Текст книги "Папа едет на море"

Шляпы

Папе не работалось.

Вообще, с ним это случалось довольно редко. В консерватории, дома и здесь, в пансионате «Морской», он работал каждый день по многу часов. Но вот второе утро подряд, злой, расстроенный, он приходил на завтрак и тяжело, как туча, молчал. А если и говорил, то вот что: «Нет вдохновения».

Испортил ли ему настроение случай с виолончелью и Максимом Шахматовым? Или он просто совсем устал и нуждался в отдыхе? Мы с мамой не знали. Но все пытались его поддержать. Мама находила для папы в библиотеке интересные журналы. Администратор в фойе натирал крышку рояля полиролью и воском. Я показывала ракушки и камни, собранные на берегу моря. Папа с благодарностью и тихой грустью качал головой и ничего не говорил.

После обеда, под гудящий, как горячий воздух, треск цикад мы пошли прогуляться по парку пансионата. Лапы пальм приветливо махали нам, солнце прыгало между деревьями, как дети на волнах. Из-за сетки теннисного корта вдруг вылетели звонкие, пружинистые женские голоса.

– Полундра!

– Рогожка!

– Карпаччо!

– Омнибус!

– Фриттата!

– Собака!

– Гитара!

– Дорожка!

Слова будто ударялись о ракетки и высоко подскакивали над кортом и парком, долетая до нас. Мы не могли пройти мимо, поэтому нашли крошечную дверь, ведущую на корт.

А там, по обе стороны сетки, на глиняно-рыжей земле, стояли женщины в белых комбинезонах и больших шляпах с опущенными вниз полями. За крыльями шляп, словно хвосты электрических скатов, тянулись разноцветные ленты. Женщины довольно высоко подпрыгивали и выкрикивали слова, перебрасываясь невидимым мячиком.

– Оракул!

– Веранда!

– Малина!

– Варенье!

– Стоп! – крикнула самая старшая и высокая женщина, похожая на директора школы. На рыжей охапке ее волос сидела шляпа с синей лентой. – Надя, вы слишком увлеклись. Мы не используем никаких логических цепочек. Еще «качалку», «соседку», «розетку» и «печенье» назвали бы… Ай-ай-ай.

Наверное, если бы не строгая судья, мы бы все равно нарушили эту необычную игру. Дамы перестали прыгать и кричать. Они внимательно разглядывали нас – не в белом, не в шляпах и с открытыми ртами без нужных слов.

– Здравствуйте, я Татьяна Валентиновна, – обратилась к нам старшая с синей лентой. – А вы Аркадий?

Папа кивнул и поспешил представить маму и меня.

– Очень приятно. – Татьяна Валентиновна подошла ближе. – Вы застали нас за игрой в слова. Вам интересно?

– Очень. Но ничего не понятно, – признался папа.

– И это совсем не удивительно, – кивнула слегка свысока Татьяна Валентиновна. – В пансионате «Морской» каждый год проходит конференция нашего клуба. Клуба Белых Шляп. Мы не делимся с посторонними ее программой.

Папа смущенно щурился на солнце – оно зависло прямо над головой высокой рыжеволосой Татьяны Валентиновны. Женщины в шляпах, как птицы, слетелись к нам. Одни совсем молоденькие – наверное, учились в университете, другие – ровесницы моей мамы. Школьниц среди них не было, и я разочарованно вздохнула.

– Простите, что вас потревожили. Мы просто заглянули на корт, услышав ваши мелодичные голоса. – Папа сделал шаг назад, приглашая и нас с мамой отступить с поля боя. Но слово «мелодичные» из уст известного композитора – ну еще бы! – прозвучало для предводительницы Белых Шляп как особый сигнал. Она вдруг выпрямилась во весь рост, встала почти в балетную позицию и обвела взглядом нас и своих подопечных.

– Мы о вас много слышали. И много слушали вашу музыку. Завтра в обед мы разъезжаемся по своим городам и… будем рады, если утром вы придете к нам на заключительную встречу. Возможно… – заговорщицки сузила глаза Татьяна Валентиновна, – вам будет интересно узнать, как связаны варенье и ряд Фурье?

Мой папа умеет видеть удивительные вещи, даже когда они едва показали кончик носа из-за двери. Или только-только спустились в метро, чтобы приехать в гости. После предложения участвовать в конференции Белых Шляп он просиял самой радостной улыбкой и чуть поклон не отвесил. И спросил: можно ли прийти – без шляпы?

Теорема

Мы не сталкивались с Белыми Шляпами, потому что в день их приезда гостили на «Осьминоге». И как же хорошо, что теперь нам попался на пути теннисный корт!

