Текст книги "Целитель. Двойная игра"

Автор книги: Валерий Большаков
Жанр: Героическая фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Родители затаили дыхание, а мой пульс участился. Как принято выражаться в романах, я испытал целую гамму чувств – тихую гордость, бурную радость, мимолётный страх и растущее огорчение. Мне не хотелось оставлять родной класс, моих девчонок – привычную и налаженную жизнь. Однако физико-математическая школа-интернат при МГУ – это же отличная возможность, если так можно выразиться, стартовать на орбиту повыше.
«А какую стартовую площадку ты себе прочил? – посетила меня новая мысль. – Что, не в тему? Да в тему, в тему всё! Вот зачем тебе повторять пройденное – поступать на вычтех? Смысл в этом какой? Ты уже состоялся как инженер! Может, стоит пойти неизведанным путём – в науку? Ты же всегда завидовал учёным, считая себя, практика и прикладника, за второй сорт. Физтех – самое то! Или там физфак МГУ. И физматшкола тут очень даже в тему. В масть!»
Перед глазами возник образ качавшихся весов. На одной чаше – двенадцатая школа, мой девятый «А», Рита, Инна, Света, а на другой – ФМШИ, МФТИ и прочие сокращения, одно другого краше. Проблема выбора придавила мне плечи тяжеленной штангой.
– Спасибо, Андрей Николаевич, за лестное предложение… – Мой голос звучал осторожно, чтобы невзначай не обидеть мэтра. – Я бы с удовольствием… Если только не летом, а где-нибудь ближе к ноябрю! Понимаете, мы тут, в нашем Центре НТТМ, задумали провести… м-м… серию важных исследований, и мне бы не хотелось бросать серьёзное дело. Я понимаю, как это звучит в исполнении шестнадцатилетнего, но…
– Миша, – мягко заговорил Колмогоров, перебивая, – я читал ваши работы, они и серьёзны, и важны. Если не секрет, что за исследования?
– Высокотемпературные сверхпроводники, – выдавил я из себя.
Папа тихонько присвистнул, мама сделала ему страшные глаза – нишкни, мол, а я заторопился:
– Эффект сверхпроводимости должен проявиться при температуре жидкого азота. Есть парочка идей… Ну… Хочется их реализовать.
– Миша, давайте договоримся так, – резво заговорил академик. – В июле мы встретимся и всё подробно обговорим. В любом случае я готов принять вас в нашу ФМШИ… ну, скажем, в ноябре. Или раньше, или позже – как управитесь. И последнее. У меня есть самое серьёзное намерение отослать подборку ваших статей в «Джорнал оф зэ Эй-Си-Эм»[19]19
Journal of the ACM (JACM) – главный научный журнал международной Ассоциации вычислительной техники. Штаб-квартира находится в Нью-Йорке.
[Закрыть]. Вы не против?
– Нисколько, Андрей Николаевич! – ответил я, холодея. – Спасибо.
– Не за что! – сказал со смешком Колмогоров. – Ну до свидания!
– До свидания!
Под аккомпанемент коротких гудков я положил трубку. Родители отмерли – и задышали. Мама смотрела на меня с ласковой улыбкой, а глаза у неё блестели обильной влагой. Папа впал в задумчивость, поглядывая на меня с удивлением и лёгкой, едва скрытой досадой.
– Помнишь, как Фагот с Бегемотом восторгались на балу у Воланда? – медленно, словно борясь с собой, выговорил он.
– Я в восхищении! – воскликнула мама и бросилась меня обнимать, прыгая и пища как девчонка: – И-и-и!
Отец захохотал, сбрасывая напряжение, и принялся меня мутузить. Тут распахнулась дверь, и на пороге замерла испуганная Настя.
– Не бойся! – хихикнула мама. – Это мы так радуемся!
Сестрёнка неуверенно улыбнулась.
– Да правда! – хохотнул папа. – Мишке большой академик звонил! Главный по математике!
Тут Настя тоже возрадовалась, захлопала в ладоши – и вся моя родня повела вокруг меня хоровод, едва вписываясь в тесную прихожку.
