Текст книги "Москва предвоенная. Жизнь и быт москвичей в годы великой войны"

Хмурое утро

В ночь на 22 июня Владимир Этуш, будущий народный артист СССР, а тогда 19-летний студент Театрального училища имени Щукина, возвращался домой с затянувшейся вечеринки. В центре Москвы мимо него на огромной скорости пролетела машина с немецким флажком на радиаторе. Потом Этуш узнал, что это был автомобиль посла Германии фон Шуленбурга. Несколько минут назад в Кремле он вручил Молотову меморандум об объявлении войны…

Но Этуш, разумеется, не знал об этом. Придя домой, он лег спать, а в полдень его разбудила мать и сказала, что началась война. «Никогда больше, даже в самые отчаянные мгновения на фронте, мне не было так страшно. Мама стояла и в ужасе смотрела, как меня трясет мелкой дрожью», – вспоминал артист.

Этуш поступил на курсы военных переводчиков. На фронте попал в стрелковый полк – сражался в горах Кабарды и Осетии, принимал участие в освобождении Ростова-на-Дону, а затем – Украины. Был награжден орденом Красной Звезды, многими медалями.

В 1944-м Владимир Абрамович получил тяжелое ранение и вернулся в Театральное училище. По окончании стал актером Театра Вахтангова и служит там уже более 70 лет…

Речь Молотова прозвучала в полдень, но к тому времени многие уже знали, что случилось. Слухи быстро расползались по Москве из Кремля и наркоматов, где были в курсе событий.

Раздача противогазов на площади Маяковского

Когда началась война, Анатолию Кривенко было всего пять. Он жил неподалеку от Арбата, в Большом Афанасьевском переулке. «В тот день солнца не было, небо затянули облака, – вспоминал он. – Я гулял во дворе с мальчишками, мы гоняли тряпичный мяч. И тут из подъезда выскочила моя мама – босиком, в одной комбинации. Бежит и кричит: «Толя, немедленно домой! Война!»

В нашем дворе всегда было много народа, люди играли, пели песни. Но в тот день двор опустел, стало очень тихо…

Мой отец был военным и служил на западной границе. Когда мы с мамой поднялись в квартиру, она стала причитать: «Что же будет с отцом?» В 1943 году он вернулся с фронта, получив контузию на Курской дуге».

«Сегодня суббота, как я ждала выходной день! – писала в своем дневнике 21 июня москвичка Маруся К. – Очень устала, все же такая работа уносит силы. Необходимо развлечься и отдохнуть. Такая стоит жара, трудно дышать и чувствуешь вялость…»

Увы, на другой день отдохнуть Марусе не удалось: «Какой страшный и трудноописуемый день! Сообщение т. Молотова застало в парикмахерской. Осознать, что будет? Трудно представить, но предчувствую, что очень ужасное. Взяла платье из ателье, но так, без настроения, сшито с моим вкусом, английский стиль. Это все в моем характере, но это все уже не радует. Трудно себе представить, какое чувство окутало меня, и, глядя на людей в доме, которые носят песок на чердак, тяжелыми непонимающими глазами, – стала заниматься тем же и я».

«После бала в 439-й школе выпускники 10-го класса в воскресенье 22 июня решили продолжить радостный праздник на природе в Кузьминках, – вспоминала Валентина Аванесова. – А я, получившая первую в своей жизни работу пионервожатой заводского пионерлагеря, 22 июня на Ярославском вокзале с волнением встречала своих будущих подопечных…

Был чудесный день. Играл духовой оркестр оборонного завода № 252. Веселые марши и песни создавали праздничную обстановку. Небольшими группами на вокзал прибывали пионеры – дети рабочих и служащих завода. В белых панамках и рубашках и с красными галстуками, веселые и шумные, они производили впечатление по-настоящему счастливых детей.

Я была на «седьмом небе» от сознания своей будущей полезной работы с ними. И вдруг на вокзале началось что-то непонятное, тревожное. Люди переговаривались в ожидании важного сообщения по радио. И оно началось. В напряженной тишине люди слушали выступление по радио Молотова.

И все же мы поехали в пионерский лагерь. В вагонах электрички молчали все – взрослые и дети. Эту тревожную тишину я ощущаю и теперь, спустя многие десятилетия».

22 июня Федор Медведев вышел на улицу под бодрящую мелодию «Не спи, вставай, кудрявая…». От его дома было рукой подать до Петровки, 22. Здесь, на третьем этаже, размещались Коминтерновский райком партии и исполком райсовета. Первый этаж занимал райком комсомола. Недавно Медведева избрали первым секретарем.

21 июня члены бюро райкома отправились в районы области, где открывались новые пионерские лагеря. На другой день были намечены соревнования по легкой атлетике, турниры по баскетболу, волейболу.

На Маросейке у здания ЦК ВЛКСМ толпились люди.

– Что случилось?!

– Война. Ночью немецкие войска прорвали границу…

Осенью сорок первого, когда немцы подошли к Москве, Медведев получил важное секретное задание. С этим человеком мы еще встретимся на страницах нашей книги.

Картина военной Москвы подробно отражена в дневниковых записях известного в то время писателя Аркадия Первенцева. Известность ему принес вышедший в 1937 году первый роман «Кочубей» – о герое Гражданской войны. Во время Великой Отечественной Первенцев был специальным корреспондентом «Известий», затем – «Красной Звезды». Его статьи, очерки, рассказы, драматические произведения были посвящены героям фронта и тыла. На основе материалов фронтовых наблюдений вышли рассказы «Гвардейские высоты», «Девушка с Тамани», «Командир черной смерти», «Валька с торпедной девятки» и другие.

Первенцев фиксировал не только события, но и настроения людей, их разговоры. Делал экскурсы в прошлое, делился собственными мыслями. Негодовал, возмущался, критиковал власть. И конечно, переживал: «Горят плодородные степи Украины. Льется кровь русских солдат. Снова против грозной техники иноземцев идет в атаку штыконосная пехота, напихав в карманы изодранных боями шинелей бутылки с горючей жидкостью. Дерутся как мавры и абиссинцы. А сколько строили заводов, а сколько было слез, а сколько хлеба было отнято у голодных детей под флагом настоящей обороны, жертв во имя безусловной победы!»

Вот впечатления Первенцева о первом дне войны:

«На Центральном телеграфе полно народа. Жарко. Потно. Оказывается, очереди в сберкассу. Встретили знакомого капитана Г.Б. Он одет под иностранца. Говорю ему: «Что же такое?» Он: «Сейчас сдал Советскому государству 7000 рублей и даю подписку, что до конца войны, до победы не возьму их». Я: «Но нужно сделать это достоянием гласности». Он: «Если они поворотливы, сделают выводы». Адресовалось работникам сберкассы.

Ехали в Переделкино, когда уже блек день. Надо было засветло добраться до дачи. Шли красноармейцы, молча, с касками на походных ранцах, с привинченными штыками. Верочка заплакала. Ребята шли молодые, белозубые.

По Можайке везут укрытые чехлами зенитные четверные пулеметы. На грузовиках-трехосках – ящики с патронами. На ящиках – свежие клейма. Везде много праздного народа. Весело. Много пьяных. Это уже возмутительно».

Еще одно свидетельство, принадлежащее автору книги «Записки советского интеллектуала», доктору исторических наук, археологу Михаилу Рабиновичу:

«Не теряя темпа, стал готовиться к следующим экзаменам – в аспирантуру, они должны были начаться через месяц, – срочно надо было «подогнать» иностранный язык. В воскресный день 22-го, оторвавшись на минутку от немецкой книжки, я вышел купить чего-нибудь поесть. И от продавца овощного ларька узнал, что немцы напали на нас и уже бомбардировали наши города.

Так, машинально сжимая в руке пучок редиски, не заходя домой, пошел на истфак. На Арбатской площади, у кино «Художественный», вдруг заговорил репродуктор. Передавали (должно быть, уж не в первый раз) речь Молотова. Как и другие, я остановился, жадно ловя каждое слово. «Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!» Как ни мало симпатична мне теперь эта личность, должен заметить, что тогда Молотов (или тот, кто написал ему речь) сказал самые нужные слова.

Да, наше дело правое! Мы возвращаемся к правому делу! И, как ни ужасна война, как ни вероломен враг, все же в том, что рухнул наконец этот гнусный союз с Гитлером, было некоторое облегчение».

Из шифрограммы военного атташе посольства Франции вечером 22 июня 1941 года:

«Производится мобилизация лиц различного призывного возраста, но малозаметная. На улицах грузовики попадаются редко, но много легковых автомобилей у комиссариатов обороны, флота и внутренних дел.

Из города выезжают на тягачах зенитные орудия с личным составом в полевой форме, вероятно, чтобы занять позицию на ближних рубежах. Этой ночью ожидается воздушный налет на Москву. В посольстве приняты меры предосторожности».

