Текст книги "Преторианец"

– Огонь! – восторженно скомандовал Эдик, затолкав новый снаряд.

От взрыва витрины надулись, как наполненные ветром паруса, и рассыпались сверкающими стекляшками.

– Сматываемся! – крикнул Сергей. – Рулить можешь? Заводи!

Ни слова не говоря, Эдик запрыгнул в кабину. Мотор взревел. Сергей выпустил еще пару снарядов, сиганул в кузов и заколотил по крыше кабины.

– Гони!

«Урал» дернулся и покатил вдоль по улице. Грузины повыскакивали из недограбленных магазинов, беспорядочно тратя патроны и злобу. Сергей шлепнулся на дно кузова, умоляя Вседержителя и Творца пронести мимо перекрестный огонь. Пронесло…

* * *

«Опоздали!» – мелькнуло у Сергея, когда он увидел здание санатория. Все стекла расколочены, на стенах выбоины от пуль крупного калибра, пляж перерыт мелкими воронками, кое-где песок впитал лужи крови. «Комета-44», перегруженная беженцами, уходила в море. А под широким навесом террасы, на раскатанном брезенте, лежали убитые. Семь человек. Шесть мужиков в шортах и плавках и одна женщина в белом халате и тапочках. Сергей помертвел – это была его мама. Эдик тоже узнал спокойное лицо тети Лены, обрамленное кудряшками крашеных волос, и горестно вздохнул.

Завхоз санатория, Петрович, выглянул опасливо из расколоченных дверей.

– Это с-с в‑вертолета! – заговорил он, заикаясь. – Л-люди загорали, а он п-по ним из п-пушки! Ох, в‑возвращается!

Петрович показал за дома вдоль набережной. Над их крышами всплыл «Ми-24». Бортовой номер «07». Сергей встряхнулся, муть на душе осела.

– Это он… здесь? – уточнил Сергей, кивая на тела.

– Он, он! С-семерочка, б-блин!

«Черный полковник» даже внимания не обратил на возню у санатория. Вертолет пролетел над берегом, сотрясая воздух клокочущим рокотом, и унесся в море. С боевой подвески сорвалась пара РСов и унеслась к плюхавшей на волнах «Комете».

– Мимо! – закричал Эдик. – Яп-понский городовой! Лоб, врежь ему!

А Лоб с холодной настойчивостью собирал ПЗРК. Пригодилась «военка», преподанная на заставе!

– Сука!.. – повторял он вздрагивавшим голосом. – Сука какая!

Ми-двадцать четвертый развернулся над волнами, отсвечивая боками в свете послеполуденного солнца. Сергей навел ПЗРК. С яростным шипением ушла «Игла», таща за собой нитку дымного шлейфа. Всклубился шар взрыва, хвост «крокодила» полетел в море.

– Попал! Попал! – заверещал Эдик. – Ага!

Ноль-седьмой завертелся и ухнул в волны, сверкавшие обливной синью, заколотил лопастями, словно пытаясь выплыть, и пошел ко дну…

* * *

Президент Грузии бросил на захват Сухума полсотни танков, сорок орудий, три тыщи полусолдат-полууголовников. А у абхазов были в запасе одни старые градобойные пушки да самодельные броневики. Боевыми единицами военно-морского флота стали прогулочные теплоходы «Комсомолец Абхазии» и «Сухум», а в качестве бомбардировщиков использовались мотодельтапланы и чиненый-перечиненый «кукурузник».

Сухум пришлось отдать врагу. Сергей Лобанов и Эдуард Чанба отошли с бойцами отрядов сил самообороны в село Эшера, за речку Гумиста.

В октябре была битва за Гагры, было отражение десанта грузин с моря, были рейды, атаки, марши…

Через год абхазы отбили Сухум. Грузины беспорядочно отступили к Ингури, а Шеварднадзе, лично руководивший обороной, спасся бегством на «Ту-134», переполненном ранеными и беженцами…

…Сухум был тих и пуст. В дом Эдика Чанбы угодила авиабомба, и Сергей повел друга к себе. Замирая, он поднялся на знакомую площадку. Обтер о штаны потные руки, задержал дыхание, позвонил в дверь. Отец был дома. За один год он постарел лет на десять.

– Ну, хоть ты живой… – выговорил отец, тиская сына и жмурясь.

– Ничего, товарищ полковник, – улыбнулся Сергей, – все будет нормально…

– Ошибаешься, Серый, мне уже генерала дали…

– Тем более!