На следующее утро папа с рассветом начал собираться на встречу с загадочными женщинами. Он надел костюм – несмотря на уже набравшую обороты жару. И когда мы с мамой проснулись, он уже сидел в кресле на балконе и смотрел на море. В концертных туфлях и с подстриженными усами. Под мышкой он зачем-то держал ноты.

– Папа, ты куда? – удивленно рассматривала его мама. – Шесть утра.

– На встречу Белых Шляп. Я надел туфли, – покраснел папа. – Они собираются в читальном зале в семь тридцать. Я пока посижу… подумаю.

Почему-то он очень волновался.

Как папа рассказал потом, он не спал всю ночь – думал об этой встрече. Чувство, что знакомство с Белыми Шляпами принесет ему что-то важное, не покидало его светлую, лысую голову и доброе сердце. В семь тринадцать он прикрыл за собой дверь и ушел.

Перед завтраком мы с мамой завернули в читальный зал библиотеки. Сперва поглядели через щелочку, а после смело шагнули на скрипучий паркет. За столами, словно в учительской, сидели Белые Шляпы. Они что-то сосредоточенно писали в тетрадях и обсуждали друг с другом. На доске прыгали и доказывали свою правоту формулы и уравнения, написанные мелом. Например, вот такие:

4A348EECC3CF677B0710693D3568F332A24861B8

Папу окружили сразу пять шляп с красной, оранжевой, фиолетовой, розовой и бледно-зеленой лентами. Его раскрасневшаяся лысина блестела среди них. Он все время чему-то кивал и что-то быстро записывал.

Мы с мамой стояли на пороге. Шляпы и папа подняли головы и разулыбались. Татьяна Валентиновна, в шуршащем брючном костюме, уже шла нам навстречу, радостно распахнув руки. «Теория оказалась верна!»

Мы с мамой не сомневались.

– Мы так долго готовились, высчитывали, проводили измерения и вот – благодаря вашему папе – доказали! Успели к последнему дню!

Я всмотрелась в записи на доске: Белые Шляпы придумали теорию музыки.

Оказалось, их игра в слова была ритмической разминкой. А вместе с папой дамы доказали формулу гармонии. Она подошла к его новой симфонии, как идеально сидящие джинсы или детали конструктора.

– Я… я не знал, как дальше работать – не было вдохновения, и фантазия совсем иссякла. – Папа сиял и отстукивал карандашом ритм. – Но теперь понял: в работе мне поможет математика.

Я сразу представила, как папа берет с собой в зал счеты, калькулятор и тетрадку, а потом что-то умножает-вычитает-в-столбик-делит-уголком прямо за пианино. Но все оказалось намного сложнее.

Белые Шляпы придумали целый шифр из цифр и нот и теперь подставляли в формулу музыку. Папина неоконченная симфония лилась по строчкам на доске, изгибалась синусоидами, сжималась и расширялась в цифрах и математических знаках. Кусочки, пропущенные моменты, спорный финал… Музыка разрасталась, словно плющ на затененной шершавой стене, и заполняла все пространство. Шляпы скрипели карандашами и хлопали в ладоши от радости.

До самого обеда они с папой работали в читальном зале. И вдруг – вспорхнули, подхватили чемоданы и убежали в автобус, который должен был увезти их на вокзал.

Стоя одной ногой на ступеньке, Татьяна Валентиновна жала нам руки и обещала прислать научную статью о теореме. «Когда она будет доведена до совершенства».

Двигатель автобуса призывно загудел. Из крошечной сумочки главной Белой Шляпы вдруг появились две ленты – нежного жемчужного цвета. Татьяна Валентиновна смущенно протянула их маме:

– Это вам и Люде. Мы будем рады видеть вас в нашем клубе. – И добавила по-учительски: – Купите белые шляпы.

Я подбежала к нашей новой удивительной знакомой и крепко ее обняла. Даже не знаю почему. Правда, я дотянулась только до ее талии. Но длинные белые руки ласково накрыли мои плечи на пару секунд и погладили по волосам.

– До свидания, – тепло сказала Татьяна Валентиновна.

Окна автобуса сияли улыбками талантливых и совсем не загоревших молодых ученых. Мама махала им рукой. Папа что-то дописывал в тетради и жестами показывал, что будет им писать. Автобус спрятал Татьяну Валентиновну от солнца и тронулся к воротам.

– Так астрономы высчитывают и находят новые звезды и галактики, – говорил папа вечером. Мы шли по пляжу и шуршали галькой, будто ворочали фасоль в большой банке. – Я давно думал, что подобное можно придумать и для музыки. И вот – такая удача.

