Текст книги "Александр Македонский: Сын сновидения. Пески Амона. Пределы мира"

Здравствуй!

Твой отец Филипп во время правления царя Арзеса первым нанес оскорбление персам, хотя они не причинили ему никакого вреда. Когда царем стал я, ты не прислал мне посольства, чтобы подтвердить старую дружбу, а вместо этого вторгся в Азию, нанеся нам огромный ущерб. И мне пришлось встретить тебя с войском, чтобы защитить мою страну и отвоевать мои древние владения. Исход битвы был таков, как решили боги, но я обращаюсь к тебе как монарх к монарху, чтобы ты освободил моих детей, мою мать и мою жену. Я готов заключить с тобой договор о дружбе; для этого прошу тебя отправить с моей делегацией своего посланника, чтобы мы могли уточнить условия договора.

Каллисфен сложил письмо:

– Он возлагает всю вину на тебя, отстаивает свое право на защиту, однако признает поражение и расположен стать твоим другом и союзником, если ты отпустишь его семью. Что думаешь делать?

В это время вошел Евмен с копией уже приготовленного для царя ответа, и Александр попросил прочесть. Секретарь прокашлялся и начал:

Александр, царь македонян – Дарию, царю персов

Здравствуй!

Твои предки вторгались в Македонию и Грецию, причинив нам огромный ущерб без всякой причины. Я избран верховным командующим греков и вторгся в Азию, чтобы отомстить за вашу агрессию. Вы помогали Перинфу против моего отца и опустошали Фракию, которая является нашей территорией.

Александр остановил его:

– Добавь еще то, что я скажу сейчас:

Царь Филипп был убит в результате заговора, поддержанного тобой, и это доказывают твои письма.

Евмен удивленно посмотрел на Александра и Каллисфена, и последний сказал:

– Потом объясню.

Кроме того, ты захватил трон обманным путем; ты подкупил греков, чтобы они начали войну против меня, и постарался разрушить мир, с таким трудом мною достигнутый. Я с помощью богов разбил твоих полководцев и победил тебя на поле боя и потому в ответе за твоих солдат, перешедших на мою сторону, и других людей, которые рядом со мной. Посему ты должен обращаться ко мне как к владыке Азии. Проси всего, что сочтешь нужным, явившись лично или через своих послов. Проси отпустить твою жену, твоих детей и твою мать, и ты получишь их, если сможешь уговорить меня. И в будущем, если будешь обращаться ко мне, обращайся не как к равному. Ты должен называть меня царем Азии. Я – нынешний владелец того, что когда-то принадлежало тебе. А если не послушаешься, я приму к тебе меры как к преступнику, нарушающему государственные установления. Если же ты по-прежнему будешь заявлять о своих правах на трон, то выходи в поле и сражайся, чтобы защитить их, а не убегай, потому что я все равно найду тебя где угодно.

– Ты ему не оставляешь большого выбора, – прокомментировал Каллисфен.

– Да, действительно, – ответил Александр. – И если он мужчина и царь, то должен будет отреагировать.

Глава 52

В начале зимы войско двинулось на юг, к побережью Финикии. Александр решил, что полностью захватил все порты, доступные персам, и это не позволит противнику предпринять какие-либо действия в Эгейском море, а тем более в Греции.

Город Арад встретил победителя с великими почестями, а Сидон даже пообещал отозвать свои пятьдесят кораблей из персидского флота и передать в его распоряжение. Возбуждение македонян вознеслось до звезд; казалось, сами боги выровняли дорогу перед молодым полководцем, и завоевание превратилось в захватывающее путешествие для открытия новых миров, других народов, чудесных краев.

В Сидон прибыла свита Великого Царя, которую Парменион захватил в Дамаске: невероятная толпа рабов, музыкантов, поваров, дегустаторов вин, евнухов, церемониймейстеров, танцовщиц, флейтисток, магов, гадальщиков, фокусников, и все они поднимали и без того приподнятый дух солдат и командиров Александра. Царь же встретил их с великой человечностью, проявил большое участие к их судьбе и их личным делам и велел обращаться с ними уважительно.

