Текст книги "Бенефис чертовой бабушки"

– Потом поговорим! – заговорщицки прошептала я девушке на ухо. – Сейчас Наталья няню выпроводит…

– Так что, милые мои, ехать мне теперь некуда!

Вытеснив встречающих с крыльца на кухню, Анна Петровна стояла на пороге и обмахивала красное лицо гигиенической салфеткой.

9

За последние три дня на Кукушкину Анну Петровну свалилась куча неприятностей. Вначале она заболела – подскочило давление. Перенервничала, поскольку молодая пара, которой она собиралась сдать на весь период проживания в Кулябках свою квартиру, неожиданно передумала ее снимать. Таким образом, был поставлен под угрозу план приобретения нового холодильника. Затем у нее украли мобильник, и не где-нибудь, а в цивилизованном месте, именуемом аптекой. Только с сегодняшнего утра началось просветление. Прямо с шести часов. Позвонила приятельница и сообщила, что у нее есть семья – очень положительные люди, которым срочно нужна квартира. Хотя бы до конца лета.

Через час семья из четырех таджиков мужского пола и почти одинакового, но не поддающегося определению возраста уже вселилась к Анне Петровне, предъявив справки о временной регистрации в столице по другому адресу. Почувствовав себя совершенно чужой в иностранном коллективе, женщина порадовалась тому, что не успела перевезти от приятельницы назад свои ценные вещи. Дав руководящие указания по правилам эксплуатации квартиры старшему группы, вручившему ей задаток, она быстренько собралась и покинула родные стены. Уже на выходе из подъезда попала в объятия молодого человека, оказавшегося племянником ее двоюродного дяди. Мальчика Антошу она видела только один раз в его детские годы, причем проездом, и даже имени его не помнила, но сразу опознала как родного человека – по очкам. В десять лет он носил точно такие же. Казалось, очки росли и взрослели вместе с ним. Двадцатипятилетний мальчик был буквально сражен известием о длительном отъезде тетушки, поскольку рассчитывал пожить у нее пару месяцев, пока не решится вопрос с ремонтом его квартиры. А чтобы тетушка не беспокоилась о его содержании, сразу заверил, что с деньгами проблемы не будет. Уяснив ситуацию, ничуть не опечалился. Сообщил, что прекрасно перекантуется и в деревне. Если не у подопечной тетушки, то у кого-нибудь из деревенских.

В то, что племянник не будет ей в тягость, Анна Петровна поверила сразу после того, как племянник купил ей новый мобильник и предложил поехать в Кулябки на такси. Перед глазами женщины сразу замаячил новый навороченный холодильник, в котором легко поместились бы все ее четыре квартиранта. Она вновь почувствовала недомогание. Такой огромный агрегат ей одной был ни к чему, но ведь так хорош!

Мальчик Антоша серьезно обеспокоился состоянием здоровья тети Ани и, не тратя времени на поиски такси, с ходу купил подержанную иномарку. По генеральной доверенности. Машина, на заднем стекле которой висела табличка «Продается», удачно подвернулась прямо во дворе. Вместе с хозяином, легко и тупо пинавшем ее носком ботинка по колесу – человек маялся от безделья. Деньги Антоша снял с пластиковой карты в нескольких банкоматах, рассчитался прямо в машине. И даже доставил ошалевшего от скоростной сделки продавца обратно к дому.

Деньги, как отметила Анна Петровна, племянника не испортили. Главной чертой его характера была скромность. Когда мы вновь высыпали на крыльцо, Антоша все еще сидел в машине и выглядел крайне растерянным. Наличие большого числа лиц его испугало. Особенно долго он задержался взглядом на Юленьке, невольно порозовевшей. Еще бы! Таращился так, словно увидел чудо заморское.

Скорее всего, паренек рассчитывал на присутствие одной Светланы Никитичны. И не решился вылезать из машины даже тогда, когда Анна Петровна получила разрешение на временное проживание в доме Брусиловых своего родственника, представленного просто племянником. Антона вполне устроили бы сарай, чердак, чулан, кладовка или иное подсобное помещение. Кроме хлева, которого, кстати, и не имелось. К тому моменту Анна Петровна считала мальчика своим родным сыном. И поскольку, по словам Юльки, все Брусиловы намеревались не сегодня завтра уехать на неопределенное время, нахождение дома под присмотром Анны Петровны с нечаянно обретенным сынком-племянником следовало расценить как подарок судьбы.

