Текст книги "50 знаменитых загадок истории ХVIII-ХIХ веков"

Куда девался узник Тампля?

Времена Французской революции хранят в себе немало загадок. Одной из них является судьба малолетнего сына Людовика XVI, Луи Шарля, герцога Нормандского, провозглашенного роялистами после казни отца – Людовика XVI – королем Франции согласно законам королевства.

Судьба наследника французского престола, несостоявшегося короля Людовика XVII, вот уже более двух столетий не дает покоя многочисленным любителям исторических сенсаций. Даже серьезная историография насчитывает сотни книг и тысячи статей, посвященных непосредственно его персоне и попутно выясняющих истину о знаменитых самозванцах и двойниках.

Долгое время у королевской четы – Людовика XVI и Марии Антуанетты – не было детей. Это вызывало тревогу при французском дворе, но вселяло надежды в души графа Прованского и графа д’Артуа, младших братьев короля. Оба мечтали о троне, и оба в конце концов его получили, но вследствие множества загадочных событий. А в 1778 году, после хирургического вмешательства в организм Людовика XVI, в семье короля сначала рождается дочь Мария Тереза Шарлотта, а спустя три года – долгожданный дофин, Луи Жозеф Ксавье Франсуа. Появление на свет наследника внесло раскол в королевское семейство, и оба брата короля превратились в его врагов и даже затеяли целую кампанию, в попытке поставить под сомнение подлинность родства, в котором сам король явно не сомневался. Но вот когда 27 марта 1785 года Мария Антуанетта разрешилась от бремени вторым мальчиком, Людовик скупо записал в своем дневнике: «Роды королевы. Рождение герцога Нормандского. Все прошло так же, как и с моим сыном». Тем не менее ребенка он признал, хотя большинство подозревало, что у королевы был любовник – шведский граф фон Ферзен, который встречался с ней наедине за девять месяцев до появления на свет Луи Шарля. Позднее Ферзен, узнав о смерти Луи Шарля в 1795 году, сделал в своем дневнике запись: «Это последний и единственный интерес, который у меня оставался во Франции. В настоящее время его больше нет и все, к чему я был привязан, больше не существует…» В отличие от первенца, Людовик очень редко называл ребенка сыном, а чаще именовал кроху герцогом Нормандским. Внести ясность в проблему отцовства не помогают даже прижизненные портреты Луи Шарля – на них у ребенка разные лица. Но на одном из них дофин очень похож на младшего брата Людовика XVI графа д’Артуа (будущий Карл X), что может свидетельствовать в пользу отцовства короля.

По всей видимости, Луи Шарль так бы и остался герцогом Нормандским, но 4 июня 1789 года его брат-дофин скончался от туберкулеза, и теперь наследником престола стал второй королевский сын. Достоверных сведений о первых годах жизни будущего Людовика XVII очень мало. Известно, что Луи Шарль был любимчиком матери и проводил с ней много времени. Мария Антуанетта читала малышу, пела, аккомпанируя себе на клавесине. Для его воспитательницы королева собственноручно составила характеристику сына, указав в ней, что он большой фантазер и часто путает выдумки с реальностью, очень чувствителен, пугается непривычного и боится собак. Воспоминания же других современников о дофине напоминают изложение «жития мученика» и мало соответствуют действительности.

На политическую сцену юный дофин выходит даже не с началом революции (1792 г.), а только после казни отца 21 января 1793 года. До этого была неудачная попытка побега, отмена королевского титула – все семейство Людовика XVI превратилось в «граждан Капет» – и заключение в Тампле. А 22 января 1793 года, узнав о смерти своего венценосного мужа, Мария Антуанетта на коленях присягнула сыну как своему королю – Людовику XVII. Следуя вековой традиции «Король умер – да здравствует король!» ему также присягнули сестра Мария Тереза, тетка по отцу Елизавета, камердинер Клери. По понятным причинам официальной коронации не было, но старший брат казненного монарха, граф Прованский, находившийся в эмиграции в Германии, объявил в специальной декларации, что он принимает на себя регентство до совершеннолетия своего племянника и назначает графа д’Артуа наместником королевства. А вслед за ним все ведущие европейские державы и даже республиканское правительство США признали нового короля. Отныне большинство роялистских выступлений как на территории Франции, так и за ее пределами проходили от имени или во имя Людовика XVII. Эмигранты чеканили монеты и медали с изображением малолетнего монарха, издавали документы от его имени и выдавали паспорта за его подписью.