Когда казалось, что перед монархом и его товарищами прошла уже вся процессия, агриане привели еще одну группу пленников.

– Мы их нашли в штаб-квартире сатрапа Сирии, – объяснил командир агрианского отряда.

– А вот этого я знаю, – сказал Селевк, указывая на дородного мужчину с венчиком седых волос вокруг лысины.

– Евмолп из Сол! – воскликнул Птолемей. – Вот так сюрприз!

– Мои господа, государь! – приветствовал их осведомитель, простершись на земле.

– Гляди-ка, гляди-ка… Не знаю почему, но у меня возникло некоторое подозрение… – с иронией проговорил Пердикка.

– И у меня тоже, – перебил его Селевк. – Так вот как Дарий оказался у нас в тылу в Иссе. Скажи-ка, Евмолп, сколько тебе заплатили за предательство?

Бедняга побледнел как полотно и попытался выдавить постную улыбку:

– Но, государь, мои господа, неужели же вы думаете, что я мог…

– О, конечно мог, – подтвердил приведший его командир, обращаясь к Александру. – Мне рассказал о нем сатрап Сирии, который вот-вот прибудет сам, чтобы поклясться тебе в верности.

– Введите его! – приказал царь, входя в свой шатер. – Мы сейчас же устроим над ним суд.

Усевшись в окружении своих товарищей, он спросил осведомителя:

– Хочешь что-нибудь сказать перед смертью?

Евмолп потупился и не произнес ни слова. Это молчание неожиданно придало ему достоинства. Он вдруг стал кем-то иным – не тем всегда готовым к шутке, заискивающим весельчаком, которого все знали до сих пор.

– Тебе нечего сказать? – снова спросил Евмен. – Как ты посмел? Они могли перебить нас всех до последнего. Донесение твоего гонца завело нас в безвыходную ловушку.

– Ну и свинья же ты! – обругал его Леоннат. – Будь решение за мной, ты бы у меня не отделался скорой смертью. Сначала я вырвал бы тебе все ногти, а потом…

Евмолп поднял к своим судьям водянистый взгляд.

– Ну? – продолжал давить Александр.

– Государь… – начал осведомитель. – Я всегда был шпионом. С детства я зарабатывал на жизнь, выслеживая неверных жен и получая деньги от рогатых мужей. Больше я ничего не умею. Я всегда гонялся за деньгами и служил тому, кто платил лучше. Однако…

– Однако – что? – надвинулся на него Евмен.

– Однако, с тех пор как поступил на службу к твоему отцу, царю Филиппу, я не шпионил больше ни для кого другого, клянусь. И знаешь почему, мой господин? Потому что твой отец был выдающимся человеком. О, разумеется, он хорошо платил, но наши отношения этим не ограничивались. Когда я встречался с ним, доставляя свои донесения, он усаживал меня как старого друга, сам наливал мне вина, расспрашивал о здоровье и все такое, понимаешь?

– Неужели ты видел от меня какое-то зло? – спросил Александр. – Я что, обращался с тобой не как со старым другом, а как с продажным шпионом?

– Никогда, – признал Евмолп, – и потому я хранил тебе верность. Но я был бы верен тебе в любом случае, хотя бы потому, что ты сын твоего отца.

– Тогда почему же ты меня предал?

– Из-за страха, мой господин. Сатрап, который сейчас приедет к тебе давать клятву верности и тем самым нарушать клятву, данную раньше своему царю, напугал меня до смерти. Он смотрел мне в глаза, а сам обсасывал жареного дрозда, словно говоря: «Вот что я с тобой сделаю – обдеру с твоего тела каждую косточку». А потом подвел меня к окну, чтобы я посмотрел во двор. Там был мой гонец, тот молодец, которого я всегда посылал к тебе, – с него живого содрали шкуру, а оторванные яйца повесили на шею.

Голос старика задрожал, а водянистые, рыбьи глаза наполнились настоящими слезами.

