Текст книги "Земля"

Глава 4

Рина, растерявшись, пытается подобрать слова. Ей вообще-то нимало не улыбается переименовываться ради козы, пусть даже это животное и обладает настолько экстравагантной внешностью. Но подсобщик, кажется, и не ждёт внятного ответа. Правильным решением, конечно, было бы тут же поставить его на место каким-нибудь внушительным вариантом: «В таком случае можете называть меня “госпожа Арина Стахова”, и не забывайте, что Страфилев край и станция являются моей частной собственностью», но нет ни малейшего шанса, что это сработает. Рина даже не уверена, насколько этот Ийр знаком с понятием «частная собственность».

Ещё более важная причина не ерепениться: пусть её полное имя и вписано во все законные бумаги – там, на большой земле, далеко-далеко отсюда – прямо сейчас Рина чувствует себя незваной гостьей. Она пока даже не в курсе, как тут обстоят дела со страфилями. И как этот последний оставшийся… сотрудник умудряется жить на суровом острове.

– Если остаётесь… Ты и Кнабер, – произносит Ийр хмуро, – так обживаться нужно.

Вздохнув, не-человек поднимается на ноги. Передёргивает плечами, будто с досадой, и идёт из комнаты прочь.

* * *

В жарком нутре кухонной плиты щёлкает уголёк.

Обманул сырой денёк, не дал покоя. Ну и без толку об этом страдать; к людятам ещё следует повнимательнее принюхаться, раз уж они, видать, наладились пожить на острове какое-то время.

Особо с ними нянчиться и в мыслях нет, но уж присмотреть – дело. Бугайчик Кнабер Сэм вроде строптивый, да вон как Минушка с него спесь-то сбила – враз поскучнел, сидит в кухне, в уголку, как гриб, на весь белый свет дуется. Ничего, может и на пользу пойдёт.

Ибрагимово же внучьё… небось что-то себе смекает. С виду тихая. И говорить умеет по-людскому учтиво. Хха. Старый Ибрагим, тот тоже – был – тихий да учтивый. Почти всё время, да. Интересно, что ещё девчоночка успела перенять от прародителя. А до чего сама допрёт и возможет…

И всё-таки людята пока бестолковые. Раз уж им так жглося сюда попасть и даже задержаться (Аришка, которая Рина, вон даже запрягла Брук тащиться вместо себя на почту и разговоры там по телефону разговаривать – значит, сама и не думает отчаливать с острова по такому важному делу!) – ну так и принимались бы уже обживаться, устраиваться. Где на ночлег кости бросить? Где одеяльничек взять? В чём пожрать сготовить, как оно тут по части стирки и умывания? Чего следует стеречься, какие опасности на этой земле водятся, помимо страфилей и мордатых коз?

Нет, куда там.

Каким глупым ветром их сюда надуло…

Отчего-то им важнее сейчас высказаться – вроде объясняют что-то сообща. Ну что ж, для них оно важнецкое дело; Ййр цепко вслушивается, но понять очень уж мудрено. Речь заводит Рина, о важной и большой работе, и сперва всё ясно. Ещё бы: начало лета, пора здешняя беспокойная, только успевай поворачиваться. Ййр даже успевает подумать, что помощники, может, пригодились бы. Но тут Кнабер снова начинает встревать, и вскоре ибрагимова внучка совсем примолкает. Вот это никуда не годится, потому что бугайчик-то явно маленько захлестнувшись, и объяснятки у него выходят хотя и горячие, но ни кляпа не понятные.

Что они тут затевают на пару? Хоть бы не страфилей кольцевать; оно и в первый-то раз провалилось, а теперь Ййр и тем более подобного безобразия не допустит.

– Погоди, Кнабер. Отдышись, – велит Ййр, подняв ладонь. – Брук, чего они хотят?

– Да книжку писать будут, – веско произносит Брук. – Арина – в основном писать. А Сэм вдобавок хочет крылатых фотографировать.

Хм. Чего только людям в голову не взбредёт.

– Вот так бы сразу и сказали, – ворчит Ййр. – Ладно. Валяйте пишите. – После недолгого раздумья орк сам себя удивляет собственной щедрой любезностью и добавляет: – и сфотографировать, может, подсоблю. Если в дому и около хорошо помогать возьмётесь.

