Текст книги "Александр Македонский: Сын сновидения. Пески Амона. Пределы мира"

– Это его излюбленное блюдо, – развел руками Черный.

– Как я уже говорил, – снова заговорил Парменион, – похоже, Великий Царь выступил со всем своим войском в направлении Тапсакского брода.

– Тапсакского брода… – повторил царь. – Стало быть, как я и представлял, Дарий пытается преградить мне путь к Сирийским воротам.

– Полагаю, ты прав, – согласился Черный.

– И сколько их? – спросил Александр.

– Тьма, – ответил Парменион.

– Сколько? – нетерпеливо повторил царь.

– Около полумиллиона, если сведения точны.

– Один к десяти. И правда, тьма.

– Что думаешь делать?

– Идти навстречу. У нас нет выбора. Готовьтесь к выступлению.

Оба военачальника отсалютовали и направились к выходу, но Александр задержал Пармениона.

– В чем дело, государь? – спросил тот.

– Нам тоже нужно установить пароль для обмена устными донесениями, тебе не кажется?

Парменион потупился:

– У меня не было выбора, когда я посылал к тебе Сисина: мы не предвидели подобной возможности, когда расставались.

– Верно, но теперь пароль необходим. В будущем снова может возникнуть ситуация такого рода.

Парменион улыбнулся.

– Чему ты улыбаешься?

– Мне пришла на ум считалочка, которую ты распевал в детстве. Тебя научила ей старая Артемизия, кормилица твоей матери, помнишь?

 
Старый солдат на войну торопился,
А сам-то на землю, на землю свалился!
 

А потом ты падал на пол.

– Почему бы и нет? – согласился Александр. – Наверняка никто не заподозрит, что это пароль.

– И нам не нужно его заучивать. Ну, я пошел.

– Парменион, – снова задержал его Александр.

– Да, государь?

– Чем занят Аминта?

– Своими обязанностями.

– Хорошо. Но продолжай присматривать за ним так, чтобы он не заметил. И постарайся узнать, действительно ли Мемнон умер. И отчего.

– Сделаю все возможное, государь. Гонец от Евмолпа из Сол еще в лагере; я передам ему, чтобы разузнал.

На следующий день гонец отбыл, и войско собралось на рассвете свернуть шатры. Все было подготовлено заранее: животные навьючены, повозки нагружены провизией и оружием, намечены места привалов на шесть дней перехода до Киликийских ворот – ущелья в Таврских горах, такого узкого, что там не могли проехать рядом два всадника.

В тот же самый вечер один солдат из числа тех, что пришли с подкреплением, явился в шатер к Каллисфену, чтобы вручить пакет. Историк, собиравшийся записать последние события, встал и наградил его, а потом, как только тот ушел, вскрыл пакет и увидел не представляющий никакого интереса текст: какой-то трактатец о пчеловодстве, которого он никогда не заказывал. Это было зашифрованное послание. В тайном тексте говорилось:

Я послал Теофрасту средство, чтобы он вручил его врачу на Лесбосе, но погода плохая, и корабль вряд ли отправится в ближайшие дни. Уверенности нет ни в чем, как и в результате.

Далее следовал открытый текст:

Аристотель – своему племяннику

Здравствуй!

Мне встретился один человек, знавший Павсания, убийцу царя Филиппа, и теперь я вряд ли могу поверить в историю, которую рассказывали о нем и его отношениях с монархом, поскольку мало что в ней представляется правдоподобным. Я разыскал одного из оставшихся в живых участников событий и встретился с ним на постоялом дворе в Берое. Этот человек держался очень настороженно и все отрицал, как я ни пытался его успокоить. Я ничего не мог поделать. Единственное, что мне удалось (путем подкупа одной рабыни), – это выяснить, кто же он такой на самом деле. Теперь я знаю, что у него есть молодая дочь, в которой он души не чает и которую прячет среди девственниц храма Артемиды у границы с Фракией.

Я должен уехать в Афины, но продолжу свои изыскания и буду держать тебя в курсе. Береги здоровье.

Каллисфен положил документы в маленький окованный сундучок и лег спать, чтобы на рассвете быть готовым к отбытию.

Еще затемно его разбудили Евмен и Птолемей.

