Текст книги "Город на заре"

Comment dons![115]115
  Еще бы! фр.


[Закрыть] Турки – с немцами. Вы проморочили Енвер-пашу, иначе как бы вы на него напали? Зато Италия – с вами. Вы им пообещали Далмацию, Триест, Триен. Германии исторически не везло с союзниками. Ну, что за армия у Австро-Венгрии: мадьяры, цыгане, итальянцы, артиллеристов нет!…Что вы молчите, ваше превосходительство? Вам что, не интересна картина мировой войны после вашей кончины? Действительно, все отходит вечности: декреты Конвента, лазареты Семилетней войны – отходит прежде, чем хоронят погибших, но вы – вы поражаете меня, полковник! Наблюдая многих моих клиентов, я вывел, что они испытывают прямо-таки феноменальный интерес к близко обозримому будущему, к такому, с позволения сказать, вздору, как результат реформ, судьба общины, fin de siecle[116]116
  конец света, фр.


[Закрыть], причем, именно в свои жалкие последние минуты, когда им пристало б думать о вещах последних, о себе. Будь вы, ваше превосходительство, homo ludans,[117]117
  человек играющий, лат.


[Закрыть]безбожником, веселым и безответственным существом, мы толковали бы о наслаждениях, женщинах, искусстве, но вы – христианин, военный дворянского происхождения, хотя, как каждый русский, о грехе имеете понятие своеобразнейшеее!

– Что это? – спросил полковник.

Он остановился, нелепый, в парадной шинели на алой подкладке, с посеребренной головой, в нижнем белье и войлочных домашних туфлях. Луна вышла из-за рваного края тучи; в ее неотмирном разреженном свете, вдоль столбов тянулись покорно и понуро низкорослые лошади, влачившие подводы и телеги, доверху нагруженные узлами и утварью; кутались в одеяла старики и лица женщин бледно отсвечивали во мраке; неподалеку мужчины выталкивали автомобиль из канавы, пинками сгоняли овец, и вопли роженицы разносились так, словно обрело голос людское горе.

– Как это «что»? – переспросил адвокат, пропуская крестьянина со швейной машиной на плече. – Беженцы, изволите видеть. Люди бегут – от Балтийского моря до Карпат, от Буковины до Силистрии. Это театр военных действий, ваше превосходительство, – адвокат говорил без улыбки. – Верстах в десяти железнодорожный узел, в данный момент его бомбят, страдает, конечно, население. Ковно, Плоцк, Кельцы, Перемышль были досадным образом населены, что совершенно неуместно в данных обстоятельствах! Тут вы не тревожьтесь: Суду мы укажем, что люди бегут во все времена, не дожидаясь, пока их дома сожгут, добро разграбят, женщин изнасилуют! Etat dans l’etat,[118]118
  естественное состояние, фр.


[Закрыть] инстинкт, мешающий задаться вопросом стоит ли вообще жизнь затрачиваемых на нее усилий, им незнаком Шопенгауэр… – Не договорив, он наподдал ногой овце и, морщась, повернулся к полковнику, – Cela ne vaut pas un pet de lapin…![119]119
  Выеденного яйца не стоит! фр.


[Закрыть] Слышите? – он повел папкой в направлении перелеска. – Наше место там, ваше превосходительство! Вы не забыли, что ночь коротка?

– Что-то происходит! – бормотал он быстро, приглушенно, помогая полковнику перейти канаву. – Вы бы быстрей, ваше превосходительство! Право, вам не понять чувств человека штатского – азарта, нетерпения, страха, не скрою, тайного восхищения приемами господ старших офицеров, словом, всего, что испытываешь перед крещением огнем! Где вам понять, ведь это ваше metier[120]120
  профессия, фр.