Впервые за последние дни его настроение было легким и заразительно полным надежды. А над морем висели десятки созвездий. И мне казалось, что это музыканты расставляют на пюпитрах ноты и настраиваются перед самым прекрасным в мире концертом.

Страшный хруст

После путешествия на «Осьминоге» папа рассказал мне, что над морем звук разносится лучше. Дело в том, что он буквально скользит по поверхности воды.

Но кто же знал, что этот закон распространяется и на пляж? Сегодня днем, загорая на лежаках, мы с мамой услышали хруст. Нет, дерево не упало. И под грузным учителем физики не сломался стул. И вафли никто не ел. Это был хруст арбуза…

У меня внутри все сразу похолодело. По рукам побежали мурашки, челюсть свело. Я медленно повернулась, чтобы взглянуть на маму. Вгрызаясь взглядом вдаль – примерно через три лежака от нас, – мама как завороженная вставала со своего полотенца. Глаза ее наливались арбузным соком, а пальцы сжимались в кулаки. Кажется, началось.

Прошлым летом мы были в гостях у маминой сестры, тети Тани. Она жила за городом, в большом доме, и каждый вечер на ужин нареза́ла арбуз. Сочный, полный семечек и воды. От него нам становилось смешно и дружно хотелось в туалет. И вот в один вечер на веранду тети Тани заглянула их соседка, странная девушка Соня. Поздоровавшись, она тут же села к столу и начала уплетать арбуз, будто год не ела. Мы только рты открыли от удивления.

Соня съела пол-арбуза – а весил он килограммов восемь – и молча встала из-за стола. Тетя Таня поднялась ее проводить, Соня вдруг будто очнулась и полезла ко всем обниматься. И незаметно и непонятно зачем укусила маму за шею.

Укус быстро пропал. Только папа смеялся, что теперь боится спать с мамой по ночам в одной кровати. Но последствия оказались удивительными. И наступили совершенно неожиданно как для мамы, так и для нас. Мама стала другой. Одержимой арбузами.

Нет, она и раньше их любила. Красиво нареза́ла красную мякоть кубиками, каким-то волшебным образом доставала из них все косточки. Складывала аккуратные кусочки в глубокую чашку и звала нас к столу. Сама она накалывала арбузный кубик на вилку и медленно ела, растягивая удовольствие. Так было раньше. Но после Сониного укуса мама брала одну скибку за другой и хрустко, сочно ела арбуз прямо с косточками. И остановиться не могла. Арбузы пропадали в маме, как корабли в Бермудском треугольнике.

И вот теперь, на пляже, у мамы начался арбузный приступ.

Она нависла над дяденькой, который неосторожно принес с собой ломоть арбуза. Тот внимательно смотрел на возвышающуюся над ним маму и хлопал глазами. По руке у него тек арбузный сок. Зрачки у мамы были того же, арбузного, цвета. Дяденька явно напрягся. Я попыталась разрядить обстановку: мол, мы тоже хотим кусочек, нельзя так вкусно хрустеть на весь пляж. Но никто, кроме меня, не засмеялся. Дяденька медленно потянулся к ножу, мама присела на лежак напротив.

– Берите. – Он с опаской протянул дольку маме.

Мама быстро схватила пальцами зеленую корку и впилась зубами в мякоть. Ее глаза закатились. Дяденька бросил все свои вещи – и арбуз! – и убежал.

Расправившись с добычей, мама смущенно вытерла рот тыльной стороной руки и как ни в чем не бывало пошла купаться. А я осталась думать, что делать.

Как назло, в этот вечер в пансионате на ужин давали арбузы. Правда, их не выложили на большой стол по центру, как делали с фруктами и мороженым, а разносили порциями. Когда коварный десерт добрался до нас, в дверях столовой появился директор Плёнкин. Он шел к нам легкой походкой свободного от арбузной зависимости человека и с каждым шагом менялся в лице. Мы с папой сидели, опустив глаза. Мама громко и непринужденно хрустела арбузом. Из-за соседних столиков на нас поглядывали.

Плёнкин поздоровался, сделал папе несколько странных знаков глазами и вдруг выдал совсем неподходящую идею.

– А давайте проведем конкурс? Кто съест больше всех арбуза?

Мама довольно кивнула и потянулась за салфеткой. Мы с папой громко и тяжело вздохнули.

В пансионате «Морской» не бросали слов на ветер. Утром на стойке администратора появилось объявление:

Сегодня вечером в столовой пройдут арбузные соревнования. Самому быстрому поедателю достанутся бутылка лимонада и два билета в кино. Начало арбузного боя – в 19:00.