– Слышал новость? – спросил Евмен.

– Какую? – продирая глаза, спросил Каллисфен.

– Похоже, Мемнон умер. От внезапной болезни.

– И неизлечимой, – добавил Птолемей.

Каллисфен сел на край кровати и подлил масла в гаснущую лампу.

– Умер? Когда?

– Известие принес один из новичков. Прикинув время на путь к нам, можно сказать, что это могло случиться полмесяца – месяц назад. Все вышло так, как мы и рассчитывали.

Каллисфен вспомнил дату на письме своего дяди и, тоже быстро прикинув в уме, сделал определенный вывод. Конечно, невозможно утверждать наверняка, что смерть наступила неслучайно, но и исключать этого тоже нельзя.

– Тем лучше, – только и ответил он, а потом оделся, позвал рабыню и велел ей: – Приготовь чего-нибудь горячего царскому секретарю и военачальнику Птолемею.

Глава 46

– Бараньи мозги, – объявил повар-перс, ставя на стол перед Евмолпом из Сол блюдо с румяными лепешками. Под черными, как вороново крыло, усами он в приветливой улыбке открыл все свои тридцать два белоснежных зуба.

Развалившийся на ложе напротив правитель Сирии сатрап Ариобарзан улыбнулся еще приветливее:

– Не это ли твое любимое блюдо?

– О да, конечно, Свет Ариев и непобедимый полководец. Да уготовит тебе будущее честь надеть жесткую тиару, если когда-нибудь – да не будет на то воля Ахурамазды! – Великий Царь поднимется на башню молчания, чтобы присоединиться к своим славным предкам.

– Великий Царь наслаждается превосходным здоровьем, – возразил Ариобарзан. – Но прошу тебя, угощайся. Как тебе эти бараньи мозги?

– Мм… – промычал Евмолп, вытаращив глаза, чтобы изобразить невыразимое наслаждение.

– Ведь это же и слова твоего пароля, когда ты посылаешь сообщения нашим врагам, не так ли? – спросил Ариобарзан все с такой же ослепительной, ничуть не потускневшей улыбкой.

Евмолп закашлялся от полезшего обратно куска.

– Глоток воды? – заботливо предложил повар, наливая из серебряного кувшина, но Евмолп, побагровев, сделал рукой знак: нет, не надо.

Придя в себя, он принял свой обычный невозмутимый вид и посмотрел на сатрапа с самой заискивающей улыбкой:

– Я не понял этой милой шутки.

– Это вовсе не шутка, – любезно объяснил сатрап, оторвав от жаренного на вертеле дрозда крыло и обгрызая его передними зубами. – Это чистая правда.

Евмолп совладал с паникой, взял лепешку и, всем видом показывая, как смакует ее, смиренно произнес:

– Помилуй, мой блестящий радушный хозяин, ведь ты не можешь всерьез придавать значение пустым слухам, которые, несомненно, не лишены остроумия, но бросают тень на репутацию порядочного человека…

Ариобарзан учтивым жестом остановил его, вытер руки о передник повара, потом опустил ноги на пол и, подойдя к окну, сделал Евмолпу знак приблизиться:

– Прошу тебя, мой добрый друг.

Евмолпу ничего не оставалось, как подойти и посмотреть вниз. Несколько проглоченных кусков быстро превратились в отраву, и лицо его побледнело, как зола. Его гонец, голый, был привязан к столбу, а с его тела свисали длинные полосы кожи, обнажая кровоточащие мышцы и сухожилия. Кое-где мясо было содрано до костей, а на шею, как ожерелье, были повешены его яички. Несчастный не подавал признаков жизни.

– Он все нам рассказал, – невозмутимо объяснил Ариобарзан.

Поодаль гирканский раб острейшим ножом стругал акациевый кол. Закончив работу, он принялся шлифовать заточенную часть куском пемзы, так что гладкая поверхность засверкала.

Ариобарзан посмотрел на кол, а потом заглянул Евмолпу в глаза и сделал руками весьма красноречивый жест.

Бедняга сглотнул, судорожно мотнув головой.

Сатрап улыбнулся:

– Я знал, что мы договоримся, старина.

