Текст книги "Преторианец"

Глава 11
Измена

Антиохия-Маргиана

Лобанова разбудил ужасающий скрип, такой, что мурашки по коже и уши в трубочку. Сергей вскочил с топчана, ошалело мотая головой. Ошибиться было нельзя: свербящий визг и скрежет могли издавать только городские ворота, которые нарочно не смазывали – на страх врагу. Но кому могло прийти в голову открывать вход в город рано поутру? Или дизпат решил послать конников – погулять по римским тылам? Или что?..

Путая в голове мысли, Лобанов подхватился и бросился наверх.

– Измена! – расслышал он крик Искандера.

– Заряжай! – проорал Гефестай.

– Уже! – откликнулся Эдик.

– Толкай!

Глухо простучали шатуны онагров. Лобанов вынесся на площадку и столкнулся с кушаном.

– Фромены в городе! – оскалился Гефестай.

Лобанов метнулся к щербатым зубцам и выглянул наружу. В предрассветном сумраке по тракту неслись смутные фигуры всадников на горячих конях. Они скакали молча, будто продолжая сновидение, и даже топот доносился едва-едва, словно копыта били по толстому слою пыли. Или были обмотаны тряпками.

– Ах, суки! Кто ворота открыл?

– Не знаем! – крикнул Эдик, лихорадочно натягивая перевязь меча. По ошибке он вооружился Серегиным ксифосом.

– Мне почудилось, – проговорил Искандер, надевая кольчугу, – что я видел Мир-Арзала!

– Тогда все понятно!

Лобанов кинулся к тыловому парапету и перегнулся через него. Все начало Главной улицы, от ворот и до храма Митры, было запружено всадниками. Чужими всадниками – арабами в шароварах и кожаных безрукавках, машущими кривыми мечами, волосатыми галлами в одних штанах, с блестящими, зауженными посередке спатами, темнокожими нумидийцами, что гарцевали на конях и потрясали копьями. Вся эта свора грызлась с парфянами, перекрывшими улицу. Парфяне отстреливались из луков, отмахивались мечами, убивали врагов и сами падали замертво. Несколько конников, и среди них дизпат, крепили оборону, врубаясь в кучу иноземцев. Десятки саков взбирались на плоские крыши домов за дувалом, что тянулся от левой воротной башни, и оттуда разили неприятеля из луков и пращ. Но конницы ауксилариев все прибывало, и ряды защитников Антиохии, заступивших улицу, все прогибались и прогибались, раздаваясь в дугу. Арабы визжали, галлы выли «Аой!», нумидийцы молча скалились и выкатывали глаза, пугая контрастом белков на черной, словно покрытой нагаром коже.

– За мной! – грянул Гефестай и рванулся вниз.

Никого особо уговаривать не пришлось, все прекрасно понимали: если римляне одержат верх, всех защитников города ждет или смерть, или рабство.

За Гефестаем посыпались по ступеням Ширак, Фарнак, Ашкан, Дарий, Вардан… Подхватив акинак, помчался вниз Лобанов, краем глаза помечая бегущих следом Искандера с Эдиком.

Инерцией спуска их снесло и бросило в самую гущу схватки.

– Ворота! – надрывался Гефестай. – Ворота закрыть!

– Как? – орал Искандер, отбиваясь от нахального араба. – Их набилось как сельдей в бочку! Никаких шансов!

Лобанов махнул мечом, перерубая колющее копье, и дернул за древко. Араб выпустил пику, замахнулся мечом, дернулся, застывая на секунду, и полетел с седла – его кожаный доспех пришпилили к спине две оперенные стрелы. Лобанов воспользовался моментом и вскочил в седло. Конь запротестовал было, пытаясь подняться на дыбки. Лобанов быстренько провел разъяснительную работу – треснул коня кулаком между прядающих ушей, и животное угомонилось. Сразу два галла, гикая и свистя, накинулись на Сергея с разных сторон, блестя надраенными спатами, сверкая золотыми торквесами, болтавшимися на грязных шеях.

– Аой! – взвыл правый, делая отмашку мечом. Стрела пронзила его горло, и боевой клич перешел в клекот. Лобанов сосредоточился на левом противнике, рушившим спату вниз, наискосок. Холодея, Лобанов отбил удар и ногой пнул галльскую кобылу. Та обиженно взбрыкнула. Тогда конь Лобанова решил проявить инициативу – заржал, гарцуя и отаптываясь, вздыбился, покрывая самку. Галл оказался третьим лишним в любовной сцене – его голова не выдержала двойного удара передних копыт жеребца.

