Текст книги "Земля"

Комментарий к главе 8

* А я тем временем приношу вам свои неудобства за корявенький свой вольный пересказ некоторых фрагментов легеннннДАРНОЙ ЛедиБиГуд (Lady be good) в исполнении Эллы нашей Фитцжеральд, потому что прямо в оригинале их совать я чё-т постеснялся, а на русском я вообще не знаю, поют ли её какие-нибудь приличные люди. И таки да, более ранняя версия этой песенки очень даже бодрая и бешено джазовая. Но мы хором со страфилями больше любим как раз балладу – томную и протяжную.

А, ну и ещё, однажды названный в честь этой песни летучий американский самолёт с военным экипажем в девять человек таинственно исчез во время своёго первого боевого вылета в 1943 году посреди Средиземного моря, а нашли его обломки только лишь пятнадцать лет спустя и посреди Ливийской пустыни, аж за семьсот десять километров от моря. Никакого отношения к оркам и страфилям это происшествие, конечно, не имеет, но я вам всё равно рассказал, и теперь вы тоже знаете.

Глава 9

Рояль-щелкун не молчит от обеда и почти до самого вечера, то-то рад небось снова играть, людские словечки печатать. Ох, и будут же нынче болеть Ришкины воробьиные пальцы, если они без привычки вон сколько уже по роялю долбят.

Ййр вычищает плиту, лениво обдумывает, когда в ближайшие дни следует затеять стирку. К человечьей чести, после сегодняшней встречи с крылатыми срочные постирушки не понадобились никому. Хотя если бы и понадобились – оно всё же лучше, чем если бы припала нужда штопать по живому мясу, располосованному почём зря когтями напугавшихся страфилей. Может, и не так чтоб гладко вышла встреча, зато после неё у всех должно прибавиться ума, а это тоже хорошо.

Ибрагимово внучьё добавочного ума вон словило столько, что сразу приспичило его на бумагу передать, а то, не ровён час, растеряется; уже после обеда разочек прервавшись, девчура выскакивает в кухню – к питьевому баку. Ййру ясно, что у Ришки до сих пор перед взглядом пляшут узорные перья, горят зоркие самоцветные глазища, и ей сейчас трудно как следует увидеть кухонный простой обиход, стол, плиту, ковшик – хотя пьёт она жадно. Прежде чем убежать обратно к себе в Ближнюю, замечает орка, и вроде хочет что-то сказать, но видать слова сейчас к девчуре слетелись всё бумажные да чернильные, а не те, которые люди так сразу спроста языком плетут. Ййр ухмыляется, выгребая тонко прогоревшую тёплую золу в старое ведро: пригодится для стирки и для огорода.

Страфилья холостая пацанва тоже нынче изрядно поумнела. Вряд ли много кто из числа их родителей щёлкался на светописную карточку, скорее уж бабки-деды. А вот тяжёлую, чёрную память о том, как незнакомый людской человек наводит на тебя какую-то проклятую непонятную штуку, да с сухим щелчком – это крылатые своим молодым передали крепко. И правильно сделали. Только память в нынешнем колене уже начала понемногу стираться, и отличить Кнаберов безвредный аппарат от подлого дыробойного оружия они в точности не умеют. Значит, надо будет ещё растолковать разницу.

О том, насколько прибавилось ума у самого светописца, Ийр судить пока не берётся, но уж сколько-то прибавилось вверную, а то бы Кнабер не морочился так со своими извинятками. Хорошо. Теперь крепче будет слушать, что ему говорят.

И ведь говорить-то придётся, внятно, ясно и по возможности загодя – хотя как тут наперёд угадаешь – да ещё и повторять разочек. Потому что сегодня Ййр тоже на этот счёт маленечко поумнел.

* * *

Ужин Ййр сооружает наскоро из остатков обеда, прибавив к ним несколько кусков сыру и такой-сякой зелёной огородной ботвы. Сытно, быстро, не трудно.