Ещё несколько лет назад самое разумное было бы выгнать понаехавших отсюда так, чтоб они потом ещё долго вздрагивали. А про страфилей и думать себе забыли бы. Но за эти годы, полегоньку, исподволь, на острове всё ж таки поменялось многое…

Судя по вытянувшимся лицам, девчура и особенно Кнабер как-то не слишком рады.

Даже подозрительно.

* * *

Дождь стихает.

Возле окоёма небо показывает голый голубой краешек, ближе к вечеру будет ясно, и Брук собирается обратно к себе на матёрую сушу.

– Я теперь почаще буду заглядывать, вдруг понадобится чего, – сообщает она. – Раз в неделю условимся? Если погода не подгуляет…

Ййр кивает. Хорошо бы и почаще, мало ли чего сопляки учудят. В лучшем случае, домой запросятся, а Брук на газолинке их увезти всяко легче, чем самому – на вёсельной. Неделями-седьмичками людям удобно расчерчивать время, да и на стене кухни меж окошками так и висит старый календарь, картонка. За ближние годы Ййр его уже основательно исчёркал, но пара более-менее чистеньких месяцев ещё осталось. Взяв со стола ручку которой Рина строчила для Брук указания, орк отмечает ближайший свободный «понедельник», чтобы от него можно было считать дни.

Ийру хочется показать: «Понимаю и совсем уже не сержусь, что ты их сюда притащила; да и за мухлёж с персиками, чего уж там, спущу на этот раз, усмехнулись оба и ладно».

– Пожрать не останешься?

Брук улыбается, собрав от глаз мелкие морщины, качает головой – поняла. Редкая она всё-таки человечиха: и говорить умеет ясно-красно, в охотку – и всякое малословие понимать. Без Брук пришлось бы трудно, после того как Элис и Юзуф уехали насовсем, а новых островных наёмников им на смену так и не случилось.

– Нет, но спасибо. Пусть вон ребята полопают, если у тебя чего наготовлено на человечий вкус.

Опять верно. Люди – народ прожорливый, а любая здоровая молодь – втройне. Да и явились нежданники хорошо гружёными, с добавочным припасом.

Надо проводить Брук. Не то чтобы Ийру хочется оставлять этих неведомых людей без присмотра в доме с Миной и печкой, но проводы-то совсем недолгое дело, и пока они будут заняты с едой, то уж всяко не полезут шататься по острову. А раз остаются, значит, вряд ли чего-нибудь выдумают спереть.

– Картошки в кругляше запарены, – показывает Ййр. – Тушёнку пока откроете, на плите погрейте.

Натаскивает свою оранжевую шапочку и выходит вон – обуваться.

Брук на прощанье пожимает руки Рине и Сэму. Говорит с усмешкой, а голос звучит серьёзно и значительно:

– По чёртушкиной мерке, вы ему, можно сказать, даже понравились… Ишь ведь. Ну, удачи. Слушайте его, особо-то своевольничать не надо. Сами понимаете, какое это место… Он, беда, который год на всём Диком старший. И живой.

Сэм кивает, слегка нахмурясь. Рина знает, что «не своевольничать» Сэму будет трудно, но сейчас они оба вежливо прощаются с госпожой Брук. И благодарят.

* * *

Газолинка благополучно покачивается, вернувшись на водное полотно. Пока Брук не завела мотора, Ййр спрашивает:

– За неделю они управятся?

– С книжкой-то? Ой вряд ли… Ты смотри, ребят береги. Они славные люди.

Ййр фыркает, сморщив нос.

Ну… перемены не обязательно бывают к худшему.

Даже здесь, на широкой и лютой его земле.

Глава 5

Возле дома в сыром воздухе различим щекотный дух поджаривающегося тушёного мяса. Стало быть, за недолгое время ййрова отсутствия людская молодь справилась с консервной жестянкой и даже осмелела взять сковороду а не просто разогреть тушёнку на краю плиты прямо в таре.

Взойти на крылечко, разуться, проникнуть в сени, чтоб не пропела под ногой ни одна доска. Тяжёлая дверь на кухню прилегает плотно, но не такая уж это серьёзная помеха для орчьихушей.