– Спасибо, конечно, – шлепнул Сергей коняку по шее, – но секс – потом, ладно?

Конь, недовольно фыркая, опустился на землю.

– Наши прут! – заорал Ширак. Он появился, как чертик из коробки, вздергивая лук, зажатый в левой руке, и пучок стрел в правой.

Лобанов, поозиравшись, – никого на меня? – глянул вдоль улицы. Там, выворачивая из-за митреума, выезжали катафрактарии. В высоких конических шлемах, в латах до колен, они разгоняли огромных коней-тяжеловесов, покрытых, словно чехлами, стегаными попонами-доспехами, – одни копыта только и видны. Ошуюю каждый катафрактарии держал шестиугольный щит, а десницею удерживал длиннющее копье-контос, ремнем прицепленное к шее коня, а нижним концом прикрепленное петлей к крупу.

Четырехметровые контосы были угрожающе наклонены и подрагивали на скаку.

– Это драгоны! – счастливо заголосил Ширак, оборачиваясь к Сергею. – «Неранимые»!

«Ну-ну… – подумал Лобанов. – Дай-то бог…»

Драгоны, нагибаясь в седлах, скакали по четыре в ряд, мощным бронированным тараном несясь на сробевших ауксилариев. Сперва нервы сдали у нумидийцев – черные, голося на своих непроизносимых наречиях, развернули коней, но пробиться к воротам не сумели, лишь сильнее увязли в толчее. Кони ржали, пуча глаза и роняя пену, всадники орали, срывая голоса, но ни разъехаться, ни даже упасть с седел не могли – так плотно их зажало между стеной зернохранилища и высоким дувалом. А в ворота все перли и перли подкрепления, рвалась кавалерия, наступала пехота.

И тут-то по «пробке», по орущим и ржущим, ударили катафрактарии. Удар был страшен – контосы пробивали конно-людскую толчею, просаживая насквозь двух лошадей впритык. Визг раненых животных взвился над крышами. Хруст изломанных костей, треск располовиненных копий, грюканье щитов и мечей, вопли раненых, стоны умирающих, топот, жаркое топтание – все слилось в адский шум, извергшийся к небесам.

– Сюда! – проорал, надсаживаясь, Гефестай и показал мечом, куда, – в глубокую нишу-айван, устроенную в стене. – Не разбредаться!

Лобанов слез с коня, поняв, что в уличных боях эта скотинка бесполезна.

– Что делать будем? – прокричал он.

– Защищаться! – ответил сын Ярная. – Задницы спасать! Толку с этих «неранимых»! Щас легионеры вдарят, и капец драгонам! Плавали – знаем!

И римляне «вдарили». Их поналезло великое множество – наступали целые кентурии, с гиканьем скача через дувал, спрыгивая с крыш. Катафрактарии топтались посреди улицы, за баррикадой из тел животных, насаженных на копья, и тянули из ножен длинные мечи. А римляне не кидались в драку. Они выхватывали кинжалы-пугио, ныряли под попоны огромных коней и вспарывали вислые чрева. И выныривали, отфыркиваясь и отплевываясь после кровавого душа. Кони валились, падали драгоны и барахтались на земле, как жуки.

«Пробка» стала рассасываться. Рванулись по улице галлы, сшибая одиноких, потерянных саков. Побежали легионеры, гремя скутумами. Кентурионы их подбадривали, отдавая город на разграбление.

– Гефестай! – позвал Лобанов, но не увидел друга рядом. – Эй!

Он кинулся к айвану. Кушан лежал, согнувшись, у самой стены, обеими руками зажимая рану в боку. Из-под пальцев его сочилась кровь. Искандер, припадая на левую ногу, подбежал к Гефестаю и неловко опустился.

– Прикройте меня! – крикнул Тиндарид, вытаскивая медицинскую сумку.

Лобанов выпрямился, хватая круглый фракийский щит, валявшийся под ногами. В шаге от него набычился Эдик с кинжалом в одной руке и с мечом в другой. Как там, в мультике, пели?.. «К нам не подходи, а то зарежем!»

– Хана Антиохии! – крикнул Эдик.

Лобанов мрачно кивнул. Римская конница проносилась лавиной, растекаясь железным потоком по улице и переулкам. Трусцой бежала пехота. Сергей с Эдиком прикрывали айван, а римляне ступали себе мимо, не отвлекаясь на такую мелочь, как четверо парфян. Вся Антиохия-Маргиана лежала перед ними – грабь, насилуй, жги! Город пал…

– Ай! – вскрикнул Эдик.