– Да ну вас… – пробормотал я растроганно. – Пошли лучше есть, а то остынет…
Четверг, 24 апреля 1975 года, вечер
Москва, Старая площадь
В громадном здании ЦК даже по ночам частенько горел свет в окнах – партийный «штаб» почти не спал. Слишком много дел и забот волок на себе Центральный Комитет, чтобы его функционеры гасили электричество в шесть вечера, со спокойной душой уходя до дому.
Отпустив своих гавриков и гавриц, Константин Устинович с облегчением снял пиджак и натянул вязаную безрукавку – всё, можно выходить из официального образа.
Кашлянув, он хмыкнул, увидав себя в зеркале шкафа – волосы не седые даже, а белые, как вата; крупные черты широкого лица, чуть косоватый разрез глаз – чувствуется толика крови сибирских аборигенов.
– Ну что, Костян? – подмигнул Черненко своему отражению. – Пошпионим маненько?
Шагая вразвалочку, он выбрался в полутёмный коридор, остановившись перед стальной дверью со скромной табличкой «Служебное помещение». Отперев оба замка, заведующий отделом попал в тесный тамбур, где пахло краской. Вторая дверь открывалась более затейливо, походя на сейф.
Покрутив чёрные эбонитовые рукоятки, Черненко добился того, что в окошечках, светясь красным накалом, вспыхнули цифры, складываясь в сегодняшний код. Коротко щёлкнула сувальда, словно звериная пасть лязкнула зубами, и Константин Устинович оказался в «караулке», как он про себя называл пультовую внутренней службы ЦК.
Окон в этой небольшой комнате не имелось, лишь на потолке чуть слышно гудели трубки дневного света да тихонько шелестел вентилятор, вытягивая спёртый воздух. Внушительные бобины, упакованные в плоские коробки с наклейками, и картонные ящички с новомодными кассетами лежали на полках стеллажа, а у другой стены громоздился здоровенный «электростол» – толстая вязка проводов хвостом уходила от массивной правой тумбы к разводкам на стене.
В «караулке» витал душный запах пыли и табачного дыма, пованивало горячей пластмассой, а иногда ноздри вбирали тончайший аромат кофе. Из буфета, что ли, натянуло?
Кряхтя, Черненко уселся за «электростол», небрежно сдвигая на край потрёпанный журнал дежурств. Прямо перед ним, занимая половину обширной столешницы, пластался пульт, усеянный кнопками, рычажками и глазками индикаторов.
Константин Устинович редко включал прослушку, а кабинеты Брежнева или Суслова вообще старался не трогать. Однако время расшаркиваться минуло.
Всю неделю он задерживался на работе, трудолюбиво записывая разговоры Леонида Ильича, вот только ничего крамольного так и не выведал. Не вовремя подключался!
Между тем «заговорщики» успели и Громыко к себе подтянуть… И опять он не поспел! А со вчерашнего дня квинтет умело шифруется, словно дружная компания нелегалов, предпочитая встречаться на дачах или на охоте. Такое впечатление, что их предупредили… Неужто кто из отдела?
Черненко нахмурился и покачал головой. Да нет, его гаврики не такие…
Но сегодня может крупно повезти – Лёня зазвал Суслова в свой кремлёвский кабинет, наивно полагая, что уж «объект «Высота»[20]20
Кабинет Л. И. Брежнева в Кремле.
[Закрыть] точно недоступен для микрофонов. Ага…
Ёрзая в скрипучем кресле, Константин Устинович довольно хмыкнул. Зря его, что ли, премировали за пневмопочту «ЦК – Кремль»? Молодец, дескать, теперь документы – фьюить! – и на столе, никаких нарочных не надо!
Ну а о том, что в сетку хитроумной сигнализации, окрутившей пневмотрубу, вплёлся ещё один ма-аленький проводочек, Черненко скромно умолчал, потому как моветон…
Покачивая головой, словно укоряя первых лиц за простодушие, он надел наушники, обжимая седую шевелюру, и содрал плёнку с новенькой импортной кассеты. Магнитофон мягко заглотил её.