– С него содрали мясо до костей… И это еще не все. Там сидел варвар и затачивал акациевый кол, а потом, заточив, стал шлифовать его пемзой. Кол предназначался мне. Ты когда-нибудь видел, как человека сажают на кол, мой господин? Кол проходит сквозь тело, но не убивает, и несчастному приходится вынести все, что только может вынести человек, – часами, а порой днями. Я предал тебя, потому что испугался, потому что никто за всю мою жизнь не требовал от меня такого мужества. А теперь, если хочешь, вели меня казнить, я заслужил это; но, пожалуйста, пусть моя смерть будет быстрой. Я знаю, что ты потерял много людей и тебе пришлось вынести жесточайшую битву, но я чувствовал, что ты победишь, я чувствовал. И зачем тебе мучить бедного старика, который не сделал бы тебе ничего плохого, если бы это зависело только от него, и который, предавая тебя, так страдал, что ты себе этого и представить не можешь, мой мальчик.

Больше он ничего не сказал, а только шумно шмыгнул носом.

Александр и товарищи переглянулись и поняли, что ни у кого из них не хватит духу вынести Евмолпу из Сол смертный приговор.

– Я бы должен убить тебя, – заявил царь, – но ты прав: что мне это принесет? И, кроме того…

Евмолп поднял голову, до того опущенную на грудь.

– Кроме того, я знаю, что мужество – это добродетель, которую боги даруют лишь немногим. До тебя они не снизошли, но тебе выпали другие дары: проницательность, ум, а может быть, даже верность.

– Ты хочешь сказать, что я не умру?

– Да.

– Да? – недоверчиво переспросил осведомитель.

– Да, – подтвердил Александр, не удержавшись от полуулыбки.

– И смогу работать на тебя?

– Что вы на это скажете? – спросил царь у своих товарищей.

– Я бы дал ему такую возможность, – предложил Птолемей.

– Почему бы и нет? – подхватил Селевк. – В конечном счете он всегда был отличным шпионом. И потом, мы же победили.

– Тогда договорились, – решил царь. – Но ты должен наконец сменить этот дурацкий пароль, поскольку все равно выдал его врагу.

– О да, конечно, – проговорил явно воспрянувший Евмолп.

– О каком пароле вы толкуете? – полюбопытствовал Селевк.

– «Бараньи мозги», – невозмутимо ответил Александр.

– Я бы обязательно велел его сменить, – сказал Селевк. – Мне кажется, я в жизни не слышал более дурацкого пароля.

Александр сделал Евмолпу знак приблизиться:

– Скажи мне новый.

Осведомитель шепнул ему на ухо:

– «Дрозд на вертеле». – Потом почтительно всем поклонился. – Благодарю вас, господа мои, мой царь, за вашу доброту, – и удалился на подкашивающихся от пережитого страха ногах.

– И какой у него новый пароль? – спросил Селевк, едва Евмолп ушел.

Александр покачал головой:

– Дурацкий.

Глава 53

Жители Сидона, всего несколько лет назад испытавшие жестокие преследования со стороны персидского гарнизона, с воодушевлением восприняли прибытие Александра и его обещания восстановить их прежний уклад. Но царствующая династия вся вымерла, и пришлось искать нового царя.

– Почему бы тебе не заняться этим? – предложил Александр Гефестиону.

– Мне? Но я тут никого не знаю. Где искать? И потом…

– Значит, договорились, – оборвал его царь. – Этим займешься ты. А я должен провести переговоры с другими городами на побережье.

Гефестион нашел себе толмача и стал бродить по Сидону инкогнито, озираясь на рынках, закусывая в кабачках и принимая приглашения на официальные обеды в самые престижные сидонские дома. Но ему так и не удалось найти никого, кто бы оказался достоин такого назначения.

– Все еще ничего? – спрашивал его Александр, встречая на военных советах, и Гефестион лишь качал головой.

Однажды, как всегда в сопровождении толмача, он проходил мимо какой-то грубой каменной стены. За стеной возвышались кроны деревьев – величественных ливанских кедров и вековых смоковниц, протягивающих к небу серые морщинистые ветви, виднелись каскады фисташек и донника. Гефестион заглянул за калитку и был поражен представшими перед взором чудесами: фруктовыми деревьями, ухоженными и подстриженными кустами, фонтанами и ручьями, скалами, меж которых пробивались мясистые колючие растения, каких он никогда в жизни не встречал.