– Завтра вы стряпайте. Вы теперь тут не чужие, – говорит орк людям.

Кнаберовы уши уже выглядят почти одинаково. Если умеючи, так за ухо можно и целого быка скрутить, не то что человека. Ухватка эта отнюдь не для честной драки, но для скорого усмирения. То-то Кнабер полдня уже не перечит – попритих, укладывая новый ум в голову.

Девчура соглашается охотно, уточняет по припасам, что где лежит, а сама нет-нет да поглядывает на собственные пальцы, чуть заметно подрагивающие от сегодняшних трудов, и улыбка едва прячется у неё в розовых уголках губ.

Ййр невторопях рассказывает про страфилью ружейную память.

– Эти-то пострелы о своих годках ещё ни дыробоев, ни светописных машинок отроду не видели. Всполошил ты их, Кнабер. Так это лучше. Чем. Если.

Ййр смолкает, сбившись в человечьей речи. Не так-то просто тут вырулить, чтобы вышло складное объяснение.

Ришка живенько взглядывает на бугайчика, будто украла что-то с его лица. А потом глядит на Ййра пристально и приходит орку на подмогу:

– Ну конечно. Лучше страфилям испугаться безобидного фотоаппарата, чем не среагировать вовремя на реальную опасность, вроде винтовки.

Орк кивает с благодарностью.

– Страфилям, может, и лучше, – хмурится Кнабер. – А нам…

– А вы на свете не разъединственные, кому до этих саврей интерес. Интерес тоже… разный бывает. Я крылатым не сторож, хоть на сорок шматочков разорвусь, – ворчит Ййр в ответ. – Они сами себе сторожа.

«… А всё-таки дому по нраву, что в нём снова живут люди. Пусть и не на долгое время. Всё-таки славно, что их пустил и не выгнал», – приходит орку на мысль. С этими людятами оно повеселей. И воды натаскать. И за столом поужинать. Пусть не думают, что Ййр их еле терпит. Нужно предложить что-нибудь человечье, чтобы маленько разжались: ведь на то и выстроен когда-то крепкий дом посреди Дикой земли, чтобы людям здесь впору было жить, легко. Ййр бы позвал Ришку и Кнабера перекинуться в карты, хотя сам он едва помнит, как играть. Или в домино, благо целы почти все костяшки.

Скоро солнце пойдёт за материк, разукрасит залив и небо прощальным, праздничным цветом. Элис об это время любила сотворить густой бурды из трёх порошков и молчком посидеть на веранде с кружкой. Угощала иногда и орка, показала, как готовить бурду. Нужные порошки у Ййра есть. В отличие от чёрного утреннего людского напитка, вечерняя бурда ему нравится.

Ййр идёт взять с полок нужные банки.

– Будете? Вкусное.

* * *

Какао на сладкой молочной муке и с щепоткой кассии получается действительно вкусное. Сейчас Рина чувствует себя сильной и счастливой, несмотря на усталость; отсюда так хорошо обнимать взглядом сумасшедшую красоту ясного заката – кажется, даже лавочка нарочно поставлена так, чтобы удобно было любоваться. Про себя Рина решает: когда на станции будет новый генератор – обязательно скоро, ещё до осени, – она привезёт сюда из дома гирлянду фонариков, золотых и красных, и развесит прямо здесь, высоко под крышей. В Страфилевом краю уже к августу вечера станут быстро темнеть, и фонарики будут к месту.

Пока что веранду украшает только дикий вьюн в бледных звёздочках цветов – и отлично справляется.

Рина рада, что Сэм тоже не отказался выпить какао на веранде.

Ему сегодня досталось, но он, видно, со всем уже справился, и не выглядит пришибленным или недовольным.

Издалека, от леса, долетает еле слышная перекличка или перебранка – обернувшись, люди едва могут рассмотреть несколько летящих – они будто ныряют кувырком и даже сталкиваются в воздухе, но зрелище длится совсем недолго.