Пара стрел, пущенных из арбалета, пробили Чанбе левую руку и бедро. Пальцы разжались, роняя трофейный кинжал-пугио. Третья стрела поразила руку правую. В пыль упал ксифос. Лобанов прикрыл Эдика своим щитом и отбил стрелу номер четыре. Кто стрелял?! Сергей обшарил глазами дом напротив. А это легионеры развлекались! Они сидели на крыше дома через улицу, свесив ноги в пыльных калигах, и стреляли в четверку из арбалета. Римляне хохотали, хлопали себя по мускулистым ляжкам и кричали: «Дай я, дай я! Теперь моя очередь!»

Плешивый ветеран сбросил шлем, почесал потную макушку и вскинул арбалет. Лобанов не стал ждать, пока тот спустит тетиву. Он мгновенно наклонился, схватил упавший кинжал и метнул его через улицу. Хорошо отточенное лезвие вошло плешивому в шею по рукоять. Ветеран выронил арбалет, выпучил глаза, забулькал и кувыркнулся в пыль.

– Так его… – простонал оседающий Эдик.

Прозвучала резкая команда, и четверо легионеров, несшихся по улице, неохотно замедлили шаг и свернули к айвану. Лобанов сжал зубы и отвел свой акинак. Быть сече?..

Легионеры спешили за добычей, а посему церемониться не стали, кинулись на Сергея всем скопом. Квартетом ширкнули доставаемые из ножен острые гладиусы. Лобанов и сам начал движение. Поднимая щит, он присел на колено и ударом ноги сбил с катушек крайнего римлянина. И тут же, обратным движением, рубанул по ноге следующему в очереди. Легионер заорал благим матом. Лобанов подпрыгнул и ударил его в голову, отбрасывая на парочку однополчан. Один легионер – видать, бывалый, устоял. Другой, помоложе и потрусливей, отшатнулся, занося меч для рубящего удара, – и открыл бок для удара колющего. Лобанов выгнулся в позу Рабочего, того самого, что на пару с Крестьянкой вздымает орудия труда у ВДНХ, и вонзил акинак молодому под мышку.

Но не «таёр» был Сергий Роксолан, не «таёр»… Не уследил, как галл-ауксиларий раскрутил лассо и накинул ему на плечи, рывком стягивая петлю и понукая коня. Сергею сбило дыхалку, железным обручем сжало руки по швам. И швырнуло с размаху оземь, потянуло, вихляя и перевертывая по пыльной мостовой, по лужам крови, по кучкам навоза, по битым черепкам… Обезболивающим уколом пала тьма.

Глава 12
Ad gladum[52]52
  Ad gladum (лат.) – к мечу. Приговор для раба или преступника, обращение в гладиаторы.


[Закрыть]

Антиохия-Маргиана, римский лагерь

Очнулся Сергей в исходном положении, то есть лежа на животе, руки по швам, но лица касалась не сухая грязь улицы, а шелковистая трава. Секунду спустя разверзлись хляби небесные – на голову Лобанову вылили ведро мутной воды из арыка. Отплевываясь, Сергей отжался на руках и сел. Краем глаза ухватив панораму – он находился в кругу похохатывавших легионеров, – Сергей осмотрел себя. Кольчуга сверкала, надраенная мостовой. Если бы не эти колечки стали, сплетенные в доспех, ему бы все пузо стесало об землю.

Колено распухло… Еще бы ему не пухнуть. И голова раскалывается… Обо что он, интересно, треснулся сим тупым предметом?..

Сергей поднялся, удерживая в равновесии качавшийся горизонт.

– Оклемался? – спросил грубый голос.

Сергей поднял глаза. На него в упор смотрел высокий, сухопарый мужчина предпенсионного возраста. Его ребристую грудину обтягивала алая туника, голенастые ноги были обуты в красные калиги, костистые руки упирались в бока. Серебром сверкали поножи, блестящий шлем был украшен гребнем под цвет тунике. Узкое лицо с хищно загнутым носом выражало надменность гражданина Рима и злое торжество победителя.

Рядом с победителем и гражданином стоял Мир-Арзал Джуманиязов. Бандит, приодевшийся в «бэушную» тунику, выглядел потешно – словно трансвестита играл. Полностью войти в образ мешала аккуратно подстриженная бородка.

– Ты стоишь перед сиятельным Гаем Авидием Нигрином, – с пафосом сообщил Мир-Арзал, – сенатором и консуляром!