«Подарок судьбы» производил хорошее впечатление. Довольно симпатичный темноволосый парень с тонкими чертами лица и в очках, придававших ему вид молодого талантливого аспиранта. Только очень застенчивого, что прямо противоречило тем денежным суммам, которыми он легко разбрасывался.

Юлька заикнулась, что без родителей не сможет решить вопрос с оплатой услуг по охране дома. Анна Петровна при этом радостно встрепенулась. Она вообще не рассчитывала на оплату и потихоньку прощалась с мечтой о новом холодильнике. В принципе, правильно, поскольку Антоша, ненавязчиво любующийся девушкой, пришел в себя и пояснил, что это он должен Юлиным родителям за проживание в их доме. Готов оплатить причиненные неудобства.

Тут он спохватился и, согнувшись, полез на заднее сиденье, откуда вытащил большой букет цветов:

– Не имею чести быть знакомым со Светланой Никитичной, но хотелось бы поздравить ее с прошедшим юбилеем. Тетя, наверное, уместнее сделать это вам.

Тетя горестно охнула и, отмахнувшись от букета, снова потянулась за гигиенической салфеткой. Наташка объявила «общее спокойствие» и сухо объяснила Антоше ситуацию: Светлана Никитична с сегодняшнего дня в морге и больше поздравлений не принимает. А все находящиеся в этом доме принимают исключительно соболезнования.

Антоша замер. Приветливая улыбка на физиономии сменилась недоверчивой, а следом вообще погасла – человек догадался, что его не разыгрывают. Легким движением руки Антоша не глядя отшвырнул букет, и он точно угодил в бочку с водой. «Ваза» была слишком велика, но я отметила, что букет значительно ее приукрасил, придав некий шарм старой ржавой, местами помятой железяке. Затем паренек снял и протер очки, снова водрузил их на нос, с легкой хрипотцой попросил извинения, одновременно выразив готовность оказать любую помощь, связанную с похоронами.

Все мужественно и печально кивнули. Кроме Юльки, спрятавшейся за Наталью и тайком производившей ревизию своего хорошенького личика с помощью выуженного непонятно откуда зеркальца. Минуту скорбного молчания нарушил донесшийся из глубины дома дикий хохот братьев Брусиловых. Анна Петровна размашисто перекрестилась, племянник вздрогнул и на всякий случай нырнул в машину, заняв выжидательную позицию.

– Все нормально! – спокойно пояснила Наталья. – Осиротевшие сыновья Светланы Никитичны сходят с ума. От горя. Еще с сегодняшней ночи. К утру процесс завершится. Надо же заниматься вопросом похорон.

– Сегодняшней ночью Светлана Никитична была относительно жива, – возразила я подруге.

– Ну и что? Можно подумать, с ума сходят по расписанию. Личное дело каждого выбирать время и место. Интересно, долго мы тут торчать будем?

– До завтрашнего утра – точно, – уныло сообщил Димка. – Пока получат результаты вскрытия, пока…

– Ну все! Пока-пока! – Наташка круто развернулась и направилась к дороге. – Если Светлану Никитичну и убили, моей вины в этом точно нет. Я собиралась ее убить только сегодня, да и то исключительно морально. Ир, ты не хочешь составить мне компанию? Пойдем прогуляемся по деревне, как честные люди. Юля, прояви гостеприимность и укажи гостям их место. Если надумаешь пристроить Антона к Даньке, предварительно представь его собаке.

Я взглянула на хмурое лицо мужа. Едва заметно и очень неохотно он кивнул мне в знак согласия на променад по деревне. Толку от моего присутствия в доме все равно никакого, а мой основательно пришибленный вид Димку раздражал. Он наверняка считал, что я нуждаюсь в утешении, для которого не находил слов, ибо сам в нем нуждался. Я даже не сочла нужным переобуваться. Вдруг Димка передумает? Так и отправилась на прогулку в босоножках на каблучках, в которых прикатила из Москвы. Можно было напялить шлепанцы, но ведь и Наташка соскочила с крыльца в таких же босоножках. Чем я хуже?