– Балуются, – говорит Ййр. – Пешком плясать не умеют.

Здорово, что Ййр тоже здесь. Неловко и немного печально признаваться самой себе, но при одном только Сэме и перед ликом такого восхитительного заката она опять начала бы изводиться куда сильнее.

Сэм допивает своё какао. Обычно он не признаёт напитков на сухом молоке, да и кассию называет «бедняцкой корицей» – Рина так ни разу и не решилась ему сказать, что жгучий и дерзкий вкус кассии лично ей нравится больше, чем утончённость «настоящей» корицы.

– Неплохо для суррогата, – хвалит Сэм. – Жаль, что на сухом молоке.

– На одной воде вообще гадость, – замечает Ййр.

Сэм будто размышляет о чём-то, а потом произносит с необычной для него неуверенностью:

– Но ведь… вроде как… коз нужно доить?

Подсобщик, хмыкнув, отвечает не сразу.

– Ни один козёл к нам сюда через залив-то чёт не плавает. Смекаешь?

– Не совсем… – признаётся озадаченный Сэм. Рина прикрывает рот ладонью и старается хихикать потише.

– Мина и Мэгз не для молока мне, а для компании, – объясняет Ййр. Иногда, чтобы объяснить, легче подъехать с другой стороны, чем продолжать в стену долбиться.

Солнце – небесный персик – отяжелев и налившись зрелым и сладким цветом, наконец совсем скрывается за матёрой землёй, и вкусные краски сменяются крылом бледной ночи. Прежде чем уйти с веранды, девчура, будто спохватившись, опять желает что-то сказать Ййру, и даже касается легонько до орчьего костлявого запястья.

– Ты нас сегодня спас, – говорит она тихонько. Умолкает, не зная, что ещё сказать при таком случае, но храброго взгляда не отводит. Под тяжеловатым шагом бугайчика коротко пропели доски – Кнабер, опять украсившись хмурой чёрточкой меж бровей, пробирается мимо, в дом, позабыв на перильце кружку из-под бурды.

– В голове не укладывается, – заключает Ришка, так и не придумав, что бы ещё сказать.

– Ничё. Уложится, – отвечает Ййр, пожав плечами. – Оно мне надо – вас штопать? Людские шкуры тонкие… А Брук сказала вас беречь, тебя и Кнабера. Сказала, вы славные.

Орк улыбается, потому что людята вроде и впрямь славные, непривычные и живые.

* * *

Сегодня Рина с Ийром решают не беспокоить на ночь глядя мисс Толстобрюшку; между основательным мытьём можно сполоснуться и так, чуть разбавив холодную воду кипятком из чайника. Сэм тоже не возражает.

Переодевшись для сна в зелёную пижаму, Рина идёт к себе в Ближнюю через кухню и на секундочку задерживается пожелать Ийру спокойной ночи.

– А ты будешь до утра себе страфилей снить, – отвечает тот. – Клык прозакладываю.

Рина нисколько не сомневается в его правоте.

* * *

Сэм пытается успокоиться и уснуть, но не так-то легко это сделать, даже несмотря на усталость. Остро хочется поговорить с кем-то, кто поймёт и поддержит; на острове, конечно, выбор один из одного – Рина. В этом она неизменно хороша. Только некое смутное и неприятное чувство мешает Сэму постучаться в дверь её комнаты – бывшего козлятника – чтобы зайти, присесть вежливо на стул или даже совсем по-дружески – на краешек кровати, и наконец-то выговориться. Потому что во всём этом диком и невероятном дне Сэм определённо снял достаточно хорошие кадры, но чёрт их разберёт – удался ли хоть один по-настоящему потрясающий? Ох уж эта дурацкая неизвестность.