– Вообще-то ты не обязана, – гудит Кнабер.

– Хочешь сам у плиты постоять? – голос девчуры звучит улыбчато, озорно.

– Нет, я имею в виду…

– Сэм, а ты уверен, что тебе понравится, как он готовит?

– Ну, как орк машину починил, мне понравилось, почему же… Хотя ты права, зачем сразу рисковать.

Слышно деловитое шкрябанье, как раз такое, как получается, когда на гулкой сковороде деревянной лопаткой перемешивают поджарку.

Кнабер снова подаёт голос:

– Смотри, у него календарь шестилетней давности, до сих пор висит.

– Дней в любом году одинаково, – поясняет Ййр, шагая через порог.

Ййр знает о старинном договоре людей с дварфами: нет-нет да засунуть в какой-нибудь неблагой год денёк-лишень, «Кайсу Злопамятную», но по большому счёту, какая разница.

Рина едва не роняет лопатку, но вовремя спохватывается.

– С печью ладишь? – Ййр глядит одобрительно.

– Немножко… дома почти такая же была.

Да, дома была почти такая же, и дедушка Ибрагим всегда говорил, что человек должен уметь позаботиться о себе, о доме, о земле. По возможности – ещё и о тех, кто не может позаботиться о себе сам. И не важно, насколько много у этого человека денег. Дедушку нельзя было упрекнуть в скупости, но, к примеру, семья Сэма всегда жила гораздо роскошнее, хотя и состояние у них куда меньше. А вот дедушка предпочитал достойную и надёжную простоту…

«Вряд ли Сэм когда-либо готовил обед или менял колесо, – думает Рина, – но ведь это ничуть не делает Сэма хуже; его способности намного сильней и тоньше. Поэт светописи. Рыцарь красоты. Добрый друг. Всё ещё только друг, но и это тоже прекрасно».

Мысли начинают отдавать крепнущей горечью, но вместе с тем ничтожное одобрение подсобщика Ийра отчего-то отчётливо приятно. С печью она ладит, да. И, надо полагать, гораздо лучше, чем с ровесниками.

Пока Рина готовит, а Сэм, отвернувшись, копается в своём рюкзаке, бледноглазый не утруждает себя разговорами. Пьёт воду из бака в углу, зачерпнув её ковшиком – по упрямому подбородку скатываются несколько капель. Наскоро поправляет обмотку на ноге. Коротко велев «не шастать», уходит из дома прочь. Не по долгому времени возвращается с широкой корзиной. Из корзины торчит сныть, какие-то лопушки и нежно-зелёные хвойные веточки, остро пахнущие лесом. Ясно, козе тоже надо кушать. Пересекая с корзиной кухню, не-человек почему-то оставляет пучок травы на столе. И скрывается в «козьей» комнате.

Впрочем, со второго взгляда Рина опознаёт в «траве» пёрышки лука, пахучий анетум и ещё нечто, подозрительно напоминающее морковную ботву. Насчёт последнего она не совсем уверена, но свежая зелень к нехитрой трапезе будет в самую масть.

За обедом Ийр ест смехотворно мало, будто вовсе не голоден. Зато кудрявую «морковную ботву», на которую не польстились Рина и Сэм, прибирает почти всю.

– Вкусно, – говорит Ййр, не то про ботву, не то про результат Рининых кулинарных стараний. – Ужин за мной. Теперь вот что: царь-койка моя. Живите в дальней каморе. Там нормально. Доешьте – идём, одеяльников дам.

* * *

Бугайчик, едва не подавившись, кашляет, выхлёстывает залпом остатки чая и сообщает, что Ййр неправильно понял – они с Ариной конечно – но не настолько – чтобы жить в одной комнате.

Ох, горхаты, пошлите мешок терпежу и ещё пригоршню.

– Разберётесь, – отвечает орк. И повторяет ещё раз, медленно, чтобы дошло: – Царь-койка – моя. Живите в дальней.

Ибрагимова внучка вскидывает на Кнабера серые глаза, тут же опускает взгляд и маленечко скисает. Тот и не заметил даже.

«Ну что с вами делать. Глупее страфилевой холостёжи, маета одна. Никому от этого не хорошо…» Поэтому Ййр, коснувшись девчуриного плеча, добавляет мягче:

– Мина почти вылечилась. Завтра её на выпас пущу. Если так оно вам охота… ну, перетащите с утра один лежак, туда, за стенку. Делов-то.