[Закрыть] – заглядывая полковнику в лицо, он приставал: – Вы помните ваш первый бой, ваше превосходительство? Можете мне сказать, почему при попадании пуля производит звук поцелуя? Почему лица мертвых так умиротворены, им хорошо? – Внезапно он остановился посреди прогалины. – Да вы посмотрите, сколько их! – воскликнул, он озираясь, – Они пали за родину. Bien! Почему государство, посылая молодых людей на смерть, всегда называет себя родиной? Писатель, который задаст сей риторический вопрос, еще не родился; не родился, который ответит. – Он вскинул глаза на полковника. – Это Восточная Пруссия, ваше превосходительство, Йоханнесбургские леса, ваша вторая армия прошла восточнее. Изложить диспозицию или угодно поглядеть? – Не дожидаясь ответа, адвокат зашагал вперед, нахлестывая папкой траву, как мальчишка. Полковник пошел за ним, придерживая шинель у горла. Лес полого спускался к дороге, запруженной грузовиками и солдатами; лунные отблески мерцали на ружейных стволах, высвечивали башню бронемашины; рассыпавшись, пехота углублялась в лес; за поворотом рявкали минометы, били пулеметные очереди. – Маневр, – сухо сказал адвокат, – можете оценить, ваше превосходительство.

Полковник всмотрелся. С дальней стороны леса, где шел обстрел, земля комьями взлетала к небу, осколки с шипением прошивали листву.

– Это высокая трагедия, ваше превосходительство! – одернув жилет, возвестил адвокат. – Мужайтесь: вашей Второй Армии больше нет. Отдельные группы пытаются прорвать цепи германской пехоты, поддерживаемой артиллерией. Из окружения им не выйти. Так называемый «самсоновский котел». В данный момент семнадцать пехотных полков храбро гибнут под Яблокеном, Орлау, в Коммузинском лесу из-за бездарности вашего командования и по причинам, о которых нам предстоит говорить, поскольку они худо-хорошо свидетельствуют в нашу защиту. Русские, впрочем, разобьют завтра две ландверные бригады у Гросс-Бессау и Мюлена, ландверную дивизию Гольца, Третью резервную под Гогенштейном, Сорок Первую – под Ваплицем, Тридцать Седьмую – под Лана, Орлау, Франкенау, и еще Вторую пехотную под Уздау, но это ничего не изменит ни в поражении, ни в ходе войны, ни в истории. Да-с. Оставшаяся без командиров, пробирающаяся наугад в позиционных узостях между лесами и озерами, ваша пехота и дивизионная конница попадут под заградительный огонь на дорогах. «Огненные клещи», так, кажется? Увы, они обречены. Тринадцатый, Пятнадцатый, Двадцатый корпусы – слишком высокая цена за то, что Ренненкампф дезориентировал Самсонова, а тот не послушался Жилинского! Самсонов оставил у себя в арьергарде Шестой корпус. C’est tout a fait a la Napoleon![121]121
  Совсем по– наполеоновски! фр.


[Закрыть] Вы, помнится, были близки одно время? Он застрелится. C’est noble![122]122
  это благородно, фр.


[Закрыть] Будь вы на его месте, вы, несомненно, поступили бы также, n’est-ce pas?[123]123
  не правда ли? фр.


[Закрыть]

– Какой же ты все-таки мерзавец! – раздельно сказал полковник.

– Я? – поразился адвокат. Оскорбленным жестом он поправил запонку на воротничке, заложил папку за спину, и, вздернув бородку, заходил перед полковником. – C’est par trop fort![124]124
  это уже слишком! фр.


[Закрыть] – неожиданно прокричал он в сторону леса. – Я ли завел вашу армию в западню и виноват в поражении! Вы ничего не понимаете, даром, что без пяти минут мертвы и подлежите Суду! Вы, сударь, вовсе ничего не поняли! Почем вам знать, возможно вы – виновник гибели тысяч людей не в меньшей степени, чем Самсонов? Что вы можете знать о конечности причины?

Ударил разрыв. Пламя метнулось между стволами, слева от них медленно валилось дерево; у адвоката выбило папку из рук, он побежал в темноту, ловя разлетевшиеся бумаги. Затем вернулся к полковнику.

– Знайте меру, ваше превосходительство, знайте меру, – заговорил он, отдуваясь, и раскладывая бумаги в папке. – У меня тоже есть для вас несколько слов, которым вы не обрадуетесь! Вы – genie mangue,[125]125
  неудавшийся гений, фр.