К нашему удивлению деревня оказалась достаточно обитаемой, что не могло не порадовать. Некоторые дома временно пустовали, о чем свидетельствовали полностью занавешенные окна, но выглядели они, как новенькие. У шестого по счету дома проводилось какое-то собрание. Без председателя. Толпа жителей, разбитая на мелкие кучки, в которых каждый общался внутри своей ячейки, одновременно успевая вмешиваться в разговоры соседних, равномерно гудела. При нашем приближении гул постепенно стихал и заменялся весьма красноречивым молчанием. На нас смотрели, как на прокаженных.

– О! Суд присяжных, – процедила Наташка и, игнорируя недружелюбные взгляды, прямиком направилась к центру сборища.

Значительная часть жителей тут же начала расходиться. Осталась только тройка самых любопытных, да и они шустро убрались за штакетник забора.

Торчать одной на дороге не имело смысла, и я, стараясь держаться прямо и независимо, направилась следом за подругой.

– Здравствуйте! – излишне громко поздоровалась с двумя женщинами и одним старичком Наталья. Ответили ли они на приветствие, я не разобрала, но уже тот факт, что не разбежались, можно было считать положительным началом диалога.

Я со своим «добрым днем» вклинилась в самый неподходящий момент: Наташка с ходу всплакнула, жалуясь на хроническое невезение – помогли знакомым людям с переездом, а вместо заслуженной благодарности получили мешок неприятностей.

Троица отвлеклась на мой «добрый день!», и одна из женщин язвительно заметила – какой же он добрый, если двое человек уже убрались, а третий на подходе. Наташка даже оглянулась, рассчитывая увидеть на дороге еще кого-то из нашего общества. На подходе. Не увидела и, шмыгнув носом, пояснила, что если мы вдвоем и убрались из дома, то, к сожалению, временно. Троица переглянулась и осенила себя крестом.

Я тут же выступила на передний план, ибо поняла истинный смысл сказанного женщиной.

– Простите… Это что, примета или поверье такое – три смерти подряд?

– Неизвестно, три или боле, – прошамкал дедуля. – Как Лешак с косой разгуляется. На сей раз вон оно как – баб себе отбирает.

– К-какой Лешак? – вцепившись в мое плечо, пролепетала подруга. Я попыталась освободиться, да не тут-то было. – Ир, как ты думаешь, это не тот Газонокосильщик, которого мы ночью в лесу по дороге сюда встретили?

Старичок отступил на два шага назад, зато женщины буквально прилипли носами к штакетнику.

– Это как же ж вас ночью в лес-то занесло?

Старичок наткнулся на ступеньку крыльца и присел.

– Да уж не по своей воле, – начиная подрагивать уже всем телом, сообщила подруга. – Заблудились. Ночь, темень непроглядная, да еще дождь. А тут мужик с косой. Он указал нам короткий путь через лес, мы его подвезли. Кто ж знал, что это не мужик, а Лешак с косой.

Коллективный вздох ужаса за забором сопроводился молитвой деда и всеобщими очередными крестными знамениями.

– Куды ж вы его подвезли? К нам в Кулябки?

– Нет, – трясясь все сильнее и сильнее, простонала Наташка.

– Он… сказал, что ему на кладбище надо, – невольно подрагивая вместе с подругой и сгибаясь под тяжестью ее руки вправо, я тщетно пыталась выпрямиться. – Мы… его… на лесной дороге высадили. Наталья, будь добра, встань по стойке смирно.

– Ага, – откликнулась подруга и схватила меня под руку.

– Нет там никакой дороги! – отрезал дед. – Лешак вам мороку навел. Самих пожалел, а через вас смерть другим наслал. Идите себе домой, идите. Неча тут стоять.

Женщины мигом отпрянули от штакетника, дед трижды плюнул через левое плечо и снова забормотал молитву.

Спорить и отстаивать свою невиновность в подобных условиях – занятие бесполезное. Я только подивилась дремучести местных жителей, а Наташка все же успела доложить троице, что женщина в Снегиревке отправилась на тот свет без нашего приглашения, поскольку туда мы точно не заезжали.