– Думаю, так мы и сделаем. Спасибо, – скисшая было, она спокойно подбирает вилкой шматочек румяной поджарки. – Сэм, я почти уверена, что ты не ходишь во сне и не особенно храпишь, иначе твоя мама обязательно бы об этом упомянула, не так ли?

Эге, Кнабер от тех ли смирных слов так губы-то и поджал. Рина как ни в чём не бывало интересуется, чем хворала козочка.

– Шерстень под брюхо цапнул, – объясняет Ййр. – Чесалась… разодрала себе там копытищами, вот на дому лечил.

Рина подпирает щёку кулаком, слушает даже с интересом. Помогает Ййру ясными маленькими вопросами – орку легко и уютно ей отвечать. Шерстень – длинная муха с жалом, злая, жёлтая; вообще редкая напасть. Кусачей насекомой не так чтоб много; клещи бывают и разная лесная вошь. А комарьё с гнусом не любят здешнего ветра. Донимают только, если влезешь в самые низинные трущобы посерёд острова, а и нечего там делать. Лечил чёрным мылом да чистыми перевязками. То-то надо было следить, чтобы Мина не раздряпала тишком тряпочки. Когда бы не расчёс до живого мяса – помогли бы и луковица, и жёваная петруха. А то ласковая гвинора, трава-обнимка, ни кляпа здесь не растёт…

Во всё недолгое времечко наконец-то толкового разговора Кнабер ёрзает на своей табуретке и всё-таки улучает продых, чтоб вклиниться:

– Если кажется, что я или Рина согласимся жить в этом козлятнике…

Ййр только успевает ухом дёрнуть в его сторону, но Ибрагимова внучка тут же отвечает:

– Почему нет? Я ничуть не против, Сэм, правда. Там очень чистенько, а комната светлая и тёплая. И потом, какие у нас варианты?

– Ну хорошо, – бугайчик кладёт вилку в опустевшую алюминиевую посудину перед собою. – Про насекомых мы уже наслушались, про коз – тоже. А что насчёт страфилей?

Ох, человек. Ну и что именно ты хочешь услышать? Сам-то хоть знаешь?

Ййр, желая понять, смотрит Сэму в лицо – лицо гладкое, без отметин, только слабая сердитая складочка меж бровей да мелкий светлый пух по щекам, ха, вроде птенцового.

– А что – насчёт – страфилей? – уточняет орк.

Тот было сбивается с толку, но – молодец – довольно быстро подхватывается:

– Хотя бы… сколько их? Примерное число. Если отчёты Фонда последние шесть лет были фальшивыми, то…

Красиво или хоть бойко закруглить мысль у Кнабера не хватает запала, но это ничего, бывает.

– Много, – отвечает Ййр и кивает, будто сам себе. – Расплодились, саври крылатые. Хоть на материк беги.

Кнабер набирает побольше воздуху, небось огромадными словами хочет об чём-то высказаться, но тут раздаётся негромкий голос Аришки:

– Это замечательная новость. Дедушка Ибрагим был бы счастлив узнать, что страфилей стало много. Я бы очень хотела узнать поточнее, если это возможно.

– Живых семей – двадцать восемь. Три вдовы. Старикан Ю, но за этого не скажу. Его давно не видно. С самых первоцветок… Холостёжи чинарём две ватажки, примерно по дюжине. Может, меньше. А слётков и маляшек ихних считать – зря время терять.

Девчура сидит прямо, глаза будто шпаренные, взгляд уплыл во что-то невидимое. А улыбается…

– Ходжкин в своих ложных отчётах был не настолько смел. Ты слышишь, Сэм? Это потрясающе!

На мгновение Ййру чудится, что курносая девчура вот-вот выкинет какой-нибудь фортель – то ли обнимет орчару в охапочку, то ли влепит поцелуй, что есть духу. Что ж, если у неё и мелькнула такая блажь, то скороуспешно и миновала, слава шальным горхатам.

Комментарий к главе 5

* Примечание просто так. Анетум – ето наш родной огородный укроп, ботаническое его заглавие. «Морковная ботва» – не что иное, как морковная ботва; не зря я её в детстве жрал, когда никто не видит, в ней, как позже выяснилось, туча витаминов и пользительных элементов, и хотя гурманы рекомендуют её подавать к рыбным блюдам, думаю, что к жареной тушёнке с картохой она тоже великолепно пойдёт.

Луковый сок и жёваная петруха действительно периодически помогают от укусов некоторых миссикомых, но если у вас под рукой какой-нибудь супрастин, то наверное лучше он, чем огородные средства (хотя наверное кому как). А гвинора/обнимка – увы, трава, знакомая мне исключительно по Тисовушью.

Вот такая вот краткая ботаническая справка.

Глава 6

Вторая половина дня наполнена бытовой вещественной жизнью и разного рода важными мелочами – обычными и неожиданными.

Именитая царь-койка, которую подсобщик не намерен никому уступать, оказывается низким престарелым диванчиком, притаившимся в дальнем углу большой кухни; рыжая обивка местами успела высветлеть до песчаного цвета, на спинке лежат скатанные в рулетики штаны, свитер, пара футболок и бог знает что ещё. Сиденье без лишней аккуратности накрыто клетчатым пледом. Вроде бы ничего такого, но Рина ощущает, что этот уголок станции является, несомненно, очень личной территорией, куда соваться лишний раз не следует.

В Дальней комнате громоздится разная мебель: несколько обычных скромных кроватей и тумбочек, солидный шкаф, пара столов – многое разобрано на части и по порядку отставлено к стене. Видимо, не-человек убрал лишнее сюда после того, как остался на станции один, не считая коз. Дальняя такая же просторная, как и «козлятник», в конце концов, каждая из жилых комнат когда-то была рассчитана на проживание трёх-четырёх человек. Из шкафа Ййр извлекает две стопки постельного, пару тонких стёганых тюфяков и несколько шерстяных одеял, предоставив Рине и Сэму самостоятельно распорядиться этим богатством.

Сэм посматривает на выданное ему добро с некоторым сомнением, а Рина утыкается в стопку белья лицом и глубоко втягивает носом воздух. Ткань не то чтобы нежная – хлопок-перакль, если такую и любишь, то за долговечность. Рина почти готова была к тому, что ощутит плесневелый дух залежавшегося на полке тряпья, но суровый перакль пахнет почему-то сеном и сухой пижмой. Ждал Ййр или не ждал, что на станции Страфилева края когда-нибудь снова станет… людно?

Вскоре комната – по крайней мере, её значительная часть – приобретает почти обжитой вид, да и Сэм, как всегда, не падает духом, пусть пододеяльник и не сразу ему покорился.

– Торжественно клянусь, что сегодняшняя ночёвка не нанесёт урона ничьей репутации, – произносит Сэм бодро, расправляя шерстяное тонкое покрывало поверх своей кровати.

Наверное, он и не догадывается, что это не очень приятная Рине шутка, но ей не трудно и усмехнуться. Всё-таки славно, что у Сэма снова хорошее настроение.

– Ну, если клянёшься…

В дверном проёме возникает подсобщик, кидает на пол какую-то длинную желтоватую скатку, разворачивает её пинком – толстая циновка укрывает голый дощатый пол как раз между застеленными кроватями. На тумбочку бледноглазый ставит плошку с короткой непалёной свечой и коробком спичек.

– Подожгёте дом – убью, – сообщает он самым будничным тоном, опять же ногами передвигая циновку подальше от тумбочки. Обводит невыразительным взглядом очень притихших людей и добавляет, скалясь: – Ладно, шутка. Но если чё, спасать буду Миньку.

– В таком случае мы постараемся не поджечь. Правда, Сэм?

Ох, сплошные комики вокруг, надо же. Только, хм, юмор подсобщика причиняет Рине меньше немой тоски.

* * *

Потом следует весьма познавательная экскурсия через дом. Заранее не угадаешь, что и в какой момент может пригодиться, поэтому Сэм старается подключить всё своё внимание. Всё-таки немного досадно, что не получится оборудовать здесь проявочную, но менять драгоценные плёнки впотьмах, наощупь, Сэм умеет. Один из здешних чуланов для этой цели подойдёт вполне.