Сэму даже не жаль тех пяти, потраченных на орка-подсобщика, и чистых плёнок ещё много – но будет ли ещё действительно хороший случай? Показать страфилей – задача куда более сложная, чем показать хоть тех же сирен. Ни на одной виденной доныне унылой фотографии этих существ, ни даже на киноплёнке Сэм не видел, какие они на самом деле, пока не довелось сегодня посмотреть вживую.

Безобразно прекрасные, по самой грани. Жуткое искажение птичьих и человеческих черт, завораживающая волшебная красота, и всё это вместе, разом.

И тут ещё эта проклятая неизвестность – что же удалось ему уловить на плёнку? – растягивается на неопределенный срок.

Рина обязательно поймёт.

Рина поддержит и успокоит – тепло, спокойно и рассудительно, как не удавалось ни одной девушке, да и вообще, наверное, никому.

Странно и тяжело чувствовать, как Рина сейчас нужна. Полдня она там печатала на этом антиквариате, и конечно, невежливо было бы её отрывать от этого занятия. Странно вдвойне – понимать, что Рина, привычная Рина, такой надёжный друг – настолько нужна, находится в соседней комнате и при этом вроде как недоступна. Конечно, Сэм на неё не в обиде, очень глупо было бы обижаться на то, что у Рины есть и свои дела. И всё-таки что-то не даёт ему постучаться теперь.

И ещё подсобщик, с которым Рина, по-видимому, как-то успела здорово спеться. Не то чтоб он сам по себе плох, вовсе нет. Но ведь он даже не человек. И ещё Сэму постоянно кажется, будто неграмотный орк над ним издевается и вообще держит за придурка, а достойно ответить и поставить подсобщика на место Сэм отчего-то не может. Просто не может – и всё. В этом месте, по-честному, нащупывается даже не страх (позорный, но всё же простительный), а нечто вроде неприступной скальной стены…

И Рина в этом ничуть не помогает, как будто это нормально.

Спелась.

С нелюдем.

Очень… глупо с её стороны.

В конце концов именно она здесь – законная хозяйка, а не…

При орке Сэм почему-то чувствует себя глупее, слабее и мельче.

Это изматывает хуже, чем два полных ведра воды, пешком, в горку.

Даже от искренних извинений бледноглазый отмахнулся, а ведь извинения Сэму даются так болезненно и тяжело.

– Спокойной ночи, Сэм! – голос Рины из-за стены.

– Спокойной ночи, – отзывается Сэм.

Болят уставшие руки и ноги.

И ухо, кстати, тоже до сих пор побаливает.

Комментарий к главе 9

* Я думал, нынче обойдусь без примечаний, вроде всё просто, ничего хитровывернутого.

Но не тут-то было!

Мудрая женщина моя мама как профессиональная фармацевтка с – не побоюсь этого слова – первоклассным провизорским образованием живо вспомнила хитрую и коварную лекарственную траву, рекомую кассией.

Но тут у нас это не она.

Тут у нас имеется в виду пряность, получаемая и в нашем мире из коры древа под названием «коричник китайский». Есть типа коричник цейлонский, который по латыни verum, сиречь «истинный», и вот с его коры фигачат типа «Настоящую Корицу». Только он не так широко распространён и до фига дорогой. А есть коричник «китайский ширпотреб», с которого делают пряность кассию для нужд народной кулинарии.

И в любом мире тоже бывают люди затейливые, с тонким вкусом, которым только Настоящую Правильную Истинную Корицу подавай, а не китайский дешёвый аналог (хотя он ни разу не плохой, а просто гораздо более распространённый, да и более духовит). А вот ту кассию, которая целебная трава, я вам так спроста не советую совать ни в булки, ни в какао. Потому что она походу слабительная. Ну вот, с этим разобрались, а то мало ли учёные лекарские люди читать будут и удивятся.

Глава 10

День, и другой, и третий напитаны щедрым солнцем. Нужно поить грядки отстоявшейся в бочке водой, навещать Мину и Мэгз, проведать заросли береговой черетянки ради будущих циновок – да мало ли в эту пору разных других необходимых дел.