[Закрыть] и это обидно в высшей степени. Там, понимаете ли, ошиблись эпохой и страной, но вот упоминать это Им не стоит. Им тоже известно, что было бы, принадлежи вы другой культурной эпохе. Вы помните ваши идеи о затяжном характере войны? Позиционная война, эшелонированная оборона с возможностью оперативного маневра, тяжелой артиллерии, авиации. Mais oui[126]126
  ну да, верно, фр.


[Закрыть] вы пошли дальше Шлиффена, не говоря о ваших «военных теоретиках», но как вы думаете, это хорошо для Суда? Страшно подумать, что было бы, будь вы честолюбец или человек свиты! Вы знаете, что ваше счастье в том, что вы не продвинулись по службе? – Кончив возиться с бумагами, он прямо взглянул в лицо полковнику. – Вижу, вы начинаете понимать, – сказал он. – Тогда примите и то, что ваш charge d’affaires,[127]127
  поверенный в делах, фр.


[Закрыть] я менее всего намерен отравить вам последние минуты. Полно! Поглядим лучше, что мы сумеем поставить в вину Им, или, по крайней мере, оправдаться временем, частным правом, раз уж другой эпохи у нас нет.

Он тяжело сел на поваленное дерево, разложил папку на коленях и пригласительно похлопал по стволу, не обращая внимания на пробегавших солдат.

– Итак, – сказал он. – У нас тот случай, когда causa aequat effectu.[128]128
  причина равна следствию, лат.


[Закрыть] Мы, как обычно, построим защиту на том, что виновны не вы один, а там, глядишь, добьемся, чтобы установили вину исключительно вашу: об оправдании речь мы не ведем. Бегло просмотрим доказательства, поглядим, что возможно возложить на ваше belle patrie.[129]129
  прекрасное отечество., фр.


[Закрыть] Тут, ваше превосходительство, нам, как водится, будет, что сказать, и мы скажем: есть и бумаги, и люди, и свидетельства….. Да и как им не быть при таком, с позволения сказать, размахе вашего государя! Будем напирать на то, что вы – службист, верный присяге, тщились a bien merite de la patrie[130]130
  заслужить благодарность отечества, фр.


[Закрыть], хотя, конечно, мысли, помыслы… О, вы не знаете этих святош, но нам осталось недолго!.. Ну-с, поглядим. А.Ф. Редигер, бывший начальник Канцелярии Военного министерства, а затем военный министр пишет в своих воспоминаниях: «Во все царствование Александра III военным министром был Ванновский, все это время в военном ведомстве царил страшный застой. Что это была вина самого ли государя или Ванновского, я не знаю, но последствия этого застоя были ужасны. Людей, неспособных и дряхлых, не увольняли, назначали по старшинству, способные люди не выдвигались, а двигаясь по линии, утрачивали интерес к службе, инициативу и энергию, а когда добирались до высших военных должностей, они уже мало чем отличались от окружающей массы посредственностей. Этой ужасной системой объясняется и ужасный состав начальствующих лиц как к концу царствования Александра III, так и во время японской войны.». Ваш государь, cet homme est fol,[131]131
  это сумасшедший, фр.


[Закрыть] у него на уме нерушимая чистота самодержавия, поддержка дворянству, русификация нерусских, вот, собственно, все. Никакого понятия о социальных, экономических и политических процессах дальнейшего развития государства. Реформы изволит называть «бессмысленными мечтаниями», гимназии сокращает и обращает в реальные училища, вот и великий князь говорит: «Это что-то невероятное и чудовищное». Витте – в отставку, Столыпина – в могилу, что ж, chacun ses ses facultes[132]132
  каждому по способностям, фр.


[Закрыть], и при этом, заметим, странное сознание грядущего конца, конца кошмарного, тут вы мне поверьте! Вот, пока вы еще в должности, великий князь Николай Михайлович замечает: «Он всегда довольно мрачно смотрел на жизнь, настоящее положение России представляется ему роковым; он ожидает от ближайшего будущего чрезвычайных событий». Значение техники для армии не постигает, в разговоре с Куропаткиным по вопросам скорострельной стрельбы, замечает, что главное не техника, а человек, и указывает на абиссинцев, благо, народ для него chair au bonheur publie[133]133
  мясо общественного благополучия, фр.