– Морду попроще сделай, – посоветовал ему Сергей, разминая шею. – Где мои друзья, консуляр?

Гай Нигрин хмыкнул, его восхитила наглость варвара.

А Мир-Арзал бросился на защиту чести и достоинства нового хозяина, отводя руку для удара, и нарвался на прямой левой. Нокаут.

– Где мои друзья, я тебя спрашиваю? – повысил голос Сергей, потирая кулак.

Гай Нигрин нахмурил брови, соображая, но вскоре лицо его разгладилось.

– Живы твои друзья, варвар, – усмехнулся Нигрин. – Пока! Давай так… Я устраиваю игры в честь победы, а ты у нас, смотрю, драчлив… Будешь сегодня биться! Без оружия! Выйдешь победителем в первом бою – я оставлю жизнь одному из твоих друзей. Победишь в трех боях – спасешь их всех. А если и в четвертом одолеешь того, кто выйдет против тебя… Ну, тогда и сам избежишь смерти! Я даже не прикажу отрезать твой поганый язык! Понимаешь меня или нет?

Легионеры загомонили, горячо поддерживая и одобряя затею своего командующего.

– Кольчугу снять! – бросил Нигрин, повернулся и пошел прочь.

За командиром двинулись воины. Шатаясь, убрел Мир-Арзал.

Стало просторнее. Сергей осмотрелся. Он стоял посреди загона, огороженного плетеным тыном. В дальнем углу паслись три лошади, хрупая травку, а рядом совсем, в тени палатки из кож и досок, лежали пластом Гефестай, Искандер и Эдик. Хромая, Сергей подбежал к друзьям. Дышат вроде… Сын Ярная хрипит, постанывает, лоб в капельках пота. У Тиндарида лицо бледное, он дышит часто и неглубоко. Раны Эдика перевязаны чистыми тряпицами.

– Не буди их, – послышался нежный голосок, – я дала им выпить макового отвару. Пусть поспят…

Лобанов обернулся… и обратился в соляной столп. В статую «Восхищенный созерцатель». Перед ним стояла молодая девушка, очень хорошенькая, в длинной голубой тунике, прекрасно облегавшей высокую грудь и западавшей в узину талии. Пышные золотистые волосы собраны в высокую лемнийскую прическу, открывавшую стройную шею, милое личико цветет улыбкой, красивые гладкие руки держат кожаную коробку с лекарствами. Сергей почувствовал сердечный укол.

– Прелесть какая… – растерянно пробормотал он.

Девушка залилась тихим смехом, а ее телохранитель, пожилой легионер, заворчал недовольно.

– Меня зовут Авидия Нигрина, – сказала девушка, – а кто ты?

– Сергий, – представился Лобанов на римский лад, – Сергий… Роксолан.

Авидия изящно присела перед Гефестаем, обтерла ему пот со лба. Сын Ярная блаженно улыбнулся во сне и зачмокал губами. Дочь Гая Нигрина зажала рот ладошкой, чтобы не засмеяться. А Сергей мучился в потугах найти тему для разговора с девушкой. Какой вопрос задать? О чем вообще говорят с римлянкой из знатного семейства? О, это мысль!

– А вы… – затянул Лобанов, – из семьи патрициев?

– А почему «вы»? – засмеялась девушка, позволяя Сергею любоваться идеальными дужками своих зубов. – Разве меня много?

– А-а… – растерялся Сергей. – Это… М-м-м… Так принято на моей родине, из вежливости мы обращаемся к человеку на «вы»…

– Понятно… – Авидия осторожно смотала окровавленную тряпицу с простреленной руки Эдика и смазала розовое зияние раны пахучей мазью. – А где она, твоя родина?

– Очень далеко, – честно признался Сергей. – Там где-то, – махнул он рукой на северо-запад, – за степью, за морем… А потом опять степь пойдет, реки великие, леса дремучие…

– Далеко… – признала Авидия. – Да, я патрицианка, но почему ты спрашиваешь об этом?

– А с каких это пор патрицианки помогают пленным варварам? – парировал Сергей.

– Вы не пленные, – уточнила статус Авидия, – вы рабы. Сначала отец хотел всех вас распять, но я уговорила его не делать этого… Теперь, если ты победишь на играх, всех вас продадут в гладиаторы… Конечно, – вздохнула она, – нет жребия презренней, это самое дно жизни… Но жизни!

Сергей присел на корточки и заглянул в лицо девушке. Пальцы так и тянуло коснуться бархатистой щечки, отвести завиток волос…

– Спасибо тебе… – сказал Сергей негромко.

Авидия только посмотрела на него и улыбнулась. Улыбка ее не была веселой, она полнилась тихой и светлой радостью, в ней не чувствовался жаркий огонь, но расточалось неземное сияние.

– Все… – сказала Авидия и поднялась. – Если проснутся, – добавила она деловито, – дашь им вот это, пусть сделают по два глотка.

Девушка протянула Сергею чашу с млечным настоем. Он принял чашу и коснулся пальцев Авидии Нигрины. Лобанова как током шибануло. Девушка вскинула на мгновение взгляд и тут же прикрыла глаза трепещущими ресницами.

– Мне пора, – сказала она тихо и ушла, склонив голову, словно крепко задумавшись или высматривая тайные следы на тропе.

Старый легионер ухромал следом. Мысли в голове Сергея неслись в три слоя. «Пастушка младая на рынок спешит… Если враг не сдается, его уничтожают… Амур стреляет из двухствольного карабина…»

– И попадает… – пробормотал Лобанов.

* * *

Четверо дюжих ауксилариев вывели Сергея через Порта Преториа, главные ворота лагеря. Справа, за трактом, догорал рабад. На заднем плане, за желтыми зубчатыми стенами Антиохии, тянулись в блеклое небо столбы дыма, то серо-белесого, то копотно-черного. А прямо перед Лобановым возвышался амфитеатр, на скорую руку сколоченный из бруса и досок. Огромная, ступенчатая чаша амфитеатра удерживалась массой подпорок, стояков и откосин.

– Когда ж вы успели? – проговорил Сергей.

– Топай, топай! – прикрикнул молодой прыщавый сириец, чьи румяные ланиты едва ужимались нащечниками шлема.

Лобанов ничего не сказал, потопал, куда велено, и вышел на арену, окруженную рядами трибун. Все места были заняты римским воинством, а в первом ряду восседал комсостав. Сергей ожидал увидеть под ногами песок, но римляне его ожиданий не учли – посреди арены поднимался большой дощатый помост.

– Залезай! – крикнул прыщавый и пнул Лобанова.

Сергей припомнил боевик с Брюсом Уиллисом в главной роли и произнес:

– Еще раз ударишь – убью!

Сириец глумливо ухмыльнулся и треснул Лобанова кулаком под дых. Сергей напряг пресс, смягчая выпад. Сделал вдох и вырубил прыщавого ударом лянцян – костяшками пальцев в кадык. Сириец опрокинулся на спину и уже не встал. Трибуны взревели, черные провалы глоток изрыгли хулу и проклятия. Гай Нигрин встал и поднял руку. Амфитеатр мгновенно затих.

– Мы сидели близко и все слышали! – объявил командующий. – Гладиатор предупредил Амада, но тот не внял! Будем считать это первой победой… э-э… как тебя? – Нигрин защелкал пальцами.

– Сергий Роксолан! – громко назвался Лобанов.

– …Сергия Роксолана! Кто следующий? Кто примет вызов?

Лобанов осмотрел амфитеатр. На одной из трибун возникло шевеление, и на арену спустился римлянин в анатомической кирасе, но без шлема. Перед собой он толкал связанного Ширака. Лицо сака, покрытое синяками, было каменно-неподвижным.

– Вот он – следующий! – закричал легионер. – Сам напросился! Хочу, грит, сдохнуть со всеми вместе! Ну, я ж не зверь! Чего б не помочь человеку?

Трибуны откликнулись хохотом и свистом. Легионер, посмеиваясь, разрезал Шираку путы и подтолкнул сака к помосту.

– Залезай давай! И ты не стой! – прикрикнул он на Лобанова.

– А давай с тобой? – предложил Лобанов. – Помесим друг друга! А?

Легионер хохотнул.

– Потом как-нибудь!

Трибуны взвыли.

– Плотий Вар, отметель варвара!

– Ты ж не зверь!

– Да чего б не помочь человеку?

– Хо-хо-хо!

– Га-га-га!

Плотий Вар побагровел, а командующий встал и крикнул, сводя все к шутке:

– И не надейтесь! Примипил мне еще пригодится. Садись, Плотий!

Красный Плотий Вар уселся, и тут же ударил гонг.

– Дерись давай! – заголосили с трибун.

– Ставлю на сака!

– Ну и дурак!

– Десять на Роксолана!

– И я десять!

Ширак вспрыгнул на помост и протянул руку Сергею. Лобанов ухватился за нее и оказался рядом с саком.

