Текст книги "Пещера"

Через час, когда они поднялись на выполаживание ледника, Саша с удивлением рассматривал открывающиеся пространства. Вершина отдалилась, впереди виднелось только бесконечное тело ледника, поворачивающего в начавший открываться огромный кулуар. На остановках отец показывал начало маршрута, но Саша плохо ориентировался, он видел перед собой только нагромождение льда и трещин. Наверху есть палатка, к которой они идут. В группе была уверенность, что они успеют подняться туда дотемна.

Еще через несколько часов Саша думал только об одном: как держать ботинки на расстоянии друг от друга. Это было многократно повторенное указание отца. Саша полностью сосредоточился на его выполнении. Он привык к ощущению, что его сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Оно, казалось, сидело там прочно. Ощущение усталости вытеснило все остальные чувства, придавило, расслабило и овладело им навсегда. Он не слышал одобрительные слова взрослых, их радость по поводу хорошей погоды. Не слышал он тишину и редкие шумы цирка. Его поддерживала только надежда, что вот-вот покажется палатка.

Вместо палатки, они подошли к началу длинной обледенелой веревки и после короткого приготовления стали по ней подниматься. В этот раз первым шел дядя Павел, за ним Андрей и Саша, которого буквально подпирал отец. Руки отца удерживали Сашу в равновесии, подталкивали, когда не хватало сил вытянуть себя наверх. Они делали это твердо, своевременно и ненавязчиво. Саша чувствовал себя в безопасности и не задумываясь выполнял все указания. Куда поставить ногу, как браться за зажим, где прятать голову на остановках.

В конце третьей веревки они поднялись на небольшое скальное плечо, там Саша впервые обратил внимание на ослепительное великолепие дня. Он сидел спиной к склону, упершись в холодную скалу. Позади где-то журчала вода, высокое солнце нагрело одежду и открытые участки лица, которые в то же время чувствовали движение холодного воздуха. Веревка уходила вправо и вверх. Они ждали, пока дядя Павел и Андрей подадут знак двигаться. Мальчик задремал.

Ему слышался тихий голос мамы. Саша… Он доносился откуда-то из ослепительной яркости дня. Приятный и успокаивающий. Где она?

– Сынок, очнись. Как ты себя чувствуешь?

Саша проснулся и увидел перед собой прищуренные глаза отца. Затем свое отражение в его поднятых на лоб очках.

– Хорошо, – Саша почувствовал улыбку на лице.

Лицо отца тоже изменила улыбка.

– Голова не болит?

– Нет.

– Молодец. Еще немного осталось. Вставай, нужно идти, сынок.

Они пристегнулись к веревке и вышли из-за перегиба. В лица задул сильный холодный ветер и сразу дал знать о себе каждой клетке тела мальчика. Его отец отметил необычную слабость ветра и вглядывался в снежные флаги гребня. Дует, там всегда дует. Он снова обратил все внимание на Сашу. Мальчик старался изо всех своих сил. Дмитрий удивлялся сыну с теплой гордостью. Идет, молодец, неплохо идет. Поднялись уже хорошо, доберемся до палатки с божьей помощью. Смотри, как уверенно ступает ногами, держит равновесие. Мой сын. Может, не придется его нести на себе. На стене придется.

Во второй половине дня, после бесчисленных «еще немного», Саша наконец увидел палатку. Она открылась совершенно неожиданно среди однообразного, тянущегося в бесконечность рельефа. Он уже был готов к тому, что этот рельеф придется преодолеть весь сегодня. Палатка стояла под прикрытием скального выступа и притягивала своим комфортом. Андрей был внутри, дядя Павел распоряжался горелкой у входа. От горелки несло теплом. Сашу немедленно приняли внутрь. Дядя Павел помог ему освободиться от ботинок и каски. Он лег рядом с Андреем, прикрытый пуховым спальником, и закрыл глаза.

Его разбудили поесть и попить чаю. Солнце осветило бок палатки ярко-красным светом. Взрослые обсуждали великолепие заката, но уговорить Сашу выглянуть наружу им не удалось. Закончив с едой, он сразу заснул, заботливо укрытый со всех сторон.