– Квартиру обещали в Москве, – сказал отец с тоской. – Эх, как бы твоя мама радовалась…

– Ладно, бать, не переживай… – вздохнул Сергей и неловко приобнял отца. – Пойдем мы…

– Да куда ж вы пойдете?! – всполошился генерал Лобанов.

– В военкомат, доложимся по всей форме…

– Я обязательно звякну на самый верх! – пообещал Лобанов-старший. – Надо, чтобы вам засчитали «боевые»!

– Все равно дослуживать придется! – махнул Эдик рукой.

– Зато, батя, я теперь точно знаю, к чему меня тянет, – сказал Сергей с усмешечкой. – Добиваться справедливости! С оружием или так. Того гада, который маму… Мы его на дно пустили. А в вуз я после дембеля поступлю.

Закинув автоматы на плечо, Эдик с Сергеем удалились.

Дослуживать они отправились вместе.

Глава 4
Билет в один конец

Республика Таджикистан, 2006 год

Утром 5 ноября Сергей Лобанов проснулся поздно, часов в восемь. Праздничный день, можно и поваляться.

Сергей с хряском зевнул, с хрустом потянулся и блаженно расслабился, оглядывая свою «двушку» со всеми удобствами. Отцово наследство. Проморгавшись, он перевел взгляд на батин портрет. Генерал Лобанов, при всех онерах и причиндалах, выглядел орлом.

Странно даже: когда генерал жив был, они редко виделись, а теперь, когда генералу поставили в ногах памятник со звездой, его резко стало не хватать…

Требовательно закурлыкал телефон. Сергей нащупал трубку и поднес к уху:

– Алле?

– Это офис фирмы «Симург-ауто»?

– Да.

– Простите, а с кем я разговариваю?

– С директором. Лобанов, Сергей Корнеевич.

– Очень приятно! У меня старый «фолькс», ему уже лет двадцать, если не больше. Гремит, зараза! Движок ему сможете перебрать? Ходовку, там…

– А, ну, нет проблем. Подгоняйте… Начальнику мастерской я сейчас звякну. Он вам все обскажет… Зовут его Эдуард Тагирович Чанба, это механик – ой, да ну!

– Чамба?

– Чанба. Через «н», Наташа.

– Ага, ага… Спасибо, до свиданья!

– До свиданья…

Сергей встал и быстро оделся. Начинался новый день.

На улице было промозгло и слякотно, набухшие тучи крутились над Москвой, распарывая сизые чрева о шпиль университета. Поток машин струился по Вернадского из пункта «А» в пункт «Б». А раздетые деревья устраивали стриптиз – махали голыми ветками и сбрасывали с себя последние листья.

– Унылая пора… – пробормотал Сергей.

Грянул звонок. Лобанов подцепил трубку. В трубке трещало и посвистывало.

– Алле? – сказал Сергей и добавил погромче, перекрикивая помехи: – Алле!

– Не кричи, Лоб, – послышался спокойный голос, – я тебя хорошо слышу.

– Искандер?! – радостно воскликнул Сергей. – Привет! Как жизнь, сын славного Тиндара?

– Нормально… – сдержанно ответил Искандер.

– Как там Гефестай? – весело балаболил Сергей. – Как дядя? Чего не приезжаете?

– Слушай, Сергей, – серьезно сказал Тиндарид, – у дяди Терентия большие проблемы. Ты можешь прилететь? Только срочно!

– Что случилось? – насторожился Сергей.

– Рахмон Наккаш – помнишь такого? – совсем прижал дядьку, – обрисовал ситуацию Искандер. – Наккаш пробился в депутаты меджлиса[19]19
  Меджлис – парламент. Госдума на таджикский манер.


[Закрыть], Юр-Тепе уже как бы его вотчина, да почти что феод. Творит, что хочет. И вся его банда при нем, как штурмовики при Адольфе. Мир-Арзал в помощниках ходит…

– А погранцы? – перебил друга Сергей.

– Какие? – горько сказал Тиндарид. – Застава уже лет десять как закрыта. У нас теперь даже мост через Пяндж не охраняется, ну тот, что в Хороге… Никаких шансов! Ты слушай, пока меня не прервали. Дяде известна тайна, про… к-хм… в общем, про одну пещеру (Сергей почувствовал мимолетное раздражение: от друзей у них секреты!), а Рахмон думает, там сокровища! И он устроил настоящую охоту на дядю, выжил его из дому, обложил, как… как не знаю кого. Терентий скрывается в горах за Ак-Мазаром, но в прятки с Наккашем играть бесполезно – долина тупиковая, а вход, он же и выход, Рахмон блокировал. Да ты и сам знаешь… Дядю надо спасать, – сказал Тиндарид с напором, – а положиться мне не на кого, местные трусят, а ты далече…

– Не теренди, – оборвал его Сергей, – совесть у меня еще есть, и память не отшибло. Надо так надо. Сегодня и вылетим, я и дружбан мой.