– Очень нужно покойнице ваше приглашение! – раздался над ухом насмешливый женский голос. И мы с Наташкой мигом на него обернулись. Он принадлежал краснощекой полногрудой (явно от природы, без силиконового наполнителя) красавице. Лет этак пятидесяти. В глазах зарябило от яркого пестрого халата. – Чё, дед, ерунду-то порешь? Кто-то утром сбрехал, что Райка Капустина померла, – весело обратилась она к нам, – я-то и подхватилась. В чем была, в том и дунула к подружке в Снегиревку. Даже фартук не сняла. Бегу, сама реву белугой. Света белого не вижу. В калитку влетела, а Райка-то, слышь, дед? «Покойница»-то с огорода своего козла волокет. Оба верещат на всю Снегиревку. Это надо – рогатой башкой дверь в сарайке проломил. В капусту, гад, ломанулся. Я, дед, так и обмерла! Райка, говорю, ты никак живая! Да какая, грит, с этой скотиной жизнь. Каждый день меня в гроб вгоняет, кормилец. Вечером гряды полола, подкрался, сволочь, да так наподдал рогами! Спасибо соседке – до дому довела, прямо помирала. А утром как девчонка вскочила – спина-то всегда с болью да со скрипом разгибалась, и ноги по часу расхаживались, а тут как новехонькая стала. Наверное, этот черт бородатый все косточки на место вправил.

– А почему она этого козла кормильцем зовет? – отодвинув меня за ненадобностью, как отслужившую свое опору, заинтересованно спросила Наташка.

– А чё ж не кормилец-то? – удивилась женщина. – Он один такой породистый на три деревни. Даже издалека приезжают коз огуливать. Не бесплатно же… Так вот, Рай, спрашиваю, а кто у вас нынче помер-то. А она глаза вылупила: нынче, грит, летом или нынче по зиме? Весной, само собой некогда. Но тут козел взбрыкнул и вырвался, Райка меня обругала да за ним! Ничё, поймали. Я уж ее расстраивать не стала, сказала, что за уксусом забежала. Так что, граждане, поминки отменяются.

– А вот и не отменяются! – с торжеством в голосе заявил дед. – Не отменяются, говорю. – И ткнул в моем направлении пальцем. – Вон у их сёдня бабка померла. Милиции понаехало! Участковый у Ивановны пять литров самогонки купил. Она ему, дармоеду, со скидкой продает. Ты, Верка, от этих девок подальше держись. С Лешаком якшались. Вот бабке смерть-то и привезли.

Улыбка на Веркином лице погасла. И сразу же солнце скрылось за роскошным кружевным облаком. Недоверчиво покачивая головой и не отрывая взгляда от Наташки, женщина отметила тот факт, что покойнице никак стукнуло сто лет. Небось от радости и померла.

– Убили ее! – вмешалась одна из союзниц деда. – Участковый сам Ивановне признался.

Рой вопросов, сменявших друг друга со скоростью полета разъяренной пчелы, заставил меня мобилизоваться:

– Вера, вы производите впечатление совершенно нормального человека. Неужели поверите всем этим басням?

Женщина потянулась поправить гладко зачесанные назад и связанные на затылке узлом светлые волосы – действие, сопровождающее нелегкое раздумье. При этом выронила из рук тканевую сумку, наклонилась за ней и глухо охнула. Меня бросило в жар – показалось, что она решила грохнуться в обморок. Сразу стало трудно дышать.

– Райка, зараза, эссенцию как следует не закрыла! – ругнулась она, выхватывая из сумки стеклянную бутылочку с остатками уксусной эссенции. – Так в голову и щибануло!

– Возьмите… – услужливо подсуетилась запасливая Наташка, выуживая из кармана пластиковый пакет. – Закатаете в него бутылку вместе с сумкой, зачем остаткам добра пропадать?

– Анатольич, а девки уксуса не боятся! – задорно крикнула деду Вера и выполнила Наташкину рекомендацию. – А чё вы к ним пришли-то? – обернулась она за разъяснениями в мою сторону.