– Чем… чем я могу быть полезен? – пробормотал осведомитель, не в силах оторвать глаз от острого конца кола, и его прямая кишка инстинктивно сжалась в безотчетной попытке воспротивиться страшному вторжению.

Ариобарзан вернулся к столу и улегся на ложе, предложив Евмолпу последовать его примеру. Несчастный вздохнул в надежде, что худшее осталось позади.

– Какого ответа ждет тот маленький яун? – спросил сатрап, называя этой презрительной кличкой захватчика, уже овладевшего всей Анатолией.

– Царь Александр… то есть маленький яун, – поправился Евмолп, – хотел узнать, где Великий Царь будет ожидать его со своим войском, чтобы дать бой.

– Прекрасно! Тогда пошли своего гонца – не этого, который, боюсь, уже отслужил свое, – и пусть он скажет маленькому яуну, что Великий Царь будет ждать его у подножия Сирийских ворот с половиной своего войска, оставив вторую половину охранять Тапсакский брод. Это подтолкнет его к нападению.

– О да, несомненно, – поспешно закивал осведомитель. – Этот глупый и самонадеянный юнец, который, прошу тебя поверить, всегда был мне противен, бросится вперед сломя голову, уверенный в победе, и втиснется в узкий проход между горой Аман и морем, а в это время вы…

– А мы – ничего, – оборвал его Ариобарзан. – Сделай, что велено, сегодня же. Вызови своего человека сюда, в соседнюю комнату, чтобы мы могли тебя видеть и слышать, и немедленно отправь его к маленькому яуну. После нашей победы мы решим, что с тобой делать. Разумеется, если ты будешь решительно сотрудничать с нами, этот кол, что ты видел, можно будет использовать по-другому. Но если что-то пойдет не так… Бац! – Он просунул указательный палец правой руки в сложенные кольцом пальцы левой.

Евмолп приготовился сделать все так, как было велено, а отовсюду, из множества хорошо замаскированных дырок в расписных и разукрашенных стенах, смотрели и слушали глаза и уши.

Он все подробно разъяснил новому гонцу:

– Скажешь, что твой приятель прихворнул и потому я послал тебя. Когда спросят пароль, скажи, – он закашлялся, – «бараньи мозги».

– «Бараньи мозги», мой господин? – переспросил удивленный гонец.

– Именно, «бараньи мозги». Что-то не так?

– Нет, все прекрасно. Я сейчас же отправлюсь.

– Вот-вот, молодец, отправляйся.

Когда гонец ушел, Евмолп из Сол вышел в противоположную дверь, где его ждал Ариобарзан.

– Я могу идти? – не без тревоги спросил осведомитель.

– Можешь, – ответил сатрап. – Пока.

Выступив из Гордия, Александр направился через Большую Фригию в городок Анкира, притулившийся меж нескольких холмов в глубине туманной впадины, и, сохранив тамошнему персидскому сатрапу его пост, оставил несколько македонских военачальников командовать местным гарнизоном.

Потом он предпринял марш на восток и дошел до берегов Галиса, большой реки, впадающей в Черное море, по которой с давних пор проходила граница между эгейским и анатолийским мирами и Внутренней Азией. Это был самый дальний предел, до которого когда-либо доходили греки. Войско прошло вдоль южной излучины реки, а потом – по берегу двух больших соленых озер, окруженных белой от соли равниной.

Александр оставил на своем посту и персидского сатрапа Каппадокии, поклявшегося ему в верности, после чего, не встречая никакого сопротивления, решительно направился на юг по обширному плоскогорью, над которым громадой возвышалась гора Аргей. Этот белый от вечного снега заснувший вулкан по утрам призраком маячил в рассветных облаках. В первые часы утра поля покрывал густой иней, но потом, по мере того как над горизонтом вставало солнце, они приобретали красно-бурый цвет.

Многие поля были вспаханы и засеяны, но там, где еще не проходил плуг, виднелась желтая трава и паслись небольшие стада овец и коз. Через два дня вдали показалась внушительная цепь Таврских гор с белоснежными вершинами, сверкающими на солнце днем и красными на закате.

Казалось невозможным, что эта бескрайняя территория сдастся почти добровольно и многочисленные племена, деревни и города подчинятся без всякого сопротивления.

