Текст книги "Преторианец"

Глава 8
Фромены

Антиохия-Маргиана, имение Барзмесан

Отзеленела, отпахла весна. Апрель сменился маем, за маем пришел июнь. Россыпи алых маков и тюльпанов в степи смывались нежно-голубым разливом незабудок. К середке лета настала пора темно-лиловых покровов шалфея, а еще позже холмы и низины присыпала белая пороша клевера, заснежив простор до мутного синего горизонта.

Разгорелось лето, и на Антиохию-Маргиану опустилась сухая жара. Стало душно, как в сауне. Синее небо вылиняло, повисло ярко-белой фосфоресцирующей твердью. Солнце на нем почти не выделялось – дневное светило будто поплавилось и растеклось по небосводу.

Повел отсчет дням август месяц. Трава на пастбищах побурела и завяла, желтая река Марг почти перестала журчать, слегка подпитывая озеро Зота.

Жизнь Сергея, Эдика, Искандера и Гефестая потихоньку налаживалась. Тиридат всех пристроил, а единоверцу Гефестаю доверил даже вести хозяйство в своем имении-дастакерте.

Уже к началу лета Лобанов с Эдиком болтали на латыни не хуже Искандера или Гефестая, вот только фехтование давалось им куда труднее. А время на дворе такое стояло, что без меча – никуда! Пропадешь или заделаешься рабом того, кто с холодным оружием дружен. Сыновья Тиндара и Ярная были ребятами античными, они еще ходить толком не умели, а с акинаками да с эллинскими ксифосами баловались уже. А вот ты попробуй, приучи взрослого дядю клинком махать! Замучишься наставлять! Но «античные ребята» и тут сладили. Искандер тренировал Эдика Чанбу, Гефестай натаскивал Лобанова. Вкопали на задах дастакерта пару столбов, всучили «салабонам» по деревянному мечу и давай гонять! Руби столб! Коли! Как щит держишь? Куда открылся? А ну, на исходную! Кто устал?! Ты устал? Ничего не знаю! В поединке перекуров не устраивают! Ну и что, что деревянный меч вдвое тяжелее настоящего? Тяжело в учении, легко в бою! Ущучил? Марш на позицию! Щит – раз! Меч к бою! Руби! Коли!

И терпели Сергей с Эдиком, постигали помаленьку науку побеждать, а куда денешься? Панкратион – штука полезная, кто спорит, так ведь не всякий бой выиграешь врукопашную…

* * *

– Ариясахт! – трубно взревел Гефестай. – Скоро ты вино погрузишь? Или до ночи собираешься колупаться?

– Скоро! Скоро, господин! – зачастил Ариясахт – маленький, кругленький, словно колобок, с блестящей плешью, похожей на тонзуру. – Совсем мало осталось!

Докатившись до хумхоны – винного погреба, Ариясахт замахал руками, как регулировщик на перекрестке, и рабы, таскавшие по двое тяжелые глиняные хумы с вином, забегали живее. Лохматые верблюды, надменно держа головы, приседали, складывали голенастые ноги, дозволяя себя нагрузить. Лохматые мадубары, перевозчики вина, бережно заматывали хумы в толстый войлок и крепили животным на бока.

– Поставщик Двора Его Величества шахиншаха Хосроя Первого! – хвастливо напыжился Гефестай. – Не абы как!

– Куркуль ты, – улыбнулся Сергей, но друг на него не обиделся.

– Эй, Валарш, Шапур! – поманил Гефестай двух рабов с носилками, в которых грузно покачивался хум, и велел: – Ставьте на землю.

Рабы, радуясь передышке, осторожно опустили носилки. Гефестай важно приблизился, со знанием дела поковырял затычку на горле сосуда.

– «В хуме этом от виноградника Аппадакан, что в урочище Арайзаты, вина – восемнадцать мари, – считал он с черепка. – Внесено за год 342-й[42]42
  Имеется в виду 342 год эры Аршакидов (тот же 117-й н. э.).