– Убей меня, слышишь? – тихо проговорил Ширак. – Мне все равно хана, но лучше уж от тебя… Хотел уже жилы себе перегрызть, но для воина это позор – уйти самому…

– Ширак… – тяжело сказал Лобанов. – Ты ж свой…

– Потому и прошу! – с силой сказал сак. – Души меня уже лишили… Выбей жизнь из тела!

На трибунах зароптали:

– Кончай болтать!

– Бей!

– Порви его!

Ширак ударил Лобанова в полупрыжке. Лобанов ушел с линии атаки, поворачиваясь спиной, и влепил саку удар ногой назад в голову. Ширак опрокинулся на спину, но тут же вскочил.

– Ну?! – крикнул он. – Умоляю!

В иные моменты жизни эта патетика вызвала бы у Лобанова улыбку, но сейчас ему было не до смеха. Заледенев, он уловил просительный взгляд Ширака. Сергей прыгнул, нанося саку точный удар ладонью в гортань. Ширак пал на колени, выдавливая блаженную улыбку, и рухнул на помост – удар вызвал рефлекторную остановку сердца.

Оглушенный Лобанов кинул взгляд на бушующие трибуны и подумал: «Третий раунд…»

А на помост уже лез, надсадно дыша, огромный галл с длинными черными волосами, собранными на затылке в пучок. Он был в одних кожаных штанах мехом наружу и здорово смахивал на козлоногого сатира.

– Ариовист против Роксолана! – объявил кто-то из толпы.

– Галл, уделай его!

– Рок-со-лан! Рок-со-лан!

Ухмыляясь и щеря кривые желтые зубы, Ариовист пошел на Сергея и вдруг подпрыгнул с места на высоту своего немалого роста. Лобанов разглядел летящую ему в лоб грязную пятку и качнулся в сторону. Галл приземлился и тут же крутанулся юлой, сбивая Сергея с ног. Лобанов грянулся на спину, его махом оседлал Ариовист, смердевший кислыми кожами и лошадиным потом. Страшный удар в челюсть едва не свернул ее. В мозгах у Лобанова будто граната взорвалась. Кровавый туман повис перед глазами, его то и дело разрывали вспышки боли от новых ударов галла.

Сергей попытался звездануть галлу по ребрам, но тот опередил его, рубанув Роксолану по трицепсам. Резкая боль пронизала руки, отдаваясь во всем теле. Сергей попробовал хотя бы защититься от галла, молотящего его по голове, но не смог – руки отнялись. Не-ет, галл, нет, кельтская твоя морда! Хрен тебе, а не победа!

Надсадно простонав, Лобанов захватил Ариовиста ногами и швырнул от себя. Галл шлепнулся, задирая мохнатые конечности. Не меняя положения, резко опустил правую ногу, пяткой пробивая Лобанову пресс.

Сергей, не взвидя света, слепо перехватил мохнатую ногу, получил по ребрам другой – что-то хрустнуло в боку, – но не отпустил. Содрогаясь от напряжения, разлепив залитый кровью глаз, он резко крутанул галлу стопу. Ариовист завизжал, колотя кулаком по гулкому настилу, а Сергей, задыхаясь, не видя ничего от пота, крови и слез, перегнулся, нащупал рукой лохматую голову противника и ударил по ней, ломая внутреннюю костяную пластину черепа. Галл моментально стих и обмяк.

– Готов! – неистовствовали трибуны.

– Уделал галла!

– Ну, ва-аще!

Сергей, не вставая, утерся подолом туники. Три – ноль… Если верить Нигрину, друзей его уже не распнут. Еще б самому выжить…

Гулко отдались шаги. Лобанов поднял голову и увидел топавшего к нему легионера – без доспехов, без шлема, в узких штанах-браках и плащике, но с шестиугольным парфянским щитом в одной руке и с мечом в другой.

Сергей повернулся к Нигрину и проорал:

– Мы же договаривались биться без оружия!

– Правильно! – подтвердил Нигрин. – Я так и сказал. Будешь биться без оружия! Но я не говорил, что и твой противник выйдет с пустыми руками. Понимаешь меня или нет?

– Б… ты такая! – матюгнулся Лобанов, но сенатор и консуляр его не понял.

– Да дайте ему оружие! – крикнул вышедший на помост легионер. – А то так неинтересно!

– А какое, Флакк? – спросили из толпы.

