Электронная библиотека » Валерий Елманов » » онлайн чтение - страница 1

Текст книги "Царская невеста"


  • Текст добавлен: 13 ноября 2013, 02:20


Автор книги: Валерий Елманов


Жанр: Героическая фантастика, Фантастика


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Валерий Елманов
Царская невеста

Любовь – это небесная капля, которую боги влили в чашу жизни, чтобы уменьшить ее горечь.

Анна Рочестер

Пролог

За окном ночь, но мне не спится. Я встаю, иду к столу и, усевшись поудобнее, берусь за перо. Почему-то сегодня мне припомнился тот далекий день, когда я, еще наивный и преисполненный радужных надежд, выехал в день Обретения из Москвы.

Кем мне только не пришлось побывать – купцом и знатным фряжским князем, изображать сакмагона, жертву испанской инквизиции, стратега и полководца и даже юродивого Мавродия по прозвищу Вещун. Ах да, была еще одна роль – татя и душегуба, но она невольная. Играть мне ее не хотелось, однако обстоятельства сложились так, что меня на нее назначали, не спрашивая согласия, причем дважды. Хорошо хоть, что удавалось вовремя выкрутиться, отделавшись легким испугом, если не считать рубцы на спине.

Но главная проблема заключалась в том, что все поиски моей ненаглядной княжны оставались безрезультатными, а судьба, как и положено старой прожженной плутовке, весело хохоча, постоянно подсовывала мне одну Марию Долгорукую за другой, но ни одна из них не была той, которую я искал. Хороши Маши, да не наши.

Но я был упрям, и она сжалилась, на третий раз подкинув ту самую. Правда, жила она далеко, под Псковом, в одном из отцовских поместий, но добраться до нее из Москвы не так уж и долго – всего пара недель. Потому я и уверился – все плохое позади, не догадываясь, что на самом деле оно только-только начинается.

Впрочем, я бы все равно не остановился и не повернул обратно, даже узнав, что ждет меня впереди. Скорее всего, я бы попросту не поверил услышанному – настолько все невероятно звучало. И правильно бы сделал, ибо я ни в чем не раскаялся даже гораздо позже, спустя целую вечность… если считать все мои дальнейшие приключения.

И кровоточащая память тут же забегает несколько вперед, обгоняя мой рассказ о последующих событиях и показывая меня – тоже прежнего, – но уже ставшего гораздо старше, и не столько по возрасту, сколько по опыту, зачастую и горькому, который оказался совершенно не нужен…

…Молнии – хотя грозы большая редкость в сентябре – полыхали совсем рядом, одна за другой, а я впервые в жизни стоял на коленях и с мольбой обращался к безучастному мрачному небу, в котором где-то там, за тучами, таилась злая и подлая насмешница-судьба.

В тот момент я был готов заплатить чем угодно за исполнение своей просьбы, но секунды шли, и я все отчетливее понимал – бесполезно. Она принятых решений не меняет. И тогда, стоя под проливным дождем в мокрой насквозь ферязи и сжимая кулаки от бессильной ненависти к злой судьбе, я с отчаянием обреченного, но непобежденного поднялся с колен и бросил ей вызов. По лицу хлестали холодные струи дождя, но я продолжал неотрывно смотреть в пасмурное небо, угрожающе нависшее надо мной, и клятвенно пообещал самому себе, что больше судьба не увидит моей согнутой спины.

Никогда!

Захочет добить? Пускай. Но на колени я не встану.

Ни за что!

И мы еще поглядим, кто кого. Даже теперь.

А раскат грома – не гонг к окончанию боя. Скорее к его продолжению, потому что я не сдался, а значит, предстоит еще один раунд.

Последний.

Решающий…

Я так и выкрикнул той, что скрывалась от меня за тучами:

– Все равно не сдамся! Слышишь?! Все равно!

Меня услышали. Шарахнуло совсем рядом, так что я почувствовал во рту привкус чего-то кисловато-металлического, но на этом все успокоилось и остановилось. Словно мне давался шанс одуматься, обещая, что, может быть, в этом случае когда-нибудь что-нибудь как-нибудь…

Но я уже не верил…

Как описывать это, я пока не знаю. Надеюсь, что когда придет время и я доберусь до тех событий, то нужные слова отыщутся сами собой. Впрочем, до этой сцены в финале еще далеко.

Я выхожу из дома на крыльцо, залитое блеклым призрачным светом молочной желтизны. Месяц, уютно устроившийся почти над крышей моего домика, не так ярок, как налитая репа-луна. Зато не будоражит кровь и не смущает душу. Он юн и улыбчив, от него веет молодостью и свежестью.

Но при виде него мне почему-то вспоминается именно луна, тяжело нависшая над моей головой в ту памятную осеннюю ночь. Точнее, в две ночи. Интервал между ними – целый год, и соединяет их лишь место – псковские леса, время, да еще она – манящая и зовущая, властно требующая и одновременно жалко просящая.

Я до сих пор не знаю, что это было, да и было ли оно на самом деле – настолько оно нереально и фантастично, словно происходило не со мной и вообще не на этой планете, а в каком-то ином мире, живущем по совершенно иным законам. В мире, который гораздо ближе к сказочным пушкинским чудесам, нежели к обычной реальности серых повседневных будней.

В нем до сих пор водятся водяные, домовые, а также болотняники, шишиги, кикиморы, овинники, банники и прочий веселый народец. Там седовласые степенные волхвы доселе поклоняются исконным славянским богам – мудрому Роду и воинственному Перуну, доброму Сварогу и ласковой матушке Мокоши, улыбчивому Лелю и буйному Яриле, неистовому Стрибогу и мрачному Чернобогу. Словом, все как у Пушкина: «Там чудеса, там леший бродит…»

Мне не довелось повидать «на неведомых дорожках следы невиданных зверей», чему я, впрочем, только рад. Вполне хватило и Кощея. Над златом он не чах и вообще был довольно-таки упитан, но если сравнивать Иоанна IV со сказочным злодеем, то первый окажется куда кровожаднее и злее. К сожалению, былинные богатыри где-то заплутали, так что пришлось разбираться с ним в одиночку, поминутно рискуя лишиться головы, которая, между прочим, у меня в наличии всего в одном экземпляре, а посему держаться осторожно, рассчитывая каждый свой шаг и каждое слово.

Впрочем, до них тоже еще далеко, а потому спешить ни к чему.

Я возвращаюсь к столу и пододвигаю к себе стопу чистой бумаги… Стопу… В памяти тут же всплывают многочисленные наставления Ицхака бен Иосифа, с которым судьба свела меня тоже почти сразу, спустя пару недель после начала моего второго путешествия по прошлому. Он и сейчас, окажись рядом, непременно скривил бы от огорчения губы и не преминул придраться, заодно поправив меня:

– Вэй, как быстро ты все забываешь. Где ты увидел стопу? В лучшем случае тут десть[1]1
  Десть (от перс. связка, пучок) – единица счета писчей бумаги. К XVI в. она стала метрической и составляла 50 листов. В стопу входило 20 дестей, то есть тысяча листов. – Здесь и далее примеч. авт.


[Закрыть]
, пускай две, и, если ты заплатил за нее как за стопу, значит, вся моя наука пошла прахом, и я таки удивляюсь, как ты, с таким невниманием к деньгам, еще не остался без последних штанов.

Да, примерно это он бы и сказал.

Ну что ж, пускай будет по-твоему, Ицхак, только так ли уж важна цена бумаги? Гораздо важнее – что будет написано на листах этой дести и поверят ли моим словам люди…

Глава 1
Из женихов в тати

Москва встречала победителей, ликующая от неожиданно свалившегося счастья. Разумеется, хватало и тех, кто голосил от горя. Матери, жены и дочери оплакивали тех, кто уже никогда не сможет их обнять. На подворье Воротынского погибших оказалось не столь много – всего пятеро. Еще два десятка вернулись с ранениями, остальные оказались целы.

В себя я приходил целую неделю. Странное дело – в тот раз хоть и полегло гораздо больше, но переживал я меньше. Тут же… Так и не надел тихий Ерошка шапку лучшего стрелка – стрелой в глаз. А саму шапку достали из-за пазухи у Фрола, только она была не алой, а темно-красной от его крови. И не успел жениться Савва, брат-близнец Фрола, – тоже стрелой, только в горло. Я был рядом, но ничего не мог сделать – кровь хлестала фонтаном. Тимохе, кажется, придется отложить свою мечту стать вольным казаком – уже лежа, какой-то татарин в злобе наотмашь рубанул саблей по его левой ноге.

А вот остроносому хоть бы хны. Живой, зараза, хотя в гуляй-городе он с нами не оставался – ушел с Воротынским для решающей атаки. Наверное, для Осьмушки это привычнее – бить в спину, вот он и подался с князем. Да и потом тоже сумел отличиться – кого-то там повязал, где-то заслонил Михайлу Ивановича. Так что вернулся он уже в чине десятника, и все вокруг перешептывались, что вот-вот князь поставит его и сотником.

Получилось, правда, наоборот, и вновь не без моей помощи. Уж слишком нагло вел себя остроносый, проявил скрываемое до поры до времени в полной красе. Воистину, самый худший господин – бывший раб. Не ведает он иного пути для своего возвышения, кроме как через унижение других. Но рано Осьмушка задрал нос кверху, ой рано. И власть над своими людьми ему тоже не стоило демонстрировать мне так нахально. Впрочем, осадил я его не сразу – гораздо позже. Попервости Воротынский от моих слов попросту отмахнулся, а во взгляде читалось: «Ты еще и в этом учить меня будешь, фрязин?!»

Он вообще по прибытии в столицу стал тяготиться мною, словно ненужным лишним свидетелем. Боялся, что я начну трепать языком?

Сказать мне, конечно, было что. Мол, и гуляй-город приволокли по моей подсказке, и вперед не стали забегать из-за меня, и порвали бы крымчаки всех в клочья, если бы не стрельцы да немцы Фаренсбаха, а командовал ими тоже я. Много чего я мог наговорить, но ни за что бы не стал.

Жаль, что Воротынский в этом сомневался, опасаясь свидетеля того, о чем он сам с удовольствием бы забыл. Я это чувствовал, а окончательно убедился по той неподдельной радости, которую он испытал, когда услышал от меня, что я собираюсь ставить свой двор, благо что денег у меня имелось в избытке. Ицхак с блеском провернул еще одну операцию, что я ему посоветовал перед отъездом на Оку. На сей раз с заключением пари – одолеют крымчаки русских или татары вновь дойдут до Москвы со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Доверяя очередному моему «видению», он щедро поставил двойной заклад против одинарного, и пятеро купцов в одночасье лишились семи с половиной тысяч рублей. Полторы – по уговору – стали моими. Плюс оставшаяся половина долга, которую мы еще год назад успели содрать с несчастного англичанина, через несколько дней скончавшегося от угарного газа в одном из каменных подвалов на подворье Английской компании. Плюс процент с тех денег, что он успел занять перед сожжением Москвы.

Словом, в общей сложности я стал обладателем гигантской суммы в три с половиной тысячи рублей. Если быть точным, то к ним надо добавить еще двести одиннадцать рублей, полуполтину, три алтына и две деньги́ – скрупулезный Ицхак в своих расчетах учитывал каждую полушку. Я не стал полностью выбирать всю сумму у купца – негде хранить. Прихватил лишь эти двести одиннадцать с мелочью, ну там для строительства и на прочие расходы, чтобы округлить оставшееся.

Что до Воротынского, то он объяснил свою радость тем, будто, дескать, по-настоящему убедился в моем решении осесть на Руси. Да и недолго она у него длилась – пока он не вспомнил, что тут уж без моего представления царю не обойтись. Места для подворья на Москве выделяют только по его повелению и там, где он скажет. Касаемо простого люда – не знаю. Скорее всего, обходились как-то иначе, а вот когда речь заходила о фигуре позначительнее, то тут только Иоанн Васильевич.