* * *

Саша проснулся от шума и толчков. В палатке было светло, шумела горелка. Он сразу вспомнил, что отец и дядя Павел собираются уходить. Увидев, что он проснулся, отец улыбнулся и спросил ставшее привычным:

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо.

Он радовался тому, что больше от него не требовалось никаких слов. Ему было трудно говорить. Когда взрослые обсуждали план внизу, он надеялся, что сможет уговорить отца взять его с собой на второй день. Он не хотел сидеть в палатке. Он хотел наверх. Теперь он почти забыл об этом и молча наблюдал за сборами. Дядя Павел раскрыл вход палатки и вышел наружу. Мелькнул кусок чистого голубого неба. Холодный воздух достиг лица Саши и напомнил о негостеприимности горного утра. Которое может смягчить только появление сильного горного солнца. Солнце ожидалось.

Саша поднялся и сел, чтобы взять в руку предложенную ему чашку горячего чая, и почувствовал боль в ногах и руках. Он невольно поморщился.

– Ноги болят?

– И руки.

– Это хорошо. Хорошая усталость. Сегодня отдыхайте, а завтра я приду, и мы спустимся вниз, – дядя Павел забрался обратно в палатку. – На улице отличная погода.

Лицо дяди Павла изменилось с тех пор, как они приехали сюда. Саша чувствовал, что ему можно доверять в горах так же, как и отцу. Он стал наравне с отцом. Его веселые глаза и шутки освещали палатку. Саша радостно замечал быструю улыбку на лице отца.

Завтрак и приготовления закончились. Отец с Андреем еще проверили рации. Андрей аккуратно положил свою в карман палатки.

– От палатки ни шагу, – повторил отец. Надо будет сходить по-маленькому или по-большому – скажи Андрею. Там есть веревка, пристегнешься и отойдешь в сторону. Ни в коем случае не отстегивайся. Следи! – отец повернулся к Андрею. – Сам тоже от палатки ни-ни. Отдыхайте, днем сварите кашу и пейте много воды. Не жалейте газ.

Андрей молча кивал головой. За них беспокоиться было не нужно, они проспят весь день. Отец надел ботинки и вылез из палатки. Братья неохотно высунули следом свои головы. Дядя Павел поднимался по широкому снежному полю. Снег заскрипел под ногами начавшего движение отца. Вскоре обе фигуры с большими рюкзаками исчезли за скальным выступом. Андрей засунул голову обратно внутрь, Саша продолжал смотреть вверх, пока не стало совсем холодно. Отец говорил, что их не будет видно на маршруте. Братья закутались обратно в спальники и заснули.

Наружу вышли первый раз по нужде. Сначала Андрей, потом Саша. Андрей долго проверял, как брат надел обвязку, и наконец выпустил его. Саша встал во весь рост и пристегнулся к веревке. Конец веревки был закреплен в десяти метрах за освещенный ярким солнцем большой камень. Саша сделал несколько шагов и оказался сам под слепящим светом. Одежда и тело жадно впитывали тепло. Он повернул лицо к солнцу и закрыл глаза. Его пошатывало в холодном воздухе, он взялся рукой за веревку.

Мир уже давно проснулся. Вдали по верхушкам больших гребней стелились облака с редкими темными пятнами. Внизу блестел ледник. Парили две молчаливые черные птицы. Тишина и свет заполнили все вокруг. Дойдя до камня, Саша повернулся лицом к долине, освободил свое хозяйство и выпустил первую горячую струю в воздух, радуясь ощущению легкости и свободы. И манящего одиночества. Теплые струи образовывали желтые бороздки на снегу. Рядом с другими, замерзшими. Он рассматривал их. Их следы стали неотъемлемой частью окружения. Как камни, солнце, облака. Как аккуратно пробитые отцом следы, палатка и он сам, стоящий посредине безостановочного, неустанного, бесшумного действия. Он чувствовал себя в незнакомом, но благосклонном, непонятном, но притягивающем мире, который всегда был и всегда будет открыт для него. Мир его отца, его мир. Он знал, что научится ладить с ним, научится поступать и думать с ним в согласии. Доверять ему и опасаться его, находить в нем место для себя, для своего счастья. Тихое ожидание радости и счастья наполняло его.

