Текст книги "Усадьба вурдалака"

Глава тринадцатая

Владимир

Я слушаю, через дверь своего кабинета, как наполняется ванна. Вода почти заглушает тихие звуки, которые издает ткань, растекаясь у ее ног, и осознание того, что она, теперь, совершенно обнажена, вызывает во мне похоть. Она в моей ванне. Черт возьми. Мой телефон тихо вибрирует в спальне, и я бормочу проклятия. За этой проклятой штукой не должно быть так сложно угнаться.

Я вхожу тихо, чтобы не потревожить ее, хватаю с комода адское устройство и поворачиваюсь, чтобы уйти. Мои глаза краснеют, когда я мгновенно останавливаюсь при виде обнаженной Аделины в зеркале ванны. Почему она до конца не закрыла дверь? Мои клыки выпадают из десен, и я едва сдерживаю рычание. От выпуклостей ее грудей, плавающих над водой, и обнаженной кожи ее бедер у меня потекли слюнки.

Я хочу закрыть глаза, но они не подчиняются и закрываются только тогда, когда она издает одобрительный вздох. Этикет требует, что наблюдать за женщиной в таком состоянии – дурной тон, но, в данный момент, я бы убил и уничтожил любого на земле, кто попытается меня убрать отсюда. Ее светлые мокрые волосы кажутся медовыми, а на ее лице выражение блаженного расслабления.

Я громко стону, и она замирает, глядя на богато украшенное и отдельно стоящее овальное зеркало в ванной, нахмурившись.

«Кто там?» – зовет она.

Моё зрение превращается в красную дымку. Запах страха вместе со сладким запахом ягод пронизывает воздух, и я улыбаюсь. Вурдалаков невозможно увидеть в зеркалах с серебряной основой, и, к счастью, у меня их несколько. Михаил, придурок, любит передвигать их по замку, просто чтобы поиздеваться надо мной, но на этот раз, боюсь, я в долгу перед ним.

Через мгновение, она снова устраивается в ванне, ее тревога утихает, когда ее разум успокаивается от невозможности меня увидеть. Потребность и желание преобладают над логикой, согласно которой, мне следует держаться от нее подальше. Я хочу ее. Она поглощает каждую мысль в моей голове, каждое мгновение, каждого дня, с тех пор, как она приехала, и я устал бороться со своими инстинктами. Я хочу, чтобы она была моей.

Она хватается за край ванны и встает, принимая решение за меня. Вода капает с ее рук на пол, и пар легко катится по комнате, донося ее аромат в мою сторону. Я больше не могу этого выдерживать. От этого запаха внутри меня бурлит потребность, и все рациональные мысли теряются. Я подбегаю и заставляю ее замолчать сзади, заглушая вопль своей ладонью, который пытается вырваться из ее рта, когда я впиваюсь в ее мокрую, дрожащую плоть. Ее дыхание резкое, а ее крошечное тело явно переполняет адреналин.

«Это всего лишь я», – шепчу я ей на ухо.

Я беру ее на руки и быстро иду в спальню, кладу ее на кровать, и она смотрит на меня. В ней есть желание, но и трепет. Стук ее сердца в груди заставляет меня остановиться. Это должен быть ее выбор. Я встаю, давая ей немного времени, мои глаза бегают по ее телу. Ванна окрасила ее кожу в нежно-розовый цвет, и она пахнет так, словно она моя.

«Я не знаю, какую часть тебя я хочу откусить первой.»

Ее глаза расширяются, она напрягается, а запах ее возбуждения усиливается. Интересно. Черт, мне нужно ее попробовать.

«Аделина, мне бы очень хотелось тебя поцеловать.»

Ее язык выскальзывает изо рта, смачивая губы. Она кивает. «Хорошо.»

Она тихо вздыхает и падает на спину. Она богиня, посланная из ада, чтобы искусить меня. Ее голодный взгляд скользит по мне, и с ее губ срывается хриплый звук, который направляет похоть прямо мне в пах, заставляя меня броситься в бой. Я срываю галстук со своего костюма и наклоняюсь, чтобы поцеловать ее в губы.

Я поднимаю голову и смотрю в ее ошеломленные ярко зеленые глаза. «Если ты захочешь, чтобы я остановился, скажи мне, и я это сделаю.»

Она кивает.

Я останавливаюсь и поднимаю ее подбородок. «Аделина, я серьезно.»

Она кивает и излучает обожающую улыбку. «Хорошо.»

Я прижимаюсь к ней лбом, прежде чем поймать ее губы своими, чертовски трясясь от желания. Она целует меня жадно, и нежность переполняет меня. Каждая клетка моего тела вспыхивает от потребности, когда ее руки сжимают мои волосы. Ее запах повсюду одновременно, и мне приходится бороться с его головокружительной силой, расстегивая ремень и брюки. Я два столетия не был с женщиной, и ее нежное мягкое тело поставило меня на колени.

«Ложись спать», – призываю я, после нашего долгого наслаждения друг другом, сжимая ее в своих объятиях. Я вздыхаю и закрываю глаза, когда чувствую, что она расслабляется рядом со мной.

Глава четырнадцатая

Аделина

Я проснулась, чувствуя себя чудесно отдохнувшей и счастливой. Я откинула одеяло и села. Владимир еще спал. Я поднялась и пошла в ванну. Я позаботилась о делах, затем отперла дверь и выглянула. Владимир все еще спал в постели. Я несколько раз щелкнула выключателем света в ванной, создавая на его лице стробоскопический эффект. Ничего. Какой крепкий сон.

Я подошла к кровати. Он выглядел очень умиротворенным, почти невинным, хотя я знала, что это не так. Да меня бы не удивило, если бы он просто притворялся спящим. Мои губы кривятся в удовлетворенной ухмылке, и я падаю на подушку, свернувшись калачиком рядом с его грудью, чтобы прислушаться к его дыханию.

«Боже, ты спишь как убитый!» Я плюхнулась рядом с ним. Потом, меня осенило. Он не храпел. Мои брови сдвигаются вместе. Подожди. Он вообще дышит? Он не дышал. Я протянула трясущуюся руку и коснулась его живота. Холодный.

Я отдернула руку. Нет, нет, это происходит не мной. Накануне, он был совершенно здоров.

Но никто не мог спать так крепко. Я подняла его руку и отпустила. Она упала с грохотом.

В тех редких случаях, когда я действительно делила постель с Марком, он храпел, как товарный поезд, а этот парень не издает даже писка. Я снова смотрю на него. Ладно, это уже не смешно. Его грудь не двигается совсем.

Боже мой, он мертв?! Не может быть. Я начинаю прижимать руку к его божественной груди, высматривая глазами любые признаки движения. По-прежнему ничего.

Хорошо, что мне делать? Вызвать скорую! Паника начинает нарастать сильнее, и мое сердце бешено колотится в груди.

Что мне делать? Моя рука дрожит, когда я протягиваю руку и прижимаю пальцы к его носу. Я мгновенно вздыхаю и начинаю волноваться. Боже мой, он не дышит. Он мертв. Он мертв!

Его щека дергается. «Что ты делаешь, Аделина?»

«Аааа!» Я быстро встаю с кровати и трясусь от беспокойства. «Какого черта, Владимир?!»

Он приоткрывает одно веко и смотрит на меня. «Вернись в постель.»

Мое сердце колотится в груди, когда я наблюдаю, как он вытирает глаза и зевает. «Черт возьми, нет. Ты не дышал! Я думала, ты умер.» Он закатывает глаза и садится, прислонившись к черному резному изголовью кровати, которое выглядит так, будто оно пришло из готического любовного романа.

«Очевидно, что я жив.» Он протягивает мне руку, а я стою, трясясь, как осел. «Иди сюда.»

«Нет, спасибо, я думаю, мне здесь хорошо. Теперь, когда ты снова дышишь.» Он улыбается, и мой желудок переворачивается от его красивого лица.

«Я надеялся разбудить тебя на завтрак», – говорит он, и его взгляд скользит по мне злым блеском. Приятно, когда мужчина находит тебя красивой, но….

«Но, ты действительно не дышал. Ты в порядке?»

«Послушай сама.»

Я прижимаю ухо к его груди и вздыхаю с облегчением, когда слышу биение его сердца.

Откинув голову назад, я смотрю на него и улыбаюсь, затем отталкиваюсь от него, нуждаясь в пространстве. «Странно. Прости, что я испугалась, но ты спал как убитый.»

Он снова обнимает меня. «Я теперь кажусь тебе мертвым?»

Он ловит мою руку в своей и целует ладонь. Я сердито смотрю на него. Он целует внутреннюю часть моего запястья, и моя воля к сопротивлению начинает таять.

«Сколько сейчас времени?» Я отстраняюсь от него и передвигаю одеяла в поисках телефона, но нигде его не вижу. Я знаю, что не видела его в ванной, поэтому решила, что взяла его с собой в кровать.

«Уже немного за полдень.»

В отчаянных поисках я начинаю поднимать подушки. «Ты не видел мой телефон?»

«Он продолжал издавать этот непрерывный жужжащий звук, поэтому, я выключил его для тебя», – бормочет Владимир.

Улыбка тает с моего лица, и сердце сжимается в груди. «Ты что сделал?»

Я не заметила, что телефон был отключен! Мне следовало бы поискать его, но эта фраза «Я думаю, что он мертв» сильно испортила мое утро.

Я хлопаю ладонью по лицу. Черт! Полина меня убьет. Перед отъездом, она заставила меня поклясться, что я буду выходить на связь, каждый вечер, и я собиралась это делать после того, как приму ванну.

Одеяло падает мне на колени, и я пытаюсь встать с кровати. «Где он?»

Глаза Владимира темнеют, и он вздыхает. «На комоде.»

Я хватаю простыню, чтобы прикрыться, и мчусь к нему. Я хватаю его и включаю, тревога накатывает на меня волной. Уже много лет я не выключала свой телефон более чем на час.

«Ты ведешь себя так, будто наступит конец света, если ты не подключишься к этому устройству.» Мой взгляд следует за его голосом. В другом конце комнаты он сидит в кресле, подперев подбородок рукой, положив локоть на подлокотник. Боже мой, он прекрасен. Подожди. Как я не увидела, как он двигался?

Притянув к себе простыню, я подхожу и сажусь в кресло напротив него. «Моя лучшая подруга Полина, мы пообещали друг другу, что, что бы не случилось, мы будем выходить на связь каждый вечер. Я не смогла выйти на связь вчера вечером, потому что была занята… занята другими делами.»

«А, понятно. Тогда поговори со своей подругой.» Его глаза танцуют от веселья, и он скользит ими по мне, его взгляд практически тлеет жаром. Затем, он поднимается на ноги, и у меня пересыхает во рту при виде его без рубашки. В следующий момент я вздрагиваю, удивляясь, когда он наклоняется, чтобы обхватить мою щеку. «Аделина?»

«Хм?» – спрашиваю я, не в силах произнести слова.

Я сглатываю, когда его взгляд сужается, а выражение лица становится жестким, словно в ярости. «Надень что-нибудь, прежде чем я тебя сожру.»

От его слов у меня в груди разливается тепло, и я кусаю губу. Он целует меня в нос, и я сажусь, ошарашенная. Мой рот открыт, как у идиотки, когда я смотрю, как он идет к двери, моя кожа краснеет, когда он поворачивается и подмигивает мне, выходя. Боже мой. Я в опасности.

«Что случилось с объятиями?» – кричу я. «Возможно, я почувствую себя лучше.»

Я слышу, как он посмеивается из коридора, и улыбаясь, я кусая губу.

Лучший отдых в моей жизни.

Глава пятнадцатая

Владимир

«Я не могу поверить, Владимир Андреевич», – говорит Михаил, расхаживая по ковру кабинета, как будто он встревоженный родитель, а я – подросток, которому нужна лекция. Я оглядываю комнату, мой взгляд останавливается на мебели из орехового дерева, большая часть которой является самой старой в усадьбе. Даже сиденье передо мной средневековое – резьба по дереву и инкрустация из металла делают его одним из моих любимых.

«Вчера вечером, нам нужно было обсудить кое-что, но ты решил пойти поиграть с Аделиной.»

Постоянное вмешательство Михаила становится занозой в моей заднице и раздражает меня все больше и больше. Он застал меня, когда я собирал продукты для Аделины из кладовой, настаивая на том, что есть вещи, которые нам следует обсудить, и теперь, мне бы хотелось, чтобы он начал с того важного дела, которое хотел обсудить, а не читал мне лекцию. Сегодня, он кажется более взволнованным, чем обычно.

Михаил подходит к арочному окну и отодвигает занавеску, в результате чего луч солнечного света ударяет мне в предплечье, и я укоризненно издаю шипение, отдергивая ее. «Прекрати, простофиля. Это больно.»

«Так тебе и надо, придурок», – надменно говорит он, складывая руки на грудь, которая, кажется, выросла за ночь.

«Черт возьми, Михаил, я еще не успел нанести солнцезащитный спрей», – ворчу я, размахивая рукой, пока она заживает. «И почему ты выглядишь так, будто собираешься порвать на себе рубашку?»

«Извини», – бормочет он в ответ, его состояние уменьшается до нормального, и он возобновляет расхаживание, как тигр в клетке. Как странно.

Я выгибаю бровь и сажусь в кресло, раздраженный, но забавляющейся исходящей от него волнами враждебностью. Должно быть, это та женщина. О, как все изменилось, старый друг.

«То, что я хотел сделать с Аделиной, было гораздо приятнее, чем то, что нам нужно обсудить, уверяю тебя.», – говорю я ему. И будет снова хорошо, если он оставит меня в покое.

«Будь серьезен, Владимир Андреевич», – говорит он, выражение его лица окрашивается беспокойством, и его рот сжимается в твердую тонкую линию, что так не похоже на его обычное приветливое «я».

Я махаю рукой перед его носом. «Кто ты и что ты сделал с Михаилом?»

Волчьи клыки опускаются, слишком большие для его рта, глаза начинают светиться ярко-желтым светом, а шерсть распространяется по вискам и щекам. Его лицо становится диким, на его лице вспыхивает ярость.

«Это важно, и если ты не можешь слушать пять минут, что ж, я думаю, ты получишь то, что к тебе придет.»

«Что, черт возьми, это должно означать?» Михаил громко вздыхает, и я наблюдаю, как гнев тает, оставляя только усталость и беспокойство. «Это значит, что у нас еще гости на подходе, и тебе с ней нужно держать себя в руках.»

Мое тело напрягается, и я теряю спокойствие, охватившее меня прошлой ночью. Он смеет делать мне выговор? «Контролировать себя или что?»

Он сжимает зубы, и его ноздри раздуваются.

«Пожалуйста, Михаил, скажи мне. Контролировать себя или что? Я нашел тебя в канаве триста лет назад. Ты был неуправляемым и потерянным, а теперь, у тебя хватает наглости сказать мне, чтобы я контролировал себя?» Прошло так много времени с тех пор, как кто-либо имел смелость задавать мне вопросы, и как он вообще осмелился? Мои раздражение нарастало из-за необходимости доминировать над ним и заставить его подчиниться.

Кровь бурлит в моих жилах, и я понимаю, что в какой-то момент появились мои клыки. Тишина и напряжение сгущают воздух.

«Ты забываешься», – холодно бормочу я.

Он качает головой. «Нет, Владимир Андреевич, я лишь пытаюсь сделать то, что делал всегда – защитить тебя.»

«Мне не нужна твоя чертова защита. Наша дружба много значит для меня, но не забывай, с кем ты разговариваешь. Я не терял контроль уже полтысячелетия и не собираюсь этого делать в ближайшее время.»

«Если она узнает, кто ты, нам конец, поэтому я советую попробовать местных женщин. Ты говоришь, что не можешь коснуться ее разума. Я не столько ставлю под сомнение твой контроль, сколько напоминаю тебе о том, что поставлено на карту. Возможно, в худшем случае совет Полоцкой ассамблеи найдет решение.» Его тон умоляющий, когда его руки сжимают спинку многовекового стула.

Мой желудок немедленно скручивается от тошноты и ярости при мысли, что кто-то, кроме меня, осмелится прикоснуться к ней.

«Никто не должен прикасаться к Аделине. Особенно Колыван. Я позволяю образу его грязных рук на Аделине обрести форму, и мои глаза наполняется кроваво-красной дымкой. Я разорву их на части. «Ты оставишь ее в стороне от этого.»

«Она околдовала тебя», – говорит он, садясь передо мной.

Полностью. Моя грудь набухает при воспоминании о ее криках удовольствия, ее вздохах и даже о том, как очаровательно она смеется. Я одурманен и даже не понимаю, как.

Я громко вздыхаю и в отчаянии запускаю пальцы в волосы. «Да, я околдован. Я хочу ее так, как не хотел никого другого.»

Брови Михаила удивленно поднимаются. «Что?»

Мои губы сжимаются, когда я отвожу взгляд. «Я заснул.»

Я слышу его резкий вздох, и телефон, который, кажется, в эти дни всегда был у него в руке, с грохотом падает на стол. «Что ты сказал?»

Я качаю головой. «Я не слышал ее, когда она проснулась, сегодня утром, потому что, я так глубоко отдыхал.»

Прошли годы, с тех пор, как я засыпал естественным путем, так долго, что я не могу вспомнить, доверял ли я когда-либо кому-нибудь настолько, чтобы позволить себе спать более минуты за раз.

Мой взгляд снова возвращается к Михаилу, и смешно то, что его глаза чуть не вылезают из орбит. Я киваю и устало падаю в кресло. «Никто не может ее тронуть, Михаил.»

Грохот костей, тянущихся по каменным ступеням в противоположной комнате, заставляет меня внутренне застонать.

«Марфа, не будешь ли ты так любезна почистить саркофаги на этой неделе? И держись подальше от гостей», – откусываю я, мой тон не допускает никаких споров.

Марфа настолько старая и дряхлая, что уже не может говорить, но, каким-то образом, когда захочет, может общаться. Хотя, с Михаилом она редко разговаривает. Бедняжка хочет только убираться и смотреть мыльные оперы.

Он хмурится и кивает. «Любой гость увидит твое лицо, и начнется всеобщая паника – без обид, Марфа.»

Когда она кланяется, ее кости сгибаются сами собой. «Аннннн» «Да, я знаю. Но, у нас сейчас гости и нельзя, чтобы тебя видели в кабинете. Просто помой что-нибудь в другом месте.»

Она ворчит, но подчиняется, и мы с Михаилом переглядываемся. Мы не сможем продолжать в том же духе, если ее увидят. Можно многое объяснить, но, ходячий труп из костей невозможно.

Михаил смотрит на меня скептически, выражение его лица полно подозрений. «Итак, ты», – говорит он, тыкая пальцем в мою сторону, – «Вурдалак, который не спал дольше часа или двух, уже несколько десятилетий, внезапно. засыпает рядом с человеком, которого знает всего два дня?» Он раскрывает ладонь, подчеркивая, насколько нелогично это звучит.

«Она думала, что я мертв.»

Михаил бледнеет и начинает расхаживать. «Это очень, очень прискорбно, Владимир Андреевич.»

«Сядь, успокойся. Все в порядке. Я заставил свое сердце биться достаточно долго, чтобы удовлетворить ее. Я справлюсь с Аделиной. Расскажи мне об этих надоедливых гостях.»

Он ухмыляется, и улыбка на его лице морщит уголки его глаз. Это дерзко, и я этому не верю. «Мне очень нравится ее идея косплея», – говорит он.

Это не сулит ничего хорошего. «Что ты опять натворил?»

Он садится и от волнения потирает руки. «Это будет блестяще. Есть тысячи людей, которые заинтересованы почувствовать захватывающую атмосферу Вурдалака. Обратная связь существенная. Всю ночь у меня не выключался телефон, но я решил, что в данном случае нам следует допустить только пару гостей. Что-то вроде пробного запуска.»

«Пробный запуск? Ты с ума сошел, Михаил?»

Михаил кивает. «Это действительно идеально. Все, что тебе нужно сделать, это вести себя угрюмо и высокомерно, и они будут тебя обожать.» «Отвали.» Он машет мне ярким жестом. «Вот видишь? Ты натурален.» Я ненавижу эту идею, всем своим существом, но не могу утверждать ее истинность. Он прав.

Я потираю виски, внутри меня нарастает разочарование.

«В конце концов, это была идея твоей возлюбленной, и я уверен, что она будет в восторге. Если мы сможем продать эту идею, всё будет просто потрясающе. Нам, по-прежнему, нужны повара, горничные, садовники… и да, по сути, армия персонала. Я уже провел собеседование с человеком, который мне нравится, на должность менеджера гостиницы. Знаешь, мы могли бы проверить деревню и посмотреть, если…»

«Пожалуйста, ради бога, перестань говорить. Я буквально чувствую, как теряю желание жить.»

Михаил усмехается, понимая, что, если бы он добился своего, мы бы уже давно обзавелись экономкой – по крайней мере, живой. Но, я не хотел, чтобы никто и ничто не нарушали мое одиночество.»

«Для этого, сначала, нужно быть живым. Кроме того, этому месту не помешало бы немного ожить. Нам нужны горничные, и ты это знаешь. Марфа почти не в счет, поскольку она не может покинуть катакомбы.»

«Я не хочу, чтобы в усадьбе был кто-то еще. Но, я полагаю, что ты прав.»

Он качает головой. «Почему, ты никогда меня не слушаешь? Обычно, у меня всегда есть несколько хороших идей.»

«У тебя есть три месяца, чтобы убедить меня. Таков был уговор, и ни минутой дольше. От мысли о большем количестве гостей у меня уже мурашки по коже бегают, и я отказываюсь участвовать в этом фарсе. Ты сам по себе.»

Он встает и идет к двери пружинистым шагом. «Это ты говоришь? Или палка в твоей заднице?»

«Очень смешно.»

«Кстати, Владимир Андреевич, повар будет здесь сегодня поздно вечером, а гости должны приехать завтра утром. В агентстве заявили, что сделают это так быстро, как только смогут кого-нибудь сюда доставить.»

«Думаю, все будет хорошо. Я планирую сегодня показать Аделине окрестности. Устроим пикник дома или что-нибудь в этом роде, может, поедим в деревне.»

«Боже, помоги нам всем. Владимир Донской спит и ездит на пикники.» Он бросает на меня последний взгляд, серьезный. «Просто будь осторожен, чтобы с тобой не случилось то, что произошло с Алексеем.»

«Я проведу неделю в компании этой очаровательной девушки, а потом она вернется домой. Это временное явление.» Временное. Мысль об ее уезде мгновенно портит мне настроение, и выражение его лица говорит о том, что он знает это не хуже меня. Он издевается. «Мммм.»