Ришка вплетается в жизнь дома и окрестной земли бережно и без боязни, как молодой вьюнок. Спрашивает о страфилях – а ещё о припасах, о дровах, о недавней починке крыльца, о цветении здешних огородных картошек и о плодородии Ибрагимовых яблонь. С нею говорить легко. На второе утро она даже просит поучить её рассветному кличу, чтобы страфили знали: Ришка тоже сегодня не будет их убивать. Выходит похоже, хотя девчуре и не хватает пока вольной силы голоса.

Кнабер тоже не особо отсиживается у себя в Дальней, но облюбованное дело норовит управить скорей наскоком, чем старанием. Поэтому, к примеру, миски полоскать Ййр Кнабера допускает охотно, а вот дровец наколоть предпочитает своей давно привычной ухваткой. Железной миской бугайчик очень вряд ли ухитрится себя изувечить, а дрова пускай чинарём в сараюху складывает, тоже хорошее дело.

Когда они все втроём обходят ближние пределы острова, страфили – явно ли, скрытно – являются посмотреть. Разнеслась весть о понаехавших людях по всему Дикому, пареньки уж постарались. И ещё, Кнаберу на радость, слететь щёлкнуться на светописную карточку среди холостёжи стало чем-то наподобие похвальбы – доказательства отваги. Для этой цели пожаловали даже некоторые девицы. Девичья ватажка обитает неблизко, у Каменной твердыни. От очень старого форта на самой северной оконечности острова только и осталась последняя несокрушённая временем руина, пешедралом туда добираться нужно долгий день напролёт; ну так на то у страфилей и крылья, чтобы расстояние крыть.

– Я как-то иначе себе это представлял, – негромко замечает Сэм. Молодая страфиль в каштановом блестящем оперении едва заметно вздрагивает от каждого щелчка фотоаппарата, поворачивает точёную голову, переводя яростно-бирюзовый взор с объектива на подсобщика и обратно. Лицо её, пожалуй, можно было бы назвать рябым и надменным, если бы оно не было так прекрасно… ну, с нужного ракурса.

– Не думал, что они станут сами… вот так прилетать.

Коротко чиркнув – Рина, кажется, опознаёт в этом звуке вежливое прощание – страфиль взмывает со ствола поваленной сухой берёзы, чтобы присоединиться к подругам, расположившимся на высоких ветвях.

– Я думал, придётся сидеть по полдня в засаде. Или самим выслеживать, – даже непонятно, чего в голосе Сэма больше – радости от того, что фотографировать страфилей вдруг оказалось проще, чем он думал, или некого противоречивого разочарования.

– Горишь требуху свою вырванную на аппарат пощёлкать – тогда конечно, выслеживай, – разрешает Ййр с улыбкой.

На иссохшем стволе, где только что сидела страфиль, остаются внушительные царапины от острых когтей небесной летуньи. Рина подходит и прикасается к этим следам, взглядом следя за тремя пернатыми подругами: холодок по спине и горячая нутряная радость от того, что всё это наяву.

* * *

После обеда Ййр собирает в сумку фляжку и какой-то тряпичный свёрток немного длиннее, чем с ладонь, после чего сообщает, что шкура заскучала без морской воды.

– Пойдёте? Тут и люди, было, ныряли, кто хотел, – говорит Ййр. Добавляет, припомнив: – и потом переодеться там можно, где лодка.

Люди обычно не любят щеголять некоторыми своими подробностями и потому если в море и лезут, то прикрывшись особыми тряпочками, словно там у них какая-то невидаль. На людские обычаи Ийр давно уж и не хмыкает, особенно после того, как изрядное время назад ещё не старый Ю спросил: «Ум у тебя, может, и шире неба – тогда почему ты перьями-то не обрастёшь?»