Орк называет первый чулан «хламовником». Что ж, вполне исчерпывающее описание, комнатёнка в нежилой части станции действительно забита разным хламом, оставшимся, надо думать, с лучших времён. И ещё там полно отчищенных и пустых жестяных банок. Глупость, конечно, однако выглядят эти жестянки жутковато. Все они отсортированы по размерам и аккуратно составлены вдоль стены – банда к банде, рядами, этажиками. Если нечаянно всё это обрушить, шум будет отвратительный…

– Склеп, – произносит орк, открывая следующую дверь. Несмотря на такое жуткое название, за дверью нет ничего пугающего – только громада давно сломавшегося генератора, укутанная пыльной плёнкой, и смотанные провода. А, ещё здесь хранятся некоторые инструменты для грубой работы вроде пары лопат, ручной пилы, топора, ящика с разными железками и другие подобные штуки, названия которых никогда не задерживались у Сэма в памяти за ненадобностью.

– Почему – склеп?

Орк, хмыкнув, пожимает плечами. На Сэма не глядит.

– Не знаю. Генератор сдох – Элис назвала. Склеп, Генералова гробница.

– И его точно нельзя починить?

– Нет.

– А кто-то хоть пробовал?

Вот после этих слов орк поворачивается к Сэму – плавно обращает своё некрасивое лицо, и вид у него довольно злой, будто бы простой вопрос чем-то задел за живое.

– Элис. Три раза чинила-вытягивала. По-четвёртому совсем сдох. Ещё чуть без пальцев не осталась. Элис тебе… не чародейка дерьмецкая. Мёртвых не подымает. Ясно?

– Элис Вестмакотт, помимо прочего, классная ремонтни-ца, – говорит Рина. – Я помню, из документов. Если она не смогла починить, так, наверное, и никто не смог бы.

Подсобщик до сих пор считает себя здесь царём горы. Сэм немного зол, что Рина сама же ему подыгрывает. Но сейчас, как ни трудно признавать… уффф. Умничка Рина, вовремя дала громоотвод.

В орках всё же есть что-то страшное.

Не то чтобы Сэм так уж сразу испугался, но…

– С Юзуфом они письма писали, что другой нужен. Или хоть детали новые. Прислали хрен чё.

Рина качает головой.

– Господин Ходжкин…

Сэм похлопывает её по плечу легонько:

– Рина, ты не виновата. Даже не думай…

Рина только вздёргивает подбородок и шагает вслед за орком – смотреть третий чулан.

– Зимник, для припаса. Сейчас в подвале храню.

В третьей комнатёнке темно, пусто и слабо пахнет грунтом. Чулан оборудован широкими полками. Пожалуй, помещение подойдёт, чтобы плёнки менять.

Пусть кто угодно считает Сэма ещё желторотым юнцом, мажором, выскочкой из богатой семьи. Но один раз его серия снимков уже снискала благосклонное внимание – а ведь потрудиться тогда пришлось на совесть. Никто не разглядел бы в тех потрёпанных сиренах из отряда мусорщиц такие возможности для истинного искусства, такое очарование и красоту, а он, Сэм, разглядел. Три четверти снимков были почти сразу отправлены в небытие, но оставшаяся четверть… Не просто удача, нет. В жизни-то обычные береговые мусорщицы и вполовину не столь впечатляющи.

На этом почти заброшенном острове Сэму необходимо снова словить искру и выложиться на полную; никто не посмеет тогда сказать, что в тот раз и был единственным у подающего надежды…

Никакого «просто повезло».

Разве что считать исключительным везением давнюю добрую дружбу с тихой бывшей одноклассницей? Рина очень хороший человек и надёжный товарищ. Она действительно не виновата, что не особо блещет… ну, в остальном.

* * *

Последнее помещение на нежилой половине дома отведено под мытьё и стирку. Пол здесь уложен из дорогой шероховатой плитки, чтобы не скользить, и устроен хороший сток. При создании станции дедушка Ибрагим нанял не дураков, да и сам участвовал. Рина помимо воли расплывается в улыбке:

– Мисс Толсто брюшка!

– Знаешь её? – Ййр в ответ тоже улыбается.

– Не то чтобы я много раз имела дело с такими… да, знакома.

Пока Сэм недоумённо хлопает глазами, владелица острова с подсобщиком осматривают чугунную печь, низенькую и пузатую; наверху у мисс Толстобрюшки установлен бак для воды.

– Быстро греет, быстро стынет, – говорит Рина.

– Шибко не сомлеешь, а помыться как раз хорошо.

За осмотром здешнего банно-прачечного обихода они двое перебрасываются фразами, как друзья.

– Нового мыла хочешь? Или этим обойдётесь? – Ййр указывает на чёрный брусок, возможно, тот самый, что использовался для лечения козьей раны на брюхе.

– Спасибо, я привезла своё. Не стоит беспокоиться.

– А-а. Небось духовитое.

– Я жасминовое люблю.

– Элис оставила одное земляничное. Непочато лежит… Воды вам на сегодня хватит. Завтра ещё натащим.

– Как я понимаю, скважина не работает.

– С неё вода и была – только полы мыть. До хорошей воды тут близко. В шесть рук живо справимся. Не в надрывочку.

Ну Ибрагимов отродыш, не рядовой человек – прямо подъязычное маслице: легко с нею говорится, пускай даже на людском неправском наречии. И одёрнуть бы себя: явились, сопляки, непрошенные – да что толку морду себе хмурую лепить лишний раз. Рина-Аришка, хоть ни дня ещё не прожила с островом, а дому уже не совсем чужачка. Похаживает, знакомится, трогает здешнее житьё с прямым уважением.

Кнаберу оно, может, и не по нутру – спесивый пока, не пойми по какому ладу. Это ничего. Дальше видней будет. Раз приехал, значит, сильно ему прижглось. А раз прижглось, значит и спесь свою полегонечку обтесать может. Живой же, молоденький.

* * *

К ужину Ийр варит большую кастрюлю макарон, вынимает из подвала обычный магазинный сыр в плотно крытой посудине. Совершенно непонятно, как он так быстро находит там искомое: Рина заглядывает в подвал через открытый в кухонном полу квадратный лаз – темно, хоть глаз выколи, но сухо и очень прохладно. Еда простенькая, зато её много. Сэм, вздохнув, принимается за мытьё посуды – привести в порядок обеденную Ййр уже как-то успел. Рина немного Сэму помогает, он ведь совсем к этому не приучен.

За их спинами подсобщик выходит в нежилую половину – должно быть, растопляет мисс Толстобрюшку для вечернего мытья; вряд ли для себя он делает это каждый день. Спустя время возвращается, с глухим тяжёлым стуком ставит что-то на стол.

– Эй… Рина. Владей, пока ты здесь. Может, сгодится?

Обернувшись от посудной полки, Рина видит на столе ощетинившийся рычажками механизм, то ли недавно протёртый, то ли тщательно сохранённый от пыли.

– Он без электричества играет. Рональдов рояль, – объясняет Ййр.

На корпусе механизма тускло поблёскивает слово «рояль», но это просто название фирмы, а на самом деле этот полупудовый монстр – механическая печатная машинка. Кажется, сейчас такие уже перестали выпускать. Вековечный агрегатище, спору нет, и по-своему стильный. Сэм при виде «рояля» присвистывает – насмешливо или восхищённо. На таком полстраницы пока наберёшь, того и гляди, отвалятся пальцы.

– Погоди, там ещё бумаги чистой с полпачки. И пара лент запасных было. Если посохли – масла возьмёшь растительного, смажешь, глядишь и отойдут. – не-человек вытирает лоб и усмехается: – Брук говорила, ты книжку писать хочешь. Рон тоже хотел. Щёлкал на этом рояле, что ни день. Аж зубы ломило.

– Дорогая вещь, – Сэм цокает языком. – Странно, что Рон не забрал её с собой.

На это замечание подсобщик слегка приподнимает надбровья, будто удивляется.

– Ничего странного, если мы говорим о Рональде Финче, – Рина прикасается кончиками пальцев к красивым клавишам «рояля».

– Финч. Он самый, – подтверждает орк. – Писанину его забрали потом, а щелкуна оставили.

Рина ждёт, что Ййр продолжит рассказ, но тот без слов уходит проверить, как там дела у Толстобрюшки.

