Текст книги "Нобели. Становление нефтяной промышленности в России"

Подобные скважины могли, как обогатить предпринимателя, так и разорить его, в зависимости от кредитоспособности. Если хозяин был богат и имел достаточно средств для укрощения фонтана, он мог получать с каждой до 25 000 долларов в день. Если же он не имел солидного капитала, порча дорогостоящего инженерного оборудования и последующие штрафы за загрязнение территории вполне могли его не просто обанкротить, но и полностью разорить. У Нобелей было достаточно средств и им все эти фонтаны по укрощении принесли очень неплохой доход. Только скважины № 15 и № 18 на недавно открытом Биби-Эйбатском месторождении выдали Нобелям 73 миллиона галлонов (больше четверти миллиардов литров) и 30 миллионов галлонов (почти 114 миллионов литров) нефти соответственно. Общая добыча здесь, на участке всего чуть больше 30 квадратных километров, превышала 11 000 тонн в сутки, что было больше добычи всех скважин США. Главными добытчиками были братья Нобель, на втором месте располагалась БНИТО Ротшильдов.

Прииски на Биби-Эйбат многих мелких предпринимателей сделали миллионерами. Большинство из них не особенно заботились о будущем предприятия, и все полученные деньги моментально тратили на роскошные особняки, машины, брильянты, супердорогие одежды, женщин, карты, рулетку, театры и прочая, прочая, прочая. В Баку начали возводиться настоящие дворцы, подобных которым нельзя было найти в мире. Один «нефтяник» построил себе особняк в виде дракона с парадным входом через ротовое отверстие. Другой пытался заказать у архитектора дом с трубами, перилами, решетками и прочими металлическими аксессуарами из чистого золота. Однако архитектор объяснил заказчику, что этот, хоть красивый и богатый, но уж чересчур мягкий металл для таких целей подойти никак не может, и ему пришлось ограничиться золотой посудой и санузлом. Еще один нувориш построил трехэтажный особняк в виде карточного домика, по фасаду которого золотыми (именно золотыми, а не позолоченными) буквами было выведено гордое: «Здесь живу Я, Иса-Бэй ибн Ганджи».

Все это были безусловные и бесспорные люди Востока: экспрессивные, импульсивные, эмоциональные, не брезговавшие ничем ради сиюминутного обогащения и, в то же время, до умопомрачения гордые. Людвиг решительно отвергал их методы ведения дел, считая, что «европейский метод так или иначе всегда будет более успешным». Если прочие нефтяники часто хвастались друг перед другом, как «надули» дурака-покупателя или конкурента, то Людвиг всегда гордился обратным.

– Если вы найдете в Баку человека, – говорил он, – который сможет сказать и доказать, что мы его обманули или что-то нахимичили, сфальсифицировали или отказались возместить нанесенный ущерб или вред, мы тут же в его присутствии проверим его слова и, если он окажется прав, моментально покроем ущерб.

Известный английский путешественник и писатель Чарльз Марвин, после посещения Кавказа в 1882–1883 году, писал о компании Людвига: «Компания братьев Нобель приобрела свое богатство честностью и использованием на предприятиях сверхсовременных технических устройств и систем, какие редко встретишь даже в современной передовой Англии».

Кроме Нобелей и Ротшильдов в Баку было еще несколько по-настоящему серьезных предпринимателей.

Одним из самых уважаемых и богатейших бакинских промышленников по праву считался армянин Александр Иванович Манташев (на самом деле – Александр Ованесович Манташьянц). Его отец был купцом средней руки, торговавшим хлопком и текстилем. В 1872 году 30-летний Александр открыл в Тифлисе, на первом этаже гостиницы «Кавказ» свой текстильный магазин. Через некоторое время он, будучи уже довольно богатым торговцем и даже банкиром (Александр был основным акционером и Председателем Комиссии по Центральному Коммерческому банку Тифлиса), заинтересовался нефтью и начал скупать убыточные, как считали их владельцы, скважины. Эти убыточные скважины, благодаря применению передовых технологий добычи, принесли владельцу колоссальный доход, значительную часть которого он тратил на благотворительность. «Не количество огромных сумм, а сердце – вот то, что играло единственную и величайшую роль в благотворительности Манташева, – писал о филантропе Александр Ширванзаде[124]124
  Александр Минасович Ширванзаде (настоящая фамилия Мовсисян, 18 апреля 1858, Шемаха – 7 августа 1935, Кисловодск) – армянский писатель и драматург.


[Закрыть]. – Он жертвовал не из пустого тщеславия или заднего умысла, он жертвовал потому, что так диктовала его чувствительная душа. Его благотворительность всегда носила печать истинного христианства: левая рука не знала, что правая даёт…» На его деньги талантливые армянские юноши из бедных семей обучались в лучших учебных заведениях Европы. В Тифлисе он построил «Питоевский театр», который сейчас известен как Грузинский государственный академический театр имени Шота Руставели, в Ереване – Малый зал Армянской филармонии, в Париже – считающуюся самой красивой зарубежной армянской церковью церковь Святого Ованеса Мкртыча (по-русски – Святого Иоанна Крестителя). За этот храм, на который Манташев пожертвовал 1,5 миллиона франков, президент Франции наградил его орденом Почетного легиона. Когда предпринимателя спрашивали, почему он построил такую красивую церковь именно в Париже, Александр с грустной улыбкой отвечал: «Это город, в котором я больше всего грешил».

Муртуза Мухтаров

Огромным уважением пользовался нефтяной магнат и изобретатель-самоучка Муртуза Мухтаров. Он никогда не забывал, не скрывал и даже гордился тем, что достиг всего, родившись в почти нищей семье. В его роду все были либо батраками, либо аробщиками. Сам Муртуза сначала возил на арбе грузы из Баку в Тифлис, но потом продал арбу и пошел работать на Балахнинские промыслы, сначала простым черпальщиком нефти, потом мастером в механическом цеху. В 1890-м, будучи всего 25 лет от роду он, на накопленные деньги, открыл бурильную контору, работавшею придуманными и сделанными им лично инструментами. Модернизированный и запатентованный им станок ударного штангового способа бурения, получивший в мире известность как «Бакинская бурильная система», по всем параметрам превосходил все известные до того образцы бурильной техники. С его помощью рабочие конторы Мухтарова пробурили первую сверхглубокую скважину в 1100 метров. Бурильные инструменты системы «Мухтаров» пользовались популярностью и экспортировались во множество стран мира. На свои капиталы Муртуза построил две больших мечети с минаретами в Амираджанах и Владикавказе, купол мавзолея ахунда[125]125
  Ахунд – в дореволюционной России – мусульманский «епископ».


[Закрыть] Абу-Тураба в Мардакянах и роскошный особняк в Баку на Персидской улице, в котором сейчас находится Дворец бракосочетания. 28 апреля 1920 года к нему в дом ворвались двое вооруженных солдат. Муртуза из пистолета убил одного из них, после чего пустил пулю себе в голову.

Муса Нагиев

Еще один нефтяной магнат, Муса Нагиев, родился в 1848 году в семье торговца соломой. В 11 лет он пошел работать носильщиком в порт. Откладывая копеечку за копеечкой, он к 18 годам сумел скопить сумму достаточную для покупки земельного участка, на котором Муса планировал посадить виноградник. Однако жизнь внесла в его планы серьезные коррективы. Пытаясь пробурить артезианскую скважину, Муса неожиданно наткнулся на нефтяное месторождение. На его участке забил нефтяной фонтан. Нагиев начал торговать нефтью и через некоторое время скупил все расположенные поблизости скважины. К концу жизни его капитал оценивался в 300 миллионов рублей. В Баку он построил несколько зданий, считающихся сейчас памятниками архитектуры. В одном из них, подаренном нефтяником благотворительному мусульманскому обществу дворце «Исмаилийе», сейчас находится резиденция Президиума Академии наук Азербайджана, в другом – отель «Новая Европа», в третьем, построенном после ранней смерти любимого сына от туберкулеза и подаренном городу – Клиническая больница скорой медицинской помощи имени Мусы Нагиева. Но вообще, Муса отличался крайней скупостью. Сказывалась детская привычка постоянно откладывать деньги. На одном из благотворительных вечеров Муса сделал благотворительный взнос в десять раз меньший, чем выложил его сын. Когда общественность попыталась его пристыдить, он без всякого стеснения ответил: «Чего вы хотите? Он (сын Мусы) – сын миллионера, а я – сын простого соломщика». Промышленника дважды похищали бандиты, требуя выкуп, и оба раза он категорически отказывался заплатить даже копейку. В первый раз бандиты, поняв всю бесполезность своих требований, просто избили его и отпустили, во второй выкуп заплатил его товарищ, другой известный нефтяник, татарин Гаджи Тагиев. Во время второго похищения бандитами руководил усатый и рябой грузин. В полиции Баку его знали под фамилией Джугашвили.

Гаджи Зейналабдин Тагиев

Но, пожалуй, самой колоритной личностью был тот самый Гаджи Зейналабдин Тагиев, заплативший из своих капиталов выкуп за Нагиева. Его родители были настолько бедны и необразованны, что даже дата рождения Тагиева для нас по сию пору является загадкой, примерно известен только год – скорее всего – 1823. Отцу башмачнику было не до того, чтобы праздновать дни рождения своих многочисленных детей, а мать умерла, когда Гаджи не было и 10 лет. С того же возраста он начал работать на стройке подносчиком раствора. К 12 годам смышленый паренек сумел стать каменотесом, к 15 – каменщиком, а еще через 5 лет он был уже строителем-подрядчиком. И не простым, а одним из самых уважаемых в округе. Разбогатев на строительных подрядах, Гаджи занялся торговлей мануфактурой, а в 1873 году вместе с двумя армянами взял в аренду нефтеносный участок в Биби-Эйбате. Долгое время компаньоны никак не могли добуриться до нефти. Постепенно у товарищей Тагиева сдавали нервы, и они продавали ему свои паи. Когда на участке забил первый фонтан, Гаджи был уже единственным арендатором. Эта первая скважина дала 12 700 тонн нефти. Продавая нефть Гаджи, как и Нобель, большую часть денег вкладывал в развитие производства. Первым делом он проложил шоссе от своего промысла до Баку. К началу 1880-х ему принадлежало 30 десятин нефтеносной земли, две шхуны-нефтевоза, склады в Нижнем Новгороде, Москве и Царицыне и два завода – керосиновый и масляный. В Баку он построил первый в городе театр, выпустил газету, организовал школу для девочек. В начале XX века, продав свой нефтяной бизнес англичанам за 5 миллионов рублей, он построил в Баку уникальную хлопчатобумажную фабрику, которая по достоинству конкурировала с лучшими текстильными фабриками не только империи, но и всего мира. Решение о ее строительстве Гаджи вынашивал уже давно. Друзьям он часто говорил, что не понимает, зачем везти хлопок с Кавказа на север – в Нижний и в Москву, для того, чтобы там, на тамошних фабриках, используя привезенное с Кавказа же топливо, из него делали ткани, которые потом везли обратно на Кавказ. Уничтожив эти промежуточные транспортные расходы, предприниматель начал выпускать в Баку удивительно качественный и дешевый текстиль, который был по карману даже самым бедным людям. Гаджи прожил 101 год. После революции он, несмотря на настойчивые уговоры родных, наотрез отказался уезжать из Баку. Когда захватившие город большевики попытались с ним разобраться, на защиту «капиталиста» встали все рабочие его завода. Но завод, конечно, все равно отобрали и переименовали в «мануфактуру имени Ленина». Незадолго до смерти Гаджи с улыбкой часто полуговорил-полуспрашивал у родственников:

– У меня великолепная память и я хорошо помню все свои более-менее крупные сделки, а вот одну никак вспомнить не могу. Это когда же я продал свою текстильную фабрику господину Ленину?

Кроме того были еще Шамси Асадуллаев, внучка которого, Асадуллаева Умм-Банин, стала впоследствии известной французской писательницей, Аждарбек Ашурбеков, Григорий Арафилян. Все это были очень крупные и действительно серьезные предприниматели, но до размаха Нобелей и шедших прямо за ними Ротшильдов никто так и не подобрался.

Ротшильдам не хотелось быть в России вторыми. Они знали об огромном потенциале северной страны и желали быть здесь первыми и главными. Поэтому уже в 1884 году они обратились к Нобелю с предложением о сотрудничестве, а точнее – о слиянии. Первые официальные переговоры между представителями двух компаний прошли в мае в Париже. Нобелей представляли Альфред, Михаил Белямин и финансовый директор Товарищества Ивар Лагервалль, один из немногих управленцев, которого Альфред считал действительно хорошим специалистом и которому он доверял. Со стороны Ротшильдов присутствовали Жюль Арон и Морис Эфрусси. Первым делом Арон попросил о сохранении встречи в полной тайне, поскольку Ротшильдам не хотелось особо афишировать свой интерес к такой крупной компании, какой являлось «нобелевское товарищество». Это неизбежно повлекло бы за собой множество слухов и биржевую спекуляцию. Далее французы предоставили своим российским визави максимально полную информацию о своих нефтеперерабатывающих заводах в Австрии, Франции и Испании, об огромных инвестициях, какие парижский дом уже сделал в нефтяную индустрию и о своих планах в отношении России.

В то время перед Людвигом стояло несколько финансовых задач. Ему нужно было достать 1,5 миллиона рублей для покупки компании Бунга и Палашковского, 500 000 для строительства новых хранилищ, 1 миллион для покупки дополнительных танкеров, миллион на строительство масляного завода и еще миллион – на плановую модернизацию главного Бакинского завода. Эти пять миллионов он и надеялся получить от Ротшильдов, продав французам до 25 % акций компании, но только после того, как уставной капитал компании будет увеличен до 20 миллионов рублей. Именно такие полномочия были предоставлены им российской делегации на парижских переговорах. Стороны встретились, мило побеседовали, довели друг до друга то, в чем их уполномочили главы компаний и разошлись для изучения предложений и выработки дальнейших решений.

Новая встреча состоялась через три недели. На этот тур не пришел, сославшись на болезнь кого-то из родни, Жюль Арон, а его место за столом заняли аж два человека: венский представитель компании господин Корнхаузер и директор завода в Фиуме Лингер. Практически с порога они заявили представителям нобелевской делегации, что Ротшильды рассмотрели российское предложение, и оно их не заинтересовало. Более того, они прямо сказали, что такой богатый и могущественный дом не может опуститься до того, чтобы участвовать в предприятии, не имея над ним полного контроля. Французам нужен был контрольный пакет, и на меньшее они соглашаться не желали.

Фамилия Нобелей, по крайней мере, в России была не менее известна и пользовалась не меньшей славой, чем фамилия Ротшильда. В газетах и журналах Людвига величали не иначе, как «Бакинский Король». И ему терять управление над созданным нефтяным королевством тоже не хотелось, поэтому Михаил Белямин, выслушав довольно резкое выступление французов, ответил вежливым отказом. По мнению французов, которое они не замедлили высказать, параллельная работа двух таких крупных и абсолютно независимых компаний неизбежно приведет к войне, на что Белямин ответил, что Нобели не боятся трудностей и примут бой. Правда, сказал он, проходить он будет большей частью на территории западной Европы, так как российские просторы Нобелями заняты давно, прочно и выбить их оттуда Ротшильдам не удастся. В ответ Корнхаузер заявил, что Ротшильды в данный момент не придают нефтяному бизнесу такого большого значения и они не уполномочили его на продолжение переговоров. Уже на следующий день российская делегация отбыла обратно в Петербург.

В сущности, такое «пустое» завершение переговоров было равносильно объявлению войны. И Людвиг начал подготовку к ведению боевых действий, попутно стараясь найти альтернативные пути получения необходимых пяти миллионов. Но уже вскоре он получил телеграмму от Жюля Арона, в которой тот предложил продолжить переговоры в сентябре.

Оказалось, что Лагервалль, получивший после возвращения с переговоров несколько недель отпуска, совершенно неожиданно встретился в Бексе[126]126
  Бекс – комунна в кантоне Во на западе Швейцарии.


[Закрыть] с Ароном. Оба – прекрасные экономисты, они за несколько дней дружеского общения, как казалось, достигли полного взаимопонимания. Лагервалль еще раз изложил парижскому коллеге Людвиговское предложение, рассказал о положении дел в товариществе и о том, как благотворно мог бы сказаться добрый союз на будущем обеих компаний. Арон, в свою очередь, уверял, что он не уполномочивал Корнхаузера и Лингера на столь резкое завершение переговоров и что он сам больше склонялся к принятию предложения Людвига. Однако новые трехнедельные переговоры также ни к чему не привели, хотя их курировал лично барон Альфонс Ротшильд.

Практически сразу после того, как стало известно о том, что вторые переговоры русских с французами зашли в тупик, питерский офис Нобелей посетили еще два инженера-переговорщика. Один, Уильям Герберт Либби, был сотрудником английской компании Boverton-Redwood, в его задачи входило изучение жалоб, которые потребители предъявляли в отношении качества американского керосина компании «Стандарт Ойл», а попутно – незаметный аудит «Товарищества нефтяного производства». Второй, американец Локвуд, представлял непосредственно компанию «Стандарт Ойл». Признанный эксперт в нефтяной промышленности он прибыл в Петербург с секретной миссией, заключавшейся в проведении с Нобелями предварительных переговоров о возможном сотрудничестве и дружбе. Дружбе против Ротшильдов. Американцу сделали почти такое же предложение, что и Ротшильдам, свозили в Баку, показали, чем владеет компания и какие у нее есть перспективы. В ответ Локвуд обещал доложить обо всем руководству и просил, как и Арон, хранить сведения о переговорах втайне.

Полученные от своего секретного агента данные, центральный офис Рокфеллера обрабатывал почти год, после чего был подготовлен доклад, в котором указывалось, что компании просто необходимо было войти в коалицию с Нобелями. При этом указывалось, что пытаться подчинять ее себе полностью нет никакого смысла хотя бы по той простой причине, что на это не согласится консервативное российское правительство. Оптимальной признавалась просто покупка крупного пакета акций. При этом в докладе рекомендовалось оставить во главе компании Людвига, «чья проницательность и знание российских особенностей ведения дел, в сочетании с обширными связями и богатым опытом делают его присутствие на этом посту более чем желательным».

На переговорах с Нобелями секретная миссия Локвуда не окончилась. Похожие переговоры о возможном совместном сотрудничестве, только уже против Нобелей, он провел и с Жюлем Ароном. Состоялись они в ноябре, когда было уже абсолютно точно понятно, что ни о какой коалиции Нобелей и Ротшильдов и речи быть не может. Людвиг уже обратился за кредитом в Berlin Discount Bank, когда после еще одной встречи Лагервалля и Арона, барон Ротшильд в феврале пригласил лично Людвига к себе в Париж. Это было очень похоже на то, что французы старательно тянут время, и Людвиг от встречи отказался, сославшись на острый приступ бронхита. Вместо этого он отправился в Баку, где лично занялся подготовкой к войне, которая впоследствии была названа историками промышленности «Великой тридцатилетней нефтяной войной».

Перед тем, как приступать к боевым действиям, следовало получше закрепиться на занимаемых позициях, и товарищество в срочном порядке перезаключило на новые сроки почти все договора и контракты со своими внутренними агентами и дистрибьюторами. Продукт им продавался им по самым низким расценкам, сами же они получали эксклюзивное право установки на своей территории собственной отпускной цены. На место директора отдела сбыта бакинской компании был назначен член правления нескольких крупных российских банков и глава санкт-петербургской транспортной фирмы «Шенман и Шпигель» господин Гиссер, и Лагервелль откровенно говорил, что это лучшее из последних приобретений Товарищества.

Сами же боевые действия, как об этом и говорил Белямин, начали разворачиваться за пределами российской империи. Первым шагом по завоевыванию чужой территории стало открытие Гиссером торговой сети Oesterrichishe Naphtha-Import Gesellshaft (Австрийская нефтеимпортирующая компания), более известной под аббревиатурой OENIG, через которую бакинский керосина распространялся на территории Австрии, южной Германии и Швейцарии. Ранее этим занималась сторонняя фирма Wilhelm von Lindhcim Company. Керосин поставлялся ей из огромных нобелевских хранилищ в Варшаве. Другая фирма, Henri Rieths company, продвигала продукцию Нобелей на территории Бельгии и Голландии. В северной Германии их интересы теперь представляла базировавшаяся в Берлине русско-германская нефтеимпортирующая корпорация Naftaport. На мелких скандинавских рынках агентурную сеть развернула подконтрольная Нобелям фирма Bessler, а на крупном английском нобелевским керосином торговала Weachter Company.

Единственной страной, куда Нобели не могли пробиться, была Франция – бастион империи Ротшильдов. Тут банкиры, действовавшие через свою торговую компанию Deutsch de la Meurthe, были безусловными монополистами. Но как раз сюда получилось встроиться Рокфеллеру. Американцу удалось подписать с Deutsh шестилетний контракт о ежегодной поставке полумиллиона бочек нефти во Францию в обмен на аналогичные поставки французского сырья в Америку. Особой экономической роли такой контракт, конечно, не играл, но он не позволял потребителям на местах забывать том, что на свете существуют такие компании.

Впрочем, при большом желании, нобелевский продукт можно было достать и во Франции – через эксклюзивного дистрибьютора компании, зарегистрированную в 1885 году фирму Александра Андре, но шедший через нее в страну Жанны д-Арк нефтяной ручеек был крайне невелик, почти незаметен.

К январю 1885 года, после закрытия навигации, главнокомандующий нобелевской торговлей Гессен предоставил своему генералиссимусу Людвигу Нобелю следующие результаты наступления на западный рынок. На первом месте по продвижению была Австрия, туда было импортировано более 16 000 тонн товара, из которых 85 % приходилось на керосин и 15 % – на сырую нефть. На втором месте с большим отрывом шла Англия, на ее территории было продано более 8000 тонн. Далее стояли Германия с 7000 тонн, Бельгия – 2600 тонн, Швеция – 480 тонн и 240 тонн для Дании. Всего же за год по Каспийско-Волжскому маршруту было перевезено около 160 000 тонн нефти и нефтепродуктов. Гиссер планировал к следующему году довести объем импорта в Европу до 50 000 тонн, из которых на Англию и Австрию должно было приходиться по 16 000 тонн.

Для Ротшильдов такие объемы еще не представляли особенной опасности, а вот «Стандарт Ойл», которого Нобели уже лишили российского рынка, отреагировали моментально. Они перешли в контрнаступление и ответили самым мощным своим орудием – демпингом. Американцы поступили так, как часто поступали у себя на родине: резко снизили цены, надеясь таким образом задавить конкурента. Одновременно была запущена машина черного пиара. В газетах и журналах прокатилась волна статей, в которых воспевалось качество «чистейшего, по-настоящему американского керосина» и всячески ругалась «бакинская грязь». Дело дошло даже до прямого подкупа. Когда один крупный клиент взял у Нобелей крупную партию машинного масла для своих паровых механизмов, главный инженер предприятия продавца, подкупленный представителями «Стандарт Ойл», разбавил продукцию водой, что привело к поломке механизмов и справедливому гневу покупателя. Точки над i расставило тщательное служебное расследование. Инженер был с треском уволен, «Стандарт Ойл» – посрамлен, покупатель – удовлетворен, а Нобели стали его постоянными поставщиками.

В ответ на это берлинский офис Naftaport проплатил распространение мнения о том, что нобелевский продукт если не лучше, то уж, по крайней мере, совсем не хуже, чем продукты конкурирующих фирм, хоть европейских, хоть американских. В доказательство этого мнения была проведена тщательнейшая и весьма дорогая экспертиза на базе берлинской Королевской химико-технологической экспериментальной лаборатории и Кайзеровской поверочной комиссией (Kaiserlichen Normal-Aichungs Commission) с привлечением нескольких известнейших профессоров из Карлсруэ[127]127
  Карлсруэ – город в Германии, в земле Баден-Вюртемберг, расположенный в окрестностях реки Рейн недалеко от французско-германской границы.


[Закрыть] и Антверпена[128]128
  Антверпен – город-порт во Фландрии, в Бельгии. Второй (после Брюсселя) город страны, самый большой город Фландрии. Административный центр провинции Антверпен.


[Закрыть].

В то же время, американцы в Англии столкнулись с той проблемой, в которой обвиняли россиян. «Уронив» цены на керосин они не смогли долгое время поддерживать его качество на высоте, и вскоре лондонские потребители начали вовсю ругать теперь уже «пенсильванскую грязь». Ситуацией поспешили воспользоваться как Нобели, так и Ротшильды. За четыре года, с 1884 по 1888 год, они увеличили свою долю на Английском рынке, ранее почти полностью принадлежавшем «Стандарту», с 4 % до 30 %. Для того, чтобы помешать столь бурному вражескому проникновению на оккупированную территорию, американцы в самый короткий срок создали совместную Англо-Американскую Нефтяную компанию, танкеры и баржи которой моментально начали регулярные рейсы в главные порты Англии, Шотландии и Ирландии. В компанию было вложено около 2,5 миллионов американских долларов. По похожей схеме и за такие же деньги два года спустя была создана и Германо-Американская Нефтяная Компания, которую мы сейчас знаем как DAK.

Начало войне было положено.

Демпинг – в любом случае оружие серьезное, и пока Рокфеллер торговал в Европе по бросовым ценам, Нобелям справиться с ним было сложно. Нужно было ждать, пока американцам не надоест терпеть убытки и пока они не поднимут цену опять до приемлемого рыночного уровня. Но и на внутреннем российском рынке начались усиленные боевые действия, только теперь уже с Ротшильдами. Они, конечно, не могли и надеяться на большое увеличение сбыта своего продукта в России, зато они могли выкупить большую часть сырья и, отправляя его для переработки на свои заводы, тем самым оставить без работы многочисленные российские предприятия. Но для этого необходимо было организовать более продуктивный, чем железная дорога, способ доставки нефти из Баку в Батум. Способ этот был известен уже давно и хорошо. Труба. Хороший, надежный нефтепровод легко решил бы стоявшие перед Ротшильдами вопросы. По расчетам российского профессора Ивана Тиме[129]129
  Тиме Иван Августович (11 июля 1838, Златоустовский завод, – 5 ноября 1920, Петроград) – русский учёный и горный инженер. Профессор Петербургского института корпуса горных инженеров, член Горного учёного комитета и консультант Петербургского монетного двора. Его «Горнозаводская механика. Справочная книга для горных инженеров и техников по горной части» (1879) в течение многих лет являлась настольной книгой русских горных инженеров.


[Закрыть], стоимость прокачки одного пуда нефти по нефтепроводу Баку – Батум на расстояние 842 версты при диаметре трубы 6 дюймов (чуть больше 15 сантиметров) при мощности 50 миллионов пудов в год должна была составить от 8 до 12 копеек.

Главным идеологом строительства такого нефтепровода были даже не Ротшильды, а Дмитрий Менделеев, который считал, что с его помощью можно будет наладить производство керосина не только в Баку, но и в других регионах страны. В своей статье «Нефтяная промышленность в Пенсильвании и на Кавказе» он писал, что «… заводы для обработки бакинской нефти тогда должно расположить на Волге. Топливо будет состоять из отбросов производства. Все найдет сбыт. В Баку должны быть немногие заводы, но главная масса нефти должна перегоняться на Волге – это ясно при хорошем знакомстве с условиями всего производства». Светило отечественной химии поддерживали многие ученые. Профессор Константин Иванович Тумский, репетитор Императорского Московского технического училища, сегодня известного нам как МГТУ имени Баумана, в 1884 году в своей книге «Технология нефти» писал: «Вся кавказская нефтяная промышленность сосредоточена в окрестностях города Баку (считающего в настоящее время до 50 тыс. жителей), не имеющего кроме Волги и Каспийского моря никаких других путей для сношения с главнейшими торговыми центрами. Зимою этот единственный водный путь заперт в течение нескольких месяцев, сбыта в это время, конечно, нет, и товар волей неволей приходится заготовлять в складах. Это требует грандиозных сооружений для хранения продуктов, замедляет оборот капиталов и вообще затрудняет всякие торговые операции…. Вследствие отдаленности Баку бочки обходятся там очень дорого, потому что все необходимое для их производства приходится везти издалека, так, например, клепку (дубовые доски) из Ленкорани, с Оки и с верховьев Волги, обручи с Волги, механические приспособления из Москвы. …Нефтеперегонные заводы нужно приблизить к рынкам и, следовательно, желательно возникновение их в различных пунктах нашего обширного отечества, а не в одном Баку, как предлагают одни, и не в одной внутренней России, как рекомендуют другие». Ученым вторили и техники. Инженер М. И. Лазарев даже издал целую книжку, которую прямо так и назвал – «Необходимость закавказского нефтепровода». «Переработка нефти на берегах Черного моря, – писал он в ней, – должна считаться полною переработкою, т. е. без всяких остатков, ибо нефтяные остатки на берегах Черного моря нельзя считать отбросами, а следует смотреть на них как на товар, имеющий цену ни в каком случае не ниже самого сырья, туда доставленного…. нефтяное дело можно считать сложившимся и получившим значение серьезной промышленности лишь тогда, когда будет несколько районов для добычи нефти. При всем желании гг. Рагозиных и Нобелей держать промышленность в таких условиях, чтобы новые источники не открывались, а старые были ими закрепощены, я полагаю, что излишне доказывать необходимость таких условий, при которых разработка и других нефтяных площадей была бы хотя сколько-нибудь обеспечена».

При всей ясности, по мнению Менделеева и его сторонников, подавляющее большинство предпринимателей были с ними не согласны. Всем было понятно, что после того, как нефтепровод будет построен, нефть уйдет не на Волгу, а, через черноморские порты – на запад, в Европу. Людвига, у которого в Баку был огромный завод, и которому совсем не нравилась идея вывоза из Баку сырой нефти, опубликовал в газете «Голос» открытое письмо Дмитрию Ивановичу. «Я смею сказать за себя и за многих бакинских фабрикантов, – писал он, – что они не разделяют этого отчаянного взгляда на их положение, и думаю, что в интересе дела было бы весьма важно выяснить, в чем заключается причина этого противоречия. Ошибаются ли бакинцы, желая удержать выделку нефтяных продуктов у себя, или ошибаетесь вы, советуя русским капиталистам тратить деньги на устройство заводов в России? Трудно предположить, чтобы бакинские и проектируемые вами великорусские заводы могли процветать, не подрывая друг друга взаимною конкуренцией, и, вероятно, что в конце концов, те заводы, на стороне которых будут более благоприятные и экономические условия, возьмут верх и вытеснят остальные».

Пугала батумская труба и судовладельцев. Им было что терять: всего за несколько лет объемы перевозок нефтяных грузов по Волге выросли почти на порядок. Если в 1882 году по ней в Нижний Новгород доставили 2 617 288 пудов сырья и нефтепродуктов, то в 1888 году только за 9 месяцев объем грузов превысил 11 500 000 пудов. В том же 1888 году в журнале «Русское судоходство» писали: «Волжских пароходчиков особенно сильно испугал кавказский Баку-Батумский нефтепровод. Они склонны предвидеть при его осуществлении решительную гибель. Чтобы представить себе весь тот вред, который ожидается на Волге при осуществлении нефтепровода, следует принять во внимание, что те времена, когда главнейшим грузом на Волге служил хлеб, давно прошли; теперь главные и господствующие грузы – нефтяные». Первый российский танкерист Николай Артемьев, о котором мы уже писали, в своей статье, красноречиво озаглавленной «Нефтепровод – это бедствие», пугал коллег: «Проект нефтепровода из Баку в Батум близок к осуществлению, близок тот момент, когда наша русская нефть в сыром виде будет вывозиться за границу, а наши русские заводы должны будут прекратить свою деятельность и столь быстро развивающийся торговый флот Каспийского моря останется без работы. На этих заводах кормится масса народа, которая останется без куска хлеба». Всех противников строительства такого нефтепровода он призывал объединяться и обращаться за помощью непосредственно к Государю Императору. Критике нефтепровода была посвящена специальная часть в книге Виктора Рагозина «Нефтяная промышленность в 1877 г.»