– Хотели кое-что выяснить… – осторожно ответила я. – Какие-то странности в вашей деревне творятся. Слухи разные… Теперь вот думаем уговорить своих знакомых дом продать.

– Ага. Думаем, – поддержала меня Наташка.

– Да какие там странности! Понаврут с три короба… Пошли, я в соседнем доме живу.

10

– Не вздумайте дом продавать!

На сей раз голос Веруни донесся непонятно откуда. Несмотря на свою полноту, она носилась между двумя комнатами и кухней легкой птахой. Соответственно, на босу ногу. Деревянный пол был застелен огромным зеленым паласом, на стенах красовались два ковра. Один над диваном, второй загораживал бывшую дверь в соседнюю комнату. Как выяснилось, комнаты изолировали. Традиционная когда-то стенка выставляла напоказ все, что хозяева считали достойным зависти гостей…

– Пусть хоть немного стариковский коллектив разбавится нормальными людьми. Глядишь, слухов и сплетен меньше будет. Странности от них и рождаются. Так… – Женщина окинула пытливым взглядом накрытый к чаю стол, еще раз напомнив, что вина у нее нет. – От этой заразы и так вся молодежь раньше времени скопытилась. – С облегченным выдохом Вера уселась на стул. – Подтягивайтесь сюда, неча там на диване жаться.

Мы послушно расселись, не зная, с чего начинать разговор. Наташка попробовала выразить благодарность гостеприимной хозяйке, но та только отмахнулась:

– Жалко мне воды, что ли? А заварка дареная. Мед да варенье свои, печенья и сухариков дочь навезла. Бабушку-то вашу правда убили?

– Да кому нужно ее убивать? – поморщилась Наташка. – Мы и сами ничего не понимаем. Суток не прошло, как она ни с того ни с сего скоропостижно свихнулась. Это я к тому, что своими закидонами толком и надоесть никому не успела. Не было у нее времени перевалить свои глюки с больной головы на здоровые. Взяла, да и преставилась. Жалко, конечно, на свой возраст никак не тянула.

– А Лешака вы точно видели?

Пришлось осторожно пересказать ей историю нашего приезда в Кулябки. Веруня с шумом отхлебнула чай из бокала и задумалась. Мы тоже примолкли. Я даже сунула в рот печенье, которое не терплю с детства – вроде как занята.

– В этого Лешака кто верит, кто не верит. – Вера медленно намазывала медом сухарик, внимательно отслеживая этот процесс. – Я его вроде сама видела. Полтора года назад. Только издалека. А может, и не его. Стемнело уже. Никому про то не рассказывала. Народ у нас больно чудной. Лешак или какой-то другой мужик мужа моего, царствие ему небесное, на себе приволок, у дома бросил и исчез. Я выскочила на шум-то, а мужик уже к лесу шел. Ленька мой очень пьяный был – у знакомых на крестинах набрался, ничего не помнил. Говорят, его не отпускали, предлагали остаться, но он заупрямился – домой, мол, надо. Где завалился, не известно. Только отключился на целых четыре часа. Дело в марте случилось, двадцать пятого. А в начале апреля он в больнице и помер, царствие ему небесное. Отек легких сказали, никакие антибиотики не помогли. У меня к Лешаку претензий нет. Ленька сам себе путь выбрал. Следом за Ленькой еще трое мужиков откинулось. Царствие им небесное! Один чужую машину угнал, да на ней и разбился. А все равно не жилец был – хозяин машины-то больно крутой мужик. Сказал, все равно бы его убил… Второй бедолага утонул – в собственной сети запутался, третий от рака скончался. Поговаривали, Лешак тогда Ивановне во сне являлся, сказал, готовьте в деревне четыре гроба. Да мне не очень в это верилось. Про сон-то она начала болтать уже после всех похорон.

– Странно… – уставившись на вазочку с вареньем, промямлила я. – Если Лешак не мистическое существо, а человек, значит, он должен где-то жить. Не на дереве же. И не в шалаше. Африка отсюда далековато.

– Ир, он говорил про какое-то кладбище, – напомнила мне подруга.

– Кладбище? В лесу? – Веруня очередной раз с шумом отхлебнула чай. – Не зна-а-ю. Впрочем, может, и есть. Моя бабушка, царствие ей небесное, рассказывала, что где-то там старая церковь. Только не каждому она показывается.

– Ну, положим, не каждый в этот лес и сунется, – авторитетно заявила я. – Возможно, церковь и на самом деле существует. А при ней, как водится, имеются захоронения самых достойных в свое время граждан.

– Да ладно! Мы всю жизнь в этот лес за грибами да за ягодами ходим. Разве садовую малину сравнишь с лесной? Или землянику. Стакан съешь – считай, запас витаминов на год. Словом, никто никогда никакой церкви с кладбищем не видел. Да и кого в том лесу бояться? Волки и те сто лет назад перевелись. Вот только удивляюсь, как вы там ночью дорогу отыскали. Она днем-то с трудом определяется. И то только по колдобинам. Ввалишься в нее, значит, на правильном пути. Все, что тракторами разворотили, сейчас кустами да травой заросло. Этой дорогой давно не пользуются, новую между деревнями проложили, асфальтовую. Тоже ямин хватает. Трактора-то не легковушки. Каждый год фермер щебенку подсыпает… Слушайте, а может, мужик-то вам просто почудился?

Вера отставила свой бокал и внимательно посмотрела на Наташку.

– Фига себе! – озадачилась та. – Не надо нас пугать, уже пуганые. Почудился… Разговаривал с нами, как человек.

– Он сказал, что с покоса шел. Бабе, у которой муж по весне пропал, помогал.

– Мать честная! У Райки мужик по весне пропал. И делянка за огородом выкошена… Я еще удивилась – когда все успевает?

Неловко двинув руками, женщина смахнула свой бокал на пол. Он солидно бумкнул, но не разбился – мягкая посадка, обеспеченная паласом.

– А-а-а… что б тебя! – беззлобно выругалась Веруня и с кряхтеньем нагнулась за бокалом. Вернувшись в исходное положение, продемонстрировала нам искаженное страхом лицо. Бокал из ослабевших рук непроизвольно вернулся на пол. – Это что же получается-то? Ходили у нас слухи, мол, Райка с покойным мужем живет. Он ее по ночам навещает. Райка сначала плакала, обижалась, потом перестала обращать внимание. Я сама сколько раз людей стыдила. О-о-ссподи!..

– Правильно стыдила, – обрадовалась Наташка реальному объяснению нашей встречи с Лешаком. – Муж твоей Райки вполне живой, только с придурью, раз обеспечил себе постоянную регистрацию в лесу. Ближе к пенсии вернется. Когда окончательно здоровье потеряет. Твоя подруга кем работает?

– Ветеринаром…

– О! Тем более…

Веруня нахмурилась, но тут же облегченно улыбнулась:

– Может, и правда Мишка от долгов бегает. А Райка боится его рассекретить. Искали его кредиторы, до сих пор нет-нет да и наведаются.

Повеселевшая Наташка посмотрела на часы, вздохнула и напомнила мне о времени: мы засиделись. Я ее осекла, заявив, что в данный момент в гостях гораздо лучше, чем дома. И, подняв с пола Верочкин бокал, весомо приложила его к столу. В порядке благодарности он оставил мне свою витую ручку. Я судорожно попыталась вернуть ее на место. И не один раз.

– Брось… – грустным голосом сказала Веруня. – Я эту ручку уже три раза приклеивала. Мужняя память. Любил он из этого бокала бражку пить.

– Тебе везет, – подхалимски улыбнулась Наталья. – Помимо своей, еще и мужняя память имеется… Ну что ты на меня так смотришь? – рявкнула она на меня, отнимая злополучную ручку. – Пошли, пока всю посуду не перебила. Нам еще в больницу к Маринке надо.

Не обращая внимания на возмущение подруги, я поинтересовалась у Веруни историей приобретенного Брусиловыми дома. Женщина сразу нахмурилась и нашла довольно весомую отговорку оставить вопрос без ответа: к чему ворошить прошлое, если история дома Брусиловых начинается с момента, когда они его купили. Сама она не верит в разные байки о том, что несчастья передаются вместе с недвижимостью.

– Замечательно! – поддержала Верочку Наташка. – Ир, прекрати расспросы. Нам в этом доме еще ночевать придется. Хочется выспаться. Не успели с Лешаком разобраться, так тебе новый триллер нужен! Нет проблем. Подходишь к Ефимову, говоришь все, что я о нем думаю, только от своего имени, трясучка обеспечена. Хотя бы от угрозы навсегда потерять мужа.

– Ну Раиса! – вела свою партию Верочка. – Уж мне-то могла сказать правду. Я бы вместе с ней порадовалась тому, что Мишка жив, а главное, работать научился. Сроду косу в руках не держал. Маленький, толстопузый, но гонору!..

– Я бы не сказала, что он маленький, – возразила Наташка. – Положим, за период жизни лесным братом пузо он скинул. Но вырасти почти до двух метров, не считая ведра на голове, точно, не мог. Если, конечно, раньше не задержался в развитии и только в лесу достиг переходного возраста, да сразу пошел в рост.

– Ну ты будешь мне говорить! Можно подумать, я Мишку никогда не видела! Недомерок. Костюм ему с Анькой заказывали – пятьдесят шестой размер, рост меньше меньшего. Метр пятьдесят три с ботинками. Вы в темноте просто обсчитались сантиметрами. У страха глаза велики.

– Не надо «ля-ля!» – запальчиво заявила Наташка и осеклась.

Мне пришлось вслух согласиться с тем, что она подумала: встреченный нами Газонокосильщик не был пропавшим без вести мужем Верочкиной подруги. Я высказала надежду, что этот Лешак наверняка знает короткий путь через лес в свою деревню.

– Нету в той стороне никаких деревень, – поежилась Веруня, перевела взгляд на окно и, подпрыгнув на стуле, взвизгнула.

Мы с Наташкой просто подпрыгнули. Беззвучно. Подруга притомилась вопить от страха – поводов хватало и, судя по всему, еще полно в запасе. Берегла голос. А я вообще не имею привычки визжать. Выдержки больше, чем у стойкого оловянного солдатика. И ничего, что у него она от мужественной оловянности, а у меня просто от страха. Эффект-то один.

Прежде чем я немного оттаяла, а Наташка попыталась выяснить причину испуга хозяйки, сама Веруня шустро рванулась к открытому окну, но, учитывая, как, высунувшись из него, ругалась на все доступное обзору пространство, запоздала. Любопытствующая личность исчезла. Заодно исчез с подоконника горшок с буйно цветущей алым цветом геранью.

– От те леший-то! – с досадой обернулась она к нам и хлопнула себя по бедрам. – Усвистал! Не поверите – показалось, в окно Райкин козел заглянул. Черт рогатый! Пеларгонию жалко. Горшок вдребезги, а больше у меня нету. Может, пока в старую кастрюлю пересадить?

Одобрив новое место посадки герани, которую даже в провинции научились обзывать пеларгонией, мы с Наташкой заторопились домой. Следовало признать, что чаепитие дало нулевой результат. Как пребывали до этого в состоянии полной дремучести по части Лешего – Газонокосильщика и истории дома, так в нем и остались. Встав со стульев, вытянулись в струнку и принялись усиленно благодарить Верочку за гостеприимство.

– Куда ж вы? – прикрыв окно, неожиданно расстроилась она. – Даже чая толком не попили. Так хорошо сидели… Наговорили тут всяких страстей, одной-то теперь без телевизора малек жутковато будет. А телевизор в ремонте. Зять только через неделю привезет.

Я не нашла ничего лучшего, как сослаться на переменчивость погоды – следует вернуться назад, пока дождь не пошел. И это при ясном небе и ярком солнышке. Наташка нагнулась – вроде как расправить подвернутые джинсы и дернула меня за штанину. Поняв этот жест по-своему, я вновь уселась на стул, выразив желание допить чай – хорошую заварку жалко. Подруга распрямилась и, вытаращив на меня глаза, сердито напомнила о Дмитрии Николаевиче, который бесится в одиночку из-за кучи накопившихся ко мне претензий. Я моментально вскочила, зато Наташка села. Ясное дело, претензии будут не к ней, а если и к ней, то не она будет их выслушивать.