Однако слово, даденное мне насчет Долгорукого, он помнил хорошо. В этом князь был чем-то похож на Ицхака – если обещал, то выполнит непременно. К тому же на сей раз ему никуда не нужно было ехать. Более того, ему даже не пришлось выходить со своего подворья. Андрей Тимофеевич Долгорукий оказался в Москве и самолично заехал к князю в гости.

Еще бы. Теперь круче Михайлы Ивановича не было ни одного князя. Да что там князя – даже боярина. Сам Мстиславский ушел в тень, не говоря уже о зашуганных царем Захарьиных, родичах первой его жены, Анастасии. Ох как высоко засияла звезда Воротынского на августовском небосклоне лета 7080 от Сотворения мира, или 1572 от Рождества Христова. Так высоко, что чуть ли не каждый норовил протянуть к ней ладошки поближе – авось удастся погреться. Протянул и князь Долгорукий.

К тому же ему сам бог велел, ведь он женат на племяннице Воротынского, а стало быть, родич. Опять же хотелось ему и сынка родимого пристроить.

Рано в этом веке русская знать самостоятельную жизнь начинала, очень рано. С пятнадцати лет. Как только получали право жениться, так сразу и вменялось им в обязанность служить государю, причем начиная с самых низов, с рядовых. Всех льгот и привилегий у него – идти в атаку не в драном тегиляе, в который кое-как вшиты пластины простого железа, а при полном вооружении, и не среди голытьбы вроде ратных холопов, а вместе с маститыми вояками из числа отцовского окружения. Вперед, парень! Иди сдавай теорию на практике. Только помни: коль плохо учился, жизнь переэкзаменовку может и не назначить.

У собственных папаш под рукой они были редко – сердце-то не железное, посылать родную кровь в бой. Да – под присмотром, да – на самый безопасный участок, но шальные стрелы летают повсюду, и, как знать, может, на этом тихом для всех прочих месте и придет его смертный час. Получится, отправил собственной рукой на погибель. А что ты ее не желал, но так уж вышло – дело десятое, все равно потом будешь терзаться и мучиться.

Поэтому предпочитали пристраивать к какому-нибудь воеводе из числа самых знатных, именитых и… удачливых в бою. Последнее тоже учитывалось. Раз человеку везет – значит, господь[2]2
  Чтобы соблюсти равноправие – ведь не пишем же мы Бог Авось, Бог Перун, Богиня Фортуна и т. д., – здесь и далее к словам господь, бог, богородица, аллах, спаситель и т. п. автор применил правила прежнего, советского правописания.


[Закрыть]
закрыл его своей дланью от стрел и пуль. Или ангела послал, чтоб тот простер над ним свое крыло. А длань у господа широкая, да и ангельское крыло немногим ýже – авось сыщется под ним местечко и для моей кровиночки, пока тот не возмужает да сам не начнет водить в бой полки.

А я еще, помнится, удивлялся, когда читал Бархатную книгу. Уж больно много бездетных бояр. Лишь теперь и дошло. Помимо тех, у кого вместо сынов рождались только дочки, а они в зачет не шли, были еще и другие – те, кто обзавестись потомством просто не успевал. Свистнула в первом или втором бою татарская стрела, сверкнула вражеская сабля, влетела точно в лоб ливонская пуля – и все. Заказывай, боярин, заупокойную службу по рабу божьему как там бишь его, плати деньги на помин души – без серебра церковь поминать не станет, корыстна, да моли бога, чтоб других сыновей не постигла та же участь. А ведь может…

Рассказывал мне воевода из Дедилова князь Андрей Дмитриевич Палецкий, сколько у него полегло родных и двоюродных дядьев – ужас, да и только! Прадед его разжился внуками богато – получилась целая футбольная команда, а в результате из одиннадцати человек только пятеро и перешагнули двадцать пять годков, да и то у двоих сплошь девки. Остальные же полегли – кто в восемнадцать, кто в двадцать.

То же самое у Шереметевых, одному из которых доводился зятем Воротынский. У них на шесть братьев всего три сына. А взять самих Воротынских, так у них счет еще хуже – у трех братьев наследники лишь у одного Михайлы Ивановича, да и те сидят в Белоозере.

Вот и стараются отцы именитых родов как-то обезопасить своих чад. Самое оптимальное – это подсунуть в услужение к царю. Тем более есть такая специальная должность – рында. Ввел ее в незапамятные времена еще отец царя, Василий Иоаннович. Официально они считались телохранителями, а на деле, фактически, что-то вроде мальчиков на побегушках. Кто саадак таскает в походе, то есть лук со стрелами, кто копье – всем какая-то пустяковина да найдется.

Выгода же получается двойная, а если с умом, то и тройная. Во-первых, мальчишка вроде как на службе, да не простой – под рукой самого царя. Во-вторых, нет опасности погибнуть, особенно с нынешним государем. Разве что от утомительной скачки, когда в очередной раз приходится драпать в Новгород, но скачка – не стрела, не сабля и не пуля. Седалище болит, ноги крутит, но через пару-тройку дней ты снова жив и здоров. А если служить с умом, то тут образуется и третья выгода – заполучить чин, притом немалый. Давно ли двоюродный братец Бориса Годунова хаживал в рындах? Да десяти лет не прошло. А ныне он уже постельничий. И сам Борис не сегодня завтра станет кравчим. Вот так вот, если по уму.

Но попасть туда непросто – надо быть смазливым, чтоб соответствовать внешностью, потому что рынды сопровождают царя повсюду, но преимущественно в торжественных случаях, например, на свадьбе (очередной) или во время приема иноземных послов. Понятно, что с прыщавой мордашкой да с косыми глазками его никто не примет.

У сынка Долгорукого, которого я во время визита во Псков даже и не видел – он нес службу у своего двоюродного брата Тимофея Ивановича в Юрьеве, – с личиком было все в порядке, без особых недостатков, но и красотой он не блистал, так что сунуть его в рынды можно было лишь по протекции. Вот и рассекал Андрей Тимофеевич с визитами по матушке-Москве – и у Мстиславских побывал, и у Одоевских, а уж воевод-героев битвы при Молодях не забыл ни одного.

Сидели мы втроем, поскольку Михайла Иванович решил использовать такой удобный случай для задушевного разговора. Потому он мне и предложил прихватить с собой серьги. На всякий пожарный. Если Долгорукий попробует упереться, то тут ему сразу на стол вещественное доказательство.

Вроде бы все продумано – не должен выкрутиться мой будущий тесть, перекрыли мы ему лазейки. Но не тут-то было. Нет, поначалу все шло как по маслу, особенно после того, как Воротынский посулил замолвить кое-кому словцо. Совсем Андрей Тимофеевич расцвел. Прямо как майская роза. Даже щеки зарумянились. А вот дальше, когда зашла речь о моей женитьбе, – сразу румянец куда-то делся, зато в голосе скрип объявился. Злиться мой тесть начал. Поначалу он попробовал сделать вид, что не понимает, о чем идет речь. Это когда были только намеки.

Воротынский опять за свое. Наш гость, сменив тактику, пытался выкрутиться, виртуозно меняя темы. Но Михайлу Ивановича этим не проймешь, и действовал он как в бою – решительно, энергично и целеустремленно. Словно танк. Нет, даже как бронепоезд. Вот есть две колеи – княжна да фрязин – и все тут. Долгорукий об охоте – Воротынский снова за свое:

– Погоди с охотой, Андрей Тимофеевич, не о том мы ныне. – И прямым текстом: – Вон зятя молодого зазывать на нее станешь, опосля того, как мы с тобой сладимся.

Долгорукий о здоровье, а Воротынский опять на свою колею выворачивает:

– Негоже тебе на себя наговаривать. Небось на свадебке за троих отплясывать станешь. – И, видя, что гость не поддается, выкинул на стол главный козырь: – И тебе выгода. Коль он станет родичем, то про твои тайные дела с ведьмой из Серпуховского посада нипочем не проболтается. Не с руки ему будет тестя оговаривать.

– А я слыхал, что померла та ведьма. Сожгли ее мужики, – медленно произнес-проскрипел Андрей Тимофеевич.

Воротынский замер. Сопит, думает, а что ответить – не знает. Да и что тут ответишь? Правду сказал гость. Сущую правду. Когда стояли под Серпуховом в ожидании татар, я в первые три дня, отыскав свободное время, подался к ней. Ехал в гости, а попал на пепелище. Свежее совсем. Можно сказать, тепленькое еще. Избушка полыхнула чуть ли не накануне нашего приезда туда.

Была, правда, одна странность – не похожа женщина, которая в ней сгорела, на бабку Лушку. Габаритами скорее уж на Светозару-ведьму смахивает.

Воротынский посуровел лицом и выложил на стол тряпочку, а в ней серьги. Те самые, что я подарил княжне от имени Михайлы Ивановича.

– Мне их князь Константин Юрьич передал, – пояснил он нахмурившемуся Долгорукому. – А забрал он их, как мне сказывал, у ведьмы, коя бабке Лушке в лечбе подсобляла. Та их украла у старухи. А уж как мой подарок княжне Марии Андреевне в Серпухове оказался – тебе видней.

И вновь смотрит на гостя – что, мол, сейчас мне скажешь? Молчит Долгорукий, серьги разглядывает. Пристально так, вроде гадает – те или не те. Опознавать неохота, но и деваться некуда. Я тоже помалкиваю. Тишина за столом. И вдруг…

– А я-то помыслил – повинился пред тобой фрязин, что выкрал их у меня, а он вишь какую сказку сплел. Де, у ведьмы их забрал. Ну-ну.

У меня даже челюсть отвисла. Силен Андрей Тимофеевич. Эва, какую отравленную стрелу запустил! А еще говорят, что за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь. Оказывается, не всегда. Это сколько же он на нее зайцев нанизал? Двух – по меньшей мере. И сам вывернулся, и меня опорочил.

«Классная работа. Высший сорт. Люблю виртуозов», – восхищенно сказал Остап Бендер.

Вот только мне не до восхищений. Да и сказать-то ничего не получается – горло перехватило. Молчу, только рот разеваю. А Долгорукий дальше скрипит:

– Я еще тогда на него помыслил, когда он с полдороги убег. Дескать, дела у него важные. Сон, мол, ему приснился плохой. Хоть бы поумней что выдумал. А наутро мы и хватились пропажи – нет серег, и все тут. Холопа его тихонько обыскали – пусто. Думали, утеряли ненароком, а они вона где. – И тут же, без передышки, Воротынскому: – Что ж ты, князь Михайла Иваныч, татя за один стол с честными людьми сажаешь, да еще наветам их веришь?

Воротынский вначале озадаченно покосился на меня, затем на Долгорукого и вновь устремил взгляд в мою сторону:

– Ты, Константин Юрьич, что поведаешь? Откуда у тебя оные серьги взялись?

Я прикусил губу до крови, чтоб не сорваться, мысленно сосчитал до пяти, после чего медленно повторил. Память не подвела, и ночной разговор Долгорукого с бабкой Лушкой удалось воспроизвести чуть ли не дословно.

– А я иное сказываю, – уперся Долгорукий. – Тать он. – И подытожил, разведя руками: – Видоков[3]3
  Видок – свидетель, очевидец случившегося.


[Закрыть]
ни у кого из нас нет, хотя про серьги я опосля многим сказывал. Да и Машенька моя сокрушалась – больно по ндраву они ей пришлись. Что ж, пусть господь рассудит – кто правое слово молвил, а кому его сатана нашептал.

Если б он меня ударил – было бы легче. Гораздо легче. Но он поступил подлее. Настолько, что я вновь задохнулся, не в силах сказать хоть слово. Выставить меня ворюгой перед княжной – куда уж хлеще. Все равно что обухом топора по макушке со всей дури – хрясь! Даже в голове зазвенело. Так я и остался сидеть, хлопая глазами и не в силах вымолвить ни слова в свое оправдание.

Михайла Иванович внимательно посмотрел на меня, и в его глазах – или мне это показалось? – мелькнула тень сомнения. Впрочем, даже если он и усомнился в моей честности, то мимолетно. Не иначе как тут же вспомнил, кто на самом деле покупал это украшение. Получалось, что я настоял на подарке, который сам же купил, только для того, чтобы иметь возможность его украсть. Даже не глупо – абсурд. По счастью, Долгорукий не знал подробностей приобретения серег, а потому, убежденный, что ложь достигла своей цели, уверенно и неспешно принялся заворачивать их в тряпочку, поясняя:

– Вот приедет государь, паду ему в ноги, и пущай он решит, как быть.

– А ты хорошо помыслил, Андрей Тимофеевич? – совсем чужим, незнакомым голосом холодно спросил Воротынский. – Али ты уж и бога не боишься?

– Пущай его тати боятся, а православному человеку одна надежа – на него уповать, – упрямо проскрипел Долгорукий и молча вышел, даже не перекрестившись на иконостас. Это уже оскорбление не мне – хозяину дома, если только я правильно запомнил уроки дьяка Висковатого.

Так и ушел. И серьги не забыл прихватить.

– Ты все понял, фрязин? – тихо спросил Воротынский, продолжая сидеть за столом.

Я неопределенно пожал плечами.

– Значит, ничего не понял, – сделал вывод Михайла Иванович. – Видоков-то и впрямь у нас нет. А раз ты иноземец, жеребий решит – кто прав, а кто виновен. Но ништо, господь тебя не оставит, – неуклюже успокоил меня он.

«Это что же получается?! – возмутился я. – Если судьба улыбнется старому козлу, а не мне, значит, я – вор?! Нет уж!»

– А иначе никак?

– Иначе можно, токмо выйдет еще хуже, – пояснил Воротынский. – Коль ты в сечах за Русь бился и кровь пролил, к тому ж осесть здесь решил, и не ныне, а давно, – можно и своим посчитать. Думаю, государь тут препон чинить не станет – напротив. Но тогда, ежели Долгорукий царю челом на тебя ударит, вам с ним поле назначат. Теперь хоть уразумел, почему хужее? – И посмотрел жалостливо.

Про поле я уже слыхал и до этого. Этим словом здесь именуют дуэль. Когда знатные люди своего спора не могут разрешить миром, устраивается поединок. Условия как на рыцарском ристалище. Даже обстановка похожая, то есть поле огораживается веревками, ну а дальше на него выходят спорщики. Выбор оружия – привилегия ответчика. Считается, что господь незримо поддерживает правую сторону и она обязательно должна победить. Умных людей, если они были неправы, это не смущало. Те полагались на иное – авось бог отвернется. Не вечно же он смотрит на людей – и всевышний нуждается в отдыхе.

«Бросим жребий?» – предложил в «Иронии судьбы» один из друзей, не зная, кого отправить в Ленинград. «Мы не будем полагаться на случай», – сурово заявил другой.

Правда, в итоге они загрузили в самолет все равно не того, кого надо, но я закусил удила. К тому же отчего-то у меня появилась уверенность, что судьба – если бросят жребий – выберет не мою, а противоположную сторону, как наказание за попытку обойтись «малой кровью», а дуэль по крайней мере дает одинаковые шансы.

– Хочу поле! – твердо заявил я, и тут пришло в голову другое. – Так если я его… то как женюсь на Маше? – растерянно пробормотал я, воззрившись на Михайлу Ивановича.

– Нашел о чем печалиться. Ты вначале вернись с этого поля, – хмыкнул он. – Стар князь Долгорукий, а потому вправе сыскать себе замену. И уж поверь, что он не поскупится, найдет лучшего бойца.

– Ну тогда не страшно, – самоуверенно заявил я.

– Ну-ну, – вздохнул Воротынский.

Судя по выражению его лица, можно было понять, что в победе правой стороны, равно как и в том, что мне придет на выручку господь, он сомневается. Я, честно говоря, о небесных силах не задумывался вовсе. Да и ни к чему они мне – по пустякам их отвлекать. Сам управлюсь.

Говорят, уверенность хороша, пока не перехлестнула через край. Правильно говорят. В самую точку. Это умных людей судьба учит. Дураков она бьет. Иногда до смерти, но всегда – очень сильно. Особенно самоуверенных. Мне вскоре предстояло убедиться в этом на собственном опыте.


Страницы книги >> 1 2 3 4 5 6 7 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации