Текст книги "Светлый сон аббата Фариа. Очерки интервенционной психологии"

Глава III
Реинкарнация доктора Бальзамо?
(О «феномене» Кашпировского)

Мозг человека – безусловно более страшное орудие, чем когти льва.

А. Шопенгауэр

В начале 90-х годов прошлого века я часто наблюдал при проведении сеансов коллективной рациональной психотерапии в зале вместимостью более 100 человек, как при упоминании фамилии Кашпировского начинались вращательные движения нескольких женских голов.

«Как же интересно, – впоследствии размышлял я, – психические эпидемии, уходящие корнями в мрачное средневековье, как будто канули в Лету, унося с собой сотни тысяч человеческих жизней, закончившихся на кострах инквизиции. Неужели просвещенный XX век повергнет мир и Россию в хаос и пучину мракобесия? А ведь уже у порога стояли и Аум Синрикё, и секта Муна, и „Белое братство“, манипулировавшие сознанием людей, полностью подчинявшие их психику в угоду своим далеко не бескорыстным интересам».

Что же получается, что история ничему не учит? Да, уроки страшных страниц человеческой истории, истории психических эпидесий не были усвоены человечеством.

Странно только, что в такой стране, как Россия, более 70 лет исповедовавшей диалектический материализм, категорически отрицавший даже намек на что-либо сверхъестественное, так быстро в течение нескольких лет массовое сознание обратилось к оккультизму и эзотерике. А может быть, как раз это и не странно? Ведь на всех этапах истории интерес к тайным знаниям и паранормальным явлениям особенно остро возникал в период социальных катаклизмов, когда ломался стереотип психологического состояния человека.

Кашпировский и иже с ним Чумак, Лонго и прочая, прочая не могли не появиться в перестройку. Как тут не поверить в реинкарнацию, в переселение душ умерших 250 лет назад знаменитых магов и чародеев прошлого – Парацельса, Калиостро, Сен-Жермена в тела наших соотечественников? И массы людей, сидящих у экранов телевизоров или в переполненных залах, совершали истериформные телодвижения, впадая в состояние экстаза и экзальтации.

^{Магнетический сеанс Калиостро}

На забытую книгу основоположника российской психотерапии академика В. М. Бехтерева «Внушение и его роль в общественной жизни», изданную в 1908 году и переизданную только в 2001 году, все эти 93 года как будто была наложена печать тайного табу. Удивительно, но в трех изданиях «Руководства по психотерапии» – 1974, 1979, 1985 гг. – под редакцией профессора В. Е. Рожнова даже в списке литературы эта гениальная работа не упоминается. В «Психотерапевтической энциклопедии» под редакцией профессора В. Д. Карвасарского (88, с. 84) ей выделены 3 строчки. И только краткий разбор этой книги приводят Ю. А. Александровский («Глазами психиатра», 1999 г., с 56–57) и В. Т. Кондрашенко (38, с. 28–29). Что это за заговор молчания против книги основоположника отечественной психотерапии, которая и до сего времени является краеугольным камнем в определении основных ортодоксальных понятий психотерапии – внушение, гипноз, самовнушение, вера?

Но описание этих понятий занимает только ⅙ часть книги, а большая ее часть посвящена психическим эпидемиям – их генезу и клиническим проявлениям.

Эту книгу до последнего времени ни в одной библиотеке страны без специального допуска нельзя было прочитать, во-первых, потому, что она была издана еще до революции, а во-вторых, содержание ее не рекомендовалось знать не только «широким народным массам», но и специалистам – психиатрам и психотерапевтам.

Дать широкий доступ к этой книге значило признать факт существования психических эпидемий и, таким образом, показать советским людям, что более 70 лет они жили под гипнозом марксистско-ленинских догм, без собственной воли, чувств и мыслей.

Вспомним, как это было в средневековье, когда святая инквизиция бросала в костер несчастных женщин, обвинявших себя в ведовстве, в сношениях с сатаной. И это была истинная психическая эпидемия, длившаяся с издания роковой книги «Молот ведьм» в 1487 году, регламентировавшей весь ведовской процесс, и до 1785 года, когда в Швейцарии сожгли последнюю ведьму. Е. Б. Черняк («Судебная петля», 1991 г., с. 270–171) считает, что причиной массовой истерии послужили конфронтация католицизма и Реформации, повлекшая за собой религиозные войны, длившиеся около 150 лет.

