Текст книги "Толкования на русские народные сказки. Заветы древней мудрости"

После этого солнечный богатырь спрыскивает «живо-мёртвой водой» и пробуждает от небытия своих светлых братьев (утро и вечер), которые «долго спали», снаряжает воздушный «корабль» и по «реке Лебединой» (вслед за весенним прилётом птиц) возвращается с братьями и сестрой в родительский «солнечный терем» – на сияющий небосвод. По пути он даёт «старушке в избушке умыться змеиной водицей» (омыться в потоке кругового времени), и она «оборачивается молодицей». Василиса Золотая коса находит себе жениха (яркую звезду на заре), а Горох-царевич – такую же невесту.

«Деды дедов», которые «пировали» на этих небесных свадьбах, – это праотцы, хранившие древнюю солнечную веру. В уничижительном выражении «Царь-Горох», предположительно, следует видеть искажённое «Царь-город» (Царьград): после падения Константинополя, это прозвище стало означать высокомерного, бессильного и потому смешного, словно «шут гороховый», вельможу бывшей Византии.

В поздних по происхождению сказках «Светозор», «Запечный Искр» и «Иван Вечерней Зари» сохранились лишь отголоски древней свето-солнечной символики первоначальной притчи.

Жар-птица и Василиса-царевна

В некотором царстве, за тридевять земель, в тридесятом государстве жил-был сильный, могучий царь. У того царя был стрелец-молодец, а у стрельца-молодца конь богатырский. Раз поехал стрелец на своём богатырском коне в лес поохотиться; едет он дорогою, едет широкою – и наехал на золотое перо жар-птицы. Как огонь перо светится! Говорит ему богатырский конь:

– Не бери золотого пера. Возьмёшь – горе узнаешь!

И раздумался добрый молодец – поднять перо али нет? Коли поднять да царю поднести, ведь он щедро наградит, а царская милость кому не дорога?

Не послушался стрелец своего коня, поднял перо жар-птицы, привёз и подносит царю в дар.

– Спасибо! – говорит царь. – Да уж коли ты достал перо жар-птицы, то достань мне и самую птицу, а не достанешь – мой меч, твоя голова с плеч!

Стрелец залился горькими слезами и пошёл к богатырскому коню.

– О чём плачешь, хозяин?

– Царь приказал жар-птицу добыть.

– Я ж тебе говорил: не бери пера, горе узнаешь! Ну да не печалься, это ещё не беда, беда впереди! Ступай к царю, проси, чтоб к завтрему сто кулей белоярой пшеницы было по всему чистому полю разбросано.

Царь приказал разбросать по чистому полю сто кулей белоярой пшеницы.

На другой день на заре поехал стрелец-молодец на то поле, пустил коня по воле гулять, а сам за дерево спрятался. Вдруг зашумел лес, поднялись волны на море – летит жар-птица. Прилетела, спусти-лась наземь и стала клевать пшеницу. Богатырский конь подошёл к жар-птице, наступил на её крыло копытом и крепко к земле прижал. Стрелец-молодец выскочил из-за дерева, связал жар-птицу верёвками, сел на лошадь и поскакал во дворец. Приносит царю жар-птицу. Царь увидал, возрадовался, благодарил стрельца за службу, жаловал его чином и тут же задал ему другую задачу:

– Коли ты сумел достать жар-птицу, так достань же мне невесту. За тридевять земель, на самом краю света, где восходит красное солнышко, есть Василиса-царевна – её-то мне и надобно. Достанешь – златом-серебром награжу, а не достанешь – мой меч, твоя голова с плеч!

Залился стрелец горькими слезами, пошёл к своему богатырскому коню.

– О чём плачешь, хозяин? – спрашивает конь.

– Царь приказал добыть ему Василису-царевну.

– Не тужи. Это ещё не беда, беда впереди! Ступай к царю, попроси палатку с золотою маковкой да разных припасов и напитков на дорогу.