– Родина слышит, родина знает… – пробормотал Константин Устинович. Со вздохом он откинулся в кресле, бросив взгляд на часы. Ещё минут пять…
Долгое время тишину в наушниках нарушало лишь покашливание Генерального да шелест бумаг. Но вот негромко щёлкнула дверь, и послышался глуховатый голос Дебилова:[21]21
Личный секретарь Леонида Ильича. Надо полагать, Дебилов – принятый псевдоним. Интересно, что в открытом доступе фотографий Н. Дебилова не сыскать.
[Закрыть]
– Леонид Ильич, к вам товарищи Суслов, Гречко, Огарков и Устинов.
Черненко подобрался.
– Секундочку, Коля… – Через наушники передался слабый шлепок – захлопнулась папка. – Пусть заходят!
Шарканье, стуки и грюки, говор… Завотделом напряг слух, вычленяя отдельные голоса. Опять шум – приглашённые выдвигают стулья, рассаживаются…
– Товарищи! – раздался бодрый, на удивление ясный голос Брежнева. – Мы собрали вас по очень важному поводу. Ну люди вы все военные, поэтому сразу перейду к делу… – Сдвинув кресло, Генеральный медленно, раздельно проговорил: – Мы вышли на источник чрезвычайно ценной информации. Это весьма нерядовой, скажем так, человек… э-э… с кодовым псевдонимом «Ностромо». Или это группа, есть и такая версия… Главное, что он… или они передают товарищу Андропову сведения о будущих событиях…
За столом зашумели, а Черненко, ругаясь шёпотом, словно его могли услышать в Кремле, щёлкнул красной клавишей магнитофона – пошла запись.
– Тише, тише, товарищи! – строго заговорил Суслов, окая сильнее обычного, и постучал по столу. – Леонид Ильич вовсе не оговорился. Да, к нам поступает информация о том, что произойдёт в ближайшие год-два! Её очень много – подробной, с цифрами и сроками, фамилиями и локациями. Блоком экономических данных занимается товарищ Косыгин. Блоком сведений по внешней политике оперирует товарищ Громыко. Вопросы государственной безопасности находятся в ведении товарища Андропова. Кстати, предателя Полякова из ГРУ выдал тот самый «Ностромо»!
– Выношу ему благодарность за Иуду, – прогудел министр обороны, – вот только этого маловато, чтобы верить предсказаниям!
– А это не предсказания, товарищ Гречко, – спокойно сказал Суслов. – Мы имеем дело с точным знанием. Десятки событий, якобы напророченных «Ностромо», произошли именно там, где он указал, и в то самое время! Ну невозможно было предсказать, что четвёртого февраля в Хайчэне в семь часов тридцать шесть минут вечера произойдёт землетрясение! Мы хоть и в ссоре с Мао, но китайских товарищей предупредили. Они нам поверили – и за день до бедствия эвакуировали население. В итоге число жертв едва превысило тысячу триста, а могли бы погибнуть десятки, сотни тысяч человек! Я не помню точных цифр, однако «Ностромо» и их представил![22]22
Землетрясение в Хайчэне – единственный в истории случай успешной эвакуации перед разрушительным катаклизмом.
[Закрыть]
Впечатлённые силовики молчали.
– Вот здесь, – солидно вступил Брежнев, – блок военных сведений. Ознакомьтесь, товарищи…
У Константина Устиновича ломило спину и затекли ноги, но он больше часа слушал то, что справно передавал скрытый микрофон.
Насколько сокращать армию и где селить отставников?
Как сохранить военные базы в Сомали?
Когда спустят на воду тяжёлый атомный крейсер «Куйбышев»?
Каким быть авианосцу «Ульяновск»?
…Перед внутренним взором Черненко кружилась голубая планета, зябко кутаясь в белые меха циклонов. Шорох помех в наушниках представлялся ему шумом прибоя Атлантики, топотом стад в африканских саваннах, громом обвала в Гималаях, миллионноголосым гомоном людских толп, блуждающих в неоновых джунглях Токио, Лондона, Нью-Йорка.
Господи, какой же он маленький, этот шпионский, порочный, невинный, блистающий мир!
⁂
Домой Константин Устинович вернулся поздно. Он гнал от себя мысль, вызревшую ещё там, в «караулке», но юркая думка раз за разом возвращалась.
«Место Генерального секретаря займёт тот, кто первым отыщет и приручит Ностромо!»