– Через блокпост не прорывайтесь, – присоветовал повеселевший Тиндарид, – назовитесь лучше какими-нибудь там кикбоксерами. Завтра праздник, а бои без правил – это номер обязательной программы. Вас пропустят без разговоров…

– А что хоть за праздник? – осведомился Сергей, но Тиндарид уже бросил трубку. – Чтоб этим «перестройщикам» долбаным… – сказал он с чувством, пока набирал номер мастерской. – Алле! Кто это? Мишка, ты? Покличь там Тагирыча, скажи – срочно!

– Да он тут! – ответил невидимый Михаил и передал трубку.

– Алло, босс! – заговорил телефон смачным тенором. – Пролетариат на связи! Низы смиренно внимают верхам.

Сергей вздохнул – неисправим! – и сказал:

– Эдик, помнишь Искандера? Он еще в позатом году приезжал.

– А як же! Искандер… как же его… трынди-брынди… Тиндарид! Характер зюйдический, истинный грек.

– Ему надо помочь. Ты со мной?

– Как прикажете, босс!

– Какой я тебе босс, морда кавказская? – рассердился Сергей.

– Молчи, угнетатель!

– Ты можешь серьезно, балда?

– Сам балда! Чего ты ерепенишься? Надо так надо. Нешто мы без понятия?

– Учти, – честно предупредил Сергей, – там и убить могут.

– «Мне сладостен напев трассирующей пули!» – продекламировал Эдик и добавил значительно: – Как говорил мой дед Могамчери: «Не того спасай, кто тебе роднёй доводится, а того, кто тебя самого спасал!» Так я в аэропорт?

– Пулей!

– Рикошетирую! – хохотнул Эдик, и трубка издала короткие гудки.

* * *

Москва – Домодедово. Домодедово – Душанбе. Душанбе – Хорог. По Памирскому тракту Сергей с Эдиком добрались на попутке до самого Юр-Тепе. Еще в российском стольном граде они оба вырядились в бесформенные тренировочные штаны и длиннющие футболки, безразмерные куртки, крутые кроссовки и шапочки-«чеченки». Прям-таки дуэт рэперов на гастролях. И удобно, и образ кикбоксеров поддерживает на уровне.

«Микрик» остановился, не доезжая до кишлака, – тормознули их на блокпосту, у двух штабелей бетонных панелей, зажавших дорогу. Трое бородачей в камуфляже, с автоматами и с поколями на бритых головах, одинаковые, как тройняшки, лениво подошли к автобусу.

– Слишь, ты? – обратился тот, что слева. – Кто куда?

– Бойцы, – не моргнув глазом, ответил Сергей. – На туй[20]20
  Туй – праздник.


[Закрыть].

– Приза хотим! – ухмыльнулся Эдик. – А хорош ли приз у Рахмон-джон?[21]21
  Джон, акаджон – приставка, выражающая уважение.


[Закрыть]

– Ай, хорош! – зацокал языком тройняшка. – Двухкилограммовый джип.

«На героин меряют!» – поразился Сергей и хлопнул ладонью по микроавтобусу:

– А этот сколько потянет?

– Этот? – тройняшка скатал губы трубочкой. – Грам двесть-трист… Тошность, слишь, никогда не биват лишний, – пошутил бородатый и махнул рукой прибывшим: – Пожаловат!

«Добро пожаловать!» – перевел Сергей и раскланялся с тройняшками.

– Ну, блин… – прокомментировал Эдик. – Вообще!

И двинулся, как привык, «на четвертой скорости».

– Тормози, – осадил друга Сергей. – У них тут туй! «Слишь»?

Да, по всем признакам, в кишлаке был праздник – отовсюду шел шум и гам, рыдала домра и сыпал рубаб, а ветерок доносил аппетитный запах плова.

– Сегодня ж шестое ноября! – осенило Чанбу.

– И что? – удивился Лобанов.

– Совсем отсталый! – насмешливо покачал головой Эдик. – День конституции у них, понял?

Тут на центральную улицу Юр-Тепе, заглушая домры и рубабы, вышел самодеятельный оркестрик. Краснорожий толстяк дул в трубу, тужась до предынсультного состояния, валторны выли и стенали, а ударнее всех трудился барабанщик, колотя по барабану и гремя тарелкой.

Стараясь не обращать внимания на галдеж, Сергей обшарил взглядом улицу. Узкую и пыльную, ее обжимал двойной ряд дувалов, глинобитные дома отворачивались от улицы, пряча дворы. Шуршала жесткая осенняя листва чинар.