Царь дал ему и припасов, и напитков, и палатку с золотою маковкой. Стрелец-молодец сел на богатырского коня и поехал за три-девять земель. Долго ли, коротко ли – приезжает он на край света, где красное солнышко из синя моря восходит. Смотрит, а по морю плывёт Василиса-царевна в серебряной лодочке, золотым веслом упирается. Стрелец-молодец пустил коня в зелёных лугах гулять, свежую травку щипать, а сам разбил палатку с золотой маковкою, расставил разные кушанья и напитки, сел в палатке – угощается, Василисы-царевны дожидается.

А Василиса-царевна усмотрела золотую маковку, приплыла к берегу, выступила из лодочки и любуется на палатку.

– Здравствуй, Василиса-царевна! – говорит стрелец. – Милости просим хлеба-соли откушать, заморских вин испить.

Василиса-царевна вошла в палатку. Начали они есть-пить, весе-литься. Выпила царевна стакан заморского вина, опьянела и крепким сном заснула. Стрелец-молодец крикнул своему богатырскому коню, конь прибежал. Тотчас снимает стрелец палатку с золотой маковкою, садится на богатырского коня, берёт с собою сонную Василису-царевну и пускается в путь-дорогу, словно стрела из лука.

Приехал к царю. Тот увидал Василису-царевну, сильно возрадовался, возблагодарил стрельца за верную службу, наградил казною великою и пожаловал большим чином. Василиса-царевна проснулась, узнала, что она далеко-далеко от синего моря, стала плакать, тосковать, совсем из лица переменилась. Сколько царь ни уговаривал – всё понапрасну. Вот задумал царь на ней жениться, а она и говорит:

– Пусть тот, кто меня сюда привёз, поедет к синему морю, посреди того моря лежит большой камень, под тем камнем спрятано моё подвенечное платье – без того платья замуж не пойду!

Царь тотчас за стрельцом-молодцом:

– Поезжай скорей на край света, где красное солнышко восходит. Там на синем море лежит большой камень, а под ним спрятано подвенечное платье Василисы-царевны. Достань это платье и привези сюда. Пришла пора свадьбу играть! Достанешь – больше прежнего награжу, а не достанешь – мой меч, твоя голова с плеч!

Залился стрелец горькими слезами, пошёл к богатырскому коню.

– Вот когда, – думает, – не миновать смерти!

– О чём плачешь, хозяин? – спрашивает конь.

– Царь велел со дна моря достать подвенечное платье Василисы-царевны.

– А что говорил я тебе: не бери золотого пера, горе наживёшь! Ну да не бойся: это ещё не беда, беда впереди! Садись на меня, поедем к синю морю.

Долго ли, коротко ли – приехал стрелец-молодец на край света и остановился у самого моря. Богатырский конь увидел, что большущий морской рак по песку ползёт, и наступил ему на шейку своим тяжёлым копытом. Возговорил морской рак:

– Не дай мне смерти, а дай живота! Что тебе нужно, всё сделаю.

Отвечал ему конь:

Посреди синя моря лежит большой камень, под тем камнем спрятано подвенечное платье Василисы-царевны. Достань это платье!

Рак крикнул громким голосом на всё сине море. Тотчас море всколыхалося: сползлись со всех сторон на берег раки большие и малые – тьма-тьмущая! Старшой рак отдал им приказание, бросились они в воду и через час времени вытащили со дна моря, из-под великого камня, подвенечное платье Василисы-царевны.

Приезжает стрелец-молодец к царю, привозит царевнино платье, а Василиса-царевна опять заупрямилась.

– Не пойду, – говорит царю, – за тебя замуж, пока не велишь ты стрельцу-молодцу в кипящей воде искупаться.

Царь приказал налить чугунный котёл воды, вскипятить, да в тот кипяток стрельца бросить. Вот всё готово, вода кипит, брызги так и летят. Привели бедного стрельца.

– Вот беда, так беда! – думает он. – Ах, зачем я брал золотое перо жар-птицы? Зачем коня не послушался?

Вспомнил про своего богатырского коня и говорит царю:

– Царь-государь! Позволь перед смертию пойти с конём попрощаться.

– Хорошо, ступай попрощайся!

Пришёл стрелец к богатырскому коню и слёзно плачет.

– О чём плачешь, хозяин?

– Царь велел в кипятке искупаться.

– Не бойся, не плачь, жив будешь! – сказал ему конь и наскоро заговорил стрельца, чтобы кипяток не повредил его белому телу.

Вернулся стрелец из конюшни. Тотчас подхватили его рабочие люди и прямо в котёл бросили. Он раз-другой окунулся, выскочил из котла – и сделался таким красавцем, что ни в сказке сказать, ни пером написать. Царь увидал, что он таким красавцем сделался, захотел и сам искупаться. Полез сдуру в воду и в ту ж минуту обварился. Царя схоронили, а на его место выбрали стрельца-молодца. Женился он на Василисе-царевне и жил с нею долгие лета в любви и согласии. (Аф, 169).

В этом средневековом иносказании сохранились явственные отголоски древнерусской свето-огненной религии. Стрелец-молодец (духовно зоркий придворный мудрец) владеет «богатырским конём» (взыскующим разумом и волей). Он отправляется «в лес на охоту» (в мир на поиски истины), «наезжает» на «золотое перо Жар-птицы» (находит следы солнечной веры предков, и его озаряет откровение). Вещий конь (разум) говорить ему: «не бери перо – горе узнаешь». Однако стрелец чувствует, что нашёл сокровище, при этом «не берёт» его себе, а приносит в дар царю, надеясь за службу заслужить награду. Царь благодарит и тут же требует: «коли ты достал перо жар-птицы, то достань мне и самую птицу».

Цепочка древних образов ведёт от пламевидного «пера» к «Жар-птице» (солнцеподобному священному костру), а от него к «Василисе-царевне», которая является олицетворением солнца (её имя происходит от греч. βασίλισσα «царица» и подчёркивает царственность солнца). Алчный и неразумный «царь» (земной властитель) жаждет завладеть небесными богатствами, посылает стрельца на поиски и всякий раз грозит ему казнью, если не исполнит приказа.

«Богатырский конь» подсказывает, как поймать «Жар-птицу». Стрелец «на заре» рассыпает «белоярую пшеницу по всему чистому полю» (мысленно усеивает небо звёздами) и «прячется за дерево» (древо познания). Жар-птица «прилетает» и начинает «клевать пшеницу» (огненная заря освещает мир, в её лучах звёзды сгорают одна за другой, как в пламени небесного костра). Тогда конь (разум) «наступает жар-птице на крыло» и «крепко прижимает к земле» (ловит первый луч восходящего солнца). Конь помогает отыскать Жар-птицу (вспомнить о священном костре – храме света), а затем, небесную царевну-солнце.

Стрелец приезжает «на край света, где восходит красное солнышко», и видит, как «по синю-морю плывёт Василиса-царевна в серебряной лодочке, с золотым веслом» (восходящее солнце движется на облачке над морем, словно опираясь на луч света). Стрелец ставит на берегу «палатку с золотой маковкой» и угощениями (воздвигает святилище солнца и чтит его древними обрядами). Солнечный луч «усматривает золотую маковку» (отражается в ней), «Василиса-царевна», выходит из лодочки на берег (утренние облака рассеиваются), «любуется на палатку» и, «отвечая на приглашение» (славословия), входит в неё (принимает почитание). Вместе с молодцем они делят трапезу и «веселятся» (радуются небесному свету), с наступлением ночи царевна «выпивает стакан заморского вина», «пьянеет» (покорённая сердечной верой стрельца) и «засыпает крепким сном» (до утра). Молодец садится с ней на коня и отправляется домой «словно стрела из лука».

«Проснувшись», Василиса-царевна начинает «тосковать, меняется в лице» (солнце меркнет, словно зимой), ибо у завладевшего ей царя нет ни любви, ни почтения. Предложение «пожениться» она считает недостойным, требует отыскать и привезти ей «подвенечное платье» из-под «большого камня», лежащего «посреди синего моря». Вместо себя царь посылает стрельца-молодца. Достать это «платье» (сияние света) вновь помогает «богатырский конь». Он «наступает копытом на морского рака», пятящегося по песку (словно луч света, уходящий в пучину ночи). Тогда «большие и малые раки» ползут в море (лучи заката скрываются под водой), им уподобляются покаянные воспоминания стрельца. Когда они достигают глубины души, тот понимает, что солнце не гаснет даже на дне «синего моря». Так «из-под камня», преодолевая тяжесть прошлых грехов, является «венчальное платье» Василисы-царевны – сияние небесного света и чистая, озарённая вера стрельца.

Якобы ради венчания с нечестивым земным властителем, царевна по непонятной причине (по воле небес) требует подвергнуть стрельца жертвенному испытанию. Узнав о своей смертной участи, стрелец впадает в сомнения: «Ах, зачем я брал золотое перо жар-птицы? Зачем коня не послушался?». Размышляя о своей судьбе, он просит у царя «перед смертью с конём попрощаться» (вспомнить всю свою жизнь). Мудрый конь утешает его: «Не бойся, не плачь, жив будешь!»; после этого «наскоро заговаривает стрельца» (помогает набраться духа в предсмертной молитве).

Несокрушимая, светлая вера позволяет тому, кто сумел её обрести, пройти сквозь смерть и преобразиться. Стрелец окунается в «котёл с кипучей водой» (иносказательный образ древнего погребального костра) и выходит из него «красавцем, что ни в сказке сказать, ни пером описать». Его душа обретает новое тело, после чего живёт «долгие годы в любви и согласии» с солнечной «царевной» (в небесном ирие).[55]55
  О древнерусском обряде «огненного погребения» и рае (ирии): Байдин Валерий.
  Указ. соч. С. 85–88, 128 и сл.


[Закрыть] «Царь», пожелавший добиться вечной жизни счёт духовных подвигов стрельца, но так и не нашедший веры, гибнет от кипящего вара – небесного гнева.

Следует отметить прямую связь кипящей воды и кипящего молока. В некоторых сказках («Три царства», «Жар-птица», «Сивка-Бурка», «Василиса Премудрая») говорится о его возрождающих свойствах, Иван-царевич после купания в молоке, становится моложе, краше и воскресает – «возвращается из царства мёртвых».[56]56
  Пропп Владимир. Исторические корни волшебной сказки. М.: Лабиринт, 1998. С. 417.


[Закрыть] Близкая по смыслу средневековая сказка «Иван-царевич, жар-птица и серый волк» подверглась значительной литературной обработке в начале XIX века. (Аф., 168, примеч.). В ней происходят невероятные чудеса: серый волк поочерёдно превращается в жар-птицу, златогривого коня и Елену Прекрасную. Всесилие серого волка соединялось с его всеведением и способностью «превращаться» в людей – с преданиями о волколаках-оборотнях, в которых, как полагали, вселялись души умерших и продолжали в их обличье терзать живых. Ещё большим могуществом обладает ворон, которого праславяне считали «птицей неба», способной достичь его «темени» – полдневной вершины, где скрывается световидный Сварог.[57]57
  Байдин Валерий. Указ. соч. С. 75–78.


[Закрыть] В конце сказки ворон приносит из «тридевятых земель, из тридесятого царства» живой и мёртвой воды, а волк исцеляет ею разрубленного на куски об Ивана-царевича. Столетний ворон приносил вести из ирия и потому считался вещим, превосходил человека возрастом, прорекал ему долю, суженую небом, воскрешал по воле неба невинно погибших («Ворон Воронович», «Иван-Царевич» и др.).

Петух и жерновки

Жил да был себе старик со старухою, бедные-бедные! Даже хлеба у них не было. Вот поехали они в лес, набрали желудей, привезли домой и начали есть. Старуха уронила один желудь в подполье. Пустил желудь росток и дорос до полу. Старуха заприметила и говорит:

– Старик! Надобно пол-то прорубить, пускай дуб растет выше. Как вырастет, не станем в лес за желудями ездить, станем в избе рвать.

