Текст книги "Он был первым"

Глава 13
О том, как Фидель Кастро чуть не помешал жениться радисту атомохода

Интерес к ледоколу был столь велик, что за годы работы на нем побывали многие из самых выдающихся людей планеты: от Юрия Гагарина до глав многих государств. Один из самых ярких визитов нанес руководитель страны небольшой, но в те годы весьма заметной на карте мира.

В апреле 1963 года в Советский Союз прибыл глава Республики Куба Фидель Кастро. Он пожелал увидеть легендарный ледокол. Конечно же, просьба большого друга нашей страны была уважена.

Фидель летел в Мурманск в сопровождении большой свиты. В нее входили его боевые соратники – кубинцы и группа высокопоставленных чиновников нашей страны во главе с одним из тогдашних руководителей Советского Союза Анастасом Ивановичем Микояном.

Военный аэродром, где должен был приземлиться самолет с важными гостями, находится километрах в ста от Мурманска. При том что Кольский полуостров не самое солнечное место на земле, этот аэродром расположен так удачно, что по метеоусловиям бывает закрыт нечасто. Однако этот самолет с суперважными гостями аэродром встречал не просто обычными для северного апреля снежными зарядами, а внезапно, буквально из ничего возникшим ураганом. Вот только что светило яркое солнце, на небе – ни облачка, и вдруг – метель, ни зги не видно, а внизу, совсем близко, сопки. Но это и есть Крайний Север. И исключительно благодаря опыту и мастерству экипажа самолета катастрофы удалось избежать.

Фиделя в нашей стране любили, и в Мурманске его радушно приветствовал весь город. Конечно, и на ледоколе все было готово к встрече гостей.

И надо же было случиться такому совпадению, что на день визита Фиделя были назначены регистрация брака и свадьба радиста атомного ледокола «Ленин» Виталия Маслова.

Казалось бы: где боевой команданте из далекой южной страны и где радист атомного ледокола? Но если судьба уготовила им встречу, то они встретились. И об этом никто не расскажет лучше самих действующих лиц.

Свою невесту Валю радист привез аж с Диксона. Ему – первое слово: «Наша регистрация в Мурманском ЗАГСе была назначена на 11:00. Взяв с собой свидетелем – так в те годы полагалось – старпома Юру Быстрова, в назначенное время мы подошли к ЗАГСу. Видим: он закрыт, а на дверях висит бумажка, на которой написано, что назначенные на первую половину дня регистрации на некоторое время откладываются, так как все сотрудники ушли встречать прилетевшего в Мурманск Фиделя. Мы, конечно, огорчились, но решили, что не смертельно, придем попозже.

Погуляли по городу, зашли в кафе. Невесту угостили мороженым, мы с Юрой приняли по пять капель и через пару часов снова пришли в ЗАГС. Там все еще закрыто, а на дверях все та же бумажка. Ладно, еще подождем.

Мы еще погуляли по городу, снова зашли в кафе. Невесту угостили пирожным, мы с Юрой приняли еще по пять капель, снова идем в ЗАГС. А там – все то же: закрытая дверь и бумажка на ней.

Ну что делать? Угостили мы невесту конфеткой, сами от усталости приняли еще по пять капель и решили ехать на ледокол.

Подъезжаем, а на причале – тьма народу, кругом стоит оцепление, и нас на ледокол не пускают. Оказывается, на ледоколе – Фидель, и пока его там принимают, все входы-выходы для всех, в том числе и опоздавших к началу церемонии членов экипажа, перекрыты.

Нет, вы представьте: старпома, который сам решает, кого на корабль пускать, кого – нет, и близко к борту не подпускают! Тут любой рассвирепеет!

Подкормив невесту найденным то ли у меня, то ли у Юры леденцом, приняв по пять капель из того, что было принесено с собой, на ледокол мы, конечно, прорвались. Смотрим – какое-то движение по правому борту. Похоже, там, среди народа, и прогуливается этот супостат, мешающий нам жениться! Вот сейчас мы у него и спросим, даст он нам в конце концов сочетаться законным браком или нет?