Отблески последнего костра инквизиции высветили сполохи кровавой французской революции. Именно во Франции в царствование последнего Капетинга Людовика XVI, чувствовавшего неминуемый крах династии, появилось множество чудотворцев, практиковавших гипнотические приемы. Это упоминавшиеся уже Калиостро (доктор Бальзамо) и граф Сен-Жермен, и Антон Месмер – отец «магнетического флюида», и еще множество магов, прорицателей, как бы их сейчас назвали – экстрасенсов. Ничего не изменилось с того времени. Разве развесистое дерево, росшее в усадьбе Месмера и «замагнетизированное» им, не оказывало лечебного действия на прикасавшихся к нему простолюдинов (знать магнетизировалось в апартаментах)? Вам, читатель, ничего это не напоминает? А «Вечерка» и минеральная вода, «заряженные Чумаком» и другие фокусы, демонстрировавшиеся «известным журналистом». Разве есть разница между «магнетическим древом» и популярной газетой? Разница, конечно, есть – одно действо разыгрывалось в конце XVIII века, а другое – двумя столетиями позже.

Все предреволюционное французское общество сверху донизу было пропитано мистицизмом, верой в сверхъестественные силы, чудесные исцеления. А вот и ужасы революции – гильотина, якобинский террор и Вандея.

Контрреволюционный мятеж возник 10 марта 1793 года в департаменте Вандея и соседних областях. Религиозный фанатизм двигал огромной массой недовольных и темных людей. Страсти подогревались священниками, нашлось и много людей, испытывавших состояние религиозной экзальтации, находившихся под воздействием психогенных галлюцинаций. Ослепляющая вера с массовым одурманивающим внушением и самовнушением заставляла мятежников идти в бой, как на праздник, с детьми и женщинами впереди. Фанатизм вандейцев оборачивался чудовищными зверствами над попавшими в плен республиканцами. Все самые изощренные пытки, которые может придумать воображение варваров, совершались во имя католической веры и Людовика XVI, причем чаще всего это делали женщины без разбора по отношению ко всем пленным, оставшимся верными Республике. И опять возникают аллюзии. Разве не те же зверства творили в XX веке хунвейбины – дети «Великой китайской революции» или «красные кхмеры» Пол Пота – 12-13-летние мальчишки, забивавшие свои жертвы мотыгами и поедавшие еще пульсирующее сердце своего врага? Это ли не психическая эпидемия, сознательно культивировавшаяся юго-восточными коммунистическими режимами?

Но давайте вернемся в Россию начала XX века, с трепетом ожидавшую исполнения пророчества А. Пушкина: «И вот настанет год, России черный год, когда царей корона упадет…» Вот в преддверии этого «черного года» в российском обществе стали прорастать мистика и мракобесие, появляться спиритические кружки, общества оккультистов, хиромантов. Оккультизм нашел широкое распространение среди высшей знати и представителей царского дома. Сама царица, имевшая истероидный склад характера, всю жизнь окружала себя свитой звездочетов, ясновидцев, юродивых. Оккультист Филипп, маг Папюс, юродивые Митя Козельский, Матрена-босоножка – вот далеко не полный перечень властителей больной души безвинно и трагически погибшей Александры Федоровны.

Но знаковая фигура предреволюционной России, немало способствовавшая приближению переворота, это, конечно, фигура Распутина. Всего 9 лет (1907–1916 гг.) «великий старец» был властителем дум царской семьи, высшей знати и широких слоев дворянства, но эти 9 лет повергли Россию в кровавую пучину революции и гражданской войны. О значении Распутина в дореволюционной истории России пишет иеромонах Илиодор: «В России нет синода, в России нет царя, в России нет правительства и Думы, в России есть великий Распутин, являющийся неофициальным патриархом церкви и царем великой империи» (цит. по В. Е. Рожнову. 60, с. 33).