Старик прорубил пол; деревцо росло, росло и выросло до потолка. Старик разобрал и потолок, а после и крышу снял. Дерево все растет да растет и доросло до самого неба. Не стало у старика со старухой желудей, взял он мешок и полез на дуб.

Лез-лез и взобрался на небо. Ходил, ходил по небу, увидал: сидит кочеток золотой гребенек, масляна головка, и стоят жерновки. Старик-от долго не думал, захватил с собою кочетка да жерновки и спустился в избу. Вернулся и говорит:

– Как нам, старуха, быть, что нам есть?

– Постой, – молвила старуха, – я попробую жерновки.

Взяла жерновки и стала молоть: ан блин да пирог, блин да пирог! Что ни повернет – все блин да пирог!.. И накормила старика.

Ехал мимо какой-то барин и заехал к старику со старушкой в хату.

– Нет ли, – спрашивает, – чего-нибудь поесть?

Старуха говорит:

– Чего тебе, родимый, дать поесть, разве блинков?

Взяла жерновки и намолола: нападали блинки да пирожки. Приезжий поел и говорит:

– Продай мне, бабушка, твои жерновки.

– Нет, – говорит старушка, – продать нельзя.

Он взял да и украл у ней жерновки. Как уве́дали старик со старушкою, что украдены жерновки, стали горе горевать.

– Постой, – говорит кочеток золотой гребенек, – я полечу, догоню!

Прилетел он к боярским хоромам, сел на ворота и кричит:

– Кукуреку! Боярин, боярин, отдай наши жерновки золотые, голубые! Боярин, боярин, отдай наши жерновки золотые, голубые!

Как услыхал барин, сейчас приказывает:

– Эй, малый! Возьми, брось его в воду.

Поймали кочетка, бросили в колодезь; он и стал приговаривать:

– Носик, носик, пей воду! Ротик, ротик, пей воду! – и выпил всю воду.

Выпил воду и полетел к боярским хоромам, уселся на ворота и опять кричит:

– Кукуреку! Боярин, боярин, отдай наши жерновки золотые, голубые! Боярин, боярин, отдай наши жерновки золотые, голубые!

Барин велел повару бросить его в горячую печь. Поймали кочетка, бросили прямо в огонь. Он и стал приговаривать:

– Носик, носик, лей воду! Ротик, ротик, лей воду! – и залил весь жар в печи.

Вспорхнул, влетел в боярскую горницу и опять кричит:

– Кукуреку! Боярин, боярин, отдай наши жерновки золотые, голубые! Боярин, боярин, отдай наши жерновки золотые, голубые!

Гости услыхали это и побегли из дому, а хозяин пустился догонять их. Кочеток золотой гребенек схватил жерновки и улетел с ними к старику и старухе. (Аф., 188).

Иносказание наполнено древней религиозной символикой и повествует о плодах веры. Старуха «роняет жёлудь в подпол», и из него «через пол и потолок избы» вырастает дуб «до самого неба» (росток веры пробивается из глубин души через все преграды земной жизни). Поднимаясь по стволу священного для славян дуба (возрастая духовно), старик «взбирается на небо» (познаёт сокровенные истины). Находит там петушка «золотой гребенек, масляна головка» (сияющего вестника неба) и «золотые голубые жерновки» (образ солнца, кружащего по небосводу – праславянское *žrьnovъ «ручная мельница» родственно древнегреческому γύρος «круг»). Вместе с этими дарами свето-солнечной веры он «спускается в избу» (возвращается к обычной жизни). Чудесные «жерновки» каждый день дают старику со старухой «блин да пирог» (по вере им даётся хлеб насущный).

Проезжий «боярин» (богатый и гордый человек) просит его «накормить» (напитать мудростью). Вдоволь отведав «блинов и пирожков» (рассказов о небесной вере), он не принимает её сути – усилий души и смирения в желаниях. Боярин просит продать жерновки, которые приносят хлеб и благоденствие тем, кто этого недостоин, поскольку так и остались бедными, но слышит, что их «продать нельзя», и тогда крадёт. «Петушок» летит вслед и требует: «Боярин, боярин, отдай наши жерновки золотые, голубые!» (небесное благоволение не даётся нечестивому и жадному гордецу). Боярин приказывает бросить петушка в колодец, затем в печь, но тот не тонет и не горит, вновь и вновь возвращается в дом боярина, требуя вернуть жерновки (раскаяться). В конце концов он влетает в избу полную гостей боярина. От крика «ку-ку-реку!» они скрываются, словно силы тьмы. Петушок хватает жерновки и возвращает старику со старухой – тем, кто обрёл их праведно.

С этим иносказанием совпадает по смыслу столь же древняя белорусская сказка-притча «Котик – золотой лобик». Бедный старик хочет «срубить дубок, продать на рынке» и купить муки. Но с деревца спрыгивает «котик» и даёт ему всё для пропитания (муку, соль, капусту, сало). Приметы волшебного «котика» намекают на почитание небесного (солнечно-лунного) света: «золотой лобик, золотое ушко, серебряное ушко, золотая шерстинка, серебряная шерстинка, золотая лапка, серебряная лапка». Близка к предыдущим притча «Жадная старуха»: «старое дерево», образ которого намекает на праотеческую веру, сначала одаряет всем старика с женой, а затем за неразумие и жадность обращает их в медведя и медведицу. (Аф., 76).

Крошечка-хаврошечка

Есть на свете люди и хорошие, есть и похуже, есть и такие, которые Бога не боятся, своего брата не стыдятся. К таким-то и попала Крошечка-Хаврошечка. Осталась она сиротой маленькой, взяли её эти люди, выкормили, а на свет божий не пустили, над работою каждый день заморили. Она и подаёт, и прибирает, за всех и за всё отвечает.

А были у её хозяйки три дочери. Старшая звалась Одноглазка, средняя – Двуглазка, а меньшая – Триглазка. Они только и знали у ворот сидеть, на улицу глядеть, а Крошечка-Хаврошечка на них работала, их обшивала, для них пряла и ткала, а слова доброго никогда не слыхала. Вот то-то и больно: ткнуть да толкнуть есть кому, а приветить да приохотить нет никого!

Выйдет, бывало, Крошечка-Хаврошечка в поле, обнимет свою рябую корову, ляжет к ней на шейку и рассказывает, как ей тяжко жить-поживать:

– Коровушка-матушка! Меня бьют, журят, хлеба не дают, плакать не велят. К завтрему дали пять пудов напрясть, наткать, побелить, в трубы покатать.

А коровушка ей в ответ:

– Красная девица! Влезь ко мне в одно ушко, а в другое вылезь – всё будет сработано.

Так и сбывалось. Вылезет красная девица из ушка – всё готово: и наткано, и побелено, и покатано. Отнесёт к мачехе, та поглядит, покряхтит, спрячет в сундук, а ей ещё больше работы задаст. Хаврошечка опять придёт к коровушке, в одно ушко влезет, в другое вылезет и готовенькое принесёт.

Дивится старуха, зовёт Одноглазку:

– Дочь моя хорошая, дочь моя пригожая! Доглядись, кто сироте помогает: и ткёт, и прядёт, и в трубы катает?

Пошла с сиротой Одноглазка в лес, пошла с нею в поле. Забыла матушкино приказанье, распеклась на солнышке, разлеглась на травушке, а Хаврошечка приговаривает:

– Спи, глазок, спи, глазок!

Глазок заснул. Пока Одноглазка спала, коровушка и наткала и побелила. Ничего мачеха не дозналась, послала Двуглазку. Эта тоже на солнышке распеклась и на травушке разлеглась, матернино приказанье забыла и глазки смежила. А Хаврошечка баюкает:

– Спи, глазок, спи, другой!

Коровушка наткала, побелила, в трубы покатала, а Двуглазка всё спала.

Старуха рассердилась, на третий день послала Триглазку, а сироте ещё больше работы дала. И Триглазка, как её старшие сестры, попрыгала-попрыгала и на травушку пала. Хаврошечка поёт:

– Спи, глазок, спи, другой! – а об третьем забыла.

Два глаза заснули, а третий глядит и всё видит, всё – как красная девица в одно ушко влезла, в другое вылезла и готовые холсты подобрала. Всё, что видела, Триглазка матери рассказала. Старуха обрадовалась, на другой же день пришла к мужу:

– Режь рябую корову!

Старик так-сяк:

– Что ты, жена, в уме ли? Корова молодая, хорошая!

Режь, да и только!

Уступил он, наточил ножик…

Побежала Хаврошечка к коровушке:

– Коровушка-матушка! Тебя хотят зарезать.

– А ты, красная девица, не ешь моего мяса. Косточки мои собери, в платочек завяжи, в саду их рассади и никогда меня не забывай, каждое утро водою их поливай.

Хаврошечка всё сделала, что коровушка завещала. Голодом голодала, мяса её в рот не брала, косточки каждый день в саду поливала, и выросла из них яблонька, да какая – боже мой! Яблочки на ней висят наливные, листвицы шумят золотые, веточки гнутся серебряные. Кто ни едет мимо – останавливается, кто проходит близко – тот заглядывается.

Случилось раз – девушки гуляли по саду. На ту пору ехал по полю барин – богатый, кудреватый, молоденький. Увидел яблочки, затрогал девушек:

– Девицы-красавицы! – говорит он. – Которая из вас мне яблочко поднесёт, та за меня замуж пойдёт.

Бросились три сестры одна перед другой к яблоньке. Яблочки-то висели низко, под руками были, а то вдруг поднялись высоко-высоко, далеко над головами стали. Сестры хотели их сбить – листья глаза засыпают, хотели сорвать – сучья косы расплетают. Как ни бились, ни метались – ручки изодрали, а достать не могли. Подошла Хаврошечка, и веточки приклонились, и яблочки опустились. Барин на ней женился, и стала она в добре поживать, лиха не знавать. (Аф., 100).

Эту притчу о добре и зле следует отнести к Средневековью (имя Хаврошечка происходит от греческого Феврония «светлая, лучезарная», в народном произношении – Хевронья, Хавронья), хотя в ней отчётливо сохранились праславянские верования в посмертное переселение души. Беззащитной сироте помогает покойная мать, душа которой воплощается в корове, а затем яблоньке – древних «родичах» человека в живом мире. Благодаря заступничеству своей радетельницы Хаврошечка претерпевает людскую злобу и без устали «ткёт холсты» – совершает непосильную работу. В ответ на жалобы девочки «корове-матушке», та просит «влезть ей в одно ухо, а вылезть из другого» – хранить родство и поминать в молитвах. Хаврошечка так и поступает.

Злые девицы Одноглазка и Двуглазка не могут понять, кто помогает сироте. «Зрячей» оказывается лишь умная Трёхглазка. От неё тайну узнаёт мачеха и приказывает «зарезать корову» (уничтожить в душе девочки любовь к покойной матери). Хаврошечка принимает обет «голодом голодать», но не есть «мяса коровы» (не отрекаться от матери), а затем «похоронить её косточки в саду» (жить с памятью о ней) и «каждое утро поливать» (оплакивать в молитвах). Над могилой «коровы-матушки» вырастает чудесная «яблонька» – жизнь сироты расцветает и даёт плоды. «Наливные яблочки», «золотые листики», «серебряные веточки» – добрые дела, слова и помыслы Хаврошечки, которая наследует праведность матери. Её сводные сёстры перенимают от своей матери зло. Жизнь их бесплодна, недобрые слова им самим «глаза засыпают» (ослепляют), а вредоносные помыслы «расплетают косы» (бесчестят). Хаврошечка находит достойного мужа, а злобных девиц вместо супружества ждёт полное одиночество.

Действие иносказания происходит в «женском мире». Матери и трём дочерям соответствуют отец и три сына из сказки-притчи «Сивка-Бурка», лунной корове с рогами в виде растущего и убывающего месяца – солнечный конь, растительно-земной символике древа жизни – небесно-огненный образ обрядового костра. Обе сказки увенчивает счастливый брак: Иванушки-дурачка с «царевной», а Крошечки-Хаврошечки – с «барином».