Текст книги "Отцовский штурвал (сборник)"

МЕДИЦИНСКАЯ КОМИССИЯ

Комиссию проходили в аэропортовской поликлинике. Приехали с утра, сдали анализы, потом стали ходить по кабинетам. Раздетые по пояс, весело оглядывая друг друга, сидели в коридоре на стульях. Первым обычно шел Сапрыкин, за ним Сережка с Косачевым. Особенно боялись кабинет «Ухо-горло-нос», где крутили на кресле. Немало парней выходили оттуда бледными, невидящими глазами смотрели поверх голов и уходили в регистратуру забирать документы.

Но все обошлось. Сергея посадили на стул, нагнули голову почти до самых коленей, покрутили немного, потом попросили пройти и сесть на другой стул. Ничего страшного. Сергея это даже позабавило. На качелях они выделывали не такое. Он так и сказал Косачеву, когда вышел из кабинета.

– Не дрейфь, забава для ребятишек.

Осталось пройти терапевта. Им сказали, чтоб пришли завтра, когда будут готовы анализы, к Бурковой.

На другой день врач измерила у Сергея давление, полистала медкарту, потом наморщила лоб, пытаясь что-то вспомнить, посмотрела на него внимательно.

– Это ты Жигунов Сергей?

– Я.

– Боже ты мой! – выдохнула она. – Похож, ой как похож!

Сергей приподнял голову. Пусть охает, ахает, признает в нем кого угодно, лишь бы пропустила, подписала медицинскую карту.

– А ну, подойди. Я тебя посмотрю.

Она уложила его на кушетку, стала внимательно слушать.

– Ты посиди здесь, – сказала она Сергею. – Я сейчас на минуту выйду.

Она взяла Сережкины документы, вышла из кабинета. Сергей стал разглядывать комнату. Вдруг хлопнула дверь, и в комнату впорхнула Светка.

– Мария Прокопьевна, а где мама?

– Сейчас придет, она вышла.

Светка кивнула головой удивленному Сергею, выглянула в окно, помахала кому-то рукой. Он привстал со стула, увидел на скамейке Сапрыкина – он уже прошел комиссию и ждал его. Вскоре вошла Тамара Михайловна и подала ему карту.

– Все в порядке. Можешь идти на заключение.

Сергей чуть не пустился в пляс, в голову ударила горячая волна, ему захотелось обнять Тамару Михайловну.

– Света, познакомься, это сын Павла Жигунова, я тебе рассказывала, – обернулась к дочери Тамара Михайловна.

– Мы уже знакомы, – улыбнулась Светка. – Я у них в планерном кружке вахтером работаю, двери открываю.

– Вот как! – удивилась Тамара Михайловна. – Что же ты мне раньше не сказала? Тогда приглашай в гости.

– Я его приглашала, он стесняется.

Сергей не помнил, как очутился в коридоре. Подскочили друзья, они уже догадались – у него все в порядке. На заключение к главному врачу попали сорок человек, в училище поехали лишь двенадцать, и среди них Сергей с Федькой Сапрыкиным. А вот Васька Косачев забрал документы и укатил домой, не попрощавшись с друзьями.

В УЧИЛИЩЕ

В училище они приехали ночью. Дежурный наморщил лоб, размышляя, куда бы их определить. Затем повел в казарму, нашел там свободную, без матрацев, двухъярусную кровать, тихо, почти шепотом, сказал:

– Располагайтесь пока здесь. До подъема два часа. Утром зайдите в отдел кадров, сдайте документы.

Парни сняли пиджаки, разулись. Чего ни говори, а спать-то хотелось. Последнюю ночь в поезде они не ложились, боясь, что проедут мимо.

Сергей расположился внизу. Федя забрался на второй ярус. Под ним, будто жалуясь, выгнулась, загудела сетка. Они подождали, когда стихнут шаги дежурного, и тут же, почти мгновенно уснули.

– Подъем! – прокричал совсем рядом мальчишеский голос.