Оценивая деятельность Распутина с психотерапевтической точки зрения, следует сказать, что «старец» обладал колоссальным природным суггестивным даром, который он использовал в собственных корыстных целях, и преуспел в этом, подчинив своей власти царскую семью, придворных и высший свет. Поэтому можно говорить скорее не об эпидемии, а о своеобразной психической эпизотии. Народ ведь Распутина не признавал и смеялся над ним и, как это ни печально, вместе с тем и над царем. Знать и убила Гришку в ночь на 17 декабря 1916 года, а через год свершился переворот, катастрофа для всех жителей России, и началась психическая эпидемия, коллективное умопомешательство, длившееся почти 70 лет. Я уже писал в начале главы об этом, хочется только напомнить о многотысячных сборищах в центре Москвы, сопровождавших судебные процессы 1937 года, с лозунгами: «Врагов народа расстрелять, как бешеных собак!», сотни людей, скандировавших в цехах предприятий в 1952 году: «Врачей-убийц – к ответу! Расстрелять!» И вот, завершая эту часть главы, с горечью признаешь факт аберрации массового сознания. Что это – результат осознанной, логически осмысленной и возвышающей человека мыслительной деятельности? Или что-то иное, возникшее вследствие внушения «кого-то»? Взаимоисключающего ответа на эти вопросы нет – и то и другое имеет место.

В. М. Бехтерев говорил о «психическом контагии», приводящем к психической заразе, микробы которой, хотя и невидимы под микроскопом, но действуют везде и передаются через слова, жесты, движения окружающих, через книги и газеты. Каждый человек, как считал В. М. Бехтерев, постоянно подвергается действию «психических микробов» и поэтому находится в опасности быть «психически зараженным».

Для того чтобы «психически заразиться», т. е. подвергнуться внушению, необходимы следующие обстоятельства: неожиданность, захватывание врасплох, ограничение и ослабление критического осмысливания ситуации, готовность подвергнуться психическому воздействию другого человека или обстоятельств, непререкаемый авторитет человека, использующего внушение.

Возвращаясь к началу главы, следует сказать, что Кашпировский, несомненно, обладал способностью «психически заразить» людей, что для многих смотревших телесеансы голубой экран явился провалом в никуда.

Вспомним, когда состоялся первый телевизионный сеанс психотерапии? Он состоялся на Центральном телевидении 8 октября 1989 г. Это был год разгара перестройки, когда стали рушиться идеалы, внедрявшиеся в сознание людей более 70 лет. И вдруг появляется «великий утешитель», чуть ли не новоявленный Мессия, воскресший доктор Бальзамо, помогающий забыться и уйти от мирских забот.

Академик АПН СССР Л. П. Буева (16, с. 112) пишет о том, что феномен Кашпировского – феномен социальной психологии, удовлетворяющий потребности в социальной защите и утешении. В периоды крутой социальной ломки люди ощущают состояние глубокого психологического дискомфорта. Подсознательно они ищут утешителя, покровителя, сильную личность, способную их защитить.

Н. С. Автономова в предисловии к книге Л. Шертока и Р. де Соссюра (73, с. 20) пишет, что «ситуация в СССР того времени особенно ярко показывает слитность индивида с массой, высокую меру гипнабельности людей, не умеющих и не желающих выделяться из толпы. Феномен Кашпировского – одно из самых ярких и интересных социально-психологических явлений последнего времени. Кашпировский применяет классическую модель прямого (авторитарного) внушения, весьма распространенного в Европе XIX века. Правда, такого ошеломляющего успеха и такого накала страстей нельзя было увидеть нигде, кроме как в нашей высокогипнабельной аудитории, готовой при нехватке лекарств и квалифицированной медицинской помощи верить в чудо и ждать его».

Мнения ученых о феномене Кашпировского полярны. Академик Н. А. Бехтерева (36, с. 5–6) пишет: «Время от времени мы сталкиваемся с теми, кто ставит в тупик всю традиционную науку. К ним принадлежит и доктор Кашпировский… У меня есть определенное суждение о силе внушения А. М. Кашпировского. Ему многое дано. Когда он бывает в нашей клинике, то его внушение помогает больным выйти из тяжелых состояний.

Двойной контроль современных приборов показывает, как при этом изменяется электрическая активность мозга и биохимические анализы крови…» (Неделя № 7, 11–17 сент. 1989 г.).

Академик П. В. Симонов, директор Института высшей нервной деятельности и нейрофизиологии АН СССР в «Известиях» от 28/VIII-89 г., оценивает Кашпировского, как несомненно светлую фигуру: «Кашпировский – грамотный, сильный психотерапевт, лечит он классическим, издревле отлаженным в психотерапии методом – внушением, гипнозом – и добивается прекрасных результатов. Его власть над пациентом аналогична той, что была у вошедших в историю медицины Бехтерева, Шарко, Месмера» (16, с. 13, 36, с. 5–6).

Не надо бы трогать академику тени великих Бехтерева, Шарко и Месмера. Да, Кашпировский использует в своей деятельности классический гипноз, но гипноз без обратной связи. Гипнотизер не вступает в контакт с больным, не видит его мимики, его глаз, т. е. «работает вслепую».

Профессор В. Е. Рожнов в интервью «Медицинской газете» 15 апреля 1988 года не допускает возможности гипнотизации без предварительного контакта, знакомства врача и пациента. Разве мог Анатолий Михайлович, проводя свои телесеансы, познакомиться хотя бы с одним из многих миллионов сидящих у экрана людей и ждущих от него чуда?

А. П. Дубров и В. Н. Пушкин (26, с. 228), хвалебно оценивая телесеансы Кашпировского, говоря о рубцевании язв, исчезновении опухолей, излечении бронхиальной астмы, псориаза, депрессии, считают, ссылаясь на основателя болгарской суггестологии Г. К. Лозанова, что при проведении суггестии на расстоянии формируется особое биологическое поле.

Эти дифирамбы не имеют под собой почвы, поскольку другие ученые высказывают в отношении деятельности Кашпировского иное мнение.

Тодор Дичев, врач, кандидат философских наук, консультант Национального Центра Болгарии по биоэнерготерапии, крайне отрицательно относится к сеансам Кашпировского. Он считает, что Кашпировского нельзя назвать врачом, поскольку его деятельность, его телесеансы не соответствуют главному принципу клятвы Гиппократа: «Не навреди!»

Вот эта первейшая заповедь врача, а Кашпировский – дипломированный врач в отличие от Чумака, Лонго, Игнатенко, часто не соблюдалась.

Предупреждение профессора М. Е. Бурно всем неклиническим психотерапевтам о том, что, проводя психотерапевтические сеансы, всегда нужно помнить о всяких неприятностях, могущих возникнуть при лечении, особенно телевизионном, вплоть до истерического ступора и провокации психотического расстройства с бредом и галлюцинациями. Но это предупреждение не для врачей.

А что же доктор Кашпировский забыл о том, что без обратной связи, без визуального и вербального контакта с пациентом, гипнотический транс из целебного может преобразоваться в неуправляемый психический взрыв?

Л. Шерток (81, с. 83–86) предупреждает, что в некоторых случаях гипноз ведет к возникновению новых, более серьезных симптомов или даже психотических реакций.

Свидетельством того, что телевизионные сеансы гипнотерапии могут причинить достаточно большой вред, служат наблюдения, проведенные на 35-й подстанции «Скорой помощи» г. Москвы 8/X-89 года.

Проведен формализованный опрос по случайной выборке (500 чел.). Около 2 часов ночи начались вызовы – чаще по поводу гипертонических кризов, нарушений ритма сердца, отека легких. Количество летальных исходов возросло с 3–4 за сутки до 12.

9 октября, на следующий день после проведения телесеанса, отмечалось увеличение числа больных в поликлиниках и психоневрологическом диспансере с обострением сердечно-сосудистых и нервно-психических заболеваний. При проведении опроса у 62% респондентов не отмечалось никаких изменений, 19% жаловались на нарушение сна – сонливость, бессонницу, апатию, вялость.

Профессор В. И. Лебедев провел исследования 2015 учащихся 1-10 классов четырех московских школ. Из них 93% участвовали в сеансах. Оказалось, что у детей во время телесеанса наблюдались навязчивости, истериформные реакции, галлюцинации, 42% детей погружались в гипнотический транс. У 7% после просмотра сеанса впервые обнаруживались отклонения в психике.

Вот таков результат телевизионной психотерапии. Но это только Москва, это только 4 школы, 1 поликлиника и 1 психоневрологический диспансер. Каковы же тогда масштабы психических и соматических осложнений после телепсихотерапии в масштабах всего СССР с населением в 300 млн. человек?