– Гляди, кто пожаловал, – шепнул Эдик, тыча подбородком в сторону блокпоста. Сергей глянул.

К Юр-Тепе, подскакивая на буграх, пылил «Мерседес» с мигалкой. За ним, на почтительном отдалении, следовала пара черных джипов.

– Рахима Наккаша машина, – определил Сергей. – Ба-альшой человек! Подлый, как хорек, и скользкий, как глина после дождя. Видать, о корнях вспомнил, вонь рейтузная!

«Мерс» важно приблизился к толпе встречающих. Жители кишлака в едином порыве возликовали и окружили машину. «Мерседес» еле двигался, бампером раздвигая принарядившихся дехкан[22]22
  Дехкане – трудовое крестьянство.


[Закрыть]. Потом на крыше авто открылся люк, и депутат меджлиса явил себя народу – огромный, пузатый, розовый кабан. Народному восторгу не было предела…

– Где ж наши? – тревожился Сергей, вглядываясь в толпу.

– Давай, босс, – сказал Эдик, – в народ сходим!

– Давай, пролетарий хренов…

Народ гулял. Отовсюду неслась музыка – брякал и звякал оркестрик, надрывались длиннющие трубы – уж никак не короче водосточных, терзались домры, а с подоконников резали ухо черные ящики динамиков, наяривая бравурные марши. Прямо из казанов ели шурпу, молодые гафизы пели, а пожилые аксакалы кучковались на верандах, вспоминая далекие годы молодые. Слышались возгласы:

– Хорошо сидим!

– Добавочки мне, Зухра. Вот спасибо!

– Все равно плохо. Вот когда Сталинабад был, до такого бы не допустили!

– Ай, хорошо, что Рахим-джон приехал!

– Совсем как раньше – «ноябрьские» празднуем…

Симпатичная девчушка в национальном костюме, сильно накрашенная и должным образом проинструктированная, поднесла Наккашу блестящий, словно лакированный, каравай и прощебетала нечто приветственное. «Дорогой гость» величественно покивал, отщипнул хлебца, потрепал девчушку по щечке… Лобанову остро захотелось сплюнуть.

Обойдя толпу, он вышел к родной школе – одноэтажному строению в стиле барокко, окруженному палисадничком и хилыми зелеными насаждениями. Несмотря на легкий приступ ностальгии, прогуляться по гулкому, темному коридору «копилища знаний», содрогаясь от вида темно-зеленой краски на стенах, более приличествующей какому-нибудь СИЗО, Лобанова не потянуло.

– А где ж тут Микс-файт М-1? – завертел головой Эдик. – Где туземцы месят друг друга на потеху баю? Или беку?

– Хану, – поправил его Сергей и повел на баскетбольную площадку за школой. Там свистели и стенали болельщики – площадку превратили в майданчик, где состязались любители борьбы куреш. Обычная борьба на поясах – два пахлавона[23]23
  Пахлавон – богатырь, борец.


[Закрыть] в штанах, закатанных до колен, открывающих мускулистые икры, в коротких безрукавках на голое тело и в тюбетейках на мясистых затылках ухватились друг за друга и пыхтели, кряхтели, кружась и норовя бросить противника на три точки. Вот один пахлавон, с длиннющими усами, вцепился своему визави в поясной платок, дернул и обрушил того на спину. Толпа взревела от восторга. Побежденный вскочил, красный и потный, но что ж тут поделаешь? Судьба такая! Пахлавон со злостью скомкал тюбетейку, обтер пот с лица и нахлобучил обратно на голову.

– Ты уже здесь? – прогудел знакомый голос и предупредил: – Стой на месте, не оборачивайся!

– Гефестай? – спокойно сказал Сергей. – Что с дядей?

– Плохо, значить, – пробасил Гефестай, – взяли дядьку.

Сергей непроизвольно сжал кулаки.

– Надо выручать, – сказал Эдик, не отводя от пахлавонов безмятежного взгляда.

– Кто ж спорит… – басом отозвался Гефестай. – Дядьку в зиндане заперли – это в бывшем бомбоубежище, вон оно, через улицу. Искандер там…

– Я уже здесь, – послышался негромкий, запыхавшийся голос. – Они выставили охрану… а все тюремщики на крыше торчат, ждут боев… им оттуда все как с трибуны видно. Парни они азартные, уже ставят на победителя. Если их отвлечь хорошей дракой, на двор вертухаи даже не оглянутся…

Сергей скосил глаза, чтобы увидеть друзей. Ни капельки не изменились! Искандер все такой же тощий и нескладный, сухой и черный, со шрамом на худом лице. А на фоне огромного, широкого Гефестая Эдик теряется, как незначительная величина…

– Ясненько, – сказал Сергей. – Драку беру на себя. Я им устрою показательные выступления – ой да ну!

– Делайте ставки, господа! – не удержался Эдик.

– Ты не шуткуй, юморист-сатирик, а двигай со всеми вместе.

– Значить, я с тобой останусь, – прогудел Гефестай.

– Здрасте, а кому орудовать шанцевым инструментом? Топайте отсюда, друзья-товарищи, как-нибудь один справлюсь…

Друзья-товарищи скрылись в толпе, а Сергей, без особых церемоний растолкав дехкан, пролез в ближний круг.

Наккаш был уже здесь, только не стоял, как все, а сидел в подставленном кресле.

По майданчику топтались двое. Оба – здоровые лбы, поперек себя шире. Один в мятых штанах, типа пижамных, другой в обрезанных джинсах, древних, поношенных «бананах». Голые торсы бойцов бугрились мышцами – словно ядра перекатывались под натянутой кожей.

– Видишь того, без тюбетейки? – шептались в толпе. – Зять ис-самого Рахим-джон! Холмирзо!

– Да ты что?

– Да! Очинно опасный. Марди мардон![24]24
  Марди мардон (тадж.) – молодец из молодцов.


[Закрыть]

Лобанов внимательно посмотрел на Холмирзо. Это был огромный мужик с круглой, наголо обритой головой. Скобка черных усов соединялась с бородкой и придавала Холмирзо сходство с кинематографическим басмачом. Уши, как оладьи, пришлепнуты к шишковатому черепу, крупноватый нос хищно раздувается, а в глазах дрожит нетерпение живодера – скорей бы вцепиться, закогтиться, терзать и рвать! Лобанов гадливо поморщился, и эту гримаску Холмирзо уловил. Он вскинул голову и уперся в Лобанова взглядом, тяжелым и неприятным. Сергей твердо и бестрепетно глянул на Холмирзо. Нехорошая улыбочка зазмеилась по пухлым, слюнявым губам пахлавона.

Игру в гляделки прервало мановение руки Наккаша – подошла его дочь, смуглая Хасият, затянутая в модный костюмчик, и депутат дал отмашку.

– Ду-укбози-и мекунем! – проверещал устроитель боев. – Тан ба тан![25]25
  Начинаем бой! Один на один!


[Закрыть]

Холмирзо повернулся к своему противнику, накачанному верзиле с тяжелой челюстью и вислым чревом. Демонстративно повращал могучей шеей, присел, разводя колени, встал, сделал неприличный жест – мол, хана тебе! Верзила злобно заворчал и трахнул громадным кулаком в ладонь-лопату: это тебе хана!

– Холмирзо-о Самадов! – прокричал устроитель. – Против гостя нашего туя – Усмона Азиза!

Верзила стукнул себя в гулкую грудину и выпятил тяжелую челюсть. Толпа заметно оживилась, юркие личности засновали, втихомолку собирая сомони[26]26
  Дензнак Таджикистана.


[Закрыть], рубли и доллары. Ставки сделаны.

Холмирзо ощерился, приседая и выставляя руки. Усмон трубно взревел и бросился на Самадова. И тут же заработал каллазани, удар головой в лицо, – по подбородку гостя потекли две струйки крови из разбитого носа. Толпа взревела, но яростный рык Азиза был еще громче. Он ринулся на Холмирзо, как валун с горы, однако Самадов выскользнул из могучих лап и заехал Усмону локтем в бок. Усмон развернулся, нанося муштзани, – удар кулаком, но не достал верткого Самадова.

Толпа будто взбесилась – люди вопили, махали руками, слюной брызгали, бились об заклад, ставили то на Усмона, то на Холмирзо. Только Холмирзо ускользнет и треснет Азиза – поднимаются ставки зятя Наккаша. Достанет «гость туя» кулачищем своим Самадова – больше ставят на Усмона.

Неожиданно Холмирзо сделал Азизу подсечку – гигант грохнулся наземь. И тут же извернулся ужом, хватая Холмирзо за ногу. Тот дернулся, но куда там! Гость, рыча и пуская кровавые сопли, хрипло дыша ртом, перехватился, встал на колени. Холмирзо забился, лягнул Усмона, но тот даже внимания на это не обратил.