[Закрыть]. Сдал Варахрагн, родом из Барзмесана». Самое то! – заценил сын Ярная. – Тащите в дом. – Обернувшись к Лобанову, Гефестай сказал: – Угощу от щедрот. Винишко у Варахрагна отменное. Плавали – знаем!

– Да с шашлычком… – облизнулся Лобанов.

– Именно! – с жаром подтвердил Гефестай и замаслился довольной улыбкой: – Нет, товарищи, жить – хорошо!

– А хорошо жить – еще лучше! – подхватил товарищ Лобанов.

Хохоча и предвкушая обильное застолье, Сергей с Гефестаем обогнули коптильни, сыродельни, конюшни, винокурни и взошли на травянистый холм, макушку которого венчал останец круглой башни, сложенной из камней. Отсюда открывался роскошный вид на Дахские горы, как местные именовали Копетдаг. Хребет был невысок, пологие травянистые склоны кое-где пробивались скалами, курчавыми клиньями взбирались в гору чащи деревьев, им навстречу опадали косынки осыпей. Нежной зеленью отливали фисташковые рощи, путались голыми ветками саксаульники. Низинкой меж покатых холмов проскакало стадо джейранов.

– А вот и культурная программа пробежала! – обрадовался Гефестай, провожая глазами зверье. – Устроим с утра сафари. Ты как?

– Да можно… – лениво и разморенно протянул Лобанов. И тут же ему будто кто воды ледяной за шиворот плеснул – Сергей резко присел, дергая за собой Гефестая. – Глянь! Вон кто джейранов спугнул!

– Где? – заворочал головой Гефестай.

– Не туда смотришь. На западе!

– Ах ты… – выдохнул сын Ярная, пуча глаза на заход солнца.

Там, пробираясь долинкой между виноградником на склоне высокого холма и зарослями арчи, тяжело печатало шаг войско. Качались большие прямоугольные щиты, сверкали на солнце шлемы и панцири, а впереди, на вороном коне, ехал полководец в алом плаще-палудаментуме.

– Фромены…[43]43
  Фроменами парфяне звали римлян.


[Закрыть] – выговорил Гефестай и прошипел: – Бежим!

Они скатились с холма и помчались к усадьбе.

– Поохотились, называется, – брюзжал Ярнаев сын на бегу. – Попили винца! М-морды римские, спали вас Митра!

Лобанов несся и думал отрывочными, пунктирными мыслями:

«Ну вот, и досюда война добралась!»

«Скачу, как заяц…»

«И что теперь делать? Это не моя война…»

Они ворвались во двор, и Гефестай закричал:

– Эй, слуги! Ко мне! Мухой!

Рабы и прислуга из вольных сбежались на зов.

– Фромены идут! – сурово объявил управляющий.

Женщины запричитали, завыли тихонько, особи мужеска полу помрачнели и поскучнели.

– Фархат! – командовал Гефестай. – Уведешь коней в Тигровую балку. Вонон, соберешь своих, раздашь оружие!

– Да, господин, – поклонился лысый толстячок с черной бородой, завитой на ассирийский манер, колечками. Был он диперпатом, главным писцом, но полжизни прослужил в сакской коннице. Ветеран войны.

– Женщины собирают пожитки, – командовал Гефестай, – и уходят к Барзмесану. И быстро, быстро!

Он обернулся к Лобанову и махнул рукой: за мной!

До господского дома шум и суматоха доходили слабо. Искандер с Эдиком топтались в михмонхоне и лениво спорили о достоинствах клинков. Тиндарид нахваливал индийский меч кханду, прямой и широкий, выкованный из булатной стали «вуц», а Эдик стоял за короткий – в полметра – скифский акинак. Ну, в крайнем случае – за карту, акинак-длинномер.

– Скоро вы их скрестите с гладиусами![44]44
  Гладиус, или гладий – римский меч.


