из свитских генералов решился сказать ему об этом, император в необычно резкой форме осадил шептуна.

«Каждый из них за свои раны заслуживает гораздо большего, так не мешайте хоть некоторым получать ту малость, которую я способен им дать в награду за службу и кровь, пролитую за царя и Отечество».