Над объявлением явно потрудилась Лариса. На нем был нарисован розовый арбуз в стразах, но хуже от этого стать уже не могло. С завтрака мама готовилась к бою. Она не ела, очень мало пила и много плавала. Я честно пыталась ее отвлечь. Но мамины голубые глаза стали зелеными в черную крапинку, а в ушах вместо сережек, кажется, звенели арбузные семечки. Ей было не до меня.

Поединок

Да, вот самое подходящее название для этой главы. Ведь еды в этой главе будет очень много!

Весь день на пляже и у бассейна отдыхающие обсуждали предстоящий ужин. Об этом говорили женщины, зависшие в воде и блестевшие серьгами и бусами. И мужчины, нырявшие в море с пирса. И даже администраторы, прятавшиеся от жары в прохладном фойе. К шести часам вечера пляж начал пустеть. Мама облачилась в огромное платье и отправилась прогуляться в парк.

Я зашла в актовый зал к папе. Он работал и иногда почесывал за ухом Дебюсси. Мы переглянулись и – нам даже не понадобились слова, чтобы понять друг друга. Как помочь маме? Как не подвести ее и не ударить в арбуз лицом всей семьей?

Плана у нас не было.

– Может быть, нарисовать плакат в ее поддержку?

– Или подавать ей салфетки?

– Или найти слюнявчик? Чтобы не испачкать платье?

Я тяжело вздохнула, и мы вместе пошли на ужин. Мама, конечно же, уже ждала нас в столовой.

Плёнкин, ужасно довольный собой, прохаживался между столами. Он похлопывал по плечу знакомых отдыхающих – призывал поучаствовать в поединке. Азартные гости пансионата и правда отставили в сторону тарелки с картофелем и рагу из индейки и ждали начала боя. Мама разминала пальцы и челюсть. Папа сел рядом с ней за столик и приобнял.

– Знай, что ты у меня самая лучшая, – сказал он. – И я тебя все равно очень люблю.

Мама кивнула.

Тут раздался звонок. В столовую вкатили огромную тележку, уставленную тазами с арбузными дольками. Они сияли в лучах ламп и – знаете что? – мне тоже захотелось арбуза. И папе тоже. Он с трудом проглотил кусочек рагу и встал, чтобы отодвинуть мамин стул.

– Уважаемые участники арбузного соревнования! Прошу на ринг! – взвизгнул Плёнкин. – Награду получит тот, кто первый справится с восхитительным арбузом в своем тазу. И пусть победит…

До слова «сильнейший» дело не дошло. Мама и еще пара отдыхающих уже набросились на красно-зеленые ломти. Сок бежал ручейками по их лицам и брызгал во все стороны.

Вокруг тележки собирались зрители. Бой был серьезный. Вчерашний дяденька с пляжа чавкал громко и устрашающе. Он исподлобья смотрел на маму – признал в ней самого опасного противника. Мальчик лет десяти, в очках и с редкой челкой, оттирал брызги сока, летящего от мамы, и старался не отставать. Лариса сражалась как зверь, впиваясь в арбуз ногтями и зубами. Мама быстро хрустела арбузом, как настоящий спортсмен. Она не делала лишних движений и только иногда рычала. К тележке подошли и другие отдыхающие, но их отпугивал мамин бешеный взгляд. Когда кто-то тянулся к свободному тазику, она клацала зубами. Мы с папой поняли: ситуацию надо спасать.

Не позориться же маме в одиночку!

Папа зашел слева от мамы, я – справа. Быстро выхватили по тазику и тоже зверски захрустели. Трескалась корка, щелкали семечки, урчали животы. Я жалела о съеденном картофеле и выпитой воде, папа отдувался и вытирал с лысины пот.

Плёнкин бегал вокруг тележки то ли в восторге, то ли в ужасе и вел счет. У дяденьки осталось шесть ломтей, у Ларисы – восемь, у мальчика – девять, а у мамы – три! Она сделала пару глубоких вдохов и снова потянулась к тазу.

В кругу зрителей вздыхали, охали, удивлялись, свистели. Болельщики поддерживали своих героев. Кажется, кто-то кричал про музыкальные аппетиты и силу таланта. Но я вообще ничего не слышала. Рядом рычала мама и сопел папа, а внутри меня разыгрывался совершенно новый бой. Бой еды.

И когда мама положила в таз последнюю обглоданную корочку, раздался еще один звонок. Вокруг все захлопали, в зал внесли лимонад и какой-то диплом. Участники поединка икали. Мы с папой оглядывали друг друга – оба забрызганные, в потеках сока и с прилипшими к подбородку семечками. Плёнкин подбежал к маме, чтобы поднять ее руку вверх в знак победы. Но мама вдруг вырвалась и потянулась к моему тазику.