[Закрыть] – резко сказал Гефестай, врываясь в зал. – Вот и узнаете, какой лучше. Фромены на подходе!

– Святая мать Деметра! – вырвалось у Искандера. – Точно, что ли?

– Что я тебе, врать буду? – рассердился кушан. – Вон, мы с Серегой видели! Короче. Седлайте коней и дуйте в Антиохию! Предупредите там кого надо.

Эдик бросился к выходу, но тут же замер.

– А ты? – спросил он.

– А я разведаю, сколько их приперлось, и догоню вас. Давайте, давайте, не мешкайте! Гоните прямо к дизпату!

Лобанов припустил к конюшням и живо оседлал гнедого Акбоза, умничку иноходца. Эдик с Искандером залетели следом, таща седла в руках.

– Блин, – расстраивался Искандер, – не одно, так другое, не другое, так третье!

– Как говорил мой дед Могамчери, – проговорил Эдик, затягивая подпругу: – «Если житуха пошла ровно, прямо и гладко, жди крутого поворота!»

Иноходец под Лобановым гневно зафыркал, не терпелось ему пуститься вскачь.

– Не согласен, что ль? – ухмыльнулся Эдик и запрыгнул в седло. – Поскакали? Или подождем барина?

– Вперед! – скомандовал Лобанов.

Чистопородные кахланы пустились в галоп, веселым ржанием прощаясь со стойлами. Тугой горячий ветер ударил Лобанову в лицо, затеребил тунику, разлохматил волосы. И Сергей махом успокоился, все для себя решив. Да и что тут решать? Его друзья будут защищать Антиохию-Маргиану, это ж их родной город. И где ж ему быть? Рядом! Один за всех, как радостно восклицал юный пионер Сережа Лобанов, и все за одного!

– Императору Траяну Парфия и даром не нужна! – проорал на скаку Искандер. – Ему Индию подавай! А парфяне мешают, всю дорогу перегородили. Никаких шансов! Римляне Армению загребли, Месопотамию оккупировали, Ассирию хапнули, теперь до Маргианы очередь дошла!

– Фиг угадали! – крикнул Эдик.

На полдороге троицу догнал Гефестай.

– Два легиона пеших! – доложил кушан громким голосом. – Плюс конница! Сплошь ауксиларии – галлы скачут, арабы, мавры. Двенадцать тыщ наверняка будет!

– А у дизпата, – прикинул Искандер, – хорошо, если тысячи три наберется!

– Ничего, у города крепкие стены!

– Эти стены, знаешь, какой длины?

– Ну, стадий[45]45
  Мера длины. Римский стадий – 185 метров, греческий – 178 м.


[Закрыть] тридцать…

– Да?! А семьдесят – не хочешь?!

– И что ты предлагаешь?! – осерчал Гефестай.

Тиндарид только плечами пожал и пришпорил коня. Лобанов с Чанбой тоже поднажали, и все четверо поскакали в одном строю, ноздря в ноздрю.

* * *

Из-за округлостей холмов, из-за рощиц арчи и саксауловых лесков поднималась Антиохия-Маргиана. Город-крепость стоял на перекрестке дорог, охраняя караванные пути из Марга к Оксу, то бишь Амударье, в Согдиану, к Партасенам, как здесь прозывали Памир, в Фергану и Китай. Стены Антиохии описывали неровный многоугольник, поднимаясь на высоту четырехэтажного дома, а толщина у них была такая, что Искандер, Гефестай, Эдик и Сергей могли бы проехать поверху в ряд.

Кони одолели последнюю высотку, и Лобанову открылся вид на городские укрепления – мощные стены и череду башен, круглых и квадратных. Со стороны заходящего солнца к воротам Антиохии вел набитый тракт, на север от того тракта пласталась травянистая равнина, испятнанная проплешинами красного песка, меченная редкими рощицами саксаула, а с юга к дороге примыкали дома рабада – слободки, где селились кузнецы и прочий люд, кто плавил и ковал знаменитое маргианское железо. Лязг и звон, запах гари, сипение мехов и столбы дыма были привычным фоном рабада. Промзона!