– Саша, ты что там – заснул? Пойдем, каша готова, – голова брата высунулась из палатки.

– Иду.

Он застегнулся и зашагал к палатке.

* * *

– Все не могут, как мы, спасаться в горах. Такой способ не для всех, только для единиц, избранных. Я говорю об обыкновенном человеке.

– Это замечательно, что не могут. Всем здесь места не хватит. Страшно подумать. Пускай трудятся внизу. Главное, что мы с тобой можем, а остальные пускай сами о себе думают. Я только не согласен со словом способ. Принижающее какое-то. Для меня это не просто способ, это мой путь в жизни, для чего я был рожден.

– Херня. Тебя родили, чтобы ты произвел на свет потомство, вырастил его и вернулся обратно в землю. Только для этого мы появляемся на свет.

– Засиделся ты внизу. Пропитался пессимизмом. Он там в воздухе.

– Знаю. Но ты все равно херню порешь. Все мы рождены для одного.

– Не согласен. Почему мы с тобой любим ходить в горы, а другие нет? Почему у нас это получается лучше, чем у других? Мы все разные. Горы не для всех, с этим ты согласен. Почему?

– Сам знаешь. Какие-нибудь генетические мутации, благоприятные для выживания в горах. Эволюционно, заметь, бесполезные, если вовсе не вредные.

– Философия у тебя вредная.

– Согласен, философию нужно менять. Знать бы на что.

– Ты знаешь на что.

– Нет, не знаю. На что? Поделись.

– Нечем мне делиться. Все внутри тебя. Нужно прислушиваться к себе, а не придумывать. Ты знаешь, что для тебя хорошо, а что плохо.

– Рассуждаешь, как моя жена. В горах ты другой. Неужели и я нес раньше такое в горах? Забыл.

– Ты изменился.

– Да? Помолодел?

– Не знаю насчет помолодел. Такой же старый хрен, зарос сильней, но блеск в глазах появился и уверенность. В первые дни, я заметил, побаивался.

– Был мандраж. Боялся, что сердце вдруг лопнет. Выдержало.

По горным меркам у друзей было много свободного времени. Они поднялись ко второй палатке быстро, к двум часам дня. Отличная погода и хорошее состояние маршрута были тому причиной. Павел постарался реабилитироваться хорошей скоростью за то, что нес на половину меньше груза. Он старался как мог и чувствовал теперь огромную усталость. Не опасную и в общем приятную. Завтра ему вниз, не вверх. До утра еще половина дня и целая ночь. Они доканчивали второй котелок чая, устроившись снаружи под благодатным солнцем. Внизу было все в порядке. Андрей сварил кашу и накормил Сашу. Голоса обоих братьев звучали весело. Хороший день в горах. С их высоты открывались участки огромной малонаселенной долины. Где-то там протекает река, которая начинается у ледника внизу. Хороший горный день.

– Что бы ты делал, если бы состарился, как я?

– Запарил. Сидел бы, как ты, на печке и думал, как мне жить дальше свою жизнь. Ты не первый человек на земле, который состарился. Все передумано миллионы раз. Выбор простой. Обратись к богу, выбери себе философию или начни пить. Или, как большинство, продолжай скрипеть потихоньку до конца дней не задумываясь. Что ты можешь придумать нового?

– Нет, Дима, выбор, к сожалению, не простой. Было бы здорово, если бы можно было выбрать по вкусу. Я бы, наверно, выбрал веру.

– Почему?

– Проще и сильнее. Я за упрощение жизни.

– Так в чем дело?

– Не знаю туда дороги. К настоящей. Как ее еще назвать? Глубокой? Я даже не знаю, как ее определить. Не говоря о том, подойдет ли она мне. Как ни крути, необходимо познать себя сначала, и все встанет на свои места. Я на это надеюсь. На что ты надеешься?

– Я не знаю, что бы я делал.

– Ты ходил бы в горы. Ты оказался умнее меня, целостней. Я всегда думал, что наоборот.

– Думал, что лучше меня?

– Не лучше. Умнее, может. Но теперь вижу, что ты умнее. Другим умом, которого у меня нет.

– Много ты думаешь, Паша. Какое нам дело до всех? Найди путь для себя. Если каждый с этим справится, мы все будем в порядке.