Но тут Юра расчувствовался и говорит: “Витя, он хороший человек, давай пригласим его на свадьбу”».

Теперь самое время предоставить слово другому действующему лицу этих замечательных, не побоюсь сказать, в чем-то поистине уникальных событий – капитану ледокола Борису Макаровичу Соколову: «Мы как раз готовились идти в Арктику. Гости на спасательном буксире подошли к борту, по парадному трапу поднялись на ледокол, Фидель тепло поздоровался с экипажем.

Все прошли ко мне в каюту, разделись. У Кастро, естественно, были охранники. Мне особенно запомнились двое: у каждого на поясе висели по две лимонки. Я, честно говоря, все поглядывал на эти лимонки: не дай бог сорвутся и покатятся по палубе.

Фидель говорит: “Капитан, а можно посмотреть ледокол?” – “Конечно, товарищ Фидель, пойдемте”.

Пошли. Первым я, за мной Фидель, Микоян, переводчик. И уже за нами – все остальные: кубинцы и члены экипажа, которые помогали рассказывать о ледоколе. Ходили по ледоколу часа два, на все вопросы гостей ответили.

В кают-кампании уже накрыты к обеду столы. Только мы повернули, чтобы туда зайти, вдруг вижу: через все кордоны пробивается Виталий Маслов – волосы всклокочены, пиджак нараспашку, рубашка из-под брюк вылезла – и вдребезги пьяный. И – с ходу: “Здравствуйте, Анастас Иванович! Здравствуйте, товарищ Фидель!” Те с Масловым здороваются, а он хватает Фиделя за рукав и начинает дергать со словами: “Товарищ Фидель, так я сегодня женюсь или не женюсь?”

Переводчик все это переводит, и Фидель спрашивает, чего хочет этот возбужденный человек? А я чувствую, что у меня внутри все закипает, и в голове одно: “Ну попадись ты мне завтра!..”

Пока Фидель раздумывал, чем он может помочь этому симпатичному человеку, быстро оценив ситуацию, включился Микоян. Все Маслова поздравляют, а Микоян говорит: “У нас сегодня вечером в гостинице “Арктика” будет прием в честь высоких гостей, и мы вас туда приглашаем. Приходите со своей невестой и всеми гостями, там и отпразднуем вашу свадьбу”.

Я говорю: “Анастас Иванович, я его знаю, он не согласится”.

Как я и ожидал, Маслов отвечает: “Спасибо, Анастас Иванович, спасибо, товарищ Фидель, но это мы вас приглашаем, приходите вы к нам. Наша родня столько наготовила на свадьбу – всем хватит и выпить, и закусить”. И тут же, обращаясь к Быстрову: “Юра, запиши им адрес”.

Мне было настолько смешно, когда все это переводили Фиделю, что я даже не стал “снимать стружку” с женатика, когда он вышел на работу.

Потом мы все-таки прошли в кают-кампанию. Обедали, наверное, часа три. Во время обеда я подарил Фиделю очень изящную, отлично сделанную модель нашего ледокола. Она ему, видимо, так понравилась, что до конца обеда он с ней не расставался, все время держал на коленях».

Продолжает рассказ Виталий Маслов: «Когда мы прорвались к Фиделю, он мне дико усталым показался. Ну да, как мы уже потом узнали, они же чуть не разбились при посадке.

На свадьбу к нам они не пришли, и зря. У нас стол был великолепный, наверняка лучше, чем у них в ресторане. А зарегистрироваться мы с Валей все-таки успели. И много лет счастливы».

Капитан: «На ночь кубинская делегация вместе со своим команданте расположилась на ледоколе. На полу в спортзале положили маты. Кубинцам очень понравилось, рядком они и улеглись. Фиделю мы отвели весьма комфортную каюту дублера капитана. Показав ему, что там к чему и пожелав спокойной ночи, я ушел к себе.