Слава о молодом полководце уже разнеслась повсюду, как и известие о смерти командующего Мемнона, единственного, не считая Великого Царя, кто мог бы остановить наступление завоевателя.

Затем дорога начала подниматься все круче к проходу, делившему прибрежную Киликийскую равнину пополам. На каждом вечернем привале Александр садился в своем шатре один или с Гефестионом и другими друзьями почитать «Анабасис» Ксенофонта – дневник о походе десяти тысяч, что шестьдесят лет ранее следовали тем же самым путем. Афинский историк описывал проход как теснину, преодолеть которую очень трудно, если ее кто-то уже занял.

Александр хотел провести колонну лично. Защитники прохода, увидев его на восходе солнца, быстро узнали царя по красному знамени с золотой звездой Аргеадов, по гигантскому коню и серебряным доспехам, сверкающим при каждом движении.

Они увидели также медленно, но непреклонно поднимавшуюся бесконечную змею людей и коней и, решив, что вступать в бой с таким числом врагов не стоит, поскорее убежали, так что миновать теснину не составило никакого труда.

На скалах Селевк заметил надписи, которые мог оставить кто-то из десяти тысяч Ксенофонта, и показал их Александру. Тот с любопытством осмотрел их.

Пройдя дальше, царь встал над долиной Кидна и огромной зеленеющей равниной Киликии.

– Мы в Сирии, – сказал Евмен. – Анатолия у нас за спиной.

– Другой мир! – воскликнул Гефестион, направив взор к тонкой голубой линии, видневшейся на краю равнины. – А там – море!

– А где появится Неарх с нашими кораблями? – спросил Пердикка.

– Где-то там, – ответил Леоннат. – Наверное, уставится на эти горы и будет ворчать на нас: «Куда они подевались? Почему не дают о себе знать?»

– Нет ничего проще, – заметил Александр. – Нам надо поскорее занять все морские порты на побережье. Тогда если он прибудет, то может спокойно бросить якорь, не опасаясь засады.

Он пришпорил Буцефала и начал спуск.

Лисимах сказал ехавшему рядом Леоннату:

– Если бы эти вершины над тропой заняли хорошо подготовленные войска, тут и муха не пролетела бы.

– Они струсили, – ответил друг. – Драпанули, как зайцы. Теперь нас никто не остановит.

Лисимах покачал головой:

– Это ты так думаешь. А мне совсем не нравится все это спокойствие. По-моему, мы лезем прямо в пасть льва, который разинул ее и ждет.

– А я бы оторвал ему язык, – проворчал Леоннат и вернулся в хвост колонны проверить арьергард.

Через несколько десятков стадиев атмосфера совершенно переменилась: воздух, бывший на плоскогорье прохладным и сухим, стал жарким и влажным, и все взмокли в своих доспехах.

Сделав всего два привала, они достигли города Тарс, стоявшего недалеко от моря. Сатрап Киликии бежал, решив, что лучше присоединиться к войску Великого Царя, которое продолжало неуклонно двигаться вперед, и город распахнул перед войском ворота. Александр велел разбить лагерь на равнине, а сам с отборными отрядами и старшими военачальниками расквартировался в лучших городских домах. Там ему и объявили о госте.

– Какой-то гонец настаивает на личном разговоре, государь, – сказал один из поставленных у входа стражников.

– Кто его послал?

– Говорит, что прибыл от Евмолпа из Сол.

– Тогда он должен знать пароль.

Стражник вышел, и вскоре послышался его смех. Похоже, там и в самом деле находился гонец от Евмолпа.

– Говорит: пароль… – начал стражник, стараясь одолеть смех.

– Не строй из себя шута, – оборвал его царь.

– Пароль – «бараньи мозги».

– Это он. Впусти.

Стражник, усмехаясь, снова удалился и впустил посланника.

– Государь, меня послал Евмолп из Сол.

– Знаю, у него одного такой дурацкий пароль. Почему не прибыл прежний гонец? Тебя я никогда раньше не видел.

– Он не совсем здоров после падения с лошади.

– Что ты должен мне сообщить?

– Важные сведения, мой господин. Великий Царь уже совсем рядом. Евмолпу удалось подкупить полевого адъютанта Дария и узнать, где состоится сражение, в котором Великий Царь намеревается уничтожить тебя.