– Не беспокоюсь я за всех, хотя наши дети, жены тоже в их числе. Конечно, для себя прежде всего. Просто подходы у нас разные. Я начал со всех и надеюсь затем спуститься к себе. Познать себя. Ты, наоборот, начал с себя и оттуда спускаешься к нам. Можно даже сказать, что не спускаешься. Эволюция, выживания вида для тебя бесполезные понятия.

– Вместе учились, Паша. Забыл? Я все это помню не хуже тебя. Но согласен – не очень вижу, как меня это касается. С главным выводом, впрочем, согласен. Нужно трахать как можно больше баб, чтобы не исчезнуть с лица земли.

– Строго говоря, не просто трахать, а оплодотворять. Рожать они должны. Опять же, над этим нужно работать внизу, а не терять время здесь.

– Можно подумать, что ты там не теряешь время.

– Мое время уже давно потеряно. Посмотри на себя и на меня.

– Опять за свое. Как я рад, что свожу тебя в пещеру.

– Пацан держится здорово.

– Тьфу-тьфу.

– Ты знаешь, я уже начинаю забывать, зачем мы сюда приехали.

– Я тоже. Горы. Не всем хотя помогают. Такие приезжают деловые иногда. Хочется от них подальше. В этом преимущество одиночки. Здорово, что ты собрался.

– Здорово. Хотя мне все равно придется учиться, как жить внизу.

– Ну что ты заладил.

– Это серьезный вопрос. Что бы ты делал, если бы не мог ходить? Что бы ты делал на моем месте?

– На твоем месте я бы точно продолжал ходить. Если ты хочешь меня убедить, что жизнь внизу тоскливая, я с тобой не спорю. Я только возражаю – какое нам до этого дело? У нас есть способ, за него и нужно держаться.

– Видишь, и ты – способ. Это действительно способ. Не всем доступный и не на всю жизнь. В отличие от некоторых, нормальные люди стареют, становятся непригодными для такого способа. Становятся ни на что не годными. По большому счету, это довольно легкий способ. Намного труднее выжить там, на равнине, особенно когда теряешь волосы, силы и веру в себя. Вот это достойная задача. Ее бы разрешить.

– Любишь ты сложные задачи, Паша. Слава богу, нам ее не нужно решать. Сегодня, по крайней мере. Прижмет – что-нибудь придумаем. А пока думай о том, как будешь спускать ребят завтра. Андрею придется идти последним. Первым его нельзя пускать.

– Пойдет последним. Ребята молодцы, не беспокойся. Саша весь в тебя. Вырастет – перещеголяет отца.

На лице Дмитрия появилась довольная улыбка. Он уже почти наслаждался этим восхождением, со своими сыновьями и лучшим другом. Куда там одиночным восхождениям. Он почти не тревожился о голове одного сына, неопытности второго и возрасте друга. Он опять жил на горе, в восхождении. Ложился спать и просыпался по горным часам, пил горную воду, дышал горным воздухом, подчинялся законам гор. Самой большой его тревогой была чрезвычайно хорошая погода, которой он не доверял ни одной минуты. Но он никогда не доверял погоде в горах.

* * *

Опять один. Почему я всегда оказываюсь один в горах? Дмитрий ни на минуту не забывал о тяжести своего рюкзака. Очень тяжелый. Давит на плечи, спину, прижимает к земле. Не дает забыть о себе. С этим ничего нельзя поделать, но Дмитрий давно научился не позволять рюкзаку командовать собой. Рюкзак должен быть всегда в том положении, в той позиции, которые удобны носильщику, а не наоборот. На это затрачивается много энергии. Но не вся. Дмитрий знал, как сохранить часть ее для того, чтобы видеть, слышать и чувствовать. Непростое умение, пришедшее к нему в зрелом альпинистском возрасте. Для него недостаточно только силы и выносливости, хотя без них не обойтись. Нужно еще научиться идти рядом с рюкзаком, не под ним. Освободить уголок мозга, держать открытыми глаза, жить. Для этого он приходит сюда. Чтобы жить.

Говорили ли мы когда-либо об этом с Павлом? Нужно спросить. Поймет ли? Многого он не знает. Многое забыл. Столько лет потеряно. Не догонит. Не только в возрасте дело, в этом мы с ним оказались разные. Саша. Моя единственная защита от одиночества. Опять один в горах. Хорошо. До безобразия приятный день, таких не должно быть здесь. Подозрительно.

Он знал, где поставит палатку. Есть прекрасное место. Никто там никогда не ночует, в стороне от маршрута, но им не нужно на самый верх. Может, придется забраться. Саша не сомневается, что пойдем. Нельзя пацана разочаровывать. Посмотрим. Что будет в пещере? Сколько там нужно будет сидеть? Сколько дней он сидел в первый раз? Два? Нет, три. Три дня сидеть? Можно и на вершину сходить.

Он остановился и подвесил рюкзак на одинокий скальный крюк. Неважный крюк для перил. Чайники. Он вытащил из внутреннего кармана рацию. Они связывались каждые два часа, утомительно, но необходимо. Последний раз он носил с собой рацию лет десять назад. Стали за это время легче и меньше, выскальзывает из рук.

– Гора-два, я Гора-один, – старательный голос Андрея.

– Как дела?

– Спускаемся по леднику, приблизительно в часе от лагеря. Все в порядке.

– Хорошо. Я в двух часах от ночевки, состояние маршрута отличное. Как Саша?

– Идет бодро, даже попросил груз. Я ему дал немного своих вещей.

– Хорошо. Следующая связь в три часа.

– Следующая связь в три часа.

Медленно спускаются. Павел наверняка осторожничает. Правильно. Второй раз придется идти быстрее, рискованней. За три дня нужно дойти до пещеры. Шутить с высотой нельзя. Пацан и старик. Не старик.

Когда я перестал называть Андрея сыном? Давно. Нехорошо. Будто братья мы. Он не забывает, обижается. Не подает виду. Большой взрослый мужчина, выглядит старше меня. Мой сын. Придет время – я обо всем пожалею.

Саша, моя единственная защита от одиночества. Я могу жить один, вот так, здесь. Здесь мне никто не нужен. Не знаю. Всегда был город, мать, сыновья, жена. Подарила мне сына. Будет у меня еще одна жена? Старею, никто не замечает, как я старею. Кроме меня. Пещера касается только тела. Зачем я взял ее в жены? Могу обходиться без нее месяцами. Могу обходиться без нее всегда. Особые линии бедер, груди. Очень женские, без утонченности, без манерности. Простые, функциональные. Ее тело имеет над ним силу. Не сделать мне ее счастливой. Вырастет Саша. Она уже знает, что сын его. Согласилась. Отпустила, как будто уже потеряла. Я ее совсем не знаю. Никого не знаю. Павла? Саша, мое единственное спасение от одиночества.

Матери осталось немного. Уйдет, исчезнет. Уже где-то там, куда мне доступа нет. Не будет у меня ангела-хранителя, оборвутся все связи. Что буду делать? Свои укреплять, поддерживать. Научиться печь пирожки с мясом. Сколько раз просил Тамару. Бесполезно. Как я буду возвращаться домой, если меня не будут ждать пирожки с мясом? Свои связи нужно создавать, свой мир. Саша, мое единственное спасение от одиночества.

Разладился я совсем. Страхи. Не может же быть так, что все это напрасно затеяно? Может. Павла коришь пессимизмом, а сам больнее всех. Он прав, нужно спускаться вниз и строить свою жизнь. Подбираться каждым утром к своей жене, вдыхать ее запах, держать ее за грудь, за бедра. Надоедать своему сыну, ходить на работу.

Это не для меня. Не бойся, ничего не бойся. На свете ничего не надо бояться. В пещере все решится. Там и разберемся, что дальше делать. Сейчас твоя задача – занести наверх Сашу и одного старого козла.

Он неожиданно заметил груду камней на полке справа. Каменная Баба. Уже почти пришел. Почему казалось, что еще несколько веревок? Точно, Каменная Баба. Со стороны маршрута груда напоминает формой обнаженную однорукую женщину. Никому не пришло в голову назвать ее Венерой в этих местах.

Здесь. Дмитрий отстегнулся от веревки и пошел по широкой, усыпанной камнями полке. Обогнув гребешок, он вышел на снежное поле, поднялся по нему к большому скальному выступу и сбросил рюкзак на площадку, которую выступ заботливо защищал от камней и ветра. Лучшего места не найти.