– Их привезли из одного ливийского города под названием Ликсос, – объяснил толмач.

Вдруг откуда-то появился мужчина с осликом, тащившим тележку с овощами. Садовник начал удобрять растения и делал это с изумительной любовью и заботой.

– Когда случилось восстание против персидского правителя, восставшие решили поджечь этот сад, – продолжал рассказывать толмач, – но этот человек встал перед ними у калитки и сказал, что если они хотят совершить подобное преступление, то сначала им придется замарать руки его кровью.

– Вот царь, – заявил Гефестион.

– Этот садовник?

– Да. Если человек готов умереть ради спасения садовых растений, которые ему даже не принадлежат, то что же он сделает ради защиты своего народа и процветания своего города?

В один прекрасный день скромный садовник увидел, как к нему направляется делегация сановников в сопровождении стражников Александра. С великой помпой его отвели в царский дворец и усадили на трон. У него были большие мозолистые руки, напомнившие Александру руки Лисиппа, и спокойный, безмятежный взор. Его звали Абдалоним, и он оказался самым лучшим царем на человеческой памяти.

Из Сидона войско выступило на юг в направлении Тира, где имелся грандиозный храм Мелькарта, финикийского Геракла. Город состоял из двух частей: старого на суше и нового на острове, в одном стадии от берега. Новый город был возведен недавно и поражал взгляд своими внушительными, грандиозными зданиями. Там было два укрепленных порта и стена высотой в сто пятьдесят футов – выше всех, какие когда-либо строили человеческие руки.

– Будем надеяться, они примут нас так же, как Библ, Арад и Сидон, – проговорил Селевк. – Эта крепость неприступна.

– Что думаешь делать? – спросил Гефестион, рассматривая грозные крепостные стены, отражавшиеся в голубых водах залива.

– Аристандр посоветовал мне принести жертву в храме моего предка Геракла, которого жители Тира зовут Мелькартом, – ответил Александр. – Вон отправляется наше посольство, – проговорил он чуть погодя, указывая на лодку, медленно двигавшуюся через узкую полоску моря, отделявшую город от материка.

Ответ пришел во второй половине дня и привел царя в ярость.

– Они говорят: если хочешь принести жертву Гераклу, то для этого найдется старый храм на берегу.

– Я так и знал, – заметил Гефестион. – Они засели в своем каменном гнезде на этом проклятом островке и могут оттуда над всеми смеяться.

– Только не надо мной, – ответил Александр. – Подготовьте новое посольство. На этот раз я объясню им все подоходчивее.

Новые посланцы отбыли на следующий день с письмом, гласившим: «Если хотите, можете заключить с Александром мирный договор. Если откажетесь, царь начнет с вами войну как с союзниками персов».

Ответ, к сожалению, был так же недвусмыслен: членов посольства сбросили со стены на скалы внизу. Среди посланников были товарищи царя, его друзья детства, с которыми он когда-то играл во дворце, и их смерть глубоко потрясла его, а потом вызвала безумную ярость. Два дня Александр не выходил из своих палат и никого не принимал; только вечером второго дня Гефестион осмелился войти и обнаружил царя на удивление спокойным.

Александр сидел при свете лампы, погруженный в чтение.

– Это, как обычно, Ксенофонт? – спросил Гефестион.

– С тех пор как мы покинули Сирийские ворота, Ксенофонт больше ничему не может научить. Я читаю Филиста.

– Ведь это сицилийский писатель?

– Это историк Дионисия Сиракузского, который шестьдесят лет назад завоевал финикийский город Мотия, стоявший на острове, точно так же как Тир.

– И как он это сделал?

– Сядь и посмотри. – Александр взял тростинку и начал чертить на листе знаки. – Вот это остров, а это берег. Он построил до острова мол и подвел по нему к стенам осадные машины. А когда появился карфагенский флот, чтобы прогнать их с мола, он выставил в ряд катапульты с крюками новой конструкции, разбил корабли и потопил их или сжег, оставив только обгоревшие обломки.