Все это мало интересовало ребенка. И если якобинцы не решились умертвить Луи Шарля, то заставили немало помучиться. От него требовали показаний о кровосмесительном сожительстве с матерью, которое усмотрели в его сбивчивом рассказе о том, что Мария Антуанетта несколько раз якобы брала его в Тампле к себе в постель. На таком «свидетельстве» даже стоит подпись Луи Шарля. Восьмилетнему мальчику пришлось пережить казнь матери в октябре 1793 года, разлуку с самыми близкими ему людьми, сестрой и тетей, и «революционное воспитание» в башне-тюрьме Тампль. Растить истинного санкюлота из королевского отпрыска поручили сапожнику Симону и его жене. К Людовику XVII стали относиться как к сыну заурядного ремесленника, требовали принять революционные идеалы и даже отречься от памяти о высокородных родителях, нередко били за разные провинности. Но и это продолжалось недолго: вскоре было принято решение, что для его «воспитания» вполне достаточно и стражи, то есть ребенок остался предоставлен самому себе и о нем никто не заботился.

В июле 1794 года, после свержения Робеспьера и ликвидации якобинской диктатуры, содержание мальчика несколько улучшились. Предводители термидорианского режима – Баррас, Тальен и другие – пытались восстановить гражданский мир в государстве, заключить мир с соседними странами, объединившимися против нового французского режима. Например, Испания основным условием для заключения мира ставила освобождение Людовика XVII. Вожди молодой республики всерьез рассматривался вариант реставрации конституционной монархии во главе с девятилетним дофином. Первым шагом стало освобождение из Тампля его сестры Марии Терезы. Ребенок же и не подозревал о такой возможности. Брошенный на произвол судьбы, он стремительно деградировал. Доктор Дессо, известный парижский медик, который был вызван к узнику по приказу Конвента, заявил, что нашел «умирающее… полностью заброшенное существо, опустившееся от самого жестокого обращения». Члены термидорианского Конвента, решавшие его судьбу, также неоднократно отмечали крайнее физическое истощение, болезненность, вялость и молчаливость на грани немоты. И пока шли тайные переговоры с монархистами об обеспечении Луи Шарлю достойных условий жизни и обсуждались проблемы регентства, ребенок угас в тюрьме.

Согласно официальной версии, Людовик XVII скончался от золотухи (наружного туберкулеза) в Тампле 8 июня 1795 года в возрасте десяти лет и двух месяцев. Тело мальчика вывезли из тюрьмы и захоронили на кладбище Сен-Маргерит во рву, куда сбрасывали останки казненных, уличных бродяг и нищих попрошаек. А его сердце, которое было изъято при вскрытии, следуя традиции сохранения королевских сердец, вначале хранилось заспиртованным в семье потомков врача Филиппа-Жана Пеллетана, который проводил вскрытие в Тампле. Позднее король и герцогиня Ангулемская отказались принять сердце Луи Шарля и поместить в базилику Сен-Дени, так как хирург не смог предъявить никаких доказательств его подлинности. В 1895 году сосуд с заспиртованным сердцем был передан Дону Карлосу Бурбону, герцогу Мадридскому, в то время являвшемуся наследником французских королей.

Нужно отметить, что смерть малолетнего заложника политических и дипломатических игр произошла уж слишком вовремя. Во-первых, она положила конец планам восстановления монархии, а во-вторых, с повестки дня автоматически снялся вопрос о судьбе Людовика XVII при переговорах с иностранными державами.

Однако сразу же начинаются разговоры о том, что Луи Шарль умер не своей смертью, а был отравлен. Тогда же появляется и версия, что в Тампле скончался подменыш, а Людовику XVII заинтересованные лица помогли бежать из тюрьмы. И хотя прошло уже более двух веков, историография этой проблемы составляет сотни томов, а споры до сих пор не утихают. Можно только представить, как будоражили общество того времени слухи о чудесном спасении дофина. Вот и Мария Тереза, герцогиня Ангулемская, до конца дней так и не была уверена в том, что ее брат умер. Ее завещание начиналось словами: «Моя душа соединится с душами моих родителей и моей тетки…» О брате ни слова. Кстати, бо́льшая часть европейских государств долгое время не признавала графа Прованского – Людовика XVIII – легитимным королем.