Толпа пришла в неистовство, даже вальяжный Наккаш вскочил, завопил, поддерживая зятька. И зятек не подкачал – так звезданул Усмону по тестикулам, что гость лицом посинел. Вывернулся Самадов, вскочил и давай гостя дорогого ногами месить. Усмон Азиз мычал, ворочался, харкал темной кровью, а Холмирзо зарумянился, стылая улыбочка заплясала на разбитых губах.

– Победа! – заверещал устроитель, бросился к Холмирзо и вздернул его руку. – Победил Самадов!

Толпа взорвалась свистом и улюлюканьем. Двое бритых парнюг в кожанках уволокли Усмона Азиза с майдана.

– Кто выйдет против победителя? – надрывался устроитель. – Кто бросит вызов Холмирзо?

А Холмирзо, высморкавшись двумя пальцами и обтерев их о штаны, вытянул руку, указывая на Лобанова.

– Вот он!

«Тоже мне, Вий нашелся!» – усмехнулся Сергей и громко сказал:

– На хрен ты мне сдался, синий ишак?

– Выходи давай! – заревел Холмирзо, багровея до вздувания вен.

– Люди! – заорал Сергей, высматривая друзей на заднем плане. – Надрать задницу «поччо Наккаш»?[27]27
  Поччо Наккаш (тадж.) – зять Наккаша.


[Закрыть]

Толпа боязливо молчала, лишь один голос высказался «за».

– Кани, бо забони руси гуед![28]28
  Скажи это по-русски!


[Закрыть] – прокричал Сергей.

– Надират! – перевел свое пожелание храбрец-одиночка.

– О! – просиял Сергей и сбросил куртку с плеч.

Рахмон Наккаш хмурился, Хасият строила Сергею глазки, а на фоне серой стены бомбоубежища-зиндана проявилась громоздкая фигура Гефестая. Можно начинать!

Первым напал Холмирзо – нанес очень быстрый удар рукой. Целил он Сергею в горло, но Лобанов рефлекторно отдернул голову и ответил тоже на уровне подсознания – отбил удар в стиле панкратиона. То есть не просто блок поставил, а с нанесением вреда. Холмирзо сморщился, ощутив острую боль в локте, отшагнул и высоко подпрыгнул, выбрасывая ногу и целясь пяткой в голову Лобанову. Сергей с удовольствием врезал Самадову по щиколотке и проговорил:

– Слышь, ты? Кончай!

– Щас кончу! – хрипло выдохнул Холмирзо.

Он крутанулся юлой, нанося высокий удар сначала левой ногой, а потом, обернувшись кругом, правой. Лобанов даже бить не стал, пригнулся быстро и выпрямился.

– Бей! – надсаживался возбужденный Наккаш. – Настучи кафиру по башке! Врежь ему!

– Ур! Ур![29]29
  Ур! (тадж.) – Бей!


[Закрыть] – вопила толпа.

Самадов атаковал, нарвался на встречный удар и чуть без руки не остался. А Сергей чуть отступил, соображая.

Холмирзо хуже всего охранял голову… Надо было достать его ногой, так, чтобы угодить в переносицу, – удар средней силы между бровей гарантирует болевой шок и потерю сознания…

И тут Лобанов сам открылся. На какой-то миг, но и этого мига хватило Самадову, чтобы задеть правую руку Сергея – трицепс пронзила резкая боль, мышца онемела, и конечность повисла плетью. Холмирзо тут же закрепил успех, рубанув костяшками пальцев Лобанову по почкам.

Сергея выгнуло дугой от сумасшедшей рези в боку. Звуки расплылись, свет померк, и Лобанов упал, чувствуя удушье от выброса адреналина.

– Не таёр я, – прокряхтел он, – ох, не таёр…

«На автомате» Сергей перекатился, вслепую уберегаясь от ударов лингазани и зонузани – ногами и коленями. Самадов вспотел, хэкал распаленно, глаза его горели, хищный хрящеватый нос раздувался, издавая прерывистое сопение.

– Бей, бей! – вопили в толпе.

Внезапно Сергея охватила ярость. Он показал Самадову «поворот вверх» из богатого арсенала панкратиона – подсекая одной ногой и добавляя другой для верности. Холмирзо свалился, но тут же вскочил – одновременно с Лобановым. Правая рука у Сергея работала еще плоховато, но он и с левой бил не худо…

Лобанов безошибочно ткнул Самадова большим пальцем в четвертое подреберье. Холмирзо отпрянул, серея лицом, и стал рубить ладонями воздух, создавая вокруг себя зону поражения. Лобанов пошевелил правой – вроде оклемалась… Хана Самадову, сейчас он его вырубит. Холмирзо, видимо, тоже понял это и решил сподличать – выхватил нож-печак, которым баранов режут, и бросился на Лобанова, скаля длинные желтые зубы.

– Мочи его! – надрывались самые отмороженные.

– Во имя Аллаха! – вскрикнул испуганно одинокий голос. – Остановитесь, правоверные!

Но куда там… Усилием воли Сергей вогнал себя в боевой транс. Эту хитрую науку устод Юнус преподал им на последнем году обучения.

Свет несколько померк, а шум и гам доносились будто из Зазеркалья – звуки растягивались так, что резкий вскрик слышался низким мычанием. Время послушно замедлилось, секунды еле тянулись, люди едва шевелились – стояли почти недвижным строем, растягивая рты и помахивая руками. Даже резкий замах Холмирзо казался ленивым потягиванием. И только Лобанов двигался быстро и ловко в загустевшей реальности, в мире, вдруг переключенном на пониженную передачу.

До глаз Сергея дошел блеск стали, он различил вычурные арабески на лезвии печака, резную костяную ручку, побелевшие пальцы Холмирзо с пятнышком зеленки на мизинце…

Тщательно примерившись, Лобанов отбил печак ударом ладони по плоской стороне клинка с уклоном в сторону. Не вовремя он бросил взгляд на зиндан. В проулке между чинарами и бетонной стеной стоял «уазик», прозванный «козликом». К его распахнутым дверцам поспешали трое, влекущие четвертого. Порядок!

Хищно прянувшие пальцы Холмирзо, метящие в зрачки, Сергей заметил за долю секунды до ослепления и тут же нанес страшный удар Самадову в кадык.

Сергей ни о чем не думал в этот момент, за него все решили мышцы и нервы, опередив врага и уберегая зрение.

Сергей услыхал звонкий шлепок и слившийся с ним мокрый хруст. Панкратион не учил миллиметровке, это было искусство реального боя, где выигрыш – жизнь, а проигрыш – смерть. Выпад получился таким могучим, что Сергеевы костяшки и дыхательное горло Самадову перебили, и сонную артерию травмировали, и шею свернули.

– Босс! – донесся крик Эдика, и Лобанов будто очнулся, вышел из транса.

Увидел падающего Самадова с неестественно изогнутой шеей и иссиня-белым лицом, увидел замерших дехкан и лишь потом разглядел подъезжающий «уазик».

– Убили! – завизжала Хасият, падая на колени рядом с Самадовым. – Убили! Убили!

«Козлик», беспрерывно сигналя и взревывая мотором, вломился в толпу, бодая «гвардейцев» Наккаша. Эдик отворил дверцу, щерясь в неслышном крике.

Ноги были как чужие. Лобанов неловко добежал до «уазика» и плюхнулся на сиденье рядом с водительским. «УАЗ» тут же взвыл и, будто оправдывая прозвище, запрыгал по ухабам и бордюрам, задним ходом вырываясь на дорогу. Дядя Терентий, сидевший за рулем, оскалился.

Лобанов посмотрел на Воронова, заметил рваную рубашку, сбитые костяшки и ссадины.

– Ты как?

– Втянул тебя… – виновато проговорил Воронов. – Ай, нехорошо…

– Пустяки, – сухо ответил Лобанов, – дело житейское! – Он почувствовал, что теряет самоконтроль, и грубо приказал: – Газуй, газуй давай! Сейчас вся свора кинется по следу!

* * *

– Взять! – орал Наккаш. – Убить кафира!

Пахлавоны, подручные депутата меджлиса, простые дехкане – все скопом сорвались с места. Взревели моторы пары джипов «Лендкрузеров». Бледные женщины высовывались из окон домов, причитая, охая, протягивая мужьям и братьям схороненные «калашниковы». Потрясая оружием, кишлачники, ближники Наккаша и просто сочувствующие полезли в кузов бортового «КамАЗа». Четверо или пятеро всадников проскакали на покорных пастушеских лошадях, воинственно гикая и подбрасывая старенькие винтовки. Сафари на человека началось.

* * *

Воронов гнал, срезая углы. Там, где дорога делала петлю, он ее «затягивал», пуская «уазик» скакать по траве.

– Вкругаля, значить? – поинтересовался Ярнаев, неизвестно как втиснувший свое крупногабаритное тело в закуток заднего сиденья.

– Нет, Гефестай, – подал голос Воронов, – надо… м-м… к метеостанции!

– Не доедем! – честно предупредил Гефестай. – Дороги нет! Плавали – знаем!

Лобанов не стал даже спорить. На станцию так на станцию. Долина, она как бутылка – войти и выйти можно только через горлышко. А горлышко забито пробкой – Юр-Тепе не проскочить.