– Рональд Финч стал бы выдающимся учёным, – Рина повторяет чьи-то очень давние слова, ведь это всё, что ей известно. – Он погиб здесь, в море, много лет назад. Кажется, девять или десять. И свою работу о страфилях он так и не закончил. Такой нелепый случай…

Сэм вытирает руки полотенцем и как-то смешно оглядывается на дверь, в которую вышел подсобщик.

* * *

Рина идёт мыться первая – «дамы вперёд», – говорит Сэм. Возвращается она через добрых полчаса, и Сэму немного неудобно видёть её настолько домашней: в зелёной смешной пижаме и с полотенцем на голове. Рина тоже слегка смущается, хотя и старается не подать вида.

Лицо у неё румяное и довольное, совсем не то, что утром.

– Я поставила там стаканчик под зубные щётки, у окна, – Рина вежливо улыбается. – Иди, пока не стемнело.

– Да, мыться при свечах и в одиночестве – зря парафин переводить, – сразу соглашается Сэм.

Из Дальней можно попасть сразу в коридор, но вроде бы этим путём до помывочной добираться чуть дальше, и он решается пройти через «козлятник» и кухню. В конце концов, ещё не стемнело и это просто уродливая коза.

Уродливая коза похаживает по циновкам у себя в углу – ноги нелепо длинные, и телосложением она скорее смахивает на крупную худую собаку. На человека она не обращает особого внимания.

Впрочем, на кухне в этот вечерний час ненамного-то легче.

– Кнабер, эй, – бледноглазый орк сидит на своей царь-койке и жрёт из банки половинки персиков. – Ты смотри там. Не ошпарься. Непривычно тебе по-здешнему мыться? Так я могу присмотреть.

После чертовски быстрых и одиноких гигиенических процедур, во время которых не ошпариться и не обжечься удалось только чудом, Сэм влетает в Дальнюю с коридора и быстро запирает дверь на задвижку. Потом на всякий случай запирает и вторую дверь.

– С тобой всё в порядке? – Рина свечу зажигать не стала, расчёсывает пушистые, быстро сохнущие волосы.

– В порядке. Да. – Сэм отвечает автоматически. Яростно вытирает голову футболкой, бросает футболку на изголовье своей кровати и забирается под одеяло.

Он потом долго не может уснуть – сначала долго говорит Рине что-то про разруху и запустение, которые он здесь углядел, потом переключается на их – его – будущую работу, что обязательно нужно сделать нечто по-настоящему серьёзное и восхитительное.

– Ты сможешь, Сэм, – голос Рины из густеющих сумерек звучит сонно, но вполне искренне. – По-другому и быть не может.

Сэм толкует вполголоса ещё о возможном скандальном романе этого подсобщика не то с Элис Вестмакотт, не то с госпожой Брук, не то даже – чушь какая! – с ними обеими, и о том, точно ли Рон Финч погиб от простого несчастного случая, мало ли они с орком тогда не поделили что-то.

Рине, конечно, было бы так интересно с ним поболтать… только после такого дня очень спать хочется. Она собирается сказать Сэму: «Когда мы только пришли, я заметила: у крыльца нижняя ступенька светлая, совсем новая. Ийр крылечко починил». Почему-то на грани яви эта ступенька чудится Рине важной деталью происходящего, но вслух сказать она не успевает.

И вот уже по-настоящему спит.

Комментарий к главе 6

* Примечание просто так: большинство орчинек действительно знают толк в некоторых аспектах долгого хранения вещей, ведь отправляясь кочевать со стабильной зимовки, они всё подряд с собою, как правило, не тащат. Лютая пижма и впрямь помогает хранить тряпки от негодяйских насекомых, а по слухам, ещё и от плесени. Мисс Толстобрюшка (вернее Potbelly) – реально существующий в нашем мире тип печки, но уже преимущественно утративший актуальность; в нашей стране похожую конструкцию за очертания корпуса прозвали богачкой, а позже и буржуйкой. Royal – также существовавшая марка печатных машин, стильные были, заразы, но, как правило, требовали изрядной силы пальцев. Последнее, впрочем, справедливо для всех известных мне механических пишущих машинок. Да чего скрывать, я когда-то по первости даже на нашей родной электрической «Ивице-М» чуть себе все пальцы не ушатал.