Не нужно делиться чаем, не нужно оставлять большую часть сыну и другу. Можно выпить все до последней капли. Он приготовил только половину котелка, газ нужно беречь. Завтра он отправится вниз рано, без еды и чая. Может, остановится у первой палатки, где баллончиков без счета. Или потерпит до лагеря.

Закончилась связь. Они уже внизу. Дмитрий лежал на животе, высунув наружу голову и плечи, по пояс в теплом спальном мешке, принесенном специально для Саши. Много он притащил сюда барахла. Пригодится, он не мог допустить никакой непредусмотрительности. Нужно быть готовым ко всему.

На далеком-далеком горизонте чернела узкая полоска то ли горной гряды, то ли облаков. Гряда. Он чувствовал близость пещеры. Когда я решу не ходить туда больше? Последний раз? Ну да, а сына кто будет приводить? Сам придет, если захочет. Захочет моей жизни? Какая бессмысленность во всем этом круговороте. Облака сюда, облака туда. Есть начало, должен быть конец. Сколько бы ни длилось, результат один. Слишком много времени провожу среди равнинных людей. Утомительные, банальные мысли. Зачем они тебе? Приходят. Он закрыл глаза. Наверху ждут с ним встречи знакомые места, камни, на которые он ставил ноги, зацепки, за которые он держался. Течение без начала и конца. Нет в нем смысла, нет в нем бессмысленности. Только я есть в нем. Вредны мне равнинные люди.

Похоже на тучи. Шире чуть-чуть стала. Когда-нибудь это безобразие закончится. Когда я буду на середине горы с грузом, который просто не перетащить. Тогда и будем беспокоиться. Глаза закрывались сами собой, он погрузился в легкую дрему, из которой его выведет через двадцать минут приближающаяся холодная тень скального выступа.

* * *

Тамара годилась Марии в дочки. Почти. Но ей такая мысль в голову не приходила. Возможно, потому, что она не приходила и Марии. Непростое замужество взрослит женщину. Они скорее чувствовали себя соперницами, но эта мысль посещала чаще Марию, чем Тамару. У них было гораздо больше общего, чем они признавались себе. К тому же они были замужем за друзьями, такими разными и такими похожими. В первый раз они стали подружками по ожиданию, по тревоге. Они могли бы быть хорошими подружками, если бы не их мужья.

– Я уже почти не пеку.

– Мне приходится. Саша очень любит, особенно эти печенья. Дима тоже, хотя иногда вертит носом. Времени у меня сейчас много. Решила испечь, чтобы не приходить с пустыми руками.

– Замечательные печенья. Их нужно быстро убрать подальше, а то я все съем. Ты очень много принесла.

– А я к ним довольно равнодушна. Мне шоколад нужен.

– Я и шоколад люблю.

Мужья и дети звонили из лагеря часто, у женщин не было важных новостей друг для друга. После стольких лет замужества они по-прежнему смутно представляли, чем занимаются их мужчины в горах. Им нравилось сидеть вместе. Больше было некуда принести свои тревоги. Некому. Ни в горах, ни в городе. Они пили чай с Тамариными печеньями и искренне улыбались друг другу. Они могли бы быть хорошими подружками.

– Как ты решилась отпустить Сашу? – Мария чувствовала себя свободно.

– Не знаю, – вздохнула Тамара.

Она была рада вопросу, но не знала, с чего начать.

– Дима уговорил. Вы знаете про пещеру?

Мария кивнула головой.

– Я ничего не знала раньше.

– Мне до сих пор трудно поверить. Пещера? Все кажется, что должно быть какое-то другое объяснение.

– Чему?

– Диме.

– Да. Я совсем не замечала, пока в один день не поняла, что выгляжу уже старше его.

Мария улыбнулась:

– Ты еще совсем девчонка.

– Мне тридцать два года.

Тридцать два года. Кухня Марии была в обычной чистоте. Может, только пол слишком блестел, протертый прямо перед приходом гостьи. Тамара, конечно, не могла знать, что в кухне отсутствуют обычные запахи. Больше недели в ней почти ничего не готовится.