– Где?

Гонец огляделся и, увидев прикрепленную на подставке карту, которую Александр всегда возил с собой, указал пальцем на точку на равнине между горами Кармель и Аман.

– Здесь. У Сирийских ворот.

Глава 47

По лагерю из уст в уста, сея панику, молнией пролетела весть:

– Царь умер! Царь умер!

– Отчего?

– Утонул!

– Нет, его отравили.

– Персидский шпион.

– И куда он делся?

– Никто не знает. Убежал.

– Тогда бежим за ним! В какую сторону он побежал?

– Погодите, погодите, вон Гефестион и Птолемей!

– А с ними Филипп, царский врач.

– Значит, он не умер?

– Откуда я знаю? Мне сказали, что умер.

Вокруг троих друзей быстро собрались солдаты. Гефестион, Птолемей и Филипп старались пробиться через толпу в направлении лагерных ворот.

Чтобы помочь им скорее добраться до ворот, выстроился отряд щитоносцев из охраны.

– Что случилось? – спросил врач.

– Мы только что пообедали, – начал Гефестион.

– И ему стало нестерпимо жарко, – продолжил Птолемей.

– Вы пили? – спросил Филипп.

– Царь пребывал в хорошем настроении и налил «чашу Геракла».

– Пол-амфоры вина, – проворчал врач.

– Да, – подтвердил Птолемей. – Потом он сказал, что не может вынести этой жары, и, увидев через окно реку Кидн, закричал: «Искупаюсь!»

– С полным желудком, разгоряченный? – вне себя вскричал Филипп.

Тем временем подали коней. Все трое сели верхом и во всю прыть поскакали к реке, находившейся в двух стадиях.

Царь лежал на земле в тени смоковницы. Его положили на циновку и накрыли плащом. Лицо его приобрело землистый оттенок, вокруг глаз были темные круги, ногти посинели.

– Проклятье! – прорычал Филипп, соскакивая на землю. – Почему его не остановили? Этот человек скорее мертв, чем жив. Разойдитесь, разойдитесь!

– Но мы… – пробормотал Гефестион, однако не смог закончить фразу и отвернулся, чтобы скрыть слезы.

Врач раздел Александра и приложил ухо к его груди. Сердце билось, но очень слабо и неровно. Филипп тут же снова накрыл неподвижное тело.

– Быстро! – приказал он одному из щитоносцев. – Беги в жилище царя, предупреди Лептину, чтобы приготовила ванну с очень горячей водой, и скажи, чтоб поставила на огонь воду и бросила туда травы, которые я тебе сейчас дам, точно в таких пропорциях. – Он вынул из сумки табличку и стилос и торопливо написал рецепт. – А теперь пошел! Беги как ветер!

Подскочил Гефестион:

– Мы можем что-нибудь сделать?

– Скорее приготовьте тростниковую подстилку и привяжите к паре лошадей. Нужно доставить его домой.

Обнажив мечи, солдаты нарубили на берегу камыша и сделали, как было велено. Потом осторожно подняли царя, уложили на подстилку и накрыли плащом.

Маленький кортеж двинулся вперед, Гефестион впереди вел под уздцы пару лошадей, задавая шаг.

Лептина встретила их, вытаращив полные тревоги глаза и не смея никого ни о чем спрашивать; она увидела царя и с первого взгляда все поняла. Закусив губу, чтобы не заплакать, девушка торопливо провела пришедших в ванную.

Царь не подавал признаков жизни, уже и губы его посинели, а ногти стали почти черными.

Гефестион опустился на колени и поднял его. Голова и руки царя повисли, как у покойника.

Подошел Филипп:

– Положите его в ванну. Тихонько. Погружайте постепенно.

Гефестион пробормотал что-то сквозь зубы, то ли заклинание, то ли проклятье.

Между тем прибыли все товарищи и встали вокруг, держась чуть поодаль, чтобы не мешать Филиппу.

– Говорил я ему не прыгать в воду такому разгоряченному, с набитым брюхом, а он не послушал, – шептал Леоннат Пердикке. – Сказал, что тысячу раз так делал и никогда ничего с ним не случалось.