Где-то уже под утро я вышел посмотреть, все ли на ледоколе в порядке. Все было тихо. Увидав, что дверь каюты дублера капитана слегка приоткрыта, я осторожно заглянул в нее. Там все в порядке, постель расстелена, но Фиделя в каюте нет. Встревоженный, не случилось ли чего, пошел его искать.

Прошел по ледоколу – нигде нет. Зашел в спортзал и вижу: Фидель лежит среди своей братии, и все спят богатырским сном».

Глава 14
Внуки, правнуки…

Мурманчане, как известно, частенько бывают в Санкт-Петербурге. И проездом, и специально приезжают – просто погулять по городу-музею. Изрядное уже количество лет назад, где-то в начале двухтысячных, мы с дочерью неспешно бродили по уютно-музейным улочкам Верхнего парка Царского Села, одного из самых изумительных мест в окрестностях Санкт-Петербурга. Любовались и ландшафтом, и великолепными скульптурными группами, установленными в парке.

Подойдя к одной из скульптур, увидели прикрепленную к ее основанию маленькую металлическую табличку, на которой мелкой вязью что-то написано. Вчитались. Текст на табличке гласил, что в создании и этой, и многих других находящихся здесь скульптур принимал участие специально приглашенный в Россию немецкий мастер гальванопластики Ганс Иоганн Гамбургер.

Что сделал для Санкт-Петербурга сам Ганс Иоганн, осевший в России, видят все, кто, проходя по тенистым аллеям, бросает хоть мимолетный взгляд на прекрасные скульптуры. Но вот о том, что в лице дальнего потомка Ганса Иоганна атомный ледокол «Ленин» получил лучшего в Арктике электрорадионавигатора, а два пушистых белых медвежонка – заботливого опекуна-воспитателя, знают немногие.

История стоит того, чтоб ее рассказать, что с удовольствием и делаю.

О «правнуке» Ганса Иоганна Александре, ко времени описываемых событий ставшем уже Александром Георгиевичем, можно говорить просто и ясно: это была легенда Арктики.

Окончив Ленинградское арктическое училище, «правнук» работал там, где и положено его выпускнику, – на берегу Северного Ледовитого океана.

Приборы, с помощью которых идущие по Северному морскому пути суда ориентируются в пространстве, раскиданы по всему арктическому побережью. Причем в навигационных целях они установлены так, что не к каждому подберешься не то что на транспорте, но и пешком.

Поскольку в обязанности электрорадионавигатора входит обслуживание этих приборов и датчиков, побережье, по крайней мере западного сектора Арктики, «правнук» неоднократно и систематически прополза́л на животе, – пишу без кавычек, потому что это не фигура речи, а чистая правда.

При этом Гамбургер был живой энциклопедией радионавигации и, что особенно ценили моряки, энциклопедией безотказной. В любой, самый что ни на есть неурочный час, кому бы ни понадобилась помощь или консультация – чаще всего, конечно, штурманам, – человек получал ее в полной мере.

Имея среднетехническое образование, он разбирался в таких навигационных премудростях, какие были недоступны иным инженерам.

На атомном ледоколе было установлено уникальное, самое по тому времени совершенное и еще нигде в нашей стране не применяемое радиолокационное оборудование. Для работы на нем, конечно же, нужен был суперпрофессионал. Его долго искать не пришлось: Гамбургера знала вся Арктика.

Когда «Ленин» вступил в строй, Александр Георгиевич пребывал уже, скажем так, не в мальчишеском возрасте. Но никто из знающих его людей не сомневался, что если ему поступит предложение о работе на ледоколе, Гамбургер примет его. Он и принял – с радостью.