Сергей вскочил, врезался головой в провисшую стальную сеть. В проход мешком свалился Сапрыкин, сонно захлопал глазами, недоуменно огляделся. По коридору неслись курсанты, на ходу надевая на себя белые нательные рубашки. Они быстро выстроились вдоль стенки, все тот же мальчишеский голос скомандовал; строй качнулся, разом грохнули сотни ботинок. Прямо на них вылупился ряд шишкастых, остриженных наголо затылков.

– Вот так новость, – охнул Сергей. – Настоящая армия.

Когда они ехали сюда, то не представляли, что это за летное училище: размягчало слово «гражданское», от него попахивало чем-то мирным, не строгим.

Через час в местной парикмахерской их подстригли «под нуль», завхоз выдал форму, старшина построил и повел в баню. В бане все начали меняться одеждой, завхоз не очень-то пекся о размерах, прикидывал на глазок; главное – выдать, а там сами разберутся.

И началась веселая, суматошная, то и дело прерываемая окриками старшин жизнь. Все стали похожи друг на друга, растворились среди фуражек, кителей, и даже лица, как и форму, будто выпустили с одной фабрики.

Поначалу на построении Сергей никак не мог отыскать свое отделение, все время приставал к чужим, но потом нашел-таки выход из положения. Федя Сапрыкин был покрупнее других, его круглая, кирпичного цвета голова заметно выделялась среди молочно-серых голов курсантов и действовала на Сергея, как на шофера стоп-сигнал. Он отыскивал ее взглядом, пробирался среди курсантов и пристраивался к Феде в затылок, зная, что Федя в общем-то человек опытный и с ориентировкой у него в порядке.

Если здесь дело как-то наладилось, то утром Сергей никак не успевал и вставал в строй самым последним. Тогда он стал просыпаться за несколько минут до подъема и, одевшись, снова ложился в постель, но его быстро раскусили. Поймал старшина и дал три наряда вне очереди. Федя Сапрыкин попытался заступиться за друга и тут же получил точно такое же наказание.

– Бог создал отбой и тишину, а черт – подъем и старшину. – Федя быстро усвоил курсантские остроты.

На другое утро провинившихся отправили в колхоз на уборку кукурузы. Стояли теплые дни, в воздухе летала паутина, пряно пахло кукурузой, палой листвой. Машина неслась по дороге, вокруг, сколько хватал глаз, шли поля, разлинованные лесопосадками. Вскоре они приехали в деревню, там им выдали по мешку и направили на кукурузное поле. Початки были длинные, тяжелые, как артиллерийские снаряды. Дело шло споро, они едва успевали таскать мешки на дорогу в машину. Поле быстро закончилось, они вышли к аэродрому.

Неподалеку был разбит старт. Самолеты, поурчав немного, поднимались в воздух, делали круг и вновь заходили на посадку. Чуть подальше, над плоской горой, делая маленькие круги, летал еще один самолет.

– Вот это да! – завертел головой Сергей. – Мы вкалываем, а там летают.

– Ничего, через год другие будут кукурузу убирать, а мы летать, – кивнул в сторону аэродрома Сапрыкин. Но именно здесь он просчитался. На занятиях у него скрутило живот, и он потерял сознание. Федьке сделали операцию. Больше месяца пролежал он в городской больнице. В начале зимы приехал в училище худой, осунувшийся.

– Списали, – горько махнул он рукой. – Поеду домой, видно, не судьба.

– Езжай в Москву, – советовали курсанты. – Там работает центральная врачебная комиссия.

– Да они говорят, слава богу, живой остался.

Курсанты сбросились по десятке Феде на дорогу, он собрал нехитрые свои пожитки в чемоданчик. Сергей проводил его до вокзала. Постояли, поджидая поезд.

– Может, и правда в Москву съездишь? – спросил Жигунов.

– На какие шиши? – прищурил глаза Федька.

– Вот тебе раз! – воскликнул Сергей. – Да мы бы собрали.

