Текст книги "Нобели. Становление нефтяной промышленности в России"

После того, как у старших Нобелей появился свой флот, перед ними совершенно естественно встал вопрос о топливе для паровых агрегатов. Людвигу не казалось справедливым, что пароходы крупной компании топливопроизводителя вынуждены были использовать закупаемый в Великобритании уголь. Конечно, это было дешевле нефти, не говоря уж о керосине, но… При перегонке на нобелевском заводе из нефти получали около 30 % керосина и 15 %-20 % бензина. С керосином все было ясно, бензин продавался как хороший растворитель, модный пятновыводитель и средство от клопов. Оставшиеся 50 % представляли собой густую черно-коричневую маслянистую грязь. Частично ее использовали для изготовления колесных масел, но в основном – сливали в море или сжигали как отходы. Даже название у этой грязи было соответствующее – «мазута», от арабского «мазхулат» – «отбросы». Между тем, горели эти «отбросы» значительно лучше, чем уголь, который Нобели покупали для паровых агрегатов своих заводов, насосов, пароходов и паровозов. Людвигу это не давало покоя и он обратился за советом к наиболее продвинутому в химии брату – Альфреду. Всесторонне изучив присланные образцы, Альфред вскоре посоветовал брату взяться за мазут самым серьезным образом. По его словам, его никак нельзя было считать отходом: «Мазуту принадлежит огромное будущее… Если он у вас ничего не стоит или стоит дёшево, надо строить резервуары и заполнять их впрок, через 5-10 лет мазут принесёт огромное богатство». Самолично сжигая образцы угля и мазута, Людвиг высчитал, что килограмм угля, сгорая, испаряет 7–8 литров воды, в то время как килограмм нефтяных отходов превращает в пар 12 литров. Но как подавать этот мазут в топку? С углем все ясно, есть кочегар, есть лопата, а тут? Не лить же его из шланга, тут и до пожара недалеко. Топка была явно не приспособлена под жидкое топливо. Попытки распылять в ней нефть или использовать так называемые «нефтяные кирпичи» – пропитанное нефтью спрессованное сукно, в лучшем случае не приводили ни к чему хорошему, а в худшем – приводили к плохому, вплоть до взрывов.

Разобраться с такой несправедливостью поручили уже проверенному в делах Шухову. Проблему он решил, создав в 1879 году специальную форсунку, через которую мазут распылялся в топку парового двигателя. Действовала она с помощью создаваемого паровиком водяного пара, мощная струя которого и распыляла в топке густой мазут. Конструкция форсунки Шухова была так проста, оригинальна и надежна, что великий русский химик Дмитрий Менделеев, кстати, тоже предрекавший мазуту, как виду топлива, большое будущее[112]112
  В одном из своих трудов он писал: «нефтяные остатки не исчезнут с рынка России, пока нефть будет находиться в современном изобилии и дешевизне, потому что при переделке в ценные продукты остаются неизбежные отбросы и есть много природных видов тяжелой нефти, дающих мало ценных продуктов и совершенно отвечающих понятию о нефти как о „жидком каменном угле“. А потому и впредь, как ныне, нефтяное топливо будет играть свою у нас передовую роль».


[Закрыть], даже поместил ее рисунок на обложке своей книга «Основы фабрично-заводской промышленности», а основные принципы ее системы используются инженерами и поныне. Вот как описывали форсунку в журнале «Техник» в статье «Нефтяной пульверизатор Л. Э. Нобеля с вращающимся пламенем»: «Форсунка эта состоит из цилиндрической коробки с двумя цилиндрическими отростками: по нижнему отростку течет пар, по верхнему – нефть. Величина отверстий для пара и нефти может регулироваться от руки, и таким образом можно установить желательный приток нефти. …Усовершенствование здесь заключается главным образом в том, что пульверизационное пламя имеет в топке вращательное движение вокруг горящей оси, через что достигается более полное сгорание топлива и совершенно равномерное нагревание… Пульверизаторы г. Нобеля изготавливаются на его собственном заводе и стоят около 130 рублей». Уже в скором времени большая часть двигательных паровых установок Нобелей была оборудована форсунками Шухова и переведена на питание новым «отбросовым» топливом. Сам же Людвиг, как и посоветовал Альфред, начал через подставных лиц скупать мазут практически за бесценок и заполнять им свои шуховские хранилища. И не только скупать, но и заключать долгосрочные, на многие годы вперед, контракты о его закупках.

Провезти по суше

Из портов нобелевский продукт развозился по всей России уже при помощи железной дороги, в специальных нефтеналивных цистернах. О последних стоит сказать несколько слов отдельно. К тому времени американцы уже более десяти лет использовали для перевозки нефти и нефтепродуктов по железным дорогам специальные цистерны, о примерном устройстве которых Нобели знали от своей американской технической агентуры, однако Людвиг решил не повторять их конструкцию, а создать собственную, учитывая местную, российскую специфику. В России ничего подобного тогда еще не было. На самом деле, при том, что перевод страны на железнодорожные рельсы считался тогда задачей архиважной, создавать специализированные средства перевозки государство вовсе не спешило. У всех еще на памяти была история о разработке специальных угольных вагонов, о необходимости которых ведущие углепромышленники страны кричали на всех перекрестках. Несколько лет они просили и умоляли правительство предпринять в этом направлении хоть какие-то шаги, писали в газетах, говорили на собраниях, выступали в сенате. В процесс обсуждения проблемы было втянуто практически все промышленное сообщество империи. Вагон был наконец создан и производство его было размещено на Рижском вагоностроительном заводе, но чего это стоило всей стране… А вот о нефтяных цистернах того же сказать нельзя. По простой причине: Людвиг Нобель даже и не стал обращаться с просьбами в правительство, а сразу обратился к конструкторам Рижского завода. Одновременно он предложил российскому министерству железных дорог и другим нефтепромышленникам войти с ним в концессию и поучаствовать в создании нового нефтеналивного вагона, однако ни те, ни другие интереса к нобелевскому начинанию, как по традиции, не проявили. Российские нефтяные цистерны были рассчитаны на перевозку 10 тонн керосина каждая, что было несколько меньше американского аналога. Первые сто нефтеналивных вагона были изготовлены в железнодорожных мастерских, устроенных при царицынском хранилище. Одновременно Людвиг заказал на Путиловском заводе несколько специализированных особо мощных локомотива, способных справиться с 250-тонным составом. Паровые агрегаты локомотивов были, кстати, оборудованы форсунками Шухова и работали на том самом мазуте, который Нобели скупали за бесценок. Первый нобелевский состав с высококачественным керосином прибыл в Санкт-Петербург в начале 1881 года, а к 1883 году у Нобелей было уже 1500 цистерн и 60 локомотивов. Поскольку государство отказалось обслуживать его составы, Людвиг подготовил для них своих машинистов, оборудовал ремонтные мастерские, построил собственные, частные железнодорожные ветки, наладил собственный, весьма тщательный контроль за состоянием подвижного состава.

Налив железнодорожных цистерн нефти в Баку, 1903 год.

Нобелевский нефтяной состав, кроме прочего, был еще и пунктом мелкооптовых продаж керосина. После того, как он останавливался на станции, сопровождавший его приказчик-экспедитор сообщал об этом по телеграфу в центральную контору в Петербург. Положение состава обозначалось на карте России специальной цветной булавкой. После этого начиналась торговля. Перекупщики договаривались о цене и объемах с приказчиком, после чего перечисляли деньги на банковский счет Нобелей. Как только перевод подтверждался, из конторы отправляли приказчику телеграмму, и тот отпускал товар. Все это время состав стоял на специальной ветке, построенной на деньги Нобелей, ибо правительство и частные владельцы слишком дорого оценивали длительные стоянки на своих запасных путях, а то и вообще запрещали ими пользоваться.

«Цистернами» нобелевские нефтяные чаны стали называть далеко не сразу. Чаще всего их именовали на английский манер – «танками», что в переводе значит «большой бак». Такое созвучное мощным боевым машинам название совсем не случайно. Первоначально в России появившиеся в начале XX века бронированные машины называли так, как и должны были называть – «бронемобилями». В начале Первой Мировой войны российское правительство заказало в Англии крупную (несколько десятков) партию бронемобилей Mark. Для того, чтобы об этом не пронюхала немецкая разведка, было решено закрыть установленные на железнодорожных платформах машины брезентом, а в путевых документах обозвать их «наливными баками», то есть «танками», благо размеры соответствовали. Фокус прошел удачно: немцы так ничего не узнали и были приятно удивлены появившимися на Восточном фронте механизированными и огнестрельными монстрами. А новое название мощной техники разошлось по всему миру и благополучно прижилось. Только русские солдаты еще долго называли танки «лоханками» (еще один перевод слова tank).

Но совсем уйти от бочек было все-таки невозможно. Они были просто необходимы хотя бы для конечной мелкооптовой торговли. Для того чтобы создать действительно независимое предприятие полного цикла Людвиг построил на базе того же царицынского хранилища огромное бондарное производство, на котором по американской технологии клепалось до 100 000 бочек в год. Подобные бондарные цеха, только значительно меньших масштабов, были и на других крупных хранилищах.

Так создавалась огромная, всероссийская нобелевская нефтяная империя. В короткий срок Людвиг построил и отладил замечательную инфраструктуру нефтяного бизнеса, в которой он имел возможность контролировать любую составляющую, от процесса бурения скважины до продажи ведра керосина конечному потребителю в глухой деревне. Такой организацией в России не мог похвастать ни один, даже самый богатый предприниматель. Нельзя сказать, что российские нефтепромышленники были такими уж отсталыми, нет, просто они развивали свой бизнес в другом направлении. Точнее, они в другом направлении тратили деньги. В основном российские нефтяники обращали капиталы на покупку новых источников и месторождений, Людвиг же об этом беспокоился совсем мало. Он чувствовал, что его конкуренты совершают большую ошибку, ибо покупая все новые и новые земли они почти не оставляли средств на переработку полученного продукта. В результате, добыв значительное количество нефти и не имея возможности ее переработать и реализовать, они были вынуждены продавать ее сырьем за очень дешево тому, кто такую возможность имел, то есть, – братьям Нобель. Еще когда строился первый нефтепровод, Людвиг не раз отказывался от приобретения перспективных участков, заявляя: «Когда у меня будет нефтепровод, то будет и нефть». Только после того, как был запущен обновленный завод, он, дабы не зависеть от переменчивого Бакинского рынка, начал покупать один за другим нефтеносные участки. Объем покупок был мизерным, стоимость купленных участков составляла менее 130 000 рублей, а общая площадь не превышала 40 десятин. Однако, на этих 40 десятинах было пробурено около 100 скважин, дававших в год до 25 миллионов пудов нефти.

Положение дел, когда крупный предприниматель занимался не только добычей или переработкой, но и всеми сопутствующими процессами, весьма тревожило старого знакомого Людвига и ведущего российского нефтяного специалиста Менделеева. Знаменитый ученый в своей книге «Учение о промышленности» писал: «… у нас и г. Кокорев, и г. Мирзоев, и г. Новосильцев, и г. Нобель сами стремятся быть всем – бурильщиком, возчиком, перегонщиком, владельцем земли и складов, чуть ли не мелким торговцем. Эта всесторонность – крупнейшее зло нашей хорошо начавшейся нефтяной промышленности… пусть одни владеют землею, другие нанимают ее из доли или платят и бурят, третьи перевозят в вагонах, на пароходах, в шхунах, проводят ее по трубам или как иначе, четвертые перегоняют на керосин, пятые обрабатывают остатки на тяжелые масла, шестые делают бочки, седьмые торгуют в России и за границей. …Обсуждая препятствия для нашего нефтяного дела, иной говорит только об акцизе, да об устьях Волги другой – только о дороговизне бочек, третий – о нехорошем очищении нашего керосина, четвертый о тарифе железных дорог, пятый – о недостатке кредита и т. п. Все эти препятствия второстепенные: первое и основное – отсутствие специализации разных отраслей нефтяного дела. Тот же ум, тот же капитал сделают свое дело во много раз и лучше и выгоднее, когда сосредоточатся на одной части дела». Лучше всего ему на это ответил Виктор Рагозин, писавший о нефтяной специализации: «Когда имеешь свои буровые, то можно до некоторой степени предусматривать приближение необходимой остановки; когда эти буровые эксплуатируются другими людьми, то во все расчеты необходимых остановок надо еще вводить поправки на леность, неумение, невнимание и безденежье нефтедобывателей. По г. Менделееву, нефть в четверг сотворилась в центре земном, в субботу пришла в Балаханы, а в воскресенье Ага, Тер или Ходжа вам ее откачали и пожалуйте получать в понедельник. …наступит время, когда горячка бурения начнет постепенно остывать, число скважин будет уменьшаться, дело бурения постепенно будет переходить в руки заводчиков, которым нефть необходима, так как они затратились на устройство заводов, и нефтедобывающая промышленность как особая будет постепенно уничтожаться».

Часть IV

Товарищи нефтяники

Созданная в такой относительно короткий срок нефтяная империя поражала своим размахом. Построить такую даже самому богатому россиянину в одиночку было бы не под силу, а Людвиг Нобель на период начала нефтяного бизнеса к самым богатым не относился. Те же Кокарев или Мирзоев имели значительно более крупные капиталы. Людвиг часто жаловался, что ему банально не хватает денег, что вложенные полтора миллиона рублей – просто кошкины слезки, что вложить надо еще в полтора – два раза больше, только вот где взять это больше? Альфред, который хоть и отдавал большее предпочтение нитроглицерину, тем не менее, не прочь был несколько диверсифицировать свои активы, вложившись в дело старших братьев. Тем более что перспективность нефтяного дела становилась все очевиднее. Как хороший экономист он уже не раз предлагал братьям создать акционерное общество, однако ни Людвигу, ни, тем более, Роберту эта идея не нравилась. Людвиг вообще не любил все, что было связано с акциями и биржевой игрой. Он с презрением относился к любым капиталам, заработанным не практически-технологическим путем, и считал их «за полученные даром, вредные». Когда ему предложили продать его дело за границу по очень-очень выгодной цене, он ответил представителям покупателей:

– Вы хотите, чтобы я обратил свои деньги в процентные бумаги, купил бы себе ножницы для отрезывания купонов и ходил бы на биржу для их продажи; я на это не согласен; мне нужны не только деньги, но и дело.

Роберт же прекрасно понимал, что в условиях акционерного общества он на своем родном, такими трудами выстраданном предприятии, будет значить еще меньше, чем сейчас, в паре с младшим братом Людвигом. Он и так уже говорил, что его оттерли даже от родного завода и, надо сказать, что эти его претензии были не так уж безосновательны. Людвиг, расширяя производство, все меньше слушал старшего брата. И не потому, что не воспринимал вмешательства в свои дела, которые он всегда называл общими, даже не только с Робертом, но и с Альфредом, отнюдь нет. Просто пораженный все крепнущей ревностью к созданному им делу Роберт все чаще возражал против различных нововведений вовсе не потому, что они были неправильными или вредными, а потому, применяя свое «вето» он пытался показать свои права хозяина, пусть даже в ущерб производству. Единоличного хозяина собственного дела. Дело тут было даже не в деньгах. Роберт прекрасно понимал, что все действия младшего брата идут на пользу предприятию и делают его же богаче. Но в данном случае, богатство было уже не главным. Поэтому, он, например, категорически возражал против внедрения непрерывного цикла переработки и закупки крупных партий чужого мазута.

Но, что бы там себе не думали старшие братья, а больше денег было взять негде. Людвиг долго сопротивлялся, советовался и со старшим братом, и с младшим, ездил для личной консультации с продвинутым в биржевых делах Альфредом в Париж и в Вену, пока, наконец, не выработал приемлемую для себя версию акционерного предприятия. Роберт продолжал категорически возражать против какого бы то ни было акционирования, но его уже почти никто не слушал. Во всяком случае, Альфред заявил, что он с удовольствием вступит в ряды нефтяных акционеров и купит подобающий пакет акций.

Устав «Акционерного товарищества нефтяного производства братьев Нобель» император Александр II высочайше утвердил 10 мая 1879 года. Товариществу сразу был присвоен уникальный телеграфный адрес «Бранобель», ставший чем-то подобным тому, что мы сейчас называем «брендом». Уставной капитал нового товарищества был равен 3 миллионам рублей. Для того чтобы в акционеры не пролезло великое множество миноритариев, владеющих мелкими пакетами, а то и вообще – несколькими акциями, но могущих причинить хозяевам пакетов крупных отнюдь не малую головную боль, Людвиг установил цену одной акции в 5000 рублей. Всего их было выпущено 600 штук. Контрольный пакет из 322 акций Людвиг оставил себе. 186 акций приобрел коллега Людвига по ижевскому заводу и просто друг полковник Бильдерлинг, Альфред Нобель купил 23 акции, 27 взял питерский купец Забельский, 10 – брат Бильдерлинга Александр. По 5 акций досталось главному бухгалтеру питерского завода Людвига Фритцу Блумбергу и главному инженеру Михаилу Белямину и по одной – шведскому инженеру-бурильщику Сандгрену и московскому торговому представителю Нобелей, немцу Бенно Вундерлиху. Роберт Нобель набрал денег на 20 акций. То есть, теперь ему принадлежало чуть больше 3 % родного предприятия. 3 % от мечты.

Акции «Товарищества братьев Нобель»

В соответствии с утвержденным уставом, годовая прибыль товарищества распределялась следующим образом. Сперва из нее изымалось 8 %, которые распределялись между акционерами. Оставшаяся сумма делилась в соотношении 40 на 60. 40 % делилось на всех рабочих и служащих компании и выплачивалось им в качестве годовой премии, а оставшиеся 60 % опять же отходили держателям акций.

Конечно, и 3 % от такого предприятия давали неплохой доход, но что касается участия в управлении производством, такой пакетик никак не мог тягаться с 53,3 % людвиговского пакета. Роберт, как он и опасался, в процессе создания «Бранобеля» был практически полностью отстранен от какого бы то ни было руководства. Его расстройство было так велико, что сразу после дележа он, сославшись на пошатнувшееся здоровье, уехал прочь из Баку. На место главного управляющего Бакинской компанией, которое он до того занимал, был назначен шведский инженер Карл Улльнер. Людвиг понимал, что по отношению к брату все вышло как-то не очень хорошо. В июле он собрал главных акционеров, которые совместно решили, что усилия Роберта «достойны серьезного вознаграждения», в связи с чем его долю решено было увеличить до 6 %. Теперь Роберт, в списке акционеров стоял на третьем месте, сразу за Людвигом и Бильдерлингом, значительно выше младшего Альфреда, что было важно. Это несколько успокоило его и он вернулся на завод. Однако ворчать по поводу ненужной перестройки и внедрения «непрерывки» старший из Нобелей не перестал. «Не могу представить, что мне теперь делать, – писал Людвиг Альберту в мае 1880. – Дела и поступки Роберта причиняют мне массу неприятностей и волнений. Он опять не в себе. Он ругается, сердится, мечет громы и молнии, и я вряд ли сильно преувеличу, если скажу, что он по отношению ко мне и к нашим сотрудникам кусается и лягается. Честное слово, мне это все кажется очень печальным! Я искренне надеялся, что теперь, когда его пай в Бакинской компании вырос, благодаря моим стараниям, до 150 тысяч рублей, он оставит меня в покое и перестанет мучить своими поступками и безобразной завистью. К огромному моему сожалению, так не случилось, а его письма ко мне просто ужасны – они полны горечи, презрения, ненависти». Для того чтобы брат окончательно перестал сердиться и поминал его «в более мягких и справедливых тонах, нежели прежде», Людвиг выделил ему еще 90 000 рублей капитала, доведя пай до 8 %. Теперь пакет был уже достаточно солидным для того, чтобы иметь хороший вес в совете акционеров. После такого перераспределения Роберт успокоился и уехал с женой Паулиной и четырьмя детьми сначала в Стокгольм, а затем – в купленную недалеко от Норрчёпинга, где строились нобелевские корабли, усадьбу Йето. В письмах братьям он время от времени давал советы по управлению компанией, и все эти советы они находили весьма дельными. Когда в 1881 году он вновь ненадолго приехал в Баку, в его честь на нобелевских промыслах в Балахнах был устроен грандиозный фейерверк. В его подготовке принимал участие лично Роберт Нобель.

Несколько позже юный Вильгельм Хагелин, работавший тогда у перестраивавшего завод Альфреда Тёрнквиста писарем, был откомандирован сопровождать Карла Улльнера на лечение от застарелого туберкулеза в Швейцарию. Однако по пути, в Вене болезнь Улльнера обострилась и он умер. По случаю там же, в Вене тогда находился и старый знакомый Хагелина, Роберт Нобель. Он помог юноше подготовить похороны на месте, однако как раз перед ними Вильгельм получил от родственников почившего шведа телеграмму, в которой они просили доставить тело для захоронения в Финляндию. Ответить на телеграмму взялся Роберт: «Мы получили вашу просьбу уже после того, как похороны состоялись. Если же кому-то очень хочется проводить их непременно в Гельсингфорсе, то об этом надо сообщать заранее». Сразу после похорон Роберт повел Тёрнквиста в венскую Оперу. Там как раз давали «Тангейзера».

Тем не менее, в компании своего основателя вспоминали исключительно добрыми словами. 19 мая 1882 года ему из Баку была отправлена телеграмма: «Цвет нефтепромышленности, собравшийся на закладку нового поселка для служащих, шлет Роберту Нобелю, который заложил основы товарищества, свой нижайший и сердечнейший поклон! Дорпат, Талльгрен, Нобель».

Людвиг разительно отличался от обоих братьев, как старшего, так и младшего. Он относился к тому типу людей, знакомство с которыми сразу врезалось в память. Достаточно было несколько минут общения и, нет, людям не казалось, что они были знакомы с главным Бранобелем всю жизнь, но они четко начинали понимать, что перед ними стоит настоящий, крепкий предприниматель, четко понимающий, что ему нужно и как этого достичь. В отличие от Роберт, он умел ладить с людьми и просчитывать ситуацию на несколько ходов вперед. Уже в 1884 году известный британский писатель Чарльз Марвин, посетив Бакинские промыслы, писал о нем: «То, что он никогда не отступал и не отступает от принятых решений является прекрасным доказательством его замечательной храбрости и неудержимой настойчивости». Главный управляющий «Товарищества братьев Нобель», занявший этот пост зимой 1882 года Густав Тёрнудд писал о начальнике своим родным в Финляндию: «В Людвиге Нобиле я получил хозяина, который всегда видит дальше меня, причем задуманное он осуществляет не только на словах, но и на деле столь скоро, что бывает, я еще не успеваю воплотить в жизнь одну дерзкую идея, а он уже заразился другой из тех, что я бросил совершенно, как казалось, мимоходом. И не просто заразился, а тщательно ее разработал и приказал внедрить в дело. Главную трудность всех предприятий – финансы – он, кажется, выкапывает из-под земли. Как не поворачивается, а они всегда появляются, так что наш муравейник без устали трудится денно и нощно сутками напролет и смотреть на результаты нашего труда без радости никак нельзя: там, где еще месяц назад была мрачная и безлюдная пустыня словно по взмаху волшебной палочки возникают целые поселки, зажигаются, подобно ярким звездам в темной восточной ночи, тысячи огней. И творец всего этого, его альфа и омега – Людвиг Нобель. В его хрупком теле живет поистине богатырский дух, заражающий всех окружающих своим энтузиазмом. Часто, глядя на него, кажется, что все на этом свете зависит лишь от воли и желания!»

В отличие от Альфреда, Людвиг не верил в теории всемирных заговоров и не опасался неожиданно оказаться в нищете. Для младшего Нобеля это было особенно характерно. Родившийся в страшной бедности, он испытывал страх перед ней чуть ли не на подсознательном уровне. Усиливалось это пережитыми вместе с отцом банкротствами и страшным периодом накопления начального капитала. Смерть младшего брата, паралич отца, опыты с риском в любую секунду лишиться жизни… Богатство далось Альфреду чрезвычайно высокой ценой и платить ее заново ему очень не хотелось. Поэтому, он чрезвычайно бережно относился к деньгам. И к своей личной жизни.

Для младшего Нобеля в порядке вещей было вдруг куда-то уехать, никому ничего не сказав, пропасть с горизонта, совершенно исчезнуть на несколько дней, недель, даже месяцев. За эту странную черту Виктор Гюго, часто посещавший Альфреда в Париже, прозвал его «самым богатым бродягой Европы». Такие же склонности были и у Роберта, но его хотя бы сдерживала семья. У Альфреда этого мощного сдерживающего фактора не было никогда.

И ведь нельзя сказать, чтобы он был убежденным женоненавистником или категорическим противником семейных отношений. Скорее наоборот, причиной одиночества стала излишняя романтичность и ее неизменные спутницы – замкнутость и нелюдимость. Еще в 1851 году восемнадцатилетний Альфред, написал настоящую поэму «Загадка», в стиле которой явно чувствуется влияние его любимого поэта Перси Шелли[113]113
  Перси Биши Шелли (англ. Percy Bysshe Shelley; 1792, графство Суссекс – 1822, утонул в Средиземном море между Специей и Ливорно) – один из величайших английских поэтов XIX в.


[Закрыть]. Главная героиня сочинения – безымянная женщина. Автор встречает ее в Париже, но ее неожиданная смерть заставляет его удалиться от мира и жить, как настоящий отшельник. Насколько реален сюжет поэмы сейчас уже вряд ли удастся узнать. Вполне возможно, что что-то подобное действительно произошло с ним во время работы в лабораториях Пелуза. В дальнейшем в жизни у него случалось еще множество романов, но ни один из них ничем значительным так и не завершился. Поговаривают, что у него даже был односторонний роман со знаменитой российской женщиной-математиком Софьей Ковалевской[114]114
  Софья Васильевна Ковалевская (урождённая Корвин-Круковская) (1850, Москва – 1891, Стокгольм) – русский математик и механик, с 1889 года член-корреспондент Петербургской АН. Первая в России и в Северной Европе женщина-профессор и первая в мире женщина-профессор математики.


[Закрыть], но она предпочла ему математика Миттаг-Леффлера[115]115
  Магнус Густав (Гёста) Миттаг-Леффлер (швед. Magnus Gustaf (Gösta) Mittag-Leffler; 1846, Стокгольм – 1927, Юрсхольм) – шведский математик. Профессор университетов в Гельсингфорсе (с 1877) и Стокгольме (с 1881). В 1882 году основал один из крупнейших математических журналов – Acta mathematica.


[Закрыть], из-за чего Альфред и исключил математиков из списка потенциальных номинантов своей премии, заменив в окончательной версии своего завещания премию математикам премией мира. По другим сведениям, виной тому была другая его несостоявшаяся супруга, Анна Дерзи, вышедшая замуж за начинающего математика Франца Мернажа. Хотя, возможно женщины тут были не причем, просто Альфред, и это было всем известно, не считал математику достойной наукой, поскольку она не приносила напрямую практической пользы и была значительно более теоретической, чем химия и физика, не говоря уж про биологию.

Единственный роман динамитного короля, о котором мы знаем довольно подробно, был у него с Бертой Софией Феличита Кински. Берта происходила из обедневшего графского рода и зарабатывала на жизнь тем, что давала частные уроки. Обучая музыке и языкам детей барона фон-Зутнера, она влюбилась в его младшего сына Артура Гундаккара. Не подумайте плохого, Артур хоть и был младшим из трех сыновей, на момент знакомства был вполне совершеннолетним, ему тогда уже исполнилось 22 года. Их тайный роман тянулся три года, но, в конце концов, в 1876 году родителям все стало известно и они с позором выгнали 33-летнюю гувернантку. Вскоре она прочитала в популярной венской газете Neuie Freie Press объявление: «Господин средних лет, богатый и образованный, ищет компаньонку, женщину из среднего сословия, которая владела бы английским и французским языками и могла бы исполнять обязанности секретаря». Берта подходила по всем объявленным требованиям, и, поскольку отступать было особенно некуда, написала автору. Позднее она говорила: «Так еще раз в жизни я совершила то, что осуждается общественным мнением. Ни один человек, заботящийся о своей репутации, не ответил бы на такое объявление. Но что было бы, если бы я этого не сделала?» Автором объявления был, как несложно догадаться, Альфред Нобель. Он не сразу предложил Берте личную встречу, вначале они довольно долго переписывались. В переписке он вел себя очень тонко, тактично и аккуратно: «Я получала проникновенные и немного ироничные письма, полные грусти и меланхолии. У меня сразу же возник образ несчастного человека, избегающего общения и к тому же феноменально образованного, почти философа. Он одинаково хорошо писал и по-английски, и по-французски, и по-немецки». Нобель в письмах менял языки не просто так и не случайно. На самом деле он проверял уровень интеллекта и знаний будущей секретарши перед тем, как пригласить ее к себе. Результаты такой скрытой проверки ему пришлись по душе и Альфред выслал женщине деньги на билет до Парижа. Встретив ее во французской столице, он первоначально поселил Берту в «Гранд-отеле», заявив, что комнаты для нее еще не подготовлены. Осторожный 43-летний богач желал сначала присмотреться к женщине, прежде чем впустить ее в дом. Со временем она нравилась все больше. Нобель не жалел на Берту денег, водил ее в лучшие рестораны, катал на роскошных экипажах, покупал фантастические наряды. «Он умел говорить так увлекательно, что, слушая его речь, я невольно замечала, что ловлю каждое его слово. Величайшим удовольствием было беседовать с ним, причем не важно, на какую тему… Он страстно верил, что когда-нибудь люди станут совершенными и на земле установится порядок, подчиненный идеалам человечности и гуманизма; он презирал своих современников, которые своим творчеством или своими исследованиями препятствуют этому… Себя он презирал не меньше, а может быть, даже больше, чем остальных, но эти чувства Альфред старался скрыть. Он считал себя отвратительным и был убежден, что не способен вызвать никакой симпатии; поэтому очень боялся того, что на него обратят внимание из-за денег. Возможно, что именно поэтому Нобель до сих пор не женился. Он был поэтом и писателем, но никогда не публиковал своих произведений. Он показал мне большую поэму, написанную по-английски, объемом почти в сто страниц, и я нашла ее восхитительной». Вскоре Альфред объявил графине, что должен на неделю отъехать в Стокгольм, а по возвращении он перевезет ее в дом на Малахов авеню, где специально для нее уже почти готовы комнаты. Но во время его отъезда Берта получила письмо от младших сестер своего любимого Артура, в котором девочки рассказывали, как страдает без нее юноша. Для того, чтобы купить билет в Австрию, графиня Кински продала остававшееся у нее фамильное ожерелье, написала для Нобеля прощальную, как ей казалось, записку с объяснениями и бросилась на помощь к возлюбленному. Через несколько дней они втайне от всех обвенчались в небольшой церкви на самой окраине Вены, после чего сбежали к друзьям на Кавказ. Барон простил их только через девять лет.