– Что-то в горле пересохло, – пробурчала подруга в свою пустую чашку. И без всякого перехода спросила Верочку, где живет Ивановна. Все-таки надо выяснить историю приобретенного Брусиловыми дома и, пока не поздно, избавиться от него.

– Нашли, у кого спрашивать! – всплеснула руками Вера. – Да Ивановна наплетет вам с три короба небылиц.

– Каких? – живо оторвалась от чашки подруга.

– Таких! Ляпнет, например, что хата с краю на крови поставлена и ее обитателей черти жалуют.

Подняв брови и закусив нижнюю губу, Веруня выразительно посмотрела на нас. Печать ужаса на наших лицах ее вполне устроили, и она с удовлетворением добавила:

– То-то…

Я вспомнила недавний визит козла в окно Верочки, машинально нащупала спинку стула и собралась присесть. Разумеется, мимо. Мне не привыкать. Но подруга, обернувшаяся за моральной поддержкой, мигом поняла, что в данный момент нужна от нее только физическая, и дала резанувшую по ушам команду: «Стоять!!!» В результате на пол я опустилась плавненько, а не со всего маху. С чувством, с толком, с расстановкой. И сразу поняла, что именно этого свободного коврового пространства мне и не хватало. Ощутив прилив сил, расположилась поудобнее и потребовала от Веруни разъяснений.

– Уно моменто! – быстро среагировала Наташка, поняв преимущества моего положения (ниже пасть некуда), и скатилась со стула ко мне.

– Вы чё? – с высоты своего стула прогудела Веруня.

– Ничё, – легкомысленно отмахнулась Наташка. – Здесь лучше, чем на диване. В Средней Азии вообще на полу едят. Плов там… с башибузуком… Ой, нет! С бишбармаком. Таджики, например.

– Так потому она до сих пор и средняя, эта Азия… – рассудительно заметила Верочка. – Ну как хотите… – И перебралась к нам. Опершись спиной на стенку, довольно прижмурилась – солнечные блики, то и дело пробивавшиеся через трепетавшие на легком ветерке ветви березы, разгуливали по всей комнате. Помедлив, она заметила, что на зеленом паласе и вправду вольготнее.

– Как коровы на выгоне! – сбила романтический настрой Наташка.

– Ага, – легко согласилась Веруня. – А я уж думала, чего вы испугались и на пол попадали?

– Ты сказала, что дом Брусиловых построен на крови… – осторожно подсказала я.

– Ну сказала. Так не сама ж придумала. Столько лет прошло, история эта без конца мусолилась в пересказах. Уже и не поймешь, где правда, а где приврали. Хотели услышать – слушайте…

В следующую секунду окно в комнату резко распахнулось. Основательно – со звоном разбившегося стекла. Следом мы услышали то, что не хотели слышать, мало того, и в мыслях такое не держали.

– Мм-ме-е-е-е… – вызывающе сверкая зубами, выдала в оконном проеме рогатая голова, украшенная щегольской бородкой.

– Мм-ма-а-а… – неожиданно тихо проблеяла в ответ Наташка и уже более уверенно добавила: —…ма дорогая…

А я, совершенно не чувствуя своего сорок восьмого размера, растворившись в окружающей обстановке, просто уставилась на чернявого козла, беспрестанно подергивающего носом и скалящего крупные зубы. У него были огромные, удивительно красивые, прямо-таки бархатные глаза.

– Ах ты сатанист проклятый! – раздался с улицы разъяренный голос Веры, и козел, прощально мекнув, исчез. – Всю лавку, паразит, ископытил! А ну, дуй домой, ирод! Это ж надо! С колом вырвался, так за собой на веревке и таскает. Ладно уж, черт порхатый, иди сюда, хлебцем угощу. – Веруня сменила гнев на милость. – Помнишь старое жилье-то, козлиная твоя душа. А каким хорошеньким козленочком был! Счастье твое, что к Райке тебя определила, а то мой Леонид Матвеевич, упокой, Господи, его душу, давно бы твою сущность за баранину на рынке продал. Ну что толкаешься башкой-то? Постой тут немного вместе с забором, ща налажусь, домой к Раисе отведу. Вот радости-то мне туда-сюда мотаться!