Текст книги "Made at Intel: Сделано в Intel"

Project «Bear»[73]73
  Проект «Медведь»(англ.).


[Закрыть]

Если приобретение NSTL и STL было типичной покупкой компетенций, то сделка с «Эльбрусом» и Unipro, завершенная в 2004 году, имела, как мне думается, куда более серьезную бизнес-подоплеку.

Этот проект носил название «Bear» – ну как еще могут амеры назвать большую (около 700 человек) сделку в России? Hiring action сотрудников «Эльбруса» и «Унипро» – безусловно, знаковое событие для российского подразделения Intel. Однако окончательного ответа на вопрос, зачем эта сделка нужна была «Интел», у меня до сих пор нет. Там была интересная история. Дело в том, что инициатором покупки был Майк Фистер (Сaptain Itanic) – человек, который на тот момент стоял во главе серверного бизнеса Intel. Возможно, для Фистера покупка компетенций «Эльбруса» в области компиляции и бинарной трансляции для архитектуры VLIW/EPIC была попыткой вдохнуть жизнь в свое детище Itanium. И возможно, так бы оно и было, стань он СЕO Intel. Однако предпочтение было отдано Полу Отеллини, сменившему Крейга Баррета. И еще до завершения сделки Фистер покинул «Интел», перейдя на должность СEO в Cadence Design Systems.

На фото ваш покорный слуга с медведем времен project Bear.

Есть, однако, и другая теория, тоже заслуживающая внимания. В те времена Intel конкурировал с Sun Microsystems и IBM за долю на серверном рынке. А там всё большее распространение получала Java, которая была тогда Sun proprietary IP. Это всем, конечно, страшно не нравилось – не только нам, но и IBM, HP и прочим большим игрокам ИТ-рынка. Было очень желательно, чтобы Java стала Open Source[74]74
  С открытым исходным кодом (англ.).


[Закрыть], но никаких рычагов давления на Sun не было, да и финансово они были довольно крепки. Однако уязвимое место всё же нашлось. Дело в том, что серьезную часть разработки Java выполняли «Эльбрус» и «Унипро» по контракту с Sun. И вот «Интел» «ставит подножку» Sun, делая предложение о выкупе этих контор. Sun пытался конкурировать, но, насколько я понимаю, только за питерскую команду. Львиная доля активов «Эльбрус»/«Унипро» уходит «Интелу» практически без борьбы. Последний инициирует проект Harmony, который, по идее, был той же самой Java, только в Open Source. Плюс в том, что работают над ним те же люди, что делали Java в Sun. Проект этот шёл натужно, но цели своей достиг: Sun выложила Java в открытый доступ. И это было началом конца. В 2009 году Oracle приобрел Sun Microsystems за относительно небольшую сумму.

Это была большая стратегическая победа Intel, которая позволила завоевать более 90 % серверного рынка в последующие годы. Однако после того как Sun отказался от борьбы за Java, необходимость в Harmony отпала, а с ней потеряли работу более 200 человек в Москве, Питере и Новосибирске. Такой вот «звериный оскал капитализма». Но они были отнюдь не первыми, кто покинул «Интел» после завершения сделки. В «медвежьем проекте» наблюдались все те же сложности, что и в Сарове, в плане адаптации к корпоративной культуре. На это наложилось и «отторжение лидеров» – менее чем за два года после окончания сделки «Интел» покинули Роман Поборчий (Санкт-Петербург), Иван Голосов (Новосибирск), Владимир Волконский (Москва) и многие другие. Другим стрессовым явлением стало массовое перераспределение работы внутри российского «Интел». Компиляторная работа была урезана в Нижнем и Сарове и консолидирована в Москве и Новосибирске. МКL также перекочевал из Сарова в Новосибирск. От этого удара Саров так и не оправился, но и Нижний, надо сказать, перетряхнуло изрядно. Кто-то уезжал в новые локации, кто-то терял работу. Менялась оргструктура, и отнюдь не всем это нравилось.

В общем, штормило российский «Интел» после этой сделки еще лет десять. Кое-как устаканилось. Но к 2014-му из тех, кто пришел с «медведями», осталось от силы 30 %. Во многих командах Москвы и Новосибирска произошла «смена поколений». У руля встали молодые лидеры, лучше адаптировавшиеся к интеловской культуре. И все же от Bear Project у меня осталось какое-то ощущение «неспетой песни». Да, определённые результаты были, но до сих пор кажется, что они могли быть намного больше…

Июнь 2022-го. Борис Арташесович Бабаян и автор этих строк в «постинтеловскую эпоху».

؂

Project «Violin»[75]75
  Проект «Скрипка» (англ.).


[Закрыть]

Следующее большое приобретение «Интел» в России состоялось спустя целых 12 лет и тоже в Нижнем Новгороде. В отличие от брутального «Bear» этот проект носил утонченное название «Violin». Не знаю, играло ли какую-то роль название, но по эффективности это приобретение стало, наверно, самым удачным. Компания Itseez создавалась в конце нулевых выходцами из «Интел», стоявшими у истоков библиотеки OpenCV, – Гари Брадски, Виктором Ерухимовым, Сергеем Молиновым, Вадимом Писаревским, Александром Бовыриным и некоторыми другими. Также ключевые роли играли там Кирилл Корняков и присоединившиеся в 2013-м вице-президент компании МЕРА Алексей Мяков и Юрий Горбачев. Так что когда Intel всерьез двинулся в сторону Internet of Things, более «удобного» кандидата для приобретения сложно было найти. Команда Itseez счастливо избежала трудностей адаптации. Дело в том, что ее культура была построена выходцами из «Интела» и предельно близка к «light blue». Кроме того, ребята смогли в короткие сроки перестроиться с проектов, основанных на компьютерном зрении, в сторону ускорения нейросетей. Так родился продукт OpenVINO, ставший одной из визитных карточек не только нижегородского, но и глобального «Интел».

Команда Itseez, 2015.

؂

Soft Machines

Это последнее (пока?) приобретение Intel в России, и о нем мне известно относительно немного. Покинув пост гендиректора RND Intel в России в 2015-м, я практически перестал появляться в Москве. Однако первое впечатление, когда внутри компании было объявлено о сделке, помню отчетливо – «пир во время чумы». Дело в том, что в это время в Intel свирепствовал ACT – масштабная волна сокращений, связанная с закрытием небольших (< 500 человек) сайтов, релокациями, увольнениями и т. п. (подробнее об этом также будет в главе «Окаянные дни»). И вдруг я узнаю, что в «Интел» прибывает 150 человек по миру и 60 – в России. Первое впечатление – бред какой-то. Такое ощущение, что левая рука не знает, что делает правая. Хотя, если разобраться, все логично – сделка с Soft Machines была согласована достаточно давно, а АСТ готовился в строжайшем секрете. Но как-то так получилось, что ложка меда утонула в бочке дегтя. Если говорить о самом поглощении, то оно также относится к категории «крайне дружественных». Основатель Soft Machines Mohammed Abdallah – выходец из Intel. Да и для Александра Дроздова – ключевой персоны в России – это была не первая «ходка» в корпорацию. Впрочем, он вполне благополучно вторично покинул ее в 2020-м. Что же касается самой команды, то ее ждал «разворот на марше» сродни тому, который испытали «медведя́» двенадцатью годами ранее. Soft Machines продвигал архитектуру VISC, благодаря которой и привлек внимание покупателя. Но с приходом в «Интел» Раджи Кодури в 2017-м началось повальное увлечение GPGPU. И ребят срочно перебросили на «горячую тему». Насколько они были в ней успешны – мне трудно судить. Но продержаться в таком неспокойном море, как Intel, 6 лет, сохраняя относительно низкий attrition rate[76]76
  Коэффициент выбывания персонала (англ.).


[Закрыть], само по себе заслуживает уважения.

Вот так это было. Долго, сложно и отнюдь не всегда логично. И тем не менее Intel останется яркой страницей в истории российского IT.

Свой среди чужих, чужой среди своих

2014-й стал переломным годом для моей карьеры в «Интел». В начале 2013-го меня назначили генеральным директором по R&D в России – и мне казалось, что теперь все дороги будут открыты. От перспектив сделать что-то хорошее и для «Интела» и для России за спиной прямо-таки росли крылья. Но не тут-то было.

Год сразу начался по-дурацки – я полетел в Новосиб в легкой курточке и простудился на тамошнем морозе. В Сибири погода вообще коварная. У нас минус 30 – это адский ад из-за высокой влажности. А там сухо, солнечно, тихо и ощущается как минус 10, в худшем случае – минус 15. А на самом деле те же самые минус 30. И в результате вместо поездки на Олимпиаду в Сочи я сидел дома и болел две недели. Ну а потом началось: в конце февраля – начале марта Россия присоединила Крым, а в апреле начались бои на Донбассе. Нас обложили санкциями. Ну и на корпоративном фронте ситуация также резко накалилась. В том году я летал в Штаты шесть раз и провел там в общей сложности четыре месяца, уговаривая интеловский истеблишмент не закрывать бизнес в России. Дамоклов меч повис уже тогда, однако судьбе было угодно дать нам еще восемь лет…

Билл Сэвидж и я в Высшей Школе Экономики, 2015.

؂

Шок и трепет

Поначалу, как всегда, была паника и неразбериха. Никто не понимал, куда бежать и чего бояться. Вспоминается апрельский диалог с Биллом Сэвиджем – директором Developer Product Division[77]77
  Дивизион продуктов для разработчиков (англ.).


[Закрыть], основным стейкхолдером «Интел» в России. На него тогда работало у нас человек, наверно, 700. Как сейчас помню, разговор этот состоялся в пятницу, часов в шесть вечера в санта-кларовском офисе SC12. Обычно амеров в пятницу из офиса «сдувает» в половине четвертого. Ну, самый край – в четыре. Но Билл не уходит – переживает отчасти за Россию, но больше – за свою карьеру. И мы уже несколько часов гоняем по кругу его страхи – фантомные и реальные.

– А если они (имеется в виду российские власти) отменят визы для американцев?

– Ну, мы будем общаться с тобой исключительно по скайпу. В этом есть свои минусы. Но плюсов, мне кажется, больше.

– А если они отключат Интернет в России?

– Это ты как себе представляешь? Вообще всех провайдеров? И государственных и частных? И проводных и беспроводных? Или вообще по всей стране вырубят электричество?

– Ну ладно. А если они начнут имущество национализировать?

– А это совсем простой вопрос. Тогда ты уволишь меня, тебя уволит Douglas W. за продолбанные релизы продуктов. А Дага, наверно, уволит БиКей. В любом случае нам с тобой будет не о чем разговаривать.

– Как-то не очень убедительно. Но в любом случае мы сейчас с тобой вряд ли что-то придумаем. Да и время уже позднее. Так что давай по домам. В понедельник в семь утра я жду тебя с докладом по ситуации.

– Sir, yes, sir! – выпалил я и покинул помещение.

Вообще, мы с Сэвиджем жили как кошка с собакой. У него был авторитарный стиль руководства, а у меня на это стойкая аллергия. Я в те времена часто говорил (подражая О. Генри или Фенимору Куперу): «Самые лучшие чувства – это взаимные чувства. Я не любил Дикого Билла, а Дикий Билл не любил меня». Страдал от этого, разумеется, только ваш покорный (хотя Билл и не был моим прямым начальником), но все равно не сдавался. Впрочем, сейчас, когда на кону стояла работа многих сотен людей, было самое время засунуть свои амбиции куда подальше и выполнять любую прихоть Савага. Ибо решение в конечном счете было за ним. И какой бы он ни был самодур, себе он точно не враг. Закрытие RND-центра в России не только сулило существенные расходы. Это еще и срыв релизов – а там, глядишь, и кресло под ним может зашататься. И на фига оно ему, если retirement уже близко? Однако понимал я тогда и то, что Билл слушает не только «пророссийскую сторону». Много в такие времена находится «доброхотов», которые ратуют совсем за другое.

«Три богатыря»

Тех, кто «на другой стороне», можно условно подразделить на три группы.

Самая безобидная из них – это Госдеп. На самом деле это такой удобный собирательный образ американского государства (там тоже разные люди есть). Безобидный он потому, что напрямую в дела бизнеса не вмешивается. Все, что Госдеп может, – это «разъяснять позицию государства Объединённые Штаты Северной Америки» и предупреждать о рисках потери бизнеса в России. Это такая форма давления, когда высокопоставленному офицеру компании (чаще всего первому лицу) звонит чиновник из госаппарата и пару часов промывает мозг. И послать его или бросить трубу нельзя – это все-таки государство. А с ним шутки плохи как в России, так и в Америке. И ладно б это один раз случалось – потерпеть можно. А если каждую неделю? А если каждый день? Давление Госдепа длительное и неприятное. Кому-то просто может надоесть изо дня в день выслушивать «разъяснения».

Но все же страшнее враги внутренние. Первая категория – это «стервятники». В любой большой конторе идет постоянная конкуренция за распределение работы по географиям. А в России этой работы довольно существенный кусок, благодаря таланту и трудолюбию русских программистов. И как только начинается обострение, стервятники слетаются к возможному пиру. Индия, Ирландия, Польша (кстати, еще один мой «старый кореш» – Ричард Дырга – в «Интел» еще?), каждый желает оторвать кусочек себе.

Но самое противное – это так называемые «особисты». Всякие там Risk&Controls, Security, Business Continuity и т. п. В обычной жизни девелопер с ними не сталкивается. Да и в мирное время их практически не видно. Но вот как только начинается обострение, они вылезают изо всех щелей. Про этих людей надо понимать две вещи. Первое: «горячие дни» – это их редкая возможность показать свою важность и нужность. Вот они и лезут из кожи вон. А уж если приходится что-то закрывать – они и вовсе счастливы. Ибо обеспечивают себя работой всерьез и надолго. Второе: поскольку их задача – взаимодействие с государством, они набираются из специфических американских ведомств (тот же Госдеп, АНБ, Пентагон). И особо теплых чувств к России не питают. И к гражданам ее тоже.

Один день из жизни

Вызвал меня к себе один такой интеловский чиновник (в ранге вице-президента «по общим вопросам»). Чел – хорошо за 50, седые волосы ежиком и выправка армейская чувствуется. Захожу в кабинет, а там панель в полстены и картинка от CNN.

– Смотри, – говорит, – у вас там, в Москве, – война.

Я слегка опешил.

– Да вроде нет, три дня назад уезжал, все нормально было.

– Ну так CNN же показывает, – он махнул рукой в сторону экрана. Я пригляделся – и правда, танки по улицам ездят, чуваки с «калашами» ходят. А в углу маленькими буквами надпись Luhansk.

– Так это же Луганск!

И вот тут ответ меня реально убил:

– А какая разница?

До этого момента я как-то справлялся со своими эмоциями, но тут меня реально накрыло. Сам ответ и то, как этот чувак смотрел на меня, видимо, оказалось последней каплей. Я привык, что в «Интел» все предельно корректно и без политики. Но вот смотрит на меня этот чел (лет на 15 старше) с армейской выправкой, и я понимаю, что для него «холодная война» не закончилась. И что я для него по-прежнему враг. И вот тут я понял, что для меня, по большому счету, ничего не поменялось тоже. Я все тот же мальчик из пролетарского района, и этот кент мне тоже не друг ни разу. И мне очень захотелось по старой автозаводской привычке дать ему в табло, а там – будь что будет. Скорее всего, я бы огреб по первое число – чел был в хорошей форме (я, правда, тоже в неплохой), да и спецподготовка у него наверняка была на этот предмет. Но я на несколько секунд закрыл глаза и сдержался, поскольку понимал, что устроить сейчас обструкцию означает наглухо завалить свою миссию. Но меня еще одна мысль посетила в тот момент – что тот чел «на своей стороне». Он – амер, топит за Америку, все у него нормально. А вот я непонятно что и непонятно где – у меня наблюдается серьезный диссонанс между тем, что я думаю, и тем, что должен делать. И надо сказать, что дискомфорт на тему «свой среди чужих, чужой среди своих» только усиливался вплоть до моего ухода из «Интел» в 2020-м…

– Ну, типа, там больше тысячи километров на юг, – выдохнул я наконец. Подошли к «штабной карте». Нашли Москву, нашли Луганск. Амер как-то слегка смягчился.

– Ладно, – говорит. – В этот раз ложечки нашлись, но осадочек все равно остался. Ступай пока. А я подумаю, что с вами делать.

И такое происходило очень часто – почти каждый день. Я приходил с работы, падал без сил и думал: «вот прям завтра уволюсь нахрен и уеду в Россию». Потом выпивал полстакана и немного отпускало. «Ладно, завтра еще потерплю, послезавтра уволюсь». И так было почти два месяца…

А тем временем дома…

Вернулся я в Россию ненадолго в начале лета. И сразу попал на Петербургский международный экономический форум (ПМЭФ). Разница с форумом 2013 года была разительной. Международным его можно было назвать только с очень большой натяжкой. Но главное – атмосфера. В 2013-м это был праздник, который не прекращался ни на минуту – омары с шампанским, устрицы, охлаждаемые жидким азотом, катание на яхтах по ночной Неве. Халявный бар 24x7 – виски, водка, джин, пиво. Все что душе угодно в любое время дня и ночи. А в 2014-м было только шампанское и исключительно с утра. Наверно, с каким-то намеком.

Плюс к этому российские чиновники как-то резко перестали с нами, представителями западных компаний, общаться. Были, конечно, исключения, но редко. Если год назад мы с ними были практически друзьями и зависали на одних и тех же вечеринках, то теперь они не то что не подавали руки, но и смотрели на тебя как на пустое место. У меня язык не повернется их обвинять, наверно, там была какая-то указивка, про которую я не знаю. Но все же как-то не по-человечески это…

Впрочем, бог с ними, с яхтами, форумами и чиновниками. Страшнее всего была потеря многих друзей. Как-то вдруг оказалось, что все мы разные и очень по-разному смотрим на вещи. К тому же многим тогда на почве политики башни поотрывало. Помнится, спорили мы с одним чуваком, с которым до этого были не разлей вода, в курилке до хрипоты. А на следующий день «разведка» (она у меня всегда работала хорошо) докладывает, что оппонент мой написал телегу… Сэвиджу. Дескать, с такой позицией Валерий не может быть директором R&D. К чести Билла, он этой бумаге хода не дал, да и мне никогда не говорил. Но у меня-то сердце кровью обливалось, когда я ее читал…

Якорь

Так что, когда я уезжал в Америку снова, у меня было тяжело на душе. Все продолжало висеть на волоске, ясности не было никакой. Я просто руководствовался принципом – делай, что должно, и будь что будет. Каждый день общался с какими-то «особистами», что-то объяснял, что-то доказывал. Ну и «подносил патроны» Савагу. Не то чтоб он меня об этом просил, но я видел, что ему тоже солоно приходится. И вот в один прекрасный день в середине августа он позвал меня и сказал:

– Знаешь, Валер, бог с вами, с девелоперами. Одних уволю, других найму. Ну да, долго. Ну да, дорого. Ну да, геморно. Но сделать можно. Меня другое держит – релизная инфраструктура. Переносить ее сейчас из России в Штаты – это на полгода эпопея. А у меня релизы важные на носу. Так что пусть все остается, как было.

– Что, Билл, коготок увяз, всей птичке пропасть? – у меня как будто гора свалилась с плеч, и я немедленно начал упражняться в ослоумии.

– Да, видимо, так, – Сэвидж как будто не заметил моей шутки. Он был весь в своих мыслях. Чувствовалось, что решение далось ему нелегко.

Ну а поклониться за то, что все обошлось, надо Марине Борисовне Алексеевой. Именно она тогда управляла Software Production Services[78]78
  Отдел по производству программного обеспечения (англ.).


[Закрыть] и создавала со своей командой тот якорь, который удержал «Интел» в России в тот лихой год.

Марина Алексеева

؂

Пиши объяснительную!

C тех пор жизнь моя стала полегче, но рецидивы время от времени случались. Мои «друзья» из Risk&Controls никак не могли успокоиться и изобретали одну угрозу за другой. Следующей идеей фикс стал закон о хранении персональных данных граждан России. Я вообще не понял поначалу, в чем там фишка, да и знакомые из Минцифры (мы мало-помалу начали снова общаться) сказали: «Чё вы паритесь? Этот закон вообще не про вас писан, а про всякие Гуглы, Фейсбуки и ЛинкдИны». Но особисты не успокаивались и продолжали раздувать из мухи слона. И тут масла в огонь подлил Google.

Сижу в декабре в своей московской квартирке, никого не трогаю, читаю книжку. Время пол-одиннадцатого ночи. Вдруг звонок от Сэвиджа.

– Что у вас там с Гуглём?

– А что? Он закрыл девелоперский офис месяц назад. Не согласны они с законом о персональных данных. Ну и скатертью дорожка. Они пол-Европы позакрывали из-за подобных законов.

– Месяц назад? А мне только что звонили Risk&Controls и говорили что это – бомба.

– Ну, посоветуй им газету посвежее купить.

– Я посоветую, но на ковер нас все равно потащат. Так что иди – пиши объяснительную.

Этих «объяснительных» я в том году написал не один десяток. И они имели мало общего с творчеством школьников типа: «16.12.2014 я пропустил два урока математики, потому что болел и автобуса не было». Это, скорее, было что-то вроде меморандума по каждому конкретному случаю. Дело в том, что «особисты» иногда устраивали нам с Сэвиджем «перекрестный допрос», а иногда могли колоть по отдельности. Поэтому важно было говорить одно и то же. С этой целью и писались «объяснительные записки».

Через неделю ровно та же история. Пол-одиннадцатого. Звонок. Билл.

– Что у вас там с рублём?

– Он падает (за ту неделю доллар вырос в цене с 32 рублей до 60).

– И что мы делаем?

– Я знал, что ты будешь беспокоиться, и покупал его за свои деньги. Но он все равно падает…

– Господи, что же у вас все не слава богу…

– Ну, год такой. А ты-то чего переживаешь? Мы теперь обходимся тебе в два раза дешевле в долларовом эквиваленте. Тебе радоваться надо.

– Я-то может и порадуюсь. А вот наши друзья вряд ли. Так что объяснительную тебе писать все равно придется.

Так и закончился лихой 2014-й. Все обошлось, только вот седых волос у меня добавилось изрядно. И крыльев за спиной я больше не чувствовал. А мысль о том, как трудно работать в «белой» конторе, живя в «красной» стране, с тех пор все чаще приходила мне в голову…