Переодевшись в пижаму, почистив зубы, отстроившись от дневных забот, завотделом потоптался у дверей спальни – и свернул в кабинет. Тихонько притворив дверь, позвонил по ВЧ.
– Алло? – отозвалась трубка.
– Здравствуй, Игнат, – негромко заговорил Черненко. – Не разбудил?
– Нет-нет, Константин Устинович! – поспешно ответил молодой голос. – Слушаю.
– Надо найти одного человека. Очень надо.
– Надо, значит, найдём! – передал телефонный провод бравый ответ.
– Подробности при личной встрече.
– М-м… На обычном месте?
– Да, Игнат.
– Всё понял, Константин Устинович!
Суббота, 26 апреля 1975 года, раннее утро
Первомайск, улица Щорса
Ноги без устали несли сильное, гибкое тело, пружинисто отталкивая гаревую дорожку. Свежий воздух, настоявшийся за ночь, обвевал и бодрил, вливаясь в юную грудь.
Инна Дворская наслаждалась сразу и драгоценным ощущением здоровья, и великолепной гармонией мышечных усилий. А ещё – нереальной, небывалой тишиной. В шесть утра и стадион, и улицы поражали пустынностью, хотя дутое червонное солнце уже выглядывало из-за края света, зачерняя угловатые сочленения железнодорожного моста, макая в зарю редкие облачка или пуская алые блики по речным волнам.
Инна, сколько себя помнила, всегда просыпалась рано, «до третьих петухов», как бабушка говаривала, а занятия в секции перевели эту привычку в ранг нужды. Да и когда ещё пробежишься, утоляя жажду движения, если не в утренних сумерках!
Поравнявшись с массивными воротами стадиона, Дворская свернула, переходя на быстрый шаг. Разгорячённая, она вышла на безлюдную улицу, успокаивая дыхание и ток крови, гонимой сердцем. Утомление, что разошлось по телу, ощущалось как приятство. Хорошо!
Обгоняя её, по улице бесшумно, не клокоча мотором, прокатил «Икарус». Пустой и невесомый, он нёсся бело-красной тенью, как будто выпав из шофёрского сна. Чудилось, ветер дунет – и развеет видение автобуса.
Инна улыбнулась уголками рта – спозаранку, на смутной грани между тёмной ночью и светлым днём, чего только не померещится. Но всякий раз она жадно ловила памятью эти шуточки подсознания, колдовские моменты у пределов скучной действительности.
Девушка помнила прекрасно, как малышкой забредала в старый таинственный дедушкин сад, где перекликались неведомые птахи, а тени складывались причудливо и влекуще, уводя из будней. Она опускалась на коленки и, трепеща, заглядывала под сень огромных лопухов, где в зеленистом свете танцевали эльфы, посверкивая слюдяными крылышками – совсем как у стрекозок!
Никого на свете не посвящала Инна в свои детские секреты, даже редкие подруги знали её всего в одной роли – «Снежной королевы», холодной, загадочной и недоступной. Не признаваться же им, что это лишь защитная личина? Прямо как та маска, отпугивающая злых духов, которую папа привёз из Африки…
Придержав за собой дверь подъезда, чтобы не хлопала, девушка без напряга взбежала по ступеням и достала из-за пазухи ключ, висевший на шнурке.
– Добро пожаловать, Инна Фёдоровна! – жеманно заговорила Дворская, но смолкла на пороге, морщась от пошловатой фальши. Кого ты обманешь, притворяясь перед собой? А, Инна Фёдоровна?
Вздохнув, она прикрыла дверь. Носком упираясь в пятку, скинула полукеды.
Квартира, как город давеча, встретила её тишью, но иной – жилой и домашней. Мать к этому времени уже ушла, покормив «живность» – бесконечно ленивого кота.
– Мурчик, ты хоть встретил бы, что ли! – укорила его девушка, бодрясь изо всех сил.
Кот, разлёгшийся на диване, приоткрыл один хитрый глаз – ага, свои – и зажмурился, нежась в асане «повалянтус».
– Лодырь! – заклеймила его Инна.
Из кухни накатило дивным запахом вкуснейшего маминого омлета, и девушка сама себе напомнила голодную «живность». Втянув носом дразнящий дух, она сурово отрезала:
– Успеешь налопаться, обжора! Сначала водные процедуры. Да, Мурчик?