– А на какую вы хотите станцию? – спросил Эдик, пригибая голову, чтобы не треснуться. – На ту, где синоптики пропали?

– Они не пропали, – пробурчал Воронов. – Они ушли…

– Куда?

– В одно место…

– Ох, финтите вы что-то!

Лобанов глянул в зеркальце заднего обзора и поймал напряженный взгляд Воронова. Дядя Терентий подмигнул ему и сказал:

– Догоняют!

– Жми на газ! – вырвалось у Тиндарида.

– Да я и так…

«Уазик» несся по травянистому склону, впереди уже завиднелся Ак-Мазар. Тут через гребень холма грузно перепрыгнули два черных джипа. Один не удержался, встал на передок и опрокинулся, плюща крышу. Так бы ему и кувыркаться до подножия, но громадный «КамАЗ», подскакивая на ухабах, сослепу врезался в повалившийся «Лендкрузер», как моторизованный носорог. Сыпанули искры, чуток помятый «КамАЗ» поскакал дальше, а джип отбросило и ударило о землю. И тут же снова подняло на столбе пламени – рванул бензобак.

– Один-ноль в нашу пользу! – прокричал Эдик и завопил: – Вы куда?! Там овраг!

– Знаю! – процедил Воронов. – Держись!

На долгую секунду гул подвески пропал и камешки перестали дробно бить по кузову. Горизонт опустился, покачался и вернулся на место – «уазик» перелетел овражек и сел с размаху, подпрыгнув на всех четырех колесах. Жалобно заскрипели амортизаторы.

А вот «КамАЗ» так легко не отделался. Водителю удалось притормозить перед оврагом, но он так резко развернул грузовик, что машина не удержалась и ляпнулась на борт. Мстители высыпались из кузова, как арбузы, закувыркались, покатились по склону, некоторые сорвались в овраг, а самые злые открыли бешеный огонь по удалявшемуся «уазику». Короткие и длинные очереди секли пожелтевший типчак, ложась строчками пыльных фонтанчиков.

– Только бы не в шину! – взмолился Тиндарид.

Аллах прислушался, и пули прошли мимо.

– Надо разделиться! – крикнул Гефестай и приложился темечком к раме. – Ш-шайтан! Сережка! Вы, значить, с дядей на коней и на станцию, а мы отвлечем этих!

– Правильно! – горячо поддержал Эдик.

– Отличная идея! – прокряхтел Воронов, дергая руль. – Может, подскажешь, где нам коней взять?

– Заскочим в Ак-Мазар! – подсказал Лобанов.

Он приоткрыл дверцу и оглянулся назад. Их по-прежнему догоняли джип и шестеро всадников. Вот, один откинулся на стременах, поднял винтовку и выстрелил. Со звоном разлетелось круглое боковое зеркальце.

– В Ак-Мазар! – решился Воронов. – Уговорили!

«УАЗ» скатился под горку и тут же взвыл, забираясь по склону в кишлак. Выскочили несколько любопытных, но выстрелы живо разогнали всех по дворам.

– Туда давай! – кричал Тиндарид, тыча пальцем. – Где конюшня!

– Да знаю я… – с натугой сказал Воронов, выворачивая руль.

Едва не встав на два колеса, «уазик» свернул к старой конюшне – длинному, приземистому сооружению. Ворота с обоих его торцов были распахнуты – конюшня проветривалась.

Терентий с ходу завел «козлика» в конюшню, нажимая на тормоза. Ни слова не говоря, Лобанов выскочил из кабины. Бесшумно закрыл дверцу и бросился к денникам, где испуганно ржали лошади.

– Седлай четверых! – скомандовал дядя Терентий.

– Почему четверых? – удивился Гефестай, вылезший из кабины и разминавший затекшие ноги.

– Вам нужно исчезнуть, – сказал Воронов непререкаемым тоном, – всем! Слышите?

За стенами конюшни проревел мотор, после дробно простучали копыта.

– А ты? – крикнул Тиндарид. – Мы что, зря тебя спасали?

– Не кричи, услышат! – окоротил племянника дядька и погрустнел. – Выхода нет, Александрос. Уводи друзей в пещеру, ровно через два часа – «открытие врат»!

– А ты? – тихо спросил Тиндарид.

– Не пропаду, не бойся, есть тут один схрон… – усмехнулся Воронов и закричал, срывая голос: – Ну что вы стоите? Бегом!

Четверо друзей вскочили на коней. Воронов, быстро пожав всадникам руки, запрыгнул в «уазик». Таким его Сергей и запомнил – седого, с запрокинутым, сморщенным лицом.