– Когда они думают дойти до пещеры?

– На следующей неделе. Он никогда мне не говорит заранее. Даже когда один ходит. А что Павел говорит?

– То же самое, в конце недели. По погоде. Павел очень доволен. Веселый, шутит. Я его таким не помню.

– Они там меняются. Мне всегда нравится, когда он звонит оттуда. Я чувствую себя больше женой на расстоянии, чем когда он рядом.

Мария молча кивала головой. Она смутно помнила своего мужа только-только возвратившимся с гор. Хорошее время. У них тогда бывает много желания. Когда они молодые.

– Я очень боюсь за Сашу.

Самая сильная тревога наконец приняла форму слов. Им стало свободней. От стекла незанавешенного окна отражался свет кухонной лампы. За стеклом темнота города, успокаивающая и грустная. Накрывающая пустынные холодные улицы. Женщинам было уютно в чистой, теплой кухне. Отдыхающей в отсутствие хозяина.

– Они надежные мужчины. Этого у них не отнять. Дима не позволит, чтобы с мальчиком что-нибудь случилось.

– А вдруг не получится. С пещерой.

Мария не знала, что ответить. Она была полна сомнений сама. Далекая пещера не нашла еще места в ее картине мира. Несмотря на самое реальное подтверждение. Благо мужа не было рядом, чтобы указать Марии на непоследовательность. Ей ли не верить в целительную силу мест и мыслей? Где она, моя вера, куда спряталась? Мария ответила, как ответил бы ее муж:

– Неделя-другая ничего не изменит. Нужно верить, что еще можно сделать?

– Может, нужно было оперировать. Показать целителям, – Тамара не была готова к вопросу.

– Все будет хорошо. Павел мне сказал, что оперировать было нельзя.

В наступившей паузе Мария подумала, что ей нужно быть осторожной в словах. Она внезапно поняла, зачем Тамара пришла.

– Они надежные мужчины, – добавила она.

– Ведь он действительно не выглядит старше двадцати пяти. Что-то должно быть в этой пещере. Он сказал, что там всегда тепло. Он там жил неделю без еды, только воду пил. Чувствовал себя как дома, так он сказал. На такой высоте.

– Да, мы как-то постепенно привыкли, но теперь, когда я думаю об этом, то понимаю, что он на самом деле настоящее чудо. Все будет хорошо. В следующий раз мы заставим их взять нас с собой. Если Павел вдруг помолодеет на тридцать лет, что я буду с ним делать? Начнет вдруг будить по ночам.

Женщины улыбнулись.

– Иногда я устаю от Димы, но он быстро опять уезжает. А вы за Павла не боитесь?

– Не знаю. Он не будет напрасно рисковать собой. Может, это как раз то, что ему нужно сейчас. Так я себя поддерживаю. Он потерялся как-то в последнее время. Улыбается редко, думает много. Когда они раньше уезжали вдвоем, я за них не боялась. Давно это было.

– Вы не боитесь остаться одной?

– Ты не одна. У тебя есть сын.

– Он уже почти вырос. Мне кажется, что он вернется совсем другим. Он больше его сын, чем мой. Раньше мне это казалось несправедливым. Теперь смирилась. Они мужчины.

– С дочками тоже не легче. И я, когда была моложе, больше боялась одиночества, теперь не так. Не знаю почему. Теперь-то я уже никому не буду нужна.

– Вы очень красивая женщина. Дима мне часто об этом говорит. Я когда-то даже ревновала к вам.

– Спасибо.

На лице Марии появилась улыбка удовольствия. Одновременно она вспомнила о минутах паники, с которых начинается ее каждый день. Когда она в первый раз после пробуждения смотрит на себя в зеркало. Момент, который она оттягивает теперь как может. Момент настоящего пробуждения и настоящего страха. Что уже совсем скоро. Что уже скоро придет то утро, когда ей не справиться, как бы она ни старалась. Когда все ее маленькие и большие хитрости окажутся бессильными, и она никогда уже не будет выглядеть по-другому. Она улыбалась, глядя на лицо молодой женщины, и невольно представляла, что с ним неизбежно сделает время.

Тамара тоже улыбалась женщине с теплыми глазами и приятной улыбкой. Спокойной и уверенной. Она желала такой же улыбки на своем лице, такого же спокойствия, как у этой женщины, взрослой, научившейся справляться с глупыми детскими страхами. Дима часто ставит ее в пример. Между ними, наверно, что-то было. Когда ее светлые волосы были длинные. Как на их старых фотографиях.

– Ты еще такая молодая и красивая. Я дождалась, когда Павел остался со мной. Сам, у него очень тогда болела спина. Дима уехал, а он остался со мной. Без сожалений. Помнил о спине, не хотел больше мучиться. А Диму ничто не останавливает. Мы все повторяем одну и ту же ошибку. Нам нужно строить свою жизнь, я тоже слишком долго ждала, когда будем строить вместе. Мне помогла спина, а тебе ждать не нужно.

– Только бы Саша выздоровел.

– Дай бог. У меня хорошее чувство, что все разрешится хорошо.

– Правда? У меня не очень хорошее. Но странно, я не боюсь. Только тяжесть на сердце.

– Когда они вместе, я за них не боюсь. Они как близнецы – не могут долго друг без друга.

– Да, помню, что как девчонка ревновала к Павлу. Помню его: Паша, Паша.

– И я тоже. Мне казалось, что ему не терпится поскорей уехать со своим другом подальше от меня. Я была беременная, а он все равно уехал. Он спросил, я его отпустила, но мне казалось, что у меня нет все равно выбора. Но они возвращаются. Паша пришел ко мне. Просто у них есть еще что-то. Нам нужно тоже найти свое место. Куда можно уйти. И не вернуться, – Мария улыбнулась. – Даже не знаю, что я говорю. Иногда мне кажется, что я говорю словами Паши. Муж и жена…

– Сколько вы вместе?

– Больше тридцати лет. Тридцать один в этом году.

– Мне Димы не дождаться. Он скоро заберет с собой Сашу.

– Это хорошо для мальчика. Не хочешь, чтобы он ходил в горы?

– Раньше не хотела. Боялась. Теперь не знаю. Не знаю, какой хочу для него жизни. У Димы неплохая жизнь. Теперь уже все само решится, без меня.

– Нам надо с тобой чаще вот так встречаться, вдвоем. Мы вышли замуж за двух похожих мужчин. Мы с тобой похожи, наверно.

– Павел мне кажется более внимательным, обходительным.

Неожиданно громкий смех Марии удивил Тамару.

– Он старше. Ты не знала его молодым. Дима был всегда более обходительный. Они все становятся ласковыми, когда говорят с молоденькими девушками. Ты умная женщина, много понимаешь. В твоем возрасте я была такая дура. Найди себе применение. Кроме материнства. Дима хороший человек. Из него можно сделать хорошего мужа. Ты должна ему помочь. Некоторые мужчины по-настоящему привязываются к женам, только когда начинают сдавать. Когда стареют. Тебе в этом не повезло.

– Иногда мне тоже так кажется. Странно выглядеть старше его, но чувствовать, что он все равно старше по годам.

– Ты еще очень молодая женщина. Не нужно об этом беспокоиться. У них есть чему поучиться, у наших мужчин. Не все женщины могут этим похвастаться. Я многому научилась от Паши. Когда-то я не могла бы так с тобой говорить. Многие мои слова и мысли от него. Я иногда специально выбрасываю на него свои мысли, чтобы он помог мне их рассортировать. Это у него лучше получается. Нам полезно учиться говорить немного на их языке.

– Я даже не знаю, с чего начать.

– Иди работать, займи себя чем-нибудь.

– Не знаю чем, просто так не хочется просиживать на работе.

– Все в твоих руках. Саша уже большой. Только тебе это нужно делать самой, не ждать помощи.

– От кого ждать помощи? Муж все время где-то, только не дома. Ему не понравится, если меня тоже не будет дома. Ему нужна домохозяйка.

– Всем им нужна домохозяйка. Они, конечно, были бы очень довольны, если бы мы хлопотали по дому и выглядели бы красивыми и счастливыми. Таких женщин больше не делают. Им нужны счастливые жены, но заниматься этим они не хотят. Это наши проблемы. Если бы мне было тридцать два года. Жаль, что я раньше так многого не понимала.