Котяра томно извернулся, потягиваясь.
Скинув спортивную форму, Инна залезла в душ и долго вертелась под тугими струями, окатывая налитое тело попеременно горячей и холодной водой. Вдоволь наплескавшись, девушка насухо, до скрипа краснеющей кожи, вытерлась и замерла перед большим зеркалом.
«Какая я…» – довольно подумала Дворская, поднимая себе настроение.
– Свет мой зеркальце, скажи… кто на свете всех милее, – промурлыкала она, – всех румяней и белее?
Инна повертелась, становясь то боком, привставая на цыпочки, то спиной, выворачивая шею, чтобы лучше видеть своё отражение.
– Красота-то какая! – Она закинула руки за голову, выгибая стан. – Лепота!
Напевая, девушка натянула трусики, колготки и беленькую футболку. Влезла в старые растянутые треники, накинула застиранную олимпийку – сегодня все придут в рабочем. Уроки по тридцать пять минут – и на субботник!
– Вот теперь – к столу! – Дворская поддела пальцами ног тапки, опушённые мехом, и прошаркала на кухню.
Слопав омлет с кусочками поджаристой «Докторской», она приступила к чайной церемонии, подбирая до крошки напечённый с вечера хворост и взглядывая на стену – оттуда на неё смотрел папа.
Слегка небритый, усталый, в оранжевой каэшке[23]23
КАЭ – костюм антарктической экспедиции. Тёплая одежда на верблюжьем пуху.
[Закрыть], батёк старательно улыбался, щурясь на солнце, отчего в уголках глаз лучиками собирались лукавые морщинки. За папиной спиной высился айсберг, сиявший неправдоподобной синевой.
Портрет заказали знакомому фотографу – он увеличил удачный снимок и вставил в рамку. «Хоть так родного отца видеть будешь!» – ворчала мама.
Сейчас в Антарктиде наступает суровая пора и долгая полярная ночь, но папа с товарищами не останется на зимовку, как в прошлый раз: дизель-электроход «Обь» ещё тридцатого марта забрал полярников и отправился в свой последний рейс, взяв курс на север. В эти самые дни «Обь» стоит на рейде в порту Абиджан – это в негритянской стране Берег Слоновой Кости. Потом дизель-электроход зайдёт в Лас-Пальмас, что на Канарских островах, и во французский Гавр, а до Ленинграда доберётся где-то к середине мая. Скорей бы…
Раньше Инна дождаться не могла папиных подарков – из города со звучным романтическим названием Монтевидео, из полусказочных Рио-де-Жанейро или Кейптауна. А однажды отец приволок «коко-де-мер» – здоровенный, тяжеленный плод сейшельской пальмы. Мама тогда сердилась на батька, называя его бесстыдником, и старательно прятала орех от гостей – уж больно он походил на женское лоно.
А сейчас Дворская просто ждёт папу, родного человека, без сувениров и прочих извинений за отлучку… Иногда отсутствие батька в доме ощущается очень остро, прямо до слёз. Не оттого ли она взяла моду разговаривать сама с собою?
– Скучаю же, наверное! – громко сказала Инна. Прищурилась, по-новому разглядывая большую фотографию.
А ведь её батёк похож на Мишу Гарина. Очень даже. Или Миша – на батька… И внешне, и, главное, внутренне. Когда Миша вырастет, у него будет такое же лицо – мужественное, загорелое и обветренное. А твёрдый взгляд, как у папы, уже наметился. Глаза у Миши какие-то слишком взрослые! Не просто умные, а… как бы это выразить… мудрые, что ли.
– Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня? – Инна тихонько выводила старый мотив, что наигрывал патефон у бабушки. – Самая нелепая ошибка – то, что ты уходишь от меня…
Расположение духа, и без того эфемерное, разом увяло. Девушка встала упругим рывком, посмотрела на часы – рано ещё – и медленно, неуверенно приблизилась к окну. Во-он Мишин дом, за рекой, выглядывает из-за сталинки с её лепниной и колоннами. А вон, на углу, окна пускают солнечные зайчики. Где-то там комната Миши. Наверное, спит ещё. Дрыхнет до последнего, чтобы лишнюю минутку поваляться, как Мурчик…
Губы Дворской дрогнули в слабой улыбке, но она быстро померкла, и девушка вздохнула.
– Пап, – заныла она, оборачиваясь к портрету, – ну вот что мне делать? А? Миша мне очень… нравится, по-настоящему, понимаешь? А он… А он с какой-то там Наташей! Знаешь, до чего это бесит? И что, что мне делать? Опять ждать? Спасибо, дождалась уже! – Инна фыркнула и сказала доверительно: – А может, я просто дурочка с переулочка? И ничего у Миши с ней не было? Да хоть бы и было! Я же всё равно его… люблю. Ох! – Она спрятала лицо в ладонях и покачала головой, причитая: – Не знаю, папочка, не знаю! Всё так сложно… Знаешь, чего я боюсь больше всего? Что мы с Мишей так и останемся порознь! А Рита так на него смо-отрит…
Утренний задор покинул Дворскую, уступая место вялости.
Шмыгнув носом, девушка прерывисто втянула воздух и вскинула голову.
– Ну и пусть! – сказала она с вызовом, переобуваясь. – Обойдусь как-нибудь!
Выхватив с вешалки потрёпанную болоньевую куртку, Инна вышла и заперла дверь на ключ.
Тот же день, позднее
Первомайск, улица Чкалова
– Ой, а у меня грабли испортились… – огорчилась Альбина. – Миша-а!
Гарин, подрубавший старое засохшее дерево, оглянулся, и Ефимова с напускной печалью продемонстрировала ему обломанное грабловище. Миша понятливо кивнул.
– Вот, – вздохнула Аля, протягивая однокласснику зубастую поперечину. – Чуть сильнее нажала, и палка сразу треснула… И что теперь делать?
– Чинить, – добродушно буркнул Гарин, ловко выбивая обломыш грабловища из втулки. – Сейчас я…
Обтесав черенок, он вставил его и надёжно закрепил гвоздиком, подстучав обухом топора.
– Пользуйся!
– Спасибо! – заулыбалась девушка.
Рита, поглядывая на них исподлобья, резковато потянула свои грабли, едва не заломав школьный инвентарь. Выпрямившись, она тыльной стороной ладони отмахнула выбившуюся прядку и огляделась.
«Красная суббота» плавно двигалась к завершению. Пожухлую траву и бурьян девчонки-старшеклассницы сгребли в маленькие стожки. Трудовик дядя Виля аккуратно обновлял статую девочки с лейкой, покрывая её блестящим серебрином, а Полосатыч в перемазанном извёсткой халате бегал вдоль аллеи каштанов, начавших зеленеть. Трое выпускниц белили стволы деревьев и нахально гоняли директора, нагружая его тяжёлым заляпанным ведром.
Целая рота учеников под командованием педагогов копошилась в школе и наводила суету вокруг. В классах и рекреациях скребли и генералили – гомон стоял как на нескончаемой перемене, а во дворе и вовсе царил разгул.
Октябрята откровенно баловались, бегая друг за другом или прыгая на кучах собранной травы, а пионеры, таскавшие носилки, шугали их, чтобы самим поскакать на раздёрганных копёшках.
Девятый «А» молчать не мог, равняясь на младшие классы. Раскрасневшиеся, словно пьянеющие от свежего воздуха девушки смеялись, задирали парней, а те отвечали грубеющими голосами, частенько срываясь на высокие ноты. Иной раз прелестницы кидались вдогонку за особо наглыми особями, и тогда жизнерадостный визг да весёлый гогот полнили школьный двор, пуская заполошное эхо.
Обернувшись на механический шум, Рита опасливо шагнула в сторонку – тарахтевший «Беларусь» лихо заехал в распахнутые ворота, волоча за собой прицеп с хлябающими бортами.
– Мальчишки-и! – тонко закричала Циля Наумовна, одетая в широченные штаны и заношенную куртку. – На погрузку!
Женька Зенков и Дюха Жуков загребли руками по охапке травы и перебросили её в прицеп, нещадно соря.
– Андрэ! – завопил Жека, смахивая труху с длинных волос. – Схлопочешь, мон шер!
– А сам-то! – воскликнул Андрей. – Руки-крюки!
Подбежал Изя с метлой и стал суетливо ширкать ею по асфальту, больше мешая, чем помогая…
Сулима обвела взглядом всех – и вернулась к Мише. Гарин сильными, точными ударами топора подрубал давно зачахшую яблоню – дерево сотрясалось, роняя ломкие ветви. Затрещало, стало клониться… Миша сноровисто надавил рукою на корявый ствол, поднатужился… С долгим стоном, верезжа и хрустя, лопались волокна, поддаваясь человеческому упорству. И вот яблоня сдалась – рухнула, изламываясь посерёдке, сыпясь ошмётками коры.
Гарин с размаху всадил топор в пень, словно поставив точку. Рита тут же отвернулась от него и затеребила Альбину:
– Смотри, смотри, как Макароныч к нашей класснухе подкатывает!
– Ой, да оба они как колобки! – хихикнула Ефимова.
– Девчонки-и! – на крыльцо школы выбежала Ира, молоденькая учительница-русичка, прозванная Белочкой из-за немного выпиравших верхних зубов. Надень на неё школьную форму – не отличишь от ученицы.
– Девчонки, давайте в классе поможем! – заторопилась Белочка, как будто боясь, что её не дослушают. – Там совсем немножко осталось!
– Давайте, – смилостивилась Рита.
– Ага! – обрадовалась учительница.
У Иры Анатольевны не получалось быть строгой. Когда её не слушались, она сильно огорчалась. Однажды «детки» так довели, что Белочка выбежала из класса и плакала в коридоре. Старшеклассники, не сговариваясь, взяли под опеку хорошенькую русичку…
– Девки! – позвала Сулима. – Пошли! Аля!
– Иду! – отозвалась Ефимова.
– Ещё мальчиков бы… – робко проговорила Ира.
– Зачем? – поинтересовалась Альбина.
– А то вёдра тяжёлые!
– Какие вёдра? А-а, поняла! Миша-а! Дю-юша! Пошлите!
Жуков с радостью скинул рукавицы-верхонки и бодро почесал к крыльцу. За ним двинулся Гарин.
– Алечка, – зашептала Ира, – надо говорить не «пошлите», а «пошли».
– Да? – Ефимова удивлённо вздёрнула брови и округлила глаза. На скулах у неё закраснелись пятна румянца. – А я ещё с Изей спорила… Вот балда!
Нацепив дежурную улыбку, Рита пошагала в класс. Там царил разгром – все парты сдвинуты, мокрый пол забросан измочаленными газетами. Зато окна сияют неправдоподобной чистотой.
Зиночка, вздрагивая на шаткой стремянке, цепляла выстиранные, ещё влажные шторы. Отмывая пол, близняшки трудолюбиво ползали на коленках, как будто молились Мойдодыру, а Дворская, затянутая в спортивку, изящно гнулась в оконном проёме, со скрипом дочищая стекло фрамуги – стёртая газетная крошка так и сыпалась.
Сулима с неохотой призналась себе, что фигурка у Инки великолепная – вон как скребёт, а ничего не трясётся…
– Привет отстающим! – вылетело из Али, переливаясь бодрым весельем.
– Нагленькие такие! – взметнулась Тимоша. – Сами там воздушные ванны принимают, а мы тут вкалывай, как папы Карлы!
– Как мамы! – хихикнул Дюха.
Двойняшки только покряхтывали, домывая пол в позе лягушек, а Инна осторожно присела, дотягиваясь до тряпки. Искоса мазнув взглядом по молчаливому Гарину, она медленно выпрямила длинные ладные ноги и вцепилась в задвижку, чтобы удержаться на подоконнике. Спокойное Мишино лицо закаменело в полной бесстрастности, как у индейца, привязанного к столбу пыток.
– Мальчики, мальчики! – захлопала в ладоши Ира, привлекая внимание сильной половины класса. – Смените нам воду, пожалуйста! Только вёдра ополосните. Хорошо?
– Бу-сде! – ухмыльнулся Жуков.
– Дай я… – обронил Миша, отнимая у Сулимы мятое цинковое ведро с небрежно намалёванной надписью «ХОЗ».
Уголки Ритиных губ, до того поникшие, начали задираться вверх.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?