[Закрыть] Ну, разве такому бездарю может противостоять генерал Куропаткин со всеми его военными талантами?. Куропаткин – храбрец, но исполнитель, совершенно бессильный в области мнений, но ведь c’est l’opinion qui gouveme le monde[134]134
  мир управляется мнениями, фр.


[Закрыть], и у вас нет иного выхода, как c’est avoir l’ esprit de son âge![135]135
  идти в ногу с веком, фр.


[Закрыть] Нам, выражаясь юридически, нужна causa fiendi,[136]136
  всеобщая причинная связь, лат.


[Закрыть] вам ясно, ваше превосходительство? У нас на руках все казенные всеподданнейшие доклады; циркуляры о недопущении евреев в состав офицерского корпуса, ограничениях для поляков, эстонцев, шведов, армян; армией командуют бригадные генералы семидесяти лет, командиры бригад и полков, которым хорошо за шестьдесят; наконец, доклады Куропаткина о военных маневрах, в которых подтверждается, что «мы еще сильнее в обороне, но сознательное наступление нам не часто удается».

Резюмируя, мы объясним, что там, где не удается сознательное наступление и спорят о значении пулеметов, миллионные жертвы от вашего отечества предрешены; тут нам придется избежать causa criminalis,[137]137
  повода к обвинению, фр.


[Закрыть] поскольку вы-то знали, во что споры о пулеметах выльются через каких-нибудь лет десять, и даже не изволили ошибиться в сроках….

– Известно без тебя! – сказал полковник. Сгорбившись, он смотрел себе под ноги. – Я не страшусь никакого Суда. Не знаю, страшиться ли мне ада, раз я не имею оправданий!

– Напротив, имеете, – живо возразил адвокат. – Из чего, впрочем, не следует, что будете оправданы непременно. Так вы интересуетесь адом? Что ж, это другая материя… Если достанет времени, я исключительно из уважения к вам расскажу о назначении ада. Casse-cou[138]138
  хорошенькое местечко, фр.


[Закрыть], не правда ли? – дружески спросил он, когда снаряды стали ложиться ближе. – Боюсь, Ваше превосходительство, Вы не понимаете в полной мере, что происходит! Вы оставляете мир. Мое же дело показать Вам, каким Вы его оставляете, и что станется, когда вы оставите его! За это с Вас будут спрашивать, и устанавливать меру Вашей вины и ответственности. Не можете же вы не знать, в чем, собственно, виноваты? Мир втянут в войну, но вы-то человек не сторонний! Какой театр действий предпочитаете, какой фронт, какой год? Может быть, небольшое морское сражение – в сравнении со сражением у Доггер-Банки и действиями в Дарданеллах сущий пустяк? Пройдемте, ваше превосходительство!

Адвокат торопился. Отвратительно штатский, деловитый, он семенил впереди со своей папкой; полковник старался не отстать; леса сменяли поля и перелески, рытвины и дороги, по которым двигалась техника, маршировали роты, шли нескончаемые толпы беженцев и небо озарялось пламенем пожарищ; били орудия; оба шли через окопы и железнодорожные пути; через артиллерийские батареи и инженерные укрепления; казалось, мир обретал новый, непознанный доселе смысл, новый порядок жизни, где сосуществовали и грязь и смерть и разгул прифронтовых городов. На берегу адвокат остановился, и, по обыкновению взяв полковника за рукав, широким жестом повел папкой вдоль пролива.