Осваивая новое и сложное оборудование, Александр Георгиевич почти круглые сутки находился на мостике. В короткие свободные минуты воспитывал медвежат – о них речь впереди. Но уж если кому везло застать его в каюте…

На «Ленине» хватало добрых, отзывчивых людей. Но душевнее и заботливее Гамбургера не было. Если кому-то хотелось хоть немного отойти от тоски по дому, от опостылевшей полярной ночи, если надо было пережить обиду и с легкой душой простить обидчика, угадайте с первого раза, к кому шли? Правильно, к электрорадионавигатору, который был эталоном, символом заботливости и ледокольного гостеприимства. Таким, что никто в экипаже ни единой минуты не сомневался: этот «немецкий правнук» на самом деле то ли скрытый «немецкий кавказец», то ли «кавказский немец».

Кто он там был, осталось неведомо, но после пары часов застолья в этой каюте душевная усталость уходила, и люди продолжали спокойно жить и работать дальше.

В силу почти круглосуточной занятости хозяина «поляна» в каюте Гамбургера накрывалась не так часто, как хотелось бы окружающим. Что до гостевой чашки кофе, то она здесь просто постоянно стояла на столе. Если же гостье ледокола либо члену экипажа женского пола хотелось, чтобы ее не просто угостили кофе, а подали его как в дорогом ресторане, сделав при этом небанальный комплимент, она знала, в чью каюту надо заглянуть.

И Западный сектор Арктики меня точно не поймет, если не пропою хвалебную песнь напитку, который, без малейшего преувеличения, знала и пила вся Арктика.

Наверняка немало ныне живущих людей, пусть и раскиданных по белу свету, согласятся со мной: лучшего напитка, чем гамбурговка, на арктическом побережье не было; уверена, что нет, и не знаю, будет ли.

Относительно составляющих божественного напитка знали лишь, что делается он на основе вишневого варенья, которое Александру Георгиевичу регулярно присылали из дома. Народ, конечно, догадывался, что к варенью добавляется немного того, что категорически запрещалось пить на ледоколе. Но другие ингредиенты так и остались «радионавигационной тайной». Известно одно: от Западного сектора до Певека люди просили доставить «хоть каплю, ну вот только попробовать…».

Зная, что с борта им наверняка будет сброшено лакомство, ледокол нередко сопровождали белые медведи. Было отдельным удовольствием наблюдать, как легким движением лапы белая громадина открывает банку самого любимого лакомства – сгущенки.

Но как-то вблизи ледокола были замечены два совсем маленьких медвежонка. Сколько экипаж ни всматривался в окрестности – их матери нигде не было. Видимо, от какого-то несчастного случая погибла – такое, увы, бывает.

Медвежат подняли на палубу, обогрели, приласкали. Из того, что нашлось под рукой, соорудили соски, дали крохам по бутылке с молоком.

Когда, отойдя от жуткого стресса (ну-ка, останьтесь грудничками без мамки!), в отведенном им уютном уголке палубы мальцы сладко уснули, спасители стали думать, что с ними делать дальше.

Закона о защите и охране редких животных тогда еще не было, а хоть бы и был – передать медвежат в более подходящие для них условия нет возможности, а оставленные на льдине одни, они стопроцентно погибнут.

Без затей назвав малолеток Мишей и Машей, на одной из палуб начали сооружать «медвежью берлогу». И тут мальцам опять сильно повезло, поскольку их опекуном-воспитателем согласился стать электрорадионавигатор «Ленина» Александр Георгиевич Гамбургер.

Мишу с Машей поставили на довольствие, и в почетной роли общих любимцев они влились в экипаж. Не заморачиваясь тоской по покинутой льдине, они радовались льду, снегу, солнцу, ветрам и айсбергам с борта ледокола. Росли в атмосфере всеобщей любви и обожали наставника. Да какой там наставник – отец родной! Во всяком случае фотографии, где на Гамбургере, как ласковые котята, с двух сторон висят два белых медвежонка – представители самых крупных на планете наземных хищников – не сходили с газетных и журнальных страниц и разлетались по всему миру.

Так в условиях взаимного обожания и доросли на ледоколе медвежата до подростков, когда пришло время неизбежного расставания.

Ну что было делать? Отец-воспитатель и себя самого, и экипаж утешал хотя бы тем, что передают они «ребятишек» в хорошие руки.

Мишу подарили гостившему на ледоколе тогдашнему президенту Финляндии Урхо Калева Кекконену, а Машу передали в ленинградский зоопарк. Излишне говорить, что, оказавшись в Ленинграде, и отец-наставник, и любой другой член экипажа «Ленина» первым делом бежали навестить Машу. И надо было видеть лица посетителей зоопарка, когда на зов «Маша, Машуня!» огромный медведь разворачивался и, как телок на веревочке, шел на родной голос.

Возможно, в санкт-петербургском зоопарке и поныне живут Машины внуки-правнуки…

Глава 15
«Как у Аннушки»

Нет, не просто так высоколобые ученые рвались поработать на «Ленине» хоть «за харчи». Они наверняка понимали, что на уникальном корабле и «харч» будет сто́ящий. Правильно понимали.

При том что на берегу в те годы купить даже худосочную курицу было большой удачей, в кладовых и холодильниках «Ленина» всегда были и мясо, и рыба, и фрукты, и овощи.

Я еще застала, когда на завтрак или обед на общем столе стояло большое блюдо с деликатесной рыбной и сырно-колбасной нарезкой. Потом, правда, стали подавать порционно, но все это было на столах!

В обед – обязательно фрукты. Хоть простое яблоко, но каждый день.

Важно и то, что из всех этих дефицитных и недоступных для большинства жителей нашей страны продуктов на «Ленине» готовили вкуснейшую еду.

Мурманское пароходство, в состав которого входила и группа атомных ледоколов, направляло на «Ленин» лучших поваров. И любой гость, каких при стоянке ледокола хоть в Мурманске, хоть в том же Диксоне было немало, норовил оказаться на ледоколе поближе к обеду. Думаю, что солянку от шеф-повара Жени Ульянова помнят все, кто ее ел. А уж чтобы гость ушел, не получив хоть чашку кофе, – это совершенно невозможно.

Вкусная еда скрашивала и беспросветность долгой полярной ночи во льдах, и тоску по дому, и все прочие тяготы подчас весьма и весьма суровой к людям Арктики.

Не сомневаюсь, что повара «Ленина» понимали: то, что есть на атомном ледоколе, «снято со стола» у людей на берегу. Поэтому не переводили продукты, а готовили с душой и любовью. И не поймут меня «ленинцы», если не расскажу про пекаря «Ленина» Аннушку…

…Около восьми вечера, когда делали выпечку для ночной вахты, многие члены экипажа как бы случайно старались пройти мимо дверей пекарни в надежде, что из двери, как обычно, высунется рука с тарелкой теплых пирожков или булочек. С радостным воплем «Спасибо, Аннушка»! счастливцы уносились, чтоб завтра околачиваться у дверей пекарни снова.

Словами вкус и аромат этого произведения искусства, творимого судовым пекарем Аннушкой, передать невозможно. Это были не только поэма и песня, но и (на полном серьезе!) высшая оценка работы атомного реактора.

Если, придя на дежурство в самое сердце ледокола, где находилось управление реактором, старший по заступающей вахте на вопрос «Как дела»? слышал от отдежурившего коллеги: «Как у Аннушки», – он понимал, что беспокоиться не о чем, все идеально.

Поставлен на века

У всех, кто хоть мало-мальски знал, что такое для нашей страны атомоход «Ленин», не было ни малейшего сомнения, что при выведении из эксплуатации уникальный корабль должен быть сохранен как музей. Увы, чиновникам «от моря», даже понимающим эту истину, было проще использовать его как металлолом, получив хоть копеечную прибыль. Проявляя недюжинную для чиновничьего племени шустрость, они начали разрабатывать проект утилизации ледокола. Кроме того, нашлось немало желающих переоборудовать его, не к ночи будет сказано, в гостиницу.

К счастью, буквально с первых же дней 1989 года, когда «Ленин» был выведен из эксплуатации, и объединившиеся члены экипажа, и множество других неравнодушных к судьбе корабля людей начали борьбу за его сохранение в качестве уникального музея.

Печальная участь разрезанного на иголки «Ермака» заставляла людей ломиться во все самые высокие чиновничьи двери. И тем не менее…

Как я уже говорила, мне выпало счастье общаться с бессменным капитаном «Ленина» Борисом Макаровичем Соколовым до самой его «внезапной и неожиданной» смерти в 2001 году. «Внезапность и неожиданность» жестко беру в кавычки, потому что если его смерть для кого-то и была таковой, то не для меня.

Вот вам только один эпизод.

Зайдя в очередной раз на «Ленин», бесприютно стоящий у одного из причалов мурманского судоремонтного завода, первым делом поднялась к капитану в каюту. Если он занят – хотя бы поздороваться. Борис Макарович сидел за столом, держа в руках лист бумаги.

Едва взглянув на капитана, я страшно испугалась.

За долгие годы общения каким только я не видела Соколова: и злым, и раздраженным, и глубоко опечаленным… Но того, что было сейчас, за много лет не видела ни я, ни, уверена, другие члены экипажа: какой-то просто синеватой бледности напряженное лицо и дрожащие руки.

Увидев мой испуг, капитан молча протянул мне лист бумаги, который держал в руках. Вижу, что это официальный документ с текстом на полстранички, из которого следует, что ведомственным органом, к которому приписан ледокол, принято решение о его утилизации в указанный срок. Стоит подпись одного из руководителей ведомства, печать, – все как положено.

То, что легендарный корабль все же не был разрезан на металлолом, объясняю, во-первых, тем, что «в нашей стране принятие дурных решений компенсируется необязательностью их исполнения», как сказал один умный человек; во-вторых, неимоверными усилиями множества людей – от президента Академии наук до младшего матроса экипажа «Ленина», бившихся за его сохранность. И в первую очередь, конечно, стараниями капитана.

Царствие небесное «замечательным» людям, что подписывали такие документы, но про «внезапную и неожиданную» смерть капитана помолчим. Больше десяти лет жить в таких обстоятельствах… Все, не могу больше об этом: даже сейчас болит душа при воспоминании об иссиня-бледной коже лица и дрожащих руках этого потрясающе сильного духом человека.

Ну уж что случилось, то случилось.

Слава богу, усилия многих людей привели к тому, что в мае 1999 года в Мурманске состоялось совещание по поводу переоборудования атомохода «Ленин» в музей истории отечественного атомного флота. Дело вроде бы сдвинулось с мертвой точки, хотя противостояние по-прежнему было очень сильным. Но вот, наконец, 5 мая 2009 года ледокол был приведен к мурманскому морскому вокзалу и началась работа по его преобразованию в выставочный центр. 3 декабря того же года, в день пятидесятилетия «Ленина», ледокол стал судном-музеем. И потому на нем, помимо музейных работников, есть и небольшой экипаж во главе с капитаном – Андреем Владимировичем Мартыновым.

«Ленин» очень быстро сделался, пожалуй, самым посещаемым туристическим объектом Мурманской области и уж точно – визитной карточкой Мурманска. Жаль одного: старый моряк ошибся (см. эпиграф к главе «Капитан»)… Уж больше двадцати лет с нами нет великого человека, знаменитого капитана. За эти годы построено немало новых ледоколов. Не то что атомный, как полагалось бы, – даже дизельный не назван простым русским именем «Борис Соколов».

Что же касается автора этих строк…

Как здорово, что жизнь нет-нет да подкинет радость посидеть за чашкой ароматного чая на родном корабле, в той же капитанской каюте, за тем же чайным столом…