Так воспринял происходящее другой дипломат – сотрудник посольства Великобритании Джон Расселл:

«Шок оказался сильнее, чем можно было предполагать. Все казалось отрывком из какого-то фантастического фильма. В тот вечер я засиделся у кого-то в гостях, вернулся домой поздно и встал поздно. Включив радио, я услышал сообщение о бомбардировках не то Харькова, не то Киева. Говорили и о бомбардировках других городов. Мне это все показалось чистейшим розыгрышем, выдумкой в духе популярной тогда программы Орсона Уэлса – он инсценировал бомбежки Нью-Йорка (имеется в виду радиопостановка по роману Герберта Уэллса «Война миров». – В. Б.). Но вскоре пришлось убедиться, что все происходящее – отнюдь не инсценировка».

Тамара Рудковская, студентка ихтиологического факультета Рыбного института, услышала страшное сообщение на трамвайной остановке. Люди, стоявшие рядом, сначала молча слушали, потом заговорили: зря Сталин поверил Гитлеру.

Рудковская была растеряна, но ее, как и многих, не покидало чувство, что война будет где-то далеко, как недавняя Финская кампания. Она осталась в Москве, ее семья решила не эвакуироваться. Тамара заявила, что уходит на фронт. Ее отец, комиссар Гражданской войны, резко запротестовал, она стала возражать. Закончилось ссорой.

На следующий день Тамара отправилась в райком партии, находившийся в Сокольниках. Первый этаж был заполнен молодыми людьми, среди них – немало девушек. Все пришли записываться добровольцами. Наконец очередь дошла до Рудковской. Пожилой мужчина в форме выслушал ее и твердо сказал: «Твоего заявления я не видел, порви его. На фронт не пущу, Родину можно защищать и здесь». К судьбе Рудковской мы еще вернемся…

Поэт и писатель Константин Симонов записал в дневнике: «21 июня меня вызвали в радиокомитет и предложили написать две антифашистские песни. Так я почувствовал, что война, которую мы, в сущности, все ожидали, очень близка.

О том, что война уже началась, я узнал только в два часа дня. Все утро 22 июня писал стихи и не подходил к телефону. А когда подошел, первое, что услышал: война. Сейчас же позвонил в политуправление. Сказали, чтоб позвонил еще раз – в пять. Шел по городу. Люди спешили, но, в общем, все было внешне спокойно».

Для советского классика, лауреата Сталинской премии за роман «Петр Первый», Алексея Толстого утро 22 июня выдалось радостным. Впрочем, он еще не знал, что началась война. Всю ночь он работал и лишь на рассвете отложил перо. Писатель поставил последнюю точку в романе «Хмурое утро», завершив трилогию «Хождение по мукам».

В последних строках произведения Рощин шепчет Кате: «Ты понимаешь – какой смысл приобретают все наши усилия, пролитая кровь, все безвестные и молчаливые муки… Мир будет нами перестраиваться для добра… И это – на моей родине, и это – Россия…»

В это время пылающий горизонт на западе оглашался орудийными раскатами. Для Советского Союза наступало новое, уже не хмурое, а грозовое утро…

Трансляция из киева

Газеты, вышедшие 22 июня 1941 года, были заполнены обычными, точнее, привычными материалами. Что неудивительно – они готовились к печати накануне, в последний мирный день.

«Правда» публикует материал из Барнаула, где ослабили антирелигиозную пропаганду. Этим воспользовались церковники и сектанты, которые проповедуют свои идеи. Разумеется, это не укрылось от внимания партийных органов, потребовавших навести порядок. В частности, считал корреспондент, необходимо устраивать в клубах и избах-читальнях лекции на антирелигиозные темы.

Другой материал главной газеты страны – из Чкалова (ранее и ныне Оренбург): там речь идет об учете продуктов в колхозах. Значительная часть продуктов транжирится, утверждал автор. «Зафиксированы случаи, когда под видом отпуска на общественное питание продукты выдаются по заниженным ценам в счет трудодней колхозникам, не занятым на полевых работах – конюхам, сторожам, кладовщикам».

«Московский большевик» сообщал, что у павильона «Механизация» Всесоюзной сельскохозяйственной выставки разбит необычный сад: здесь высажены кусты облепихи, японской айвы, канадской ирги, дальневосточного кизильника, новые сорта абрикоса, вишни, сливы.

Газета также отмечала труд инженера, разработавшего конструкцию машины для механической мойки по частям тракторов и автомобилей. Детали загружаются в камеру, где, вращаясь, омываются струями содового раствора. Спасибо за новинку, товарищ Луканов!

Республиканский стадион им. Хрущева в Киеве. Его открытие было запланировано на 22 июня 1941 г. Строительство, 1930-е гг.

Многие подписчики жалуются в Наркомат связи, что издания приходят рваными, измятыми и грязными. По этой причине снят с должности начальник Успенского отделения связи в Тамбовской области. Стыдно, товарищ Киреев!

А вот товарища Бучидзе хотелось от души поблагодарить: он спас другого товарища – Лоркипанидзе. Тот ехал на поезде из Боржоми в Тбилиси и чуть не сорвался со ступенек вагона. Но решительный и ловкий проводник удержал на подножке неосторожного пассажира.

«Известия» опубликовали материал о новом республиканском стадионе в Киеве, которому было присвоено имя Хрущева. Арена, рассчитанная на 80 тысяч зрителей, украсилась флагами, транспарантами, портретами руководителей партии и правительства. 22 июня на стадионе должен был состояться очередной матч на первенство СССР по футболу между динамовцами Киева и московской «Красной армией». Накануне встречи газета «Советская Украина» выражала уверенность, что отныне киевский стадион – лучший не только в СССР, но и во всей Европе.

Билет на футбольный матч, который должен был состояться на стадионе 22 июня 1941 г.

Но 22 июня «ровно в четыре часа Киев бомбили, нам объявили, что началась война…». Горожане увидели ее страшное лицо: первые жертвы, первые разрушения. Стадион уцелел, но никто не торопился на футбол: по радио объявили, что билеты действительны, но лишь на игру, которая состоится уже после войны.

Трансляцию о встрече в Киеве должен был вести известный радиокомментатор Вадим Синявский. Ему довелось наблюдать из окна гостиницы, как на город пикируют немецкие самолеты. В московском Радиокомитете слышали разрывы бомб и взволнованный голос Синявского: «Попали! Мимо… Кажется, опять попали!»

В тот день отменили еще две встречи – в Ленинграде игру «Зенит» – «Спартак» (Харьков) и в Москве двух одноклубников – московского и ленинградского «Спартака».

23 июня не состоялся матч в Минске, где уже слышалась артиллерийская канонада приближающегося фронта. В столице Белоруссии был запланирован матч местного «Динамо» и «Профсоюзов-2».

На этом чемпионат должен был остановиться, однако 24 июня прошли два матча. Динамовцы Тбилиси на стадионе имени Берии победили со счетом 3:2 ленинградских одноклубников. С тем же счетом сталинградский «Трактор» в гостях одолел «Стахановца». В конце первого тайма матча в Сталинграде внимание болельщиков переключилось с игры на происходящее в небе. Там начался налет люфтваффе на железнодорожный узел Ясиноватая и прилегающие к нему пути, забитые армейскими эшелонами. С земли вражеские самолеты обстреливали многочисленные зенитные батареи, расположенные на терриконах. Все небо покрылось облачками разрывов…

На другой день «Красный спорт» поместил турнирную таблицу, под которой была ремарка: «Первенство отложено». Но оно прервалось навсегда.

Крупа, соль, керосин

Жители огромной страны встретили страшное известие кто с тревогой, а кто и с настоящим страхом. Все понимали, что жизнь круто изменилась и будущее готовит тяжелые испытания. Первая мысль: что будет с ними самими, с родными и близкими?

Днем 22 июня самые практичные москвичи побежали в сберкассы снимать деньги. Вскоре там скопились гигантские очереди, но по вкладам уже выдавали не больше 200 рублей.

Граждане, особенно люди средних лет и пожилые, помнившие прошлые войны – Первую мировую и Гражданскую – и связанные с ними лишения, бросились в магазины – запасаться крупами, мукой, консервами, спичками. Лихорадочно набивали сумки, авоськи. Сгибаясь под тяжестью покупок, торопились домой, затем снова бежали в магазины, вставали в бесконечные, встревоженные и возбужденно гудящие очереди. Главное – обеспечить семью самым необходимым, все остальное потом!

В информации заведующего оргинструкторским отделом МГК ВКП(б) о реакции населения Москвы на сообщение о начале войны говорилось: «Одновременно с огромным патриотическим подъемом, вызванным сообщением т. Молотова, среди населения появились панические настроения. Во многих магазинах образовались очереди, покупают, главным образом, сахар, крупу, соль. Очереди наблюдаются также за керосином…»

Из сообщения организационно-инструкторского отдела Московского горкома ВКП(б) 22 июня: «В Свердловском районе в магазине ТЭЖЭ (ул. Горького) большая очередь за мылом, в магазине № 102 (ул. Горького) в продаже нет хозяйственного мыла, покупатели берут семейное мыло, которого раньше продавалось по 50 кусков в день, а сегодня за два часа было продано 500 кусков. В магазине № 1 «Гастроном», кроме сахара, круп, макаронных изделий, консервов, хлеба и других продуктов, разбирают также и кондитерские изделия. В булочной № 5 Октябрьского райхлебторга в 14 часов 15 минут директор магазина Дирябо закрыл магазин перед очередью 100–130 чел. и объявил, что «Москва в угрожающем положении, и поэтому магазин закрывается». После вмешательства представителя Свердловского райторготдела т. Яковлевой магазин был открыт и торговля продолжилась. В магазинах, торгующих мясом, рыбой и зеленью, торговля проходит нормально. Заведующий магазином «Гастроном» № 21 (Дом правительства) заявил: «Почин в усиленной закупке продуктов сделали жильцы Дома правительства. Они же забирают свои вклады в сберкассе».

Безмолвные люди

Поразительно, но даже днем 22 июня о грянувшей войне знали еще не все. Одни москвичи с утра отправились на природу – в Серебряный Бор, «Сокольники», парк Горького. Другие предпочли отдых в летних кафе, которых благо в Москве хватало – на углу Тверского бульвара и Пушкинской площади, на улице Горького, возле ресторана «Арагви». Столики под тентами стояли на Арбате, Кузнецком Мосту, у Киевского вокзала, на Ленинских горах.

Одни посетители безмятежно заказывали ситро, мороженое, пирожные, другие – пиво. Кстати, любителей пенистого напитка в то время было едва ли меньше, чем сейчас. Да и сортов было немало – «Рижское», «Жигулевское», «Киевское», «Союзное», «Полярное».

Утром 22 июня в столицу из Московской области приехало 20 тысяч школьников. В парке культуры и отдыха «Сокольники» для них устроили большой праздник. Дети веселились, играли и были далеки от тревожных забот взрослых.

В первые дни Великой Отечественной автор повестей «Военная тайна», «Голубая чашка», «Судьба барабанщика», «Чук и Гек», «Тимур и его команда» Аркадий Гайдар подал заявление с просьбой отправить его на фронт. Но военкомат ему отказал, как инвалиду Гражданской войны.

Гайдар написал киносценарий «Клятва Тимура» – продолжение повести «Тимур и его команда». В нем есть описание первого дня войны:

«ЗИС» в тени дерева. Около машины стоят два бледных человека… Один из них, напряженно слушая радио, машет рукой в сторону духового оркестра.

Оркестр продолжает играть.

Около «ЗИСа» стоит уже человек двадцать… Подбегают еще люди… И уже многие отчаянно машут оркестру руками. Но дирижер стоит спиною, он не видит, и оркестр продолжает играть. Ближайшие танцующие пары, обрывая танец, бегут к «ЗИСу».

Кто-то дернул дирижера за ногу. Он останавливается, на его лице недоумение. Он растерянно машет рукой, музыка стихает.

В лесу молодой человек и девушка. Он говорит ей решительно:

– Идем! Мы только немного потанцуем и придем обратно.

Девушка:

– Да, но тогда нужно подойти и разбудить дедушку…

Молодой человек озорно подкрадывается к патефону, поднимает мембрану и пускает пластинку.

Дедушка открыл глаза, улыбнулся и увидел, как счастливая пара выскочила на поляну и, чем-то пораженная, остановилась.

Недоуменные и растерянные лица молодой пары.

Перед ними безмолвно замершая поляна. И, не шелохнувшись, все, сколько ни есть людей, стоят, повернувшись лицом к «ЗИСу».

Голос наркома из репродуктора: «…Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну…»

Безмолвные люди. Бледные лица взрослых. Лица ребят, стоящих возле Гейки. Молодая пара.

Лицо полковника Александрова и Жени.

Голос наркома продолжает: «…Атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города…»

Тревожный лязг металла о железный рельс.

Голос наркома продолжает: «…Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие…»

Гайдар все-таки попал на передовую – как журналист. Он не только писал корреспонденции, но и воевал: поднимался в атаку, ходил в немецкий тыл за языками. Поздней осенью сорок первого писатель погиб. Нарвался на засаду, предупредил товарищей об опасности, но сам уйти не успел…