Четверо друзей подъехали к громадным городским воротам, зажатым меж двух башен. Ров, по кругу опоясавший стены города, разрывался против ворот узкой перемычкой. Слабое звено? Лобанов прищурился. Да нет… К воротам надо было подниматься по наклонному пандусу. Арба его одолеет, и конь взойдет, а вот таран не подтащишь! Да даже если и подтащишь, что толку? Таран – это тяжеленное бревно, подвешенное на цепях, его раскачивают и колотят по воротам, пока не вышибут. А как станешь бить под уклоном вверх? То-то и оно… Лобанов хмыкнул и покачал головой – так просто! И так умно.

Со страшным скрипом открылись чудовищные створки из толстых осадных бревен в крупных железных бляхах.

Сверху между зубцов протиснулся знакомый Лобанову стрелок-сак по имени Ширак и громко осведомился, чего это они так рано воротились. Сергей сложил ладони рупором и прокричал:

– Фромены идут!

Ширак аж глаза выпучил. Открыл рот, чтобы расспросить, но не было времени на разговоры. Едва створка, подвешенная на многопудовых литых петлях, открыла достаточный проход, Гефестай послал своего коня вперед. Лобанов рванул за ним.

Галопом промчаться по главной улице не удалось – базарный день.

– Дорогу, дорогу! – орал сын доблестного Ярная, охаживая камчой зевак и нерасторопных прохожих. Те огрызались, и Лобанов добавлял пинков. Война! Тут не до хороших манер.

Там, где главная улица проходила под стенами диза, Гефестай свернул и по крутому взвозу поднялся к крепости-арку. Знакомый путь…

На пятачке перед входом в обитель дизпата крутились гвардейцы, настолько бронированные кольчугами и латами, что, чудилось, даже ступать им было тяжело.

– Где дизпат? – заорал Гефестай. – Фромены идут!

Гвардейцы, замерев на секунду, забегали по двору, лязгая и скрипя доспехами, а под аркой входа показался дородный мужчина, краснолицый, с окладистой черной бородой. Симак из знатного рода Каренов, дизпат.

– Это правда? – спросил он пронзительным голосом.

– Да! – рявкнул Гефестай. – Наступают двумя легионами и пятью алами! Конники охраняют большой обоз, я насчитал полсотни баллист, осадную башню, разобранную, и много-много кольев, брусьев и сырых шкур!

Дизпат постоял, соображая, и отдал приказ:

– Гефестай! Будешь держать оборону у ворот, на Южном бастионе.

– Людей дашь? – деловито спросил Ярнаев сын.

– Нету у меня людей! – отрезал дизпат.

– Нету так нету… Ну, я пошел!

Выехав со двора, Гефестай спросил, оборотившись к друзьям:

– Составите мне компанию? А то одному скучно!

– Обижаешь, начальник, – ухмыльнулся Лобанов. – Все за одного, один за всех!

* * *

Гонцы оповестили ближайшие селения и дастакерты, и начался человеческий прилив. Торопливо, срываясь на бег, шли беженцы, спеша под защиту городских стен. Женщины вели детей, ревущих по малолетству или почти лопнувших от любопытства и возбуждения. Хмурые отцы семейств волокли на себе тюки со скарбом или подбадривали лохматых ишаков, навьюченных «с горкой». Грохотали телеги с кузнечным инструментом и заготовками, ревели верблюды, ржали лошади, женский плач то утихал, то снова поднимался к безразличному небу.

– Живее! Живее! – распоряжался Гефестай, подгоняя эвакуантов. – Проходите, не задерживайтесь!

– Начальник! – обратился к сыну Ярная владелец дома, примыкавшего к городской стене изнутри. – А нам куда?

– Родня в городе есть? – спросил Гефестай деловито.