– Это всегда случается впервые, – обернувшись, ответил Филипп. – Вы просто негодяи, мерзавцы. Пора бы вам понять, что вы уже взрослые, что несете ответственность перед всей страной. Почему вы ему не помешали? Почему?

– Но мы пытались… – хотел оправдаться Лисимах.

– Ничего вы не пытались, никто из вас! – выругался сквозь зубы Филипп, принимаясь массировать тело царя. – Вы знаете, почему это случилось, а? Знаете? Вижу, что не знаете. – (Друзья стояли, опустив головы, как дети перед разгневанным учителем.) – Эта река питается водой из таврских снегов, которые тают от летнего тепла, но путь ее столь короток, а русло так круто, что она не успевает прогреться и впадает в море ледяной, как будто только что с ледника. Это все равно что голому зарыться в снег!

Тем временем Лептина, встав на колени рядом с ванной, ждала указаний врача.

– Вот молодец, хоть ты мне поможешь. Массируй его вот так, от живота вверх, тихонько. Постараемся восстановить пищеварение.

Подошел Гефестион и ткнул в Филиппа пальцем:

– Слушай, он царь и делает все, что захочет, и никто из нас не может ему помешать. А ты врач и должен его вылечить. Понял? Должен, и все!

Филипп посмотрел прямо ему в глаза:

– Не говори со мной таким тоном, я не твой слуга. Я делаю то, что должен, и так, как считаю нужным, понятно? А теперь не путайтесь под ногами, пошли вон!

Но когда все начали расходиться, он добавил:

– Пусть останется один. Один, чтобы мне помочь.

Гефестион обернулся:

– Можно мне?

– Да, – проворчал Филипп, – но сядь в сторонке и не раздражай меня.

Тем временем на лицо царя начали возвращаться краски, но сам он так и не приходил в сознание и не открывал глаз.

– Нужно прочистить ему желудок, – заявил Филипп. – Быстро. Лептина, ты приготовила то, что я просил?

– Да.

– Тогда неси. Я сам продолжу массаж.

Лептина принесла чашу с густо-зеленой жидкостью.

– Вот, теперь помогите мне, – велел Филипп. – Ты, Гефестион, не давай ему закрыть рот: он должен выпить этот отвар.

Гефестион повиновался, и врач капля за каплей влил жидкость.

Сначала царь никак не отреагировал, но потом содрогнулся в неудержимом рвотном позыве.

– Что ты ему дал? – испуганно спросила Лептина.

– Рвотное, которое подействовало, и еще средство, заставляющее его организм, уже поддавшийся смерти, сопротивляться.

Александра долго рвало, а Лептина придерживала его лоб. Сбежавшиеся слуги с готовностью мыли пол рядом с ванной. Потом начались страшные конвульсии, с шумом и хрипом сотрясавшие его грудь.

Средство Филиппа оказалось действенным: оно вызвало сильную реакцию в теле царя, но и здорово ослабило его. Лекарство сделало свое дело, однако потребовало долгого периода выздоровления. Частые рецидивы сопровождались неотвязной коварной лихорадкой, которая с каждым днем подтачивала силы Александра.

Прошли месяцы, пока стало видно улучшение, а люди за это время упали духом и поговаривали, что царь умер, просто никто не смеет официально сообщить об этом. С наступлением осени Александр все-таки смог встать и показаться войскам, чтобы воодушевить их, но после этого ему пришлось опять лечь в постель.

Наконец он начал ходить по комнате, а Лептина следовала за ним с чашей бульона, умоляя:

– Выпей, мой господин, выпей: это тебе поможет.

На исходе дня по обыкновению заходил Филипп. Остальное время врач проводил в лагере, так как некоторые солдаты заболели от перемены климата и пищи. Многие страдали поносом, других мучила лихорадка с тошнотой и головокружением.

Однажды вечером, когда Александр сидел за столом, где снова начал разбирать письма, приходившие из Македонии и покоренных провинций, к нему вошел гонец и вручил свернутое и запечатанное послание от Пармениона. Царь вскрыл его, и как раз в это время вошел Филипп.

– Как самочувствие сегодня, государь? – спросил он, собираясь дать ему лекарство.

Александр пробежал глазами по строчкам, в которых старый военачальник сообщал ему:

Парменион – царю Александру

Здравствуй!