Рина вообще-то собиралась нынче до ужина отстучать ещё страничку-другую черновика, но она рада предложению. Пройтись по берегу будет славно. И потом, Сэм сразу соглашается. Честно говоря, Рина совершенно не рассчитывала, что в здешнем холодном море возможно будет искупаться, но для прогулки у неё найдутся короткие шорты и майка, которую можно подвязать под грудью узлом. Яркую жёлтую рубашку она пока надевает навыпуск, не застёгивая. Вот Сэм оказался запасливее – захватил плавки.

Недолгий путь и спуск к воротам – и дыхание моря делается ясным. Теперь, в солнечный день раннего лета, оно совсем не такое, как при первой встрече Рины со Страфилевым краем. Второй раз в жизни миновав створку ворот, пропевшую сварливо, Рина на несколько секунд останавливается. Неоглядный залив несёт свои волны им навстречу, и воздух сегодня ласков, и даже щелястый лодочный сарайчик в облезших остатках краски кажется Рине живописным, а сердце с каждым вдохом полнится обещанием беспричинной радости.

Ийр посматривает на волны нетерпеливо, рваные уши держатся торчком. Скидывает обувку возле сарая, там же оставляет обмотки и майку, подкатывает штанины по колено, но саму воду пока даже не трогает – ступает вдоль волнующейся, тянущейся к его ногам кромки. Рина улыбается: это похоже на танец. Ревнивый, сдержанный… дразнящий.

– Эй, – зовёт орк. – Вон там место… откуда люди плавали. Близко.

Легко, плавно отшагивает от подбирающейся волны, не даёт даже брызгам себя коснуться.

* * *

Метрах в пятидесяти от лодочного сарая посреди разнообразно серой гальки в берегу и впрямь есть клинышек песка. Песок совсем не такой, как на ухоженных пляжах Аззанмари, не белая раскалённая пудра, красиво струящаяся между пальцев, если зачерпнуть её рукой. Здешний песок – крупная гвёрста, красноватая и тяжёлая. Рина, разувшись, расстилает поверх гвёрсты широкое полотенце, садится, добывает из кармана шорт тюбик солнцезащитного крема: не хотелось бы обгореть и ходить потом перед Сэмом с опухшей, красной, шелушащейся кожей.

Сэм успел проверить температуру воды – наверняка холоднющая, не смотря на трёхдневное солнце – и окунаться пока не спешит. Присаживается рядом, большой, красивый. Солнце тоже любит Сэма. Не жжёт – всякий год ложится на его кожу ровным лёгким загаром.

И опять Рина с удивлением отмечает: всё-таки хорошо, что они тут не вдвоём. Вдвоём было бы почти невыносимо.

Тощий жилистый орк и горькое холодное море всё ещё танцуют, не касаясь друг друга, заигрывая… и непонятно, кто из них кого соблазняет. Ййр шагает за отбежавшей водой, по щиколотку тонет в подмытом песке, и каждый раз без всякой суеты успевает отойти от следующей волны.

– Он странный, – произносит Сэм тихо и осторожно. Рина понимает, что танец тоже привлёк внимание Сэма.

– Это красиво, – она пожимает плечами. – Сэм… а какой был тот орк, ну, который починил твою машину?

– Знаешь, я не особо пристально рассматривал, – отвечает Сэм таким тоном, будто внезапный вопрос его чем-то смутил. – Помельче этого. И не такой уро… не такой зубастый. Волосы длинные. Я было даже подумал, что он девушка, но хозяйка мастерской звала его «Билли». Смешно, правда?

Рина послушно фыркает – в самом деле, забавно, что орка могут звать Билли.

Сэм говорит, что для «настоящего моря» здесь не хватает чаячьих голосов. Рина отвечает: чайки быстро перестали здесь гнездиться, когда на острове появились страфили. И ещё зачем-то прибавляет, как дедушка в первый же год завёз сюда диких кроликов, после долгих консультаций со всевозможными специалистами. Первопоселённым страфилям, ослабленным и не слишком здоровым, проще было начать с охоты на кроликов, и Ййр сказал недавно, что эти зверьки до сих пор если не процветают, то вполне успешно живут в разных частях острова.