– Солнышко, ты же больше не будешь? – спросила она меня.

Я могла только качать головой. И то не очень резко.

Мама кивнула и взяла еще один кусок арбуза.

Кусок победителя.

Угадаете, кто всю ночь был первым в очереди в туалет?

Важные вопросы

Что происходит, когда в отпуске теряешь счет дням? Когда перепробуешь все виды халвы, жареной картошки, пирожных и мороженого? Когда переберешь все способы нырять с пирса? Тогда начинаешь замечать в столовой, на пляже и в холле пансионата новые лица. Они совсем бледные и еще не утомленные отдыхом.

С утра папа решительно отказался от работы: сегодня он проведет с нами весь день. Утро было посвящено мне. В программе – плавание, гуляние по парку, обсуждение книжек и манной каши. Вечером папа с мамой должны были ехать в город, в ресторан.

Мама воспользовалась случаем и отправилась к Ларисе: смывать лак с ногтей, перекрашивать волосы и вообще – возвращать себя. Папа, в полном восторге, поцеловал ее в покрасневшую от смущения щеку и надел панаму. Нас ждали море, солнце и пляж!

Папины колени и стопы смешно белели рядом с моими, почти черными. Он хвалил мою технологию загара и обещал быстро наверстать упущенное. На деревянной реечной дорожке нас нагнали дедушка и внучка: белоснежные, будто только что из зимы.

Девочка лет четырех почти висела у дедушки на руке и умоляла что-то ей рассказать. Тот улыбался в курчавые белые усы и качал головой. Мы с папой не сговариваясь подстроили под них шаг и прислушались.

– Деда, ну один вопросик, ну самый последний!

– Нет, Василиса, мы договорились: один вопрос в день. – Дедушка ответил спокойно, но бескомпромиссно.

На пляже они заняли лежак рядом с нами. Я сразу умчалась плавать. А когда вернулась, пытаясь хоть что-то рассмотреть сквозь слипшиеся мокрые ресницы, увидела папу. Он болтал с нашими соседями. А его плечи и лысина тревожно мигали красным.

– Папа, ты сгоришь, – строго сказала я и придвинула к нему зонт.

– Иван Петрович, – познакомился со мной дедушка.

– Здравствуйте! Люда! – запоздало выпалила я.

– Василиса, – представилась девочка и протянула мне ручку.

Мне тут же предложили огромную рубиновую черешню и лимонад. А папа взял меня за руки и приложил мои холодные ладони к своим горящим плечам. Василиса засмеялась и лукаво посмотрела на Ивана Петровича. Мимо попытался прошмыгнуть подходящий момент, но папа цепко схватил его за хвост и спросил:

– А что это у вас за игра такая? В…

– Вопросы! – радостно закончила за него Василиса. – Мы играем в вопросы. Я задаю деде вопросы, а он отвечает. Один в день.

– И что это за вопросы? – Я с трудом удерживала баланс, потому что папа остужал лысину моей пяткой.

– Самые важные на свете! – Василиса очень по-взрослому остановила дедушку рукой: я сама расскажу. – Почему завтра тоже наступит утро? Чайкам снятся сны? Влюбляются ли звезды и крокодилы? Когда у меня выпадут все молочные зубы? Почему не бывает синих бананов? И зачем в цирк берут медведей и пони, но не зовут журавлей и кенгуру?

Вопросы, признаться, были действительно непростые.

– И что же, вы знаете ответы? – улыбаясь, спросил папа у Ивана Петровича.

Тот хитро прищурился и закивал:

– Я их знал еще в школе. Это проще простого!

– И вы можете ответить на все-все вопросы? – вмешалась я.

Василисин дедушка смотрел на меня очень внимательно, будто искал в уголках моих глаз, среди солнечных веснушек и выгоревших волос непростые вопросы. Но не нашел и просто кивнул.

– Могу.

Папа даже хлопнул в ладоши и набрал побольше воздуха – приготовился спрашивать. Иван Петрович выставил вперед руку – стоп. Точно так же, как Василиса.

– Один вопрос. Важный. И не вот так вот – с ногой на голове и косточкой черешни за щекой. Обдумайте хорошенько.

Мы с папой переглянулись. Василиса со знанием дела покачала головой и потянула деда купаться. Папа натянул панаму и тоже направился к морю – думать.

– Встретимся за ужином! – оборачиваясь, замахал Иван Петрович. И засиял белой спиной среди брызг.