Согласно поступившим ко мне сведениям, твой врач Филипп подкуплен персами и отравляет тебя. Будь начеку.

– Довольно неплохо, – ответил Александр и протянул руку за чашей со снадобьем, а другой подал Филиппу записку.

Тот прочел ее, пока царь пил лекарство. Врач ничуть не смутился и, когда Александр допил, перелил остальное лекарство в кувшин и сказал:

– Еще одну порцию выпей сегодня перед сном. Завтра можешь начать есть что-нибудь не жидкое, я оставлю Лептине указания насчет твоей диеты. Скрупулезно соблюдай ее.

– Буду, – заверил его царь.

– Ну а я возвращаюсь в лагерь. Многие чувствуют себя плохо, знаешь?

– Знаю, – ответил Александр. – И это настоящая беда. Дарий приближается, я чувствую. Мне необходимо поправиться. – А когда Филипп уже уходил, царь спросил: – Как ты думаешь, кто это мог быть?

Филипп пожал плечами:

– Не имею представления. Есть несколько молодых хирургов, очень способных и крайне честолюбивых. Все они могли надеяться получить пост главного врача. Если со мной что-нибудь случится, любой из них может занять мое место.

– Только скажи мне, кто это, и я…

– Лучше воздержаться, государь. Скоро нам понадобятся все наши хирурги, и я даже не знаю, хватит ли их. Как бы то ни было, спасибо за доверие, – добавил он и вышел, закрыв за собой дверь.

Глава 48

Ближе к середине осени эскадра Неарха бросила якорь перед Тарсом, и адмирал сошел на берег поприветствовать и обнять Александра, который уже совершенно выздоровел.

– Тебе известно, что Дарий собирается преградить проход у Сирийских ворот? – спросил его царь.

– Пердикка сообщил мне. К сожалению, твоя болезнь дала им время укрепить свои позиции.

– Да, но выслушай мой план: мы пойдем вдоль моря, поднимемся к перевалу и пошлем разведчиков разузнать, где находится Дарий. Нам нужно будет внезапной атакой выбить его с позиций, а потом мы спустимся со всем войском и нападем на его силы на равнине. Несмотря на их численный перевес. Десятикратный.

– Десятикратный?

– Таковы донесения. Больных и выздоравливающих я оставлю в Иссе, а оттуда совершу марш-бросок к перевалу. Выступаем завтра утром. Ты с флотом следуй за нами; теперь мы будем на достаточно короткой дистанции, чтобы обмениваться сигналами.

Неарх вернулся на свой корабль, а через день снялся с якоря и взял курс на юг, в то время как войско в том же направлении двинулось по берегу.

Они достигли Исса, городка, что раскинулся у подножия гор, амфитеатром поднимавшихся вокруг, и царь распорядился расквартировать там небоеспособных солдат, а сам с остальным войском предпринял поход к перевалу Сирийские ворота.

На следующий вечер он выслал вперед дозор, а с флагманского корабля Неарх просигналил, что море разволновалось и близится буря.

– Только этого нам не хватало! – выругался Пердикка.

Его солдаты пытались развернуть шатры. Усиливающийся ветер трепал и раздувал полотнища, как корабельные паруса во время шторма.

Когда наконец с приходом ночи лагерь был готов, разыгралась непогода с проливным дождем. Молнии сверкали, среди гор раскатами грохотал гром.

Неарх едва успел причалить, и его экипажи кувалдами вбивали в песчаный берег колья, чтобы закрепить брошенные с носа и кормы канаты.

Наконец с ситуацией как будто удалось совладать, и весь штаб собрался в шатре Александра, чтобы поглотить великолепный ужин и обсудить планы на следующий день. Уже приближалось время расходиться и ложиться спать, когда, весь промокший и в грязи, прибыл гонец из Исса и, запыхавшись, предстал перед царем.

– Что случилось? – спросил Александр.

– Государь, – начал пришедший, едва переведя дыхание, – войско Дария у нас в тылу, у Исса.

– Что ты несешь? Ты пьян? – вскричал царь.

– К сожалению, нет. С наступлением сумерек, откуда ни возьмись, нагрянули персы, застали врасплох дозорных за городом и взяли в плен всех больных и выздоравливающих, что остались в городе.