– Ты хочешь построить мол? Но до острова два стадия.

– Как и до Мотии. Если получилось у Дионисия, получится и у меня. С завтрашнего дня начинаем разрушать старый город, а материалы используем для постройки мола. Они должны быстро понять, что мы не шутим.

Гефестион сглотнул:

– Разрушать старый город?

– Ты прекрасно понял: разрушать и бросать камни в море.

– Как тебе будет угодно, Александр.

Гефестион ушел передать приказ товарищам, а царь снова погрузился в чтение.

На следующий день он созвал всех инженеров и механиков, следовавших с экспедицией. Они прибыли со своими принадлежностями для черчения и записей. Руководил ими Диад из Ларисы, ученик Фаилла, бывшего главным инженером у царя Филиппа. Это он построил штурмовые башни для разрушения Перинфа.

– Господа техники, – начал царь, – эту войну нам не выиграть без вашего участия. Сначала разобьем врага на вашем чертежном столе, а уж потом на поле боя. К тому же здесь пока что нет никакого поля боя.

В окне виднелось сверкающее море и неприступные бастионы Тира, и инженеры прекрасно поняли замысел царя.

– Так вот, мой план таков, – снова заговорил Александр. – Мы строим к острову мол, а вы проектируете машины выше стены.

– Государь, – заметил Диад, – ты говоришь о башнях более ста пятидесяти футов высотой.

– Полагаю, да, – невозмутимо ответил царь. – Они должны быть неуязвимы и снабжены таранами и катапультами совершенно новой конструкции. Мне понадобятся машины, способные бросать двухсотфунтовые камни на расстояние в восемьсот футов.

Инженеры озадаченно переглянулись. Диад хранил молчание, рисуя на лежащем перед ним листе какие-то очевидно бессмысленные фигуры, а Александр смотрел на него, и все ощутили тяжесть этого взгляда; он был тяжелее валунов, которые предполагалось метать из новых катапульт. Наконец техник поднял голову и сказал:

– Это осуществимо.

– Прекрасно. Тогда можете приниматься за работу.

Тем временем в старом городе раздавались жалобы жителей, которых выгоняли из домов, шум рушащихся крыш и стен. Гефестион велел установить легкие подвесные тараны и с их помощью уничтожал город. В последующие дни лесорубы, набранные из числа агрианских штурмовиков, поднялись в горы, чтобы нарубить ливанских кедров для строительства.

Работа на молу продолжалась день и ночь посменно; быки и ослы тянули повозки с материалом и сваливали его в море. Наблюдая за происходящим с высоких стен, жители Тира смеялись и шутили, издеваясь над чудовищными усилиями врагов. Но когда прошло четыре месяца, веселье поутихло.

Однажды утром, на рассвете, дозорные, совершая обход по стене, замерли, и у них захватило дыхание: по насыпи со скрипом ползли два передвижных колосса более ста пятидесяти футов высотой. Это были самые большие осадные машины, какие когда-либо создавались, и, дойдя до оконечности мола, они тут же вступили в действие. В воздухе засвистели огромные валуны и огненные шары. Они обрушились на стены и город, сея разрушение и страх.

Жители Тира тут же установили на стенах свои катапульты и стали стрелять в строивших мол рабочих и в сами боевые машины.

Александр велел приготовить укрытия и деревянные защитные навесы, покрытые невыделанными шкурами, которые не могли загореться. Работа по сооружению мола продолжалась почти беспрепятственно. Машины все продвигались вперед, и их стрельба становилась все более точной и смертоносной. При таком ходе дел они могли вскоре приблизиться к стенам вплотную.

Тем временем прибыл флот из Сидона и из Библа. По приказу Неарха пришли корабли с Кипра и Родоса. Но тирский флот, укрывшись в своих неприступных портах, не принял боя. Зато он подготовил неожиданную и сокрушительную контратаку.

Однажды безлунной ночью после целого дня непрерывных атак из порта вышли две триеры, таща за собой на буксире брандер – огромную баржу, набитую легковоспламеняющимися материалами. На ее носу возвышались две длинные деревянные мачты, с которых свисали два сосуда со смолой и нефтью. Когда до мола оставалось совсем недалеко, триеры до предела увеличили ритм гребли и отцепили брандер, предварительно успев поджечь его и мачты.

Потом триеры повернули в разные стороны, а охваченная огненными вихрями баржа продолжала по инерции двигаться к молу. Она врезалась в него близ штурмовых башен. Охваченные огнем мачты на носу сломались, сосуды с горючими веществами упали на землю и двумя огненными шарами покатились к основанию деревянных башен.

С охранных постов тут же бросились македонские отряды, чтобы погасить огонь, но высадившиеся с вражеских триер вооруженные бойцы вступили с ними в бой. При свете кровавого пожара, в дыму и блеске искр разгорелась яростная схватка. Невозможно было дышать из-за едкого запаха горящей нефти и смолы. Брандер разлетелся на куски, и две башни полностью охватил огонь.

Сама их высота способствовала усиленной внутренней тяге, отчего пламя и искры взлетали еще на сто футов над огромными опорами, освещая, как днем, весь залив и отбрасывая зловещие отблески на бастионы города.

С высоких стен донеслись ликующие крики жителей Тира; и разгром высадившегося отряда, изрубленного в куски после яростной контратаки, а также уничтожение двух триер явились для македонян слабым утешением. Их многомесячная работа и плоды строительного гения лучших в мире инженеров за несколько часов превратились в прах.

Александр на Буцефале промчался по молу сквозь пламя, как подземная фурия, и остановился перед башнями как раз в тот момент, когда они окончательно рухнули в облаке огня, дыма и искр.

За Александром прибежали его товарищи, а спустя какое-то время – инженеры и механики, соорудившие это чудо. Диад из Ларисы, окаменев, полными бессильной злобы глазами смотрел на свершившееся несчастье, но на его лице не отражалось никаких чувств.

Спешившись, Александр посмотрел на городскую стену, потом на свои разрушенные машины, потом на своих инженеров, завороженно глядевших на это зрелище, и приказал:

– Построить заново.

Глава 54

Через несколько дней, пока инженеры Александра пытались найти способ, как бы побыстрее вновь возвести разрушительные машины, неистовый шторм нанес непоправимый ущерб молу, созданному ценой таких усилий. Казалось, боги вдруг повернулись спиной к своему любимцу, и эта череда несчастий подвергла суровому испытанию самый дух войска.

Царь сделался неразговорчивым, и к нему страшно стало приближаться; он подолгу ездил верхом по морскому берегу, глядя на укрепленный остров, посмеявшийся над его усилиями, или же в задумчивости сидел на камне, созерцая набегающие на берег волны.

Барсина тоже на рассвете ездила верхом по морскому берегу, прежде чем закрыться у себя в шатре со своими служанками и кормилицей, и однажды повстречала Александра. Он шел пешком, ведя за собой Буцефала, и на ноге еще заметна была полученная в Иссе рана. Длинные волосы развевались по ветру, почти закрывая лицо. И снова, как в тот последний раз, когда она видела его, Барсина испытала трепет, словно перед каким-то нереальным существом.

Он взглянул на нее, но ничего не сказал, и она слезла с коня, чтобы не смотреть на него сверху вниз. Женщина склонила голову и прошептала:

– Государь…

Александр подошел к ней, дотронулся ладонью до ее щеки и заглянул ей в лицо, слегка наклонив голову к правому плечу, как всегда, когда был поглощен сильными и глубокими чувствами. Она закрыла глаза, не в состоянии встретить силу этого взгляда, который горел сквозь развевающиеся на ветру волосы.

Неожиданно царь коснулся ее огненным поцелуем, а потом вскочил на коня и поскакал вдоль пенящегося моря. Когда Барсина обернулась ему вслед, он был уже далеко, охваченный облаком радужных брызг, взлетавших из-под копыт Буцефала.

Она вернулась в свой шатер и в слезах упала на кровать.

Подавив в себе бешенство, Александр снова взял ситуацию в руки и собрал расширенный военный совет – на этот раз он созвал военачальников, архитекторов, техников и инженеров, а также пригласил Неарха с капитанами кораблей.

– Случившееся явилось следствием не гнева богов, а нашей глупости. Мы применим средство, с которым Тир не совладает. Во-первых, мол. Наши капитаны должны изучить ветра и течения и дать рекомендации архитекторам, как можно спроектировать новую постройку, чтобы она следовала их силе и направлению, а не противостояла им. Во-вторых, машины, – сказал царь, обращаясь к Диаду и его инженерам. – Если мы будем ждать, когда будет построен новый мол, то потеряем слишком много времени. Нужно действовать так, чтобы жители Тира не знали ни сна ни отдыха. Они должны чувствовать, что нельзя успокаиваться ни днем ни ночью. Поэтому две бригады будут работать одновременно: одна – проектировать и строить машины, которые двинутся по молу, как только он будет готов, а другая – изготавливать плавучие штурмовые машины.

– Плавучие, государь? – спросил Диад, вытаращив глаза.

– Именно. Не знаю, как вы это сделаете, но не сомневаюсь, что справитесь быстро. Моим товарищам я дам задание усмирить племена, обитающие в горах Ливана, чтобы наши лесорубы могли работать спокойно. С наступлением весны мы войдем в Тир, я уверен в этом и скажу вам почему. Этой ночью мне приснился сон, будто бы на городской стене появился Геракл и рукой поманил меня, приглашая к себе. Я рассказал этот сон Аристандру, и он без колебаний растолковал его так: я войду в Тир и принесу жертву герою в его храме за стеной. Я хочу, чтобы эта весть донеслась до наших солдат и они не сомневались в нашей победе.

– Будет сделано, Александр, – сказал Евмен, а про себя подумал: «Как вовремя явился этот сон!»

Работы немедленно возобновились, и насыпь стала возводиться по указаниям моряков с Кипра и Родоса, прекрасно знавших эти воды. Между тем Диад проектировал штурмовые башни, чтобы установить их на платформе на двух сцепленных вместе военных кораблях. Через месяц два таких сооружения были завершены, и, как только выдался день, когда море было спокойным, они на веслах стали приближаться к городской стене. Приблизившись, баржи встали на якорь и пустили в ход тараны, которые принялись непрерывно колотить по стене.

Жители Тира очень скоро отреагировали на это: они послали ночью ныряльщиков, которые перерезали якорные канаты, отправив суда дрейфовать к рифам. Неарх, командовавший царской пентерой, тут же велел дать сигнал тревоги и с десятком кораблей устремился к плавучим платформам, которые из-за ветра не могли маневрировать. Поравнявшись с ними, он перебросил через борт канаты с крюками и на веслах отбуксировал баржи на прежнюю позицию. Якорные канаты были заменены на железные цепи, и удары по стенам возобновились, но тем временем жители города укрепили стены изнутри мешками с водорослями, чтобы смягчить удары таранов. Казалось, упрямому сопротивлению Тира нет конца.

Однажды, пока Александр в горах усмирял ливанские племена, становившиеся все агрессивнее, к новому молу причалил корабль из Македонии с подкреплением и письмами; он также привез к Пармениону гостя. Это был старый учитель царя Леонид, ему уже стукнуло восемьдесят. Услышав о делах своего ученика, он потребовал посадить его на корабль, чтобы, пока не умер, встретиться с Александром и поздравить его. Селевк, Леоннат, Кратер, Пердикка, Филота, Птолемей, Гефестион и Лисимах пришли, галдя, как дети, и выкрикивая хором старую считалочку, которая приводила его в бешенство:

 
Эк кори кори короне!
Эк кори кори короне!
 
 
Вон идет, идет ворона!
Вон идет, идет ворона!
 

А потом начали хлопать в ладоши и скандировать:

– Дидаскале! Дидаскале! Дидаскале!

Слыша их возгласы «Учитель! Учитель! Учитель!» – так ученики приветствовали его по утрам, сидя в классе с табличками на коленях, – старик Леонид растрогался, но не подал виду и быстро выстроил их в ряд.

– Тихо! – прошамкал он беззубым ртом. – Вы все такие же непослушные сорванцы! Бьюсь об заклад, с тех пор, как вы покинули дом, вы не прочли ни одной книжки.

– Эй, учитель! – крикнул Леоннат. – Ты собираешься спрашивать с нас уроки? Разве не видишь, что мы заняты?

– Тебе не стоило совершать такое путешествие, – сказал Птолемей, – зимой, в такую погоду. Зачем ты приехал?

– Затем, что прослышал о деяниях своего ученика и захотел увидеть его, прежде чем подохнуть.

– А мы? – спросил Гефестион. – Мы тоже неплохо проявили себя.

– Что касается «подохнуть», учитель, то это никогда не поздно, – заметил Пердикка. – Надо было дождаться лета.

– Как же! – возразил Леонид. – Я сам знаю, что делаю, и не нуждаюсь в советах олухов. Где Александр?

– Царь в горах, – объяснил Гефестион, – сражается с ливанскими племенами, которые все еще преданы Дарию.

– Тогда отведите меня в горы.

– Но ведь… – начал было Птолемей.

– В горах снег, учитель, – усмехнулся Леоннат. – Ты простудишься.

Однако Леонид был непреклонен:

– Этот корабль отправляется обратно через пять дней. И что же, я проделал такое путешествие зря? Я хочу увидеть Александра. И велю вам отвести меня к нему.

Леоннат покачал своей кудлатой башкой и пожал плечами.

– Вот всегда так, – пробормотал он. – Ничего не изменилось, ни капельки.

– Замолчи, ты, скотина! Не думай, я еще не забыл, как ты мне подкладывал лягушек в суп, – прокаркал старик.

– Ну, кто его отвезет? – спросил Леоннат.

Вызвался Лисимах:

– Я готов, а заодно отвезу письма.

Они выехали на следующий день в сопровождении гетайров и к вечеру добрались до Александра. Царь был поражен и тронут этим визитом, он никак не ожидал ничего подобного. Александр взял старика под свою опеку, а Лисимаха отослал обратно в лагерь на море.

– С твоей стороны было очень неосмотрительно, дидаскале, приехать сюда. И даже опасно: ведь нужно подняться еще выше, к нашим вспомогательным войскам, агрианам, занявшим перевал.

– Я ничего не боюсь. Сегодня вечером мы поболтаем с тобой, ты многое должен мне рассказать.

Они пустились дальше, но мул Леонида не поспевал за конями солдат, и тогда Александр отпустил их вперед, а сам остался со своим старым учителем. Через некоторое время стемнело, и они оказались перед развилкой. Обе дороги были истоптаны конскими копытами, и Александр выбрал одну из двух наугад. Вскоре путники оказались в глухом пустынном месте, где царь никогда раньше не был.

Тем временем темнота сгустилась, а с севера подул ледяной ветер. Леонид окоченел и старался поплотнее закутаться в свой грубый шерстяной плащ. Александр смотрел на него, посиневшего, со слезящимися, полными усталости глазами. Бедный старик, пересекший море, чтобы повидаться с ним, мог не перенести ночи на этом ледяном ветру. Стало ясно, что они поехали не по той дороге, но возвращаться назад и догонять остальных было уже поздно, и, кроме того, в темноте ничего не было видно. Совершенно необходимо было развести костер, но как? Угля с собой никто не брал, сырые ветки покрывал снег, а погода все ухудшалась.

Вдруг в темноте неподалеку показался огонь, а потом еще и еще.

– Учитель, никуда не уходи, я скоро вернусь, – сказал царь. – Буцефала я тоже оставлю тебе.

Конь захрапел, протестуя, но его удалось усмирить и оставить с Леонидом, и Александр нырнул в темноту, направляясь к огням. Это были вражеские воины, готовившиеся к ночлегу и разведшие костры, чтобы согреться и приготовить ужин.