– Изволите видеть, – начал он тоном гида, – бой у Борланда, он войдет в историю так! Ваша эскадра из четырех крейсеров выслана в набег для бомбардировки Мемеля. Тот остров и есть Борланд. Вон те два крейсера принадлежат германскому балтийскому отряду. Видите, один уходит. Второй… – Он не договорил. Крейсер горел, стремительно двигаясь к берегу. Огонь был виден на палубных настройках, люди метались как муравьи по горящей головне; но обстрел продолжался, вдалеке вспыхивали залпы невидимых орудий, при каждом в попадании листы железа взлетали в воздух, кружась, как сгоревшая бумага, и обрушивались в в отблески пламени на воде, пока, наконец, факелом горевший корабль не выбросился на берег в миле от них и медленно завалился на бок. Завороженный, расширившимися глазами, смотрел адвокат, как к берегу вплавь добираются уцелевшие матросы. Внезапно, побледнев от бешенства, он задрал голову и закричал фальцетом нависшему ночному небу: – Вы не смеете вменять ему это в вину! Мы не имеем к этому никакого отношения! Полковник не может за это отвечать! – И, с той же жутковатой внезапностью, которой трудно было ожидать в этом коротком полном теле, оборотился к полковнику. – Или может? – спросил он полковника вкрадчиво, обращаясь скорее к себе. – Пойдемте, ваше превосходительство! – сказал он, помолчав.

– Куда? – пожал плечами полковник. – И зачем?

– А куда скажите, – раздраженно сказал адвокат. – Этот cascade[139]139
  жанр оперетты, фр.


[Закрыть] не знает национальных границ и унесет тридцать миллионов жизней. До полночи еще есть время. Мы можем побывать в прелюбопытнейших местах: на Соме, Марне, под Мукденом; вы сможете увидеть, как немцы, французы, англичане бросают в бой по двести двенадцать дивизий! – В разреженном свете ночи он шел, не разбирая пути.

– Cela revient au même, ce sont les hommes en définitive qui font l’histoire,[140]140
  все сводится к одному и тому же, в конечном счете, историю творят люди, фр.


[Закрыть] а потом спрашивают, где же был Он и как Он допустил до этого! – Утомившись, он сел на колесо орудия, и задумчиво оглядел полковника. – Знаете, ваше превосходительство, сколько людей – политики любят считать на миллионы chair а cannon,[141]141
  пушечное мясо, фр.


[Закрыть] не так ли? – погибнет так или иначе, прежде, чем история перестанет быть историей политики – историей злодеяний – и интересы личности, наконец, возобладают над государственными, как тому положено быть? Вашему писателю-графу принадлежит высказывание, что «жизнь идет по мосту из трупов»? Что ж, он не так уж неправ, ваш граф. Трупы, – он повел рукой окрест, – наличествуют! Мир не придает значения ужасу индивидуальной смерти, низводя ее до атрибута жизни. Вонь лазаретов, вопли раненных – не сохраниться в памяти поколений. А есть ли нечто со времени Голгофы, перед чем могут остановиться в прозрении, вняв проповеди любви, измениться, что знаменовало бы другую историю. Но до чего банальная мысль! Какое счастье, что вы – не идеолог! Просто не верится, что вы будете героизировать этот ужас, лишь бы предать ему смысл!

– Ты, кажется, собирался рассказать о назначении ада, – полковник смотрел на адвоката с нескрываемым презрением.

– Не беспокойтесь, полковник, я помню. Скажите, вы любите Париж?

– Ты ли не знаешь, что я не был в Париже!

– Да, очень жаль. Меня, по правде, то же манят Champs Elysees,[142]142
  Елисейские поля, фр.


[Закрыть] хотя с нашей прогулкой туда мы тоже торопим события, – Он снова поднялся и пошел вперед, вертя папкой над головой. – Париж, Париж! Как я имел удовольствие доложить вам, мы забегаем вперед, но к Суду и это будет иметь отношение, как каждая ошибка молодости, неосторожный роман, вы после так и не женились, полковник?

Полковник не ответил. Как тени, они двигались теперь среди толпы и газовых фонарей; то был Монмартр, русский ресторан, и тапер в белой рубашке, с упавшей на лоб смоляной челкой и стаканом красного вина на пианино так походил на полковника, что того бросило в жар. Адвокат, ставший рядом, положил ему руку на плечо и говорил ему, прильнувшему к стеклу, дружески, проникновенно: – Это ваш сын, да, да! Не беспокойтесь, он не алкоголик. Он, как и вы, бывший офицер, кокаинист, но проживет долго, женится на деньгах, и в старости как кошмарный сон будет вспоминать гражданскую войну и эту вашу отчизну, но вас, ваше превосходительство, не это должно занимать! Вы ведь хотели узнать назначение ада? Ну-с, коротко говоря, вы не забыли эдемское проклятие? Вам было дано различие добра и зла, причем дано, как проклятие, вспоминаете? Мы обладаем им от времен сотворения мира; вы только познали различие, то есть существование добра и зла. В нашем несовершенном мире, увы, вы познаете добро по мере его утраты, в итоге полностью осознавая, что есть добро в обособленном мире абсолютного зла, когда ничто невозможно изменить. Ад и есть вечное пребывание в полноте сознания и бессилия. Как это просто, не правда ли? Не плачьте, ни к чему! Ведь вы – храбрец, а я всегда любил храбрых! Вам в утешение скажу, что в этом состоянии мы пребываем долгие века – и не известно, чье проклятие тяжелее. Друг мой, несите его с достоинством!

Били часы. Оба вернулись на Немецкую улицу, в особняк, где адвокат заботливо повесил в шкаф парадную шинель полковника.

– Ваше превосходительство, – сказал адвокат, – к несчастью, я должен отлучиться. Вы не единственный мой клиент на эту ночь. Вы можете довериться мне. Я сделаю все, что в моих силах!

Он повернулся к выходу, но полковник, хрипя, протянулся за ним.

– Погоди! – прокричал он. – Ты не сказал мне главного! Пусть ад таков, как ты говоришь, но каков же твой рай, ты ничего не сказал мне о рае?

Адвокат приостановился в дверях и поднял плечи жестом величайшего недоумения.

– Я думал, вы поняли, полковник. Рай уже был. Рай – это ваше неведение. Теперь Они считают его наказуемым. Там больше не прощают тех, кто не ведают, что творят!

Об авторе

ДАШЕВСКИЙ ВАЛЕРИЙ ЛЬВОВИЧ

Родился в Харькове, Украина.

Окончил Харьковский Инженерно-строительный институт и Всесоюзный Литературный институт им. Горького в Москве.

В двадцать три года дебютировал в журнале «Юность» рассказом «Инцидент», издал первую книгу в издательстве «Молодая гвардия» тиражом 100 000 экз. Рекомендован Секретариатом Правления СП СССР в члены СП СССР. Рекомендантами были Григорий Бакланов, Владимир Маканин, другие известные писатели, но за отказ сотрудничать с КГБ в Харькове не был принят.

Повесть «Чистая вода» переиздавалась в сборнике «Поколение. Повести и рассказы молодых русских советских писателей». Рассказы «Инцидент» и «Долгий год» экранизированы на Мосфильме. С 1984 г, – 1989 гг. руководил секцией прозы Комитета литераторов при Литфонде СССР, защищал права молодых писателей, работал специальным корреспондентом журналов «СМЕНА», «ДРУЖБА НАРОДОВ» и других, литконсультантом в Литературной консультации СП СССР.

В 1989 году создал первое в стране Всесоюзное общественно-политическое обозрение «ОРИЕНТИР ДИП» (Харьков-Москва), издаваемое АПН СССР, в редколлегию которого вошли Е. Евтушенко, видные депутаты ВС СССР, Вице-президент Украины В. Еринев, а также информационное агентство, работавшее российские и зарубежные СМИ, на 16 посольств ключевых стран мира, руководил конверсионными проектами, был в США; в Пентагоне, Сенате, Конгрессе, сопровождал выборы Президента Л. Кравчука в Украине, Президента Б. Ельцина в Москве, награжден его персональной благодарностью.

Был загранпредставителем АПН СССР в Украине, Еенеральным менеджером РТВ-Пресс РФ, Еенеральным менеджером медиа-проектов Союза экспортеров энергии РФ, менеджером журнала «ОЕОНЕК». Руководил в Украине проектом национального издания и тремя проектами, поддерживаемыми Всемирным Банком.

Специалист Минфина РФ 1 категории ценным бумагам и фондовому рынку.

С 1996 г. – топ-менеджер в строительно-инвестиционном бизнесе (девелопмент) в Москве. Руководитель крупных и крупнейших проектов.

Член Международного Пен-Клуба.

Печатается в США и Израиле.