– Ну не знаю… Чем эти пастухи бьются? Палками, кнутами…

В толпе захохотали, и на помост полетели кривые дрыны – один, другой, третий – и кнут. Отличный пастушеский бич. Ладно, подумал Лобанов. Пастух, говорите? Ладно… Я вам покажу пастуха!

Лобанов не спеша поприседал, отжался пару раз, растянул руки, ноги, игнорируя нетерпение собравшихся. Покрутил шеей, сунул бич кнутовищем за пояс, поднял дрын, похожий на посох. Прошелся лениво, крутя его левою рукой. Флакк дурашливо пригнулся.

– Ой, боюсь, боюсь! – запищал он, меняя голос.

Трибуны довольно загоготали.

– Тебя как звать-то? – спросил Лобанов своего противника.

– Для тебя просто Флакк! – осклабился тот.

– Глянь на небо, Флакк!

Названый глянул и спросил:

– Зачем?

– А вдруг не увидишь больше?

Флакк, посмеиваясь и качая головой, поправил плащ и бросился в атаку, кроя мечом воздух. Лобанов запнулся о брошенную палку. Флакк воспользовался его промашкой и достал Сергея гладиусом, чиркая по ребрам и распуская кожу. Боку стало тепло – потекла кровь.

– Бей! Бей! – заревела толпа, маша сотнями кулаков. – Грохни его, Флакк!

Лобанов мгновенно развернулся к легионеру лицом и взял посох хватом посередине. Флакк – фехтовальщик так себе, но меч есть меч. Сергей перешел в атаку, стараясь бить посохом по плоской стороне гладиуса, и резко сунул конец палицы Флакку в солнечное сплетение. Флакк вякнул и злобно стреканул мечом, распарывая Лобанову бок. Толпа взревела.

– Кишки ему выпусти! – пробился одинокий голос. – Кишки!

Сергей отпрянул, а Флакк, распаленный кровью, воинственно набросился на противника. Лобанов заехал палкой легионеру между ног, тот зашипел, но успел чиркнуть кончиком меча Сергею по груди, распарывая неглубоко, но чувствительно.

– Попал! – восторженно откликнулась толпа. – Так его!

– Сергий! – воскликнул кто-то. – Убей его!

Лобанов мягко отскочил и бросил дрын. Выхватил кнут, раскрутил и щелкнул. Тонкий конец плети смахнул фибулу, и плащ с плеч Флакка упал. Легионер отшагнул в испуге, прикрываясь щитом, и чуть не ляпнулся, спутав ноги плащом. Лобанов тут же, закрепляя успех, резанул Флакка бичом – по боку и по груди. Плеть расшила тунику, как бритва, взрезая кожу точно в тех местах, куда Флакк ранил Лобанова. Толпа взвыла от восторга, оценив мастерство.

– Секи его! Бей его!

– Рок-со-лан! – скандировали на трибуне. – Рок-со-лан!

Флакк озлобился, кинулся в атаку, умело прикрываясь щитом. Лобанов крутанул бич и врезал им так, что ремень захлестнул щит и обвил Флакку руку. Сергей дернул кнут с силою, с оттяжкой. Легионер грянулся о доски всей своей двухметровой статью. Щит, грохоча и кружась, отъехал на край и свалился с подмостков, гремя, как пустой таз. Освободив бич, Лобанов дополнил картину, стегнув легионера по заднице.

Флакк, бледный от ярости, вскочил и словно напоролся на ледяной взгляд Лобанова. Сергей ударил кнутом, не замахиваясь. Тонкий конец, шикнув и свистнув, перебил Флакку горло.

– А-а-а! – завыла и затопала толпа. – О-о-о!

Легионер пошатнулся, выронил меч и схватился руками за шею. Сквозь пальцы забили темные струйки крови. Побелев, Флакк закачался, захрипел, забулькал, заклекотал и рухнул. Сергей отбросил кнут. Тяжело дыша, он глянул на легионера. Лицо Флакка было обращено вбок. Широко открытый голубой глаз косил на темно-красную лужицу, толчками натекающую из разодранного горла. Светлый чуб мок в густеющей крови, пропитываясь теплой еще жижицей.

Лобанов равнодушно оглядел мертвое тело. Какой это по счету? Четвертый? Ну, будем надеяться, не последний…

– Все?! – проорал он, озлясь. – Довольны?

Трибуны роптали. Рождался рев, он рос и рос, гуляя по рядам, и потряс амфитеатр диким, тысячеголосым криком.

– Готов! Готов!

– Я выиграл!

– Да кто ж знал?

– У-у-у!

– А-а-а!

– О-о-о!

Гай Авидий Нигрин, бледный от бешенства, подлетел к помосту и завопил:

– Побери тебя Орк, варвар! Я из-за тебя проиграл кучу сестерциев! Сотню плетей тебе, сын горбатой шлюхи!

– Закрой пасть! – по-русски крикнул Сергей, забыв латынь.

Он был весь липкий от крови, голова кружилась, амфитеатр расплывался, и больше всего ему хотелось сейчас тишины и чего-нибудь мягкого на доски, чтобы лечь и ничего не слышать, и обо всем забыть. Сергей спрыгнул с помоста, не удержался и упал.

– Успокойся, Авидия, твой отец всегда держит данное слово, – расслышал он как через вату. – Волтацилий! Волтацилий Пилут! Где тебя носит? Оттащишь этого в загон…

Крепкие руки подхватили Лобанова, поставили на ноги и повели.

– Отец, он ранен! – воскликнула Авидия.

– Пустяки… – прохрипел Лобанов. – Дело житейское…

И белый свет стал черным.

* * *

Очнулся Сергей в палатке, стянутый холщовыми повязками, как мумия. Все тело болело, но он лежал на тюфяке, и было тихо. Память, правда, не отпускала, саднила. Господи, сколько же он уже смертей причинил! А куда деваться?

Сергей повернул голову и увидел нары. На них лежали его друзья. Гефестай похрапывал, Искандер постанывал, Эдик посапывал, беспокойно ворочаясь.

Лобанов вздохнул и закрыл глаза…

Разбудил его шум, доносившийся из лагеря, – топот, командные крики, лошадиное ржание. Сергей приподнялся и сел. Опять, что ли, боевые действия? У римлян ума хватит…

Тут полог шатра тихонько раздвинулся, и Лобанов осторожно прилег, делая вид, что спит. Хорошие гости не входят крадучись…

Солнце висело низко над горизонтом, и его лучи пробивали палатку навылет, очерчивая фигуру вошедшего слепящим ореолом. Сергей повернулся на бок, притворяясь крепко спящим, и фигура замерла. Из нового положения Лобанов различил лицо «гостя». Это был Мир-Арзал. В руке бывший наккашевец, а нынче верный нигриновец держал меч. Держал неумело, как большой нож. Подойдя на цыпочках к Лобанову, Мир-Арзал занес клинок. Блеснула сталь, блеснули зубы, открытые злой усмешкой.

– Заколю, как свинью… – слетел с губ шепот.

Лобанов ударом ноги выбил меч, а обратным движением хряснул нигриновца в челюсть. Мир-Арзала отнесло и приложило к столбу, поддерживавшему шатер. Палатка сотряслась, посыпалась пыль с потолка.

– Что ж ты в гости без подарка? – пожурил его Лобанов, вставая. Пожухшая трава приятно ласкала босые ступни.

– Между прочим, – сказал Мир-Арзал с вызовом, – у меня черный пояс по карате!

– Повесь его себе на шею, – посоветовал Лобанов, – и завяжи бантиком!

Силовые приемы проводить он все равно не смог бы, слишком много энергии было выпито из него на арене. Поэтому Сергей не стал мудрить – молниеносно пригнулся и нанес парализующие удары в два нервных узла. Мир-Арзал рухнул к его ногам.

– Что творится в лагере? – спросил Сергей, завладевая рукой нигриновца.

– Да пошел ты… – прошипел Мир-Арзал, извиваясь.

Лобанов взял пальцы в залом.

– Прибыл гонец! – заголосил Джуманиязов. – Больно!

– Говори! – приказал Лобанов, ослабляя хват.

– Император Траян, который послал Нигрина в поход, оказывается, уже с полмесяца как помер, – тараторил Мир-Арзал. – Новым императором стал Адриан, и он приказал вывести войска из Парфии! Гаю Нигрину велено покинуть Антиохию и возвращаться!

Мир-Арзал смолк, и Сергей чуть пережал кисть.

– У-оу-у! Нигрин в ярости – это его прочил Траян на место своего преемника! Все, больше я ничего не знаю!

– Спасибо за информацию! – поблагодарил Лобанов и схватил Мир-Арзала за горло. – Будешь у меня пятым по счету, с-сучара!..

Нигриновец забился, но увеличить счет Лобанову не дали. В шатер ворвались человек шесть в лориках и спасли верного слугу Нигрина.

– Достал ты нас! – прорычал Сергею легионер с золотым перстнем кентуриона на пальце. – Гней! Децим! На травку его, и всыпать плетей!