– Как не быть! – развел руки осанистый домовладелец, напомнивший Лобанову Деда Мороза в летней форме одежды. – Имеется.

– Значить, к ним и ступай! Можешь, конечно, и тут остаться, но если тебе на голову рухнет подарочек от фроменов… Какой-нибудь, там, тючок горящей пакли или ядрышко, меня не зови!

– Не-е… – рассудил домохозяин. – Лучше уж я к старому Виме съеду!

И поспешил к себе во двор.

– Начальник! – сказал Искандер, передразнивая домохозяина. – Ты нам экипировку думаешь выдавать?

– Я как раз решаю этот вопрос, – солидно ответил Гефестай и поманил к себе сака в шароварах и кожаном доспехе на голое тело. – Фарнак! Выдай им.

Фарнак метнулся в хранилище, оборудованное в двух шагах, на первом этаже привратной башни, и выволок оттуда тяжелый тюк.

Гефестай со знанием дела вытащил из тюка кольчугу и примерил ее на Лобанова.

– Держи, – сказал он. – Твой размерчик!

Лобанов принял матово поблескивающий ком из скрипящих колечек и напялил на себя кольчугу. В своем времени он с тихим презрением относился к тем щуплым мужчинкам, бородатеньким и очкастым, что кроили из жести «рыцарские» латы и тешились игрой в историю. Что бы они сказали, надень на их дохлые организмы вот эту, настоящую кольчугу до колен, в коей весу не меньше пуда, в одну руку сунь римский щит-скутум (десять кило ровно!), а в другую хоть и короткий, но весьма увесистый меч? Да ничего бы они не сказали… Попыхтели б, попотели, покряхтели. Поскидывали бы с себя реальную амуницию и потеряли бы всякий интерес к такой истории, где вместо войнушки-ролевки, потешной утехи, сплошь и рядом пот, грязь и кровь. И боль. И смерть…

Лобанов просунул руки в позвякивавшие рукава, напялил на голову мягкую шапочку-подшлемник, а сверху надел кольчужный капюшон. Нацепил перевязь меча и затянул пряжку на груди. Готов к труду и обороне.

– У всех брони? – донесся из арсенала глухой голос Гефестая. – Мечей никому не надо?

– Спасибо, отец-командир! – крикнул Эдик. – Веди нас!

– Я вот тебе поёрничаю еще, – пообещал сын Ярная. – На позицию, скачками!

Грузной трусцой Гефестай, Сергей, Искандер и Эдик поспешили на верх бастиона, взбираясь по стертым ступеням наружной лестницы.

– Ни перил, ничего… – брюзжал Эдик. – Сплошные нарушения Тэ-Бэ.

– Разговорчики! – пропыхтел Гефестай, залезая на верхнюю площадку вверенного ему бастиона, полукруглую и огороженную кубами зубцов.

Южный бастион выпирал из крепостной стены в полусотне шагов от привратных башен. Мощным утесом прикрывал он врата, на его верху стояла тяжеленная баллиста, пулявшая окованные железом бревна, пучки тяжелых стрел или ядра по настильной траектории. Нашлось место и для парочки онагров – катапульт, стрелявших навесом, как мортиры. Попробуй только, приблизься к воротам города! Так влупят, что дурно станет.

Римляне появились во время кены. Оба легиона выстроились покогортно, конники тусовались на флангах. Блестели на солнце орелики аквил[46]46
  Аквилы и сигнумы – отличительные знаки легионов и когорт, античные «знамена».


[Закрыть], трепетали ленточки на древках сигнумов, пускали «зайчики» надраенные шлемы и пластинчатые панцири – лорика сегментата. Разом заревели, завыли гнутые трубы-букцины, и к воротам поскакал одинокий всадник.

– Не стрелять! – крикнул Гефестай. – Это посланец…

Посланец остановил коня у ворот Антиохии, задрал голову, высматривая командование за зубцами башен, и прокричал:

– Сенатор и консуляр[47]47
  Консуляр – бывший консул. По римской табели о рангах Гай Нигрин относился к высшему обществу.


[Закрыть], сиятельный Гай Авидий Нигрин пришел с войной, но желает мира! Землю и воду!

– Чего, чего он хочет? – обернулся Лобанов к Искандеру.

– Обычай такой, – растолковал тот. – Ежели осажденные выносят золотой поднос, а на нем две чаши, с водой и землей, значит, город сдается на милость осаждающего… Тс-с! Ну-ка, что дизпат скажет?..

Симак на левой воротной башне прокашлялся, высунулся между зубцов и любезно предложил:

– А не пойти ли вам всем в задницу? – Побагровев, он проорал с высоты: – Передай своему сиятельному говнюку, пусть начинает искать место для захоронения! Должны же мы знать, где зарыть такую кучу падали! – Дизпат обвел рукой строй легионеров и добавил доверительным тоном: – Смердеть же будете!

Посланец поднял коня на дыбы и ускакал.

Он несся так, словно боролся за приз на соревнованиях. Копыта коня выбивали клубы красноватой пыли, сливавшиеся в зыбкий шлейф.

По неслышной команде когорты перестроились – меньшая часть осталась сбивать прямоугольные рамы винеа, ставить каждую на три колеса и крепить сверху большие щиты-плетни, а основное воинство взялось за строительство лагеря.

– Ну, это у них часа на три-четыре, – авторитетно заявил Гефестай. – Плавали – знаем! Падайте, люди, отдыхайте.

Сам он «упал» на обтесанную раму онагра. Лобанов притулился рядом, удобно откинувшись на толстую откосину. Эдик с Искандером сели напротив, по обе стороны от амбразуры.

Лобанов обвел взглядом товарищей. «О чем они сейчас думают? – пришло ему в голову. – Вот мы все встали на защиту города, что стоит на краю Ойкумены. Отступать нам некуда, за нами – Антиохия-Маргиана! А враг силен и опытен, дисциплина у римлян, как у роботов. И о чем же думают люди на краю жизни, когда неясно, увидишь ты день завтрашний или уже помечен смертью?..»

– Знаете, что я сейчас вспомнил? – заговорил Гефестай. – Я, когда к легионам подобрался поближе, не сразу и поверил. Смотрю – девицы едут! Вот, думаю, допился! Да нет, едут красавицы! Две молоденькие и одна постарше…

– Пленные, может? – выдвинул версию Лобанов.

– Да нет, – протянул кушан, – не похоже… Одеты прилично, а седла у них так и играют жемчугами! Кто ж на такое седло пленницу посадит или, там, рабыню? И охрана у них такая, что о-го-го!

– И как же это ты с ними не познакомился? – комически изумился Эдик.

– Легионеры помешали! – ухмыльнулся Гефестай. – Да и зачем мне еще одна головная боль? Хватит с меня моей Феризат! – И добавил жизнерадостно: – До чего ж ревнива, о-о… Женщина-пила!

– Так ушел бы, – присоветовал Искандер.

– Да уже тыщу раз уходил. И возвращался опять!

– Будда учит: жизнь полна страданий, – назидательно сказал Чанба. – Страдания смертного проистекают от неудовлетворенных желаний. Откажись от суетных хотений, Гефестай, укроти плоть, и ты приблизишься к блаженству, угодишь в самую нирвану.

– Нет уж! – ухмыльнулся сын Ярная. – Блаженство – это когда я с Феризат. Кстати, – сузил он коварно глаза, – а как там поживает маленькая Хава?

– Хорошо поживает, – ответил Чанба и подозрительно посмотрел на Гефестая.

– А ладно ли со здоровьицем у маленькой Гермионы? – невинно спросил тот.

На смуглых щеках Эдика заиграл румянец.

– Здорова Гермиона, – буркнул он.

Лобанов хихикнул.

– Сергей меня понял, – внушительно сказал Гефестай и поднял палец. – Друг мой Эдуард! Когда живешь сразу с двумя красотулями, не проповедуй воздержание товарищу!

– Я не сразу, – затрепыхался Чанба. – Я по очереди!

Друзья расхохотались.

– А я все не заведу себе подругу, – закручинился Искандер. – Не получается у меня, чтобы так, – вот мой дом, а вот моя женщина. Никаких шансов! Все как-то… так, перебиваюсь. Не дома живу, а на постое стою… Полажу с девчонкой, а поутру лежу, смотрю на нее и думаю: и фигурка точеная, и личико – Афродита отдыхает! – Тиндарид сделал отвращающий знак. – А как представлю, что лицо это будет единственным, да на всю жизнь… Все!

– Сергей, – спросил Гефестай, – а у тебя там, в России, девушка была?

– Были, – усмехнулся Лобанов.

– Все с тобой ясно!

Гнусаво протрубила букцина.

– Перерыв окончен, – сказал Гефестай и хлопнул себя по коленям.

Лобанов, а за ним и Эдик с Искандером просунулись меж зубцов, интересуясь, чего там римляне задумали.

– Вы что сюда, смотреть пришли? – сердито спросил Гефестай у глазеющих сотоварищей и быстро нашел всем работу – Эдика приставил к лебедке-полиспасту, поднимать с земли тяжелые каменные ядра для баллист, Искандера отправил ярусом ниже – кантовать тяжелые хумы с нефтью, а Лобанова отправил к Фарнаку, за боеприпасами.

Сергей раза три сгонял туда и обратно, тягая под мышками по снопу длинных стрел и по вязанке дротиков. Но не он один бегал – все невеликое воинство Антиохии металось взад-вперед, готовясь дать отпор наглым агрессорам.

Ровно через три часа – клепсидра[48]48
  Каждый час у эллинов и римлян делился на три клепсы, содержавшие по 20 минут. Отсюда клепсидра – водяные часы.


[Закрыть] это подтвердила – военный лагерь у римлян был готов. Огромный прямоугольник, почти полкилометра на километр, был обнесен двойным частоколом, обмазанным глиной. Передние ворота лагеря, обращенные к Антиохии, висели меж двух деревянных башен, словно копируя городские укрепления.

Начинало темнеть, но римляне все никак не могли угомониться – подтаскивали свои онагры и хайробаллисты, выстраивая орудия в линию, дружно стучали молотками и зудели пилами, собирая громадную гелеполу, осадную башню. По тракту медленно ползла… ну как бы рубленая изба на колесах, крытая поверху сырыми шкурами. Это была знаменитая тестудо, под ее защитой легионеры ровняли тракт, срывая бугры и засыпая ямки, – готовили путь под гелеполу. Кувшинчик с горящей нефтью долетел до тестудо, лопнул, разливаясь чадящим пламенем, но толку от него было чуть – не брал огонь сырую кожу, бессильно стекал на землю и гас.

– Сергей, – сказал негромко Гефестай, – иди поспи. Ко второй страже тебя сменит Искандер, потом очередь Эдика.

– А штурм не проспим? – пробурчал Эдик.

– Не проспим, – усмехнулся Гефестай. – Фромены пойдут на приступ с утра. И такой шум поднимут, что… Плавали – знаем! Иди, короче, и ложись.

Лобанов спустился на нижний ярус. Там горела масляная лампа, тускло освещая низкий деревянный лежак, покрытый войлочной полстью. Сергей лег и закрыл глаза.

Было ему странно и неспокойно. Страха не было. По правде говоря, Лобанов просто не верил в реальность происходящего. Осада крепости… Приступ… Эти слова как-то не увязывались с ним, выпускником МАДИ, директором «ооошки», хоть и вшивенькой, а все ж… Ко времени своего «пришествия» он уже попривык, но лук и стрелы, мечи и копья, боевые колесницы – это было настолько дико, что просто оторопь брала.

– Ничего, – проворчал Лобанов, – привыкнешь еще…