Видимо, эти обстоятельства дали основание академику Н. П. Бехтеревой, так превозносившей ранее Кашпировского, уже в 1994 году сказать: «Нет здесь чудес. Есть возможности, разработанные, руководимые сильной, иногда злой волей человека, не тратящего себя на других, не у Бога просящего помощи недужным» (10, с. 173).

В погоне за легким и быстрым успехом психотерапевт, как это и случилось с Кашпировским, может незаметно скатиться до уровня знахаря или эстрадного артиста. По меткому замечанию Проспера Мериме: врач, обещающий избавление от неизлечимых недугов, есть «торговец надеждой».

Так кто же вы, доктор Кашпировский, – талантливый врач-гипнолог или реинкарнированный версальский чудотворец Бальзамо? Будущее покажет.

Лично я предпочитаю работать с пациентами, видя его глаза, тогда я уверен в том, что вреда от моей психотерапевтической интервенции не будет. Этой возможности доктор Кашпировский был лишен, используя для своих манипуляций безликую и безглазую массу людей.

Глава IV
Лик, лицо, личина
(О мастерстве психотерапевта)

Умеющий ходить – не оставляет следов, умеющий говорить – не совершает ошибок, умеющий запирать двери – не пользуется ключом, но запирает их так крепко, что открыть их невозможно.

Лао-цзы

Выступая с лекциями о классическом гипнозе перед аудиторией психиатров, психотерапевтов, психологов, я всегда обращал внимание молодых коллег на то, что дорога к вершинам мастерства психотерапевта не усыпана розами, что это – тернистый путь, на котором их постигнут и сомнения, и разочарования, и только иногда может осветиться он маленькими радостями немногочисленных побед. Мастерство не рождается в суете дня, в тишине кабинета или ординаторской. Оно оттачивается трудом, непрестанным и быстротекущим временем, и далеко не каждому удается взойти на эту вершину. Омар Хайям писал:

 
«Откуда мы пришли? Куда свой путь вершим?
В чем нашей жизни смысл? Он нам непостижим.
Как много чистых душ под колесом лазурным
Сгорают в пепел, в прах. А где, скажите, дым?»
 

Вот так и судьба психотерапевта – «Светя другим, сгораю сам».

В. В. Макаров даже выделил синдромы «сгорания» и «угасания» психотерапевта, характеризующиеся прежде всего различной степени выраженности астеническими и астено-депрессивными симптомо-комплексами (48, с. 57–59). Он же выделяет два личностных варианта психотерапевта – «открытый» и «закрытый».

«Открытый» терапевт настроен на партнерские отношения с пациентом и чаще работает личностно-ориентированными методами. Он подстраивается, присоединяется к пациентам, раскрывает свои человеческие качества. Дает выход своим чувствам и тем самым снижает напряжение во время терапии. Он часто испытывает внутренние сомнения. Признает свои слабости и неудачи. Более стремится «быть эффективным, чем казаться эффективным». Такие психотерапевты в наибольшей степени подвержены «сгоранию» и «угасанию».

Но что делать, таковы их личностные особенности, которые, конечно, могут поддаваться коррекции.

Мне ближе по духу и складу характера психотерапевт «закрытый» – психотерапевтический манипулятор и интервент, работающий директивными методами. Он патерналист, воплощающий в себе власть. Производит впечатление эффективного и надежного специалиста. Он постоянно заботится о соблюдении дистанции с пациентами. Не раскрывает своего внутреннего мира, своих переживаний. Занят сохранением своих профессиональных «масок», совершая трансформацию «лик – лицо – личина».

Психотерапия требует авторитета и дистанции, подобной границе между разными поколениями. В каком стиле проявлять или использовать авторитет, каждый терапевт решит сам, но всегда необходимо четко обозначить границы времени, пространства и процесса. «Предписания врача не подлежат обсуждению, а сила настолько превосходит силу обыденного человека, что он не может ошибаться. До сих пор в некоторых местах врач – это что-то вроде Господа Бога», – так пишет Карл Витакер, блестящий и противоречивый «авангардный» классик семейной терапии.

Дискуссионной, на мой взгляд, является его мысль о том, что «для того, чтобы стать терапевтом, самое важное – научиться шокировать, быть злым, равнодушным, держать дистанцию, превратиться в профессионала, превзойдя в себе любителя» (15, с. 59, 168, 179). Здесь действие «шокировать» приемлемо, естественно, для психотерапевта интервенционного направления, но для терапевта семейного, где врач должен выступать в роли исповедника, это, на мой взгляд, неприемлемо.

Каким же должен быть терапевт, исповедующий директиву, манипуляцию, интервенцию?

П. Дюбуа писал: «Из первого обмена оружием должна родиться взаимная симпатия – основа психотерапевтического контакта», т. е. здесь речь идет о любом психотерапевтическом контакте больного с врачом, будь то классический гипнолог или, например, гештальт-терапевт, или специалист НЛП.

Вот этот постулат лежит в основе любого психотерапевтического метода и является краеугольным камнем мастерства.

Как часто в практике моей почти 40-летней работы гипнотерапевтам приходилось слышать от больных, побывавших у кого-либо из моих коллег, и не получивших ожидаемого эффекта лечения: «Да знаете, доктор, я ему (врачу) не поверил». Что может быть более убийственным для врача любой специальности, а тем более психотерапевта, чем неверие пациента – не в метод, а в него самого, в его умение, его профессионализм?! Откуда идут уничтожающие обвинения в шарлатанстве не только от коллег, а, что более страшно, от обычных людей, ждущих помощи? Приведу три примера из личного опыта.

Один пациент на приеме отказывается от «кодирования»: «Я уже, доктор, у себя в деревне кодировался – бесполезно». «А что, – спрашиваю я, – у вас в деревне есть нарколог?» «Да нет, – отвечает больной, – у нас баба Маня „кодирует“. Она раньше дояркой была, спивалась совсем. Поехала куда-то: „закодировалась“, пить бросила, заодно и поучилась на „кодировщика“, теперь „корочки“ имеет. Но толку от ее „кодирования“ нет. Не поверил я ей и снова пью».

Это происходило в 90-е годы, когда за 2 недели можно было получить удостоверение на право лечебной практики. Да что далеко ходить: в те же годы повстречался я в Москве с глубокоуважаемым и известным всему тогда еще СССР профессором психиатром-наркологом. Он один из первых в Москве создал кооператив по лечению алкоголизма. Так вот, он мне тогда предложил посылать к нему на один(!) день врачей-наркологов, чтобы они получили навык «кодирования». Все обучение шло 4 часа, затем выдавалось соответствующее удостоверение. Я понимаю, конечно, что нужда в сверхбыстрой терапии алкоголизма тогда была велика, еще «ученики» А. Р. Довженко не расплодились в геометрической прогрессии. Но за 4 часа обучиться стрессопсихотерапии – это было за гранью моего понимания.

Другой пример из практики. Спрашиваю пациента, лечился ли он ранее, на что он отвечает, дескать, «кодировался», но безрезультатно. «Какое-то странное было „кодирование“, – говорит он, – доктор поговорил со мной, потом одел мне кастрюлю на голову, как ударит по ней молотком да как закричит: „Закодирован!“, у меня „крыша поехала“, ничего сообразить не могу. Приехал домой, слабость какая-то, головная боль и выпить охота. Ну выпил я „стольничек“, а потом „погнал“ и пять дней пил. Какое же это „кодирование“? Шарлатанство».

Третий пример. Больному на дом вызвали бригаду экстренного протрезвления. После процедуры врач предлагает «закодироваться». «Я еще, доктор, в себя не пришел, – рассказывает больной. – Голова мутная, тяжелая, руки трясутся. Ну, думаю, уже сразу и закодируюсь. Согласился я. Врач взял меня за руки, долго пристально смотрел мне в глаза, потом как надавит на какую-то точку над глазом. Все поплыло передо мной, а врач говорит, что я „закодирован“ на 3 года. Какое там кодирование, когда я еще не проспался, а выпить хочется, спасу нет. Ну и еще 3 дня пил».

Во всех трех случаях просматриваются манипуляции таких непрофессионалов, которых можно по праву назвать шарлатанами. «Манипулятор – это еще не терапевт, – пишет В. В. Макаров (48, с. 56). – Настоящий терапевт – это тот, кто наряду с владением техникой достиг метавзгляда на терапию и психологию… Терапевт сам по себе – тонкий, сложный, очень чувствительный и ранимый инструмент терапии».

Кто же способен освоить и пользоваться методами интервенционной психотерапии? Это прежде всего психически активные люди. Они производят впечатление на окружающих уверенностью в себе, убежденностью в своей правоте. Они – прирожденные начальники, они ожидают, что будет сделано все, что они сказали.

Человек, который обладает мощной душевной активностью, имеет все предпосылки, чтобы стать психотерапевтом интервенционного направления, если отработает технику и наберется опыта.

Можно утверждать, что любой интеллигентный человек, который уверен в своих силах и в способности влиять на окружающих, может овладеть методами интервенционной психотерапии. Умение основывается не на каком-то мифическом озарении и даже не на владении «центральным» взглядом. Умение – это прежде всего врожденные способности, яркие личностные качества, интеллект выше среднего и умение разбираться в психологии других людей.

Хороший терапевт должен очень сильно верить в себя, ведь нельзя же ожидать, что другие поверят тебе, если ты сам себе не веришь.

Успешный терапевт не только верит в самого себя, но и генерирует в пациенте ожидание успеха – и успех приходит. Колоссальное значение в успешности интервенции имеет доверие пациента, его внутренняя готовность отдаться в руки врача. Доверие рождает ситуацию положительного ожидания, которое в сочетании с надеждой рождает веру и образное представление о том, что желаемый результат будет достигнут.

Справедливо высказывание английского писателя Томаса Карлейля: «Надежда – это единственная собственность человека, которой его невозможно лишить» (75, с. 48–50).

Какими же качествами должен обладать психотерапевт, чтобы добиться успеха?

1. Яркая сформировавшаяся личность. Для этого требуются годы и годы упорного труда, в результате которого формируются: умение внимательно наблюдать; умение чувствовать собеседника, «влезать ему в душу»; способность устанавливать контакт; умение сохранять присутствие духа; абсолютная уверенность; терпение.

2. Безупречный внешний облик, опрятность, некоторый шик в одежде.

3. Высокий интеллектуальный уровень и эрудиция.

4. Абсолютно правильная, образная и экспрессивная речь, без слов-«сорняков» – «как бы», «значит», «вот» и т. д. Хорошо поставленный тембр голоса с владением интонацией.

5. Особый выразительный немигающий «проникающий» взгляд.

А пока «Учиться, учиться и еще раз учиться!», в актуальности этой заповеди не приходится сомневаться потому, что профессионализм обретается опытом. «А чтобы его приобрести, – писал С. И. Консторум, – нужно пройти длинный путь психотерапевтических разочарований и достижений. Начинающий же психотерапевт обязан дерзать, т. е. всемерно расширять диапазон своей психагогической работы и не отступать даже в тех случаях, которые кажутся ему на первый взгляд не стоящими „большой психотерапии“. Словом, чтобы приобрести психотерапевтическую выдержку и опыт, необходимо следовать принципу делать невозможное, чтобы добиться возможного» (39, с. 145).

«Остерегайтесь психотерапевта», – пишет Дж. Бьюдженталь, – заявляющего, что он «достиг состояния, в котором уже не нужны никакие изменения. Он уже растерял свой артистизм и стал просто умелым ремесленником и, возможно, представляет опасность для своих клиентов» (11, с. 253).

Следует придавать большое значение эмоциональному фактору во взаимоотношениях между терапевтом и больным, и именно он, этот фактор, и определяет в значительной степени успех всей работы в целом. Ж. Дежерин писал: «Лишь тогда психотерапия бывает эффективной, когда тот, к кому она применяется, целиком, как на исповеди, открывает врачу свою душу… Между доводами, апеллирующими к разуму, и согласием больного с этими доводами наличествует фактор, значение которого неизмеримо велико, – чувство. Именно чувство создает ту атмосферу доверия, без которой не может быть психотерапии. Нет холодной терапии!»

Заканчивая эту главу, хочу привести еще одно высказывание моих учителей В. Е. Рожнова и М. Е. Бурно: «…Психотерапевтом может стать каждый лишь в том смысле, как каждый может стать писателем… Мы знаем чрезвычайно разумных и эрудированных психотерапевтов, которые тем не менее не могут основательно помочь своим больным, поскольку не обладают необходимым для этого искусством, интуитивным в своей основе. А успешно работающий психотерапевт нередко не может ответить, каким образом, почему помог пациенту, точно так же, как не может объяснить писатель, как удалось ему написать рассказ, так сильно действующий на читателей».