В Национальном архиве Франции хранится записка герцога де ля Фара, одного из ближайших сподвижников Людовика XVIII, ставшего после реставрации пэром Франции и кардиналом. Видимо, де ля Фар доверял тем сведениям, которые изложил в записке. Первым записан слух о причастности к спасению ребенка одного из лидеров термидорианцев, депутата Генеральных штатов и Конвента, члена Директории, одного из трех консулов Э. Ж. Сийеса. Причем герцог был не единственным, кто подозревал, что Сийес в этом замешан. Вторым шел факт о подозрительной смерти доктора Пьера-Жозефа Дессо, лечившего королевскую семью и, в частности, дофина в Тампле. Он скончался через день после посещения узника 30 мая 1795 года, а вслед за ним умерли и оба его помощника. По свидетельству супруги врача, муж скончался после обеда с несколькими членами Комитета общественной безопасности, во время которого он сообщил Комитету об ухудшении здоровья ребенка.

В записке де ля Фара имеются также сведения, что английское правительство провело собственное расследование и пришло к выводу, что не существует никаких серьезных доказательств смерти Людовика XVII, поскольку правдивость протокола вскрытия вызывает серьезные сомнения – дофин не мог скончаться от золотухи. (Современные медики, исследовавшие историю болезни Луи Шарля, обнаруживают у него симптомы туберкулеза, от которого в свое время умер его брат и дед.) В-четвертых, документ указывает на то, что об исчезновении знал и один из верных слуг правящей династии – маркиз де Буйе, который открыто писал своему сыну, что у него есть основания верить, что юный король жив.

Существует еще один факт, взятый из мемуаров Наполеона Бонапарта, якобы продиктованных им барону де Ламот-Лангону: «Предполагали, что дофин был освобожден из заключения с согласия комитетов, что другой ребенок заменил его и пал необходимой жертвой жестокосердной политики… Позднее я пожелал узнать, как все это произошло в действительности. Я потребовал представления протокола докторов и был удивлен фразой: «нам представили тело, о котором сказали, что оно – сына Капета». Это не могло служить доказательством, что это тело было телом дофина… Я распорядился произвести раскопки на кладбище, в месте предполагаемого нахождения трупа. Гроб, хорошо сохранившийся, был открыт в присутствии Савари и Фуше и найден пустым». Правда, записавший эти слова де Ламот-Лангон был известным мистификатором.

Слухи ползли и ширились. Мифу о чудесном спасении Луи Шарля способствовали несколько причин. Во-первых, сведения о замученном и отравленном в Тампле ребенке были слишком ужасны и признавать их не хотелось. Во-вторых, не было уверенности, что французское правительство в официальном сообщении сказало правду. Доказательств не имелось, ведь в последние три года жизни при дофине не было никого, кто бы находился при нем постоянно и мог бы засвидетельствовать развитие его болезни и смерть: охранники, врачи, комиссары все время менялись. В-третьих, вскрытие трупа было произведено без опознания и в страшной спешке, породившей юридическую несостоятельность документа. Даже имени скончавшегося там нет; указано, что речь идет о десятилетнем ребенке. Врачи ухитрились «забыть» отметить хотя бы одну характерную черту на теле мальчика (что в то время было обычной практикой). В-четвертых, многим облеченным властью людям такие слухи были выгодны, и они стремительно обрастали «точнейшими сведениями»: Луи Шарля увез с собой еще сапожник Симон, который был в сговоре с принцем Конде; ребенка похитил из Тампля лично Робеспьер; сам Баррас с Жозефиной Богарне (будущей супругой Наполеона) организовали вынос из тюрьмы усыпленного ребенка в гробу…

В-пятых, обнаружились письма сторожа Лорана из Тампля, который утверждал, что точно знает, что дофина подменили глухонемым мальчиком. Неслучайно же царственный заключенный никогда не разговаривал с якобинскими комиссарами. Позже о подмене мальчика сообщила вдова сапожника Симона, она же утверждала, что Луи Шарль не только остался жив, но и приходил ее навестить.

В-шестых, не был уверен в смерти своего племянника и Людовик XVIII, перенесший останки казненных родственников с кладбища Мадлен в древнюю королевскую усыпальницу в Сен-Дени. Он никогда не заказывал заупокойных месс по дофину, так как по его приказу на кладбище церкви Сен-Маргерит трижды производили раскопки и обнаружили единственный скелет ребенка, но, согласно проведенным исследованиям, останки принадлежали подростку 14–15 лет. Результат этого заключения и стал обоснованием версии подмены.

Все эти слухи породили несколько десятков самозванцев, выдававших себя за Людовика XVII. Несколько лже-Людовиков появилось даже в Америке и их в образе Короля высмеял Марк Твен в романе «Приключения Гекльберри Финна». Стоит ли объяснять, как беспокоили двор новоявленные «племянники»? Все время Реставрации (1815–1836) самозванцы не исчезали с политической арены. Они продолжали интриговать публику и при Июльской монархии (1830–1848). Бо́льшая часть самозванцев была быстро разоблачена полицией и засажена за решетку. Такая участь постигла сына портного 20-летнего Жана-Мари Эрваго (настоящему дофину в то время было бы всего 13 лет) и Матюрена Брюно. Последний именовал себя Шарлем Наваррским и так поверил в свою «королевскую кровь», что в 1815 году обратился с письмом к Людовику XVIII с просьбой о встрече. Послание было подписано «Дофин-Бурбон». Вместо свидания с «дядей» Эрваго угодил в тюрьму, но и герцогиня Ангулемская через своего посланника, и министр полиции Деказ пытались получить от него ответы на ряд вопросов касательно королевской семьи. И это при том, что у новоявленного дофина были живы его собственные родители.

Прославился своими монаршими притязаниями и внештатный служащий в префектуре Анри-Этель-Бер-Луи-Эктор Эбер, присвоивший себе титул барона де Ришмона. Он даже ухитрился выпустить свою биографию, больше похожую на роман, с обоснованиями своего королевского происхождения. Эберу пришлось два раза отсидеть срок и несколько лет скрываться в Англии, но тем не менее он ухитрился создать свою «партию», был признан некоторыми представителями старой аристократии и продержался в роли «дофина» до своей смерти в 1855 году. То есть если он был действительно Луи Шарлем, то можно было бы считать, что Людовик XVII дожил до 70 лет.

Но наиболее «живучим» оказался другой лже-Людовик – прусский часовщик Карл Вильгельм Наундорф. Этот человек – настоящая загадка. До 1810 года, когда он появился в Берлине, о его жизни историкам ничего неизвестно, как неизвестно и то, под давлением каких обстоятельств молодой человек открыл прусскому министру полиции по фамилии Ле Кок свое настоящее имя и почему тогда же получил фальшивый паспорт на имя уроженца Веймара Карла Вильгельма Наундорфа. Он якобы даже представил какие-то документы для передачи прусскому королю, среди которых было письмо, подписанное лично Людовиком XVI (больше об этих бумагах никто так и не узнал). Карл Вильгельм плохо знал французский, но это никого не удивляло, ведь он 15 лет провел вдали от родины. Историю своего бегства из Тампля и скитаний Наундорф излагал как роман в стиле Дюма-отца. Он в подробностях рассказывал, что из тюрьмы его вынесли в корзине для белья, что похитители обращались с ним хуже тюремщиков и держали в строгой изоляции. Однако нашлись добросердечные покровители, которые и организовали ему побег… в Америку.

В Берлине Наундорф вначале торговал часами в лавке часовщика Веглера, а потом, изучив ремесло, и сам стал мастером. Затем он на некоторое время осел в Шпандау, а в 1822 году перебрался с семьей в Бранденбург. Там «дофин» связался с какими-то неблагонадежными субъектами и по подозрению в фабрикации фальшивых денег попал под суд. В ходе судебного разбирательства Наундорф впервые открыто заявил, что он является сыном Людовика XVI и Марии Антуанетты. Однако это не повлияло на решение немецких судей, и претендент на трон получил три года тюремного заключения. Выйдя на свободу, он некоторое время жил в прусском городке Гроссене, а в 1833 году перебрался во Францию. И вот тут начались удивительные события. Наундорф безошибочно распознал два десятка слуг погибшей королевской семьи, в том числе и кормилицу Рамбо. Среди тех, кто признал в нем Луи Шарля, были также бывший министр юстиции Жоли и другие придворные Людовика XVI. Наундорф в подробностях рассказывал о последних годах семейной жизни Людовика XVI и Марии Антуанетты, обнаружил такое знание дворцовых порядков, которых не могли знать посторонние. Его воспоминания полностью соответствовали тому, что должен был запомнить ребенок в возрасте до десяти лет. Специально занимавшийся этой проблемой А. Провенс отмечает, что «Наундорф сохранил все воспоминания о детстве дофина, даже самые интимные, самые тайные, хорошо знал Тампль, Версаль, Рамбулье и Тюильри, без труда мог указать, какие изменения произошли во дворцах со времени пребывания там королевской четы». Этому так и не было найдено приемлемых объяснений. А еще современники обнаружили в нем удивительное внешнее сходством с Бурбонами (кстати, этим он наделил и своих детей и потомков).

В своих показаниях претендент был столь убедителен, что очень многие французы поверили ему. Масла в огонь добавила встреча Наундорфа со знаменитым ясновидцем Тома Мартеном, состоявшаяся в 1834 году, который при очевидцах подтвердил, что это сын Людовика XVI. На какое-то время вокруг Наундорфа даже образуется некое подобие двора. Однако французские власти отказались признать какие-либо его претензии на трон, и он решил отстаивать свои права в суде. Суд он, однако, проиграл. Роковым для него стал отказ родной сестры дофина Марии Терезы, герцогини Ангулемской, не то что признать в нем брата, но даже явиться на очную ставку с ним. Французский суд прямо не назвал Наундорфа мошенником, но счел его доказательства недостаточными и выслал за пределы Франции. Наказание поразительно мягкое: авантюрист Ришмон, также выдававший себя за сына Людовика XVI, получил за свое самозванство 12 лет каторжных работ. Наундорф был вынужден эмигрировать в Англию, затем в Голландию, где в августе 1845-го и умер. По свидетельству его лечащих врачей, «мысли больного в бреду в основном возвращались к его несчастному отцу Людовику XVI, к жуткому зрелищу гильотины, или же он соединял руки для молитвы и сбивчиво просил о скорой встрече на небе со своим царственным отцом».

Может показаться странным, но голландский королевский дом фактически признал претензии Наундорфа на престол, и его наследникам было предоставлено право носить фамилию де Бурбон. Его потомки, гордясь своим сходством с монархами, еще долго судились за признание их королевской крови. Остается только согласиться с А. Деко, который писал: «Наряду с загадкой Людовика XVII существует загадка Наундорфа». Даже если он и не был сыном Людовика XVI, считал историк, Наундорф был каким-то образом замешан в деле исчезновения дофина. Словом, до сих пор существует «загадка Наундорфа», а вот загадку Людовика XVII раскрыли благодаря науке.

В 1975 году с разрешения французского правительства и по просьбе Бурбонов сердце Луи Шарля, помещенное в хрустальную вазу, обрело свое место в базилике Сен-Дени, но аутентичность этой реликвии многими подвергалась сомнению. В 2000 году был проведен анализ ДНК сердца, которое было изъято при предполагаемом вскрытии Людовика XVII и сохранено в спирте. Эксперты пришли к выводу о том, что релевантные генетические признаки совпадают с признаками ДНК, извлеченной из волос Марии Антуанетты и двух ее сестер, а также потомков династии Габсбургов – наших современников. Таким образом, был доказан факт того, что мумифицированное сердце несомненно принадлежит прямому родственнику династии Габсбургов, к которым принадлежала мать Людовика XVII, королева Мария Антуанетта, и значит, дофин действительно умер в Тампле в 1795 году.

Впрочем, эта точка зрения также имеет своих оппонентов. Это «наундорфисты», объединившиеся вокруг потомка претендента – бывшего авиаконструктора Шарля-Эдмона де Бурбона Наундорфа, и образовавшие «Ассоциацию Людовика XVII». Несмотря на то что ранее были подвергнуты экспертизе волосы и образцы тканей тела Наундорфа и ученые объявили, что его генетическая связь с королевской фамилией не прослеживается, они уверены, что исследователям «подсунули» сердце старшего сына Людовика XVI Луи Жозефа Ксавье, которое также хранится в аббатстве Сен-Дени. То, что Карл Вильгельм Наундорф все же не принадлежал к династии Бурбонов, они усердно обходят молчанием, как и то, что в 1954 году французский суд окончательно отказал потомкам Наундорфа в праве именоваться Бурбонами.

Сердце же Людовика XVII было погребено 8 июня (день смерти Луи Шарля) 2004 года в базилике Сен-Дени – усыпальнице французских монархов. Церемония захоронения прошла в эмоциональной обстановке. Сердце в хрустальной капсуле, украшенной вензелем Людовика XVII, торжественно внес в усыпальницу 12-летний принц Амори Бурбон-Пармский. Сосуд с сердцем поместили в гроб, покрытый синим знаменем с золотым изображением королевских лилий. На погребении присутствовали представители всех королевских домов и аристократических фамилий Европы. Как сказал после церемонии принц Карл Эммануэль Бурбон-Пармский: «Это не роялистская церемония, а символ примирения французов со своей историей, независимо от их политических взглядов».

По мнению историка Жака Шарль-Гафьо, захоронение сердца вписало последнюю страницу в таинственную историю Людовика XVII, которая более 200 лет давала богатую пищу для бурных дебатов, серьезных исторических исследований, авантюрных романов и споров вокруг наследования престола.