– А мы консервами питаемся, – ни к селу ни к городу замечает Сэм.

Рина чувствует спиной, что с острова за ними наблюдают, но не беспокоится – ведь они здесь находятся на виду, не прячутся и не таятся; значит, страфили не будут на их счёт беспокоиться, если верить Ййру. Рина Ййру верит.

Орк отходит от моря, щурясь и глубоко дыша. На ходу подбирает свою сумку. Устраивается чуть поодаль от людей, возле серого валуна. Стаскивает свою шапочку. Извлекает из тщательно свёрнутой плотной тряпицы очередной образец антиквариата – Рина даже не сразу понимает, что это за вещь: зубчатый приплюснутый торец, две никелированные ручки, соединённые пружиной, подобно овечьим ножницам.

Ручная машинка для стрижки, вот что это такое.

– Обросши, как собака дикая. – Ййр сидит, наклонив голову, чтобы чалая полуседая щетина падала ему между колен, не доставаясь ветру. Кромсает щетину быстро, не слишком заботясь об аккуратности. По контрасту с тёмной медью орчьей кожи, обнажающийся, располосованный четырьмя рубцами скальп кажется почти голубым.

Вскоре Ййр, по-видимому, остаётся доволен жутковатой острижкой, бегло проводит по голове ладонью и уже откладывает машинку на тряпицу.

– Погоди, за ухом осталось, – не выдерживает Рина. – Дай помогу.

– Попробуй, – усмехается Ййр, наградив Рину весёлым взглядом. – Только за башку не лапай. Совсем меня смутишь.

Отступать поздно – сама же предложила – и Рина кое-как справляется. Должно быть, в орчьих руках живёт лютая сила – как ни криво обкорнался, наощупь-то – но ведь с адской машинкой Ййр управляется быстро и легко. Впрочем, Рина рада хотя бы попробовать. Орк покладисто опускает уши, чтобы ей удобнее было достричь.

– Ну, здоровья тебе орчанского, – благодарит Ййр, переняв машинку. Стряхивает с металлических зубцов застрявшие чалые волоски, заворачивает антиквариат обратно в полотно и прячет в сумку.

Прикопав срезанное поглубже в гвёрсту, бледноглазый поднимается на ноги.

– Кто куда, а я – играть.

Брякает металлической пряжкой, вышагивает из свободно упавших порток. Рина подозревает, что какие-никакие подштанники Ййр надел не иначе как из уважения к присутствующим людям.

Теперь дразнящий танец делается быстрей, лише, и Ййр, смеясь, позволяет морю себя обнять. Ответной лаской берёт горькую воду в ладони, окунает лицо.

– Я говорю, он странный.

– Может быть, не страннее меня? – Рина обхватывает колени руками.

– Ладно, я тоже пойду, – говорит Сэм решительно, снимая футболку.

* * *

Море вольно и своенравно, как любовь горхата.

Нет у Ййра мощи, чтобы его одолеть. Нет у моря силы – одолеть Ййра…

Сегодня море ласково и хочет играть. Крепки его объятия, и удары полны шальной нежности, от которой нутро поёт, ладясь с голосом волн.

Храбрый Кнабер забегает в море наскоком, и довольно быстро выходит обсохнуть на берегу. Через некоторое время до кромки волн подбирается Ришка, разутая, ветер полощет её жёлтую рубаху.

Босая Ришка пробует сплясать. Хохочет заливисто, когда море хватает её за лытки, отбегает от волны – и снова подбирается вплотную.

Хорошо, что они здесь, эти двои людят. Такие невозможно разные.

После жгучего морского плясу на людей обычно тоже нападает жор.

Ийру думается, что на после ужина хорошо бы сегодня открыть банку персиков.

Пропади оно пропадом – на всех.