Александр стукнул кулаком по столу:

– Проклятье! Теперь придется вести с Дарием переговоры, чтобы он их вернул.

– У нас нет выбора, – сказал Парменион.

– Но как они оказались у нас в тылу? – спросил Пердикка.

– Отсюда они не могли пройти: здесь мы, – невозмутимо произнес Селевк, словно желая призвать всех к спокойствию. – И с моря тоже: их бы увидел Неарх.

К гонцу подошел Птолемей:

– А если это ловушка, чтобы мы ушли от перевала и дали Великому Царю время подняться и напасть на нас сверху? Я не знаю этого человека. Вы его знаете?

Все подошли поближе и посмотрели на гонца, который в страхе попятился.

– Я никогда его не видел, – сказал Парменион.

– И я тоже, – присоединился к нему Кратер, подозрительно вглядываясь в посланника.

– Но, государь… – взмолился тот.

– Ты знаешь пароль? – спросил Александр.

– Но я… Не было времени, государь. Мой командир велел мне торопиться, я вскочил на коня и поскакал.

– А кто твой командир?

– Аминта Линкестидский.

Александр замер и многозначительно переглянулся с Парменионом. В то же мгновение сверкнула молния, и так ярко, что ее свет проник в шатер, осветив лица присутствующих призрачным мерцанием. И тут же раздался оглушительный гром.

– Есть лишь один способ узнать, что происходит, – проговорил Неарх, как только громовые раскаты затихли вдалеке над морем.

– То есть? – спросил царь.

– Я вернусь назад посмотреть. На своем корабле.

– Да ты с ума сошел! – воскликнул Птолемей. – Ты пойдешь ко дну.

– Это как сказать. Ветер дует с юга. Немного везения – и может получиться. Не двигайтесь отсюда, пока я не вернусь или не пришлю кого-нибудь. Пароль будет «Посейдон».

Он натянул на голову плащ и побежал под проливным дождем.

Александр и товарищи с лампами в руках последовали за ним. Неарх взошел на борт своего флагмана и дал приказ отдать канаты и грести в море. Вскоре корабль взял курс на север, а когда удалился от берега, над его носом белым призраком поднялся парус.

– Он сошел с ума, – проворчал Птолемей, стараясь прикрыть глаза от хлещущего дождя. – Еще и парус поднял!

– Не сошел, – возразил Евмен. – Это лучший мореход из всех, кто когда-либо плавал отсюда до Геркулесовых столбов, и он знает, что делает.

Белесое пятно паруса вскоре поглотила тьма, и все вернулись в царский шатер погреться перед сном вокруг жаровни. Александр был слишком потрясен для того, чтобы заснуть, и еще долго сидел под навесом у входа, глядя на разбушевавшуюся стихию и время от времени посматривая на Перитаса, который при каждом раскате грома жалобно скулил. Вдруг он увидел, как молния ударила в дуб на вершине холма и сломала его.

Гигантский ствол загорелся, и в отблесках пламени на мгновение мелькнул белый плащ Аристандра. Ясновидец неподвижно стоял под ветром и дождем, воздев руки к небу. Александр почувствовал, как по спине побежали ледяные мурашки, и ему показалось, что послышались крики умирающих людей, отчаянный стон множества душ, преждевременно бегущих в подземное царство, а потом его сознание словно провалилось в какой-то мрак.

Ненастье бушевало всю ночь, и только к утру тучи начали рассеиваться, показав маленькие проплешины голубого неба. Когда наконец над вершинами Тавра выглянуло солнце, ветер стих. Море билось о берег длинными, увенчанными белоснежной пеной волнами.

Еще до полудня возвратились разведчики, посланные на юг к Сирийским воротам, и явились с докладом к царю:

– Государь, там никого нет, как и на равнине.

– Не понимаю, – проговорил царь. – Не понимаю. «Десять тысяч» тоже проходили здесь. Другого прохода нет…

Ответ пришел к вечеру, когда вернулся корабль Неарха. Моряки надрывали спины, выгребая вдоль берега против ветра, чтобы доставить Александру известие. Едва завидев судно, царь бегом бросился на берег встречать спустившегося в шлюпку наварха.