– Удивляюсь я на тебя, Серега, – положил ему на плечо руку Сапрыкин. – Прежде всего будут смотреть на документы, которые я им покажу. Там мне такое понаписали! Перестраховщики.

Федька уехал и замолчал почти на целый год. Письмо от него пришло летом, когда Сергей собирался сделать первый самостоятельный полет.

«Устроился я, Сережа, в лесавиабазу парашютистом, – писал он. – Комиссию прошел нормально. Ну, в общем, сам понимаешь, требования не те, что в училище. О том, что со мной было, я им, естественно, не сказал. И я летаю, хоть не так, как мечтал, но летаю, прыгаю на лесные пожары. Жаль, конечно, что не довелось мне с вами учиться. В бригаду не пошел, стыдно было отчего-то, да и не осталось там никого, разъехались… Тушим пожары по всей матушке-Сибири. Кстати, могу сообщить: Гриша-тунгус у нас инструктором. Он, оказывается, во время войны десантником был, в тыл к немцам прыгал. Вот уж не ожидал! Видел Светку, учится в медицинском. Говорит, ты пишешь редко. Ты что же это, брат, ленишься? Ты ей пиши, а то уведут, она девка видная, парни за ней гуртом ходят. Шучу, конечно. Недавно была командировка в Рысево. Тушили там небольшой пожар. Отец твой там распоряжается. Развернул он авиационное хозяйство, на все управление гремит. Лучший аэропорт местных воздушных линий! В тайгу нас сбрасывал Худоревский. Он летает на маленьких, говорит: хочу спокойно дотянуть до пенсии. Ребята говорят, они с Бурковым злейшие враги. Худоревский хотел переучиться на реактивный самолет, а Бурков проверил у него технику пилотирования и поставил тройку. Сам знаешь, в школе переведут в другой класс, а в авиации – шиш. Так что, не получай троек. Видел Ваську Косачева. Он на Сахалин подался, деньгу заколачивать. Утру, говорит, вам нос. Давай приезжай скорее, может, с тобой придется полетать».

Он тут же решил написать письмо другу. Многое хотелось сказать ему. И о том, как впервые он слетал в ознакомительный полет. Все было как во сне. Сергей забрался на плоскость, перелез через борт и уселся в кабину. Хлопнул, закрылся фонарь над головой, взревел двигатель, навстречу побежало поле, быстро надвинулись лесопосадки. Но в следующее мгновение его легонько вдавило в кресло, капот уставился в небо. Самолет стал двигаться медленнее, земля удалялась.

– Как себя чувствуешь? – крикнул инструктор.

– Нормально, – ответил Сергей.

– Смотри, сейчас я тебе покажу переворот, потом боевой разворот.

Самолет повалился набок, капот вычертил на небе огромную запятую, острым концом она пробила тонкую нить горизонта, лобовое стекло уперлось вертикально в землю, земля расползлась во все стороны, стремительно помчалась навстречу. В следующее мгновение голова отяжелела, Сергей хотел поднять руку, но не смог, не хватило сил оторвать ее от колена. Юлой крутанулась вокруг него земля, и только два цвета, синий и зеленый, запомнил он, уже не понимая, где верх, где низ.

Рядом через наушники слышался голос инструктора, он о чем-то спрашивал его, но Сергей не мог ответить, что его стошнило, а приборная доска поплыла перед глазами.

– Сережа, что с тобой? – закричал инструктор.

– Нормально, товарищ инструктор, – пробормотал Жигунов, – только давайте поскорее на землю.

Инструктор перевел самолет на снижение. На стоянке он выключил мотор. Подбежавшие курсанты помогли Сергею выбраться из кабины.

– Завтраком похвастался, – выдавил из себя Сергей и жалобно, растерянно заморгал глазами.

– Ничего, это не страшно, – постарался успокоить его инструктор. – Ты не переживай. Это поначалу почти у всех, потом проходит.

В середине июля Сергей вылетел самостоятельно. Инструктор сделал с ним два контрольных полета по кругу, затем зарулили на стоянку.

– Давай мешок! – крикнул он курсанту.

Курсанты мигом приволокли «дядю Ваню», так они называли мешок с песком, положили в заднюю кабину.

Сергей вырулил на исполнительный старт, поднял руку. Стартер разрешил взлет.

Самолет плавно тронулся, колыхнулось, поползло навстречу зеленое ноле. Над лесопосадкой он убрал шасси, выполнил первый разворот, потом второй и тут вдруг заволновался: ему захотелось оглянуться, посмотреть на пустую кабину.

Неужели это он сам в воздухе? И никто не смотрит, не следит за его полетом!

На последней прямой он подвел капот самолета под белые пятна аэродромных знаков. Все это он сделал автоматически, как его учили. Десятки раз он уже проделывал это с инструктором. И казалось ему, будто и сейчас инструктор держит за невидимую нить, затягивает его в узкую, как протока, посадочную полосу. Слабину этой привязки он выбирал сам, не давая самолету просаживаться, уходить с посадочного курса.

Где-то с высоты десяти метров Сергей отчетливо разглядел головки одуванчиков на краю аэродрома и только тогда потянул ручку управления на себя. Земля послушно выгнулась и побежала рядом, подставляя под колеса свой ровный бок.

Перед приземлением он ощутил, как сиденье стало уходить из-под него, самолет решил еще раз проверить летчика. Сергей мгновенно добрал ручку, не дав машине опуститься на переднее колесо. С мягким шепотом легла под колеса аэродромная трава.

После полета Сергей сходил в буфет, купил папирос и шоколадных конфет. Папиросами угостил инструкторов, конфетами – друзей. Так было заведено среди курсантов.

НЕБО ДЕТСТВА

По распределению Сергей попал в Восточную Сибирь. Вместе с ним из училища в Иркутск приехали еще пять человек. Молодых летчиков принял командир авиаотряда Константин Петрович Бурков.

– Вот и нам смена подросла, – сказал он, ощупывая каждого глазами. – Можно теперь и на пенсию.

Бурков познакомил летчиков с условиями работы, затем достал их личные дела. Он вслух зачитывал характеристику на каждого и спрашивал, кто где желал бы работать.

Почти все хотели остаться в Иркутске. Дошла очередь и до Сергея.

– Если вы не возражаете, то я бы хотел поехать в Киренск, – сказал он, не дожидаясь вопроса Буркова. – Интересно поработать на северных трассах, понюхать, что это такое, – улыбнувшись, добавил он. – А вы не скажете, нашлись те пилоты, которые до войны потерялись?

– Нет, не нашлись, – помедлив немного, ответил Бурков. – Ты что, собираешься их разыскивать?

– Если сказать честно, это моя мечта, – ответил Сергей. – Еще пацаном так решил.

Бурков поднялся из-за стола, походил по кабинету, затем подошел к стене, где под шторкой висела полетная карта, сдвинул шторку в сторону.

– Они вылетели двенадцатого июня сорок первого года из Бодайбо на Иркутск. В тот день погода была неустойчивая, по маршруту ожидалась фронтальная гроза. Она смещалась на юго-восток, в сторону байкальских гор. Они могли обойти ее севернее Лены. – Бурков провел пальцем в сторону Ербогачена. – Другой, более вероятный, путь вдоль байкальских гор, но этот путь был возможен в том случае, если гроза еще не подошла к гольцам. Могли они еще выскочить на Байкал и совершить посадку на озеро. Мы раньше так делали, прижмет нас облачность или гроза – мы на реку или озеро. Причалим к берегу, погоду пересидим, а потом дальше полетели. А если туман, так и не ждем, шуруем по реке, как глиссер. Час, два – растянет туман, взлетаем.

– Я думаю, они сели где-то здесь. – Бурков провел пальцем севернее Байкала. – А что сели – это точно. Одного из экипажа – сопровождающего – нашли, вернее, то, что от него осталось. Сколько он прошел, одному Богу известно. Бывалые люди рассказывают – мог и двести и триста километров пройти. Вот все, что я знаю об этом деле. Да, чуть не забыл, тут в прошлом году старушка ко мне заходила. Изотова, начальника изыскательской партии жена. Она пролетом в Иркутске была. Зашла ко мне в кабинет и вот так же, как и ты, про тех летчиков спросила. Дети у них выросли, выучились, взрослыми стали. Думала, что мы хоть что-то знаем. Но что я ей мог ответить? Ушла, а я даже адрес забыл взять. Где-то в Москве живет, у сына.

В приемной Сергей нос к носу столкнулся с Федькой Сапрыкиным. Того было не узнать – форменный пиджак, выгоревшая форменная фуражка, но глаза все те же – черные, плутоватые.

– О-о, ты уже здесь! Когда прилетел? – воскликнул он, хлопнув Сергея по плечу. – Молоток! Ты меня подожди, я сейчас у Буркова требование подпишу. Батя твой попросил. Я здесь на лесавиабазе парашюты новые получаю. Ты когда в Рысево?

– Да вот, оформлюсь и полечу.

– Давай с нами. Завтра туда лесопатрульный самолет идет. А Светки-то нет в Иркутске, на практику в Бодайбо улетела, до конца лета. Ты подожди, я сейчас.

Федька исчез за дверью.

Через минуту он выскочил обратно и сразу предложил свою программу на вечер:

– Ну что, теперь в ресторан, обмоем твои шевроны?

Сергей улыбнулся:

– На месте обмоем, в Киренске. Съездим-ка лучше к Косачевым. Узнаем, как там Васька, да и дом посмотреть хочется.

Автобус медленно полз через город. Сергей смотрел на улицы, и было у него такое ощущение, будто возвращается он в свое детство. Из писем он знал, что барахолку, где он впервые столкнулся с Сапрыкиным, закрыли, церковь снесли. Но из автобуса вид был прежний: деревянные улочки, зеленые заборы. Распустившиеся тополя сгладили острые углы старых зданий, закрыли дыры проходных дворов. Сергей смотрел на город, на идущих по тротуарам людей и вдруг поймал себя на том, что ищет среди них себя – того босоногого мальчишку, впервые попавшего в город. Много бы он дал, чтобы показаться ему в форме!

Никита Косачев смолил лодку.

Во дворе под закопченным котлом горели дрова, черный жирный дым стлался над оградой и, просочившись через забор, скользил остывать в протоку.

– Хозяину привет, – громко сказал Сапрыкин. – Принимай гостей.

Косачев глянул на парней, подложил в костер поленьев, вытер о фартук руки и лишь после этого подошел здороваться.

– Молодцы, молодцы, любо поглядеть, – похвалил он, оглядев парней. – Давайте в дом.

У Косачевых было все по-прежнему. На тех же местах стояли кровати, посреди комнаты круглый стол, у окна шкаф, прямо у стены комод, а на нем старые авиационные часы.

– Васьки нету, – сказал Косачев. – Рыбачит. Вот бы встретились… и мать к нему улетела.

Косачев слазил в погреб, достал соленой рыбы, нарезал хлеб.

– Спасибо, что зашли, не забыли старика. Мой-то обормот за три года так ни разу и не приехал. Звали, звали – куда там. Будто и нет для него родительского дома, – приговаривал он, накрывая на стол.

– А как там наш дом, стоит? – спросил Сергей. – Мы вот с Федей хотели зайти, посмотреть.

– Сгорел ваш дом, бичи сожгли, – коротко, глянув на Сергея, ответил Косачев. – У Николая золотые руки были – дом как игрушка. А эти загадили, запустили, весной пьяные напились и подпалили. Сами едва уцелели. Мы хотели отцу твоему написать, да не стали, зачем расстраивать. Как он там?

– Я еще не был, – ответил Сергей. – Три дня назад из училища. Завтра с Федей в Рысево полетим.

– Садитесь к столу, ребята, – пригласил Косачев. – Рыбку вон попробуйте. Своя, ангарская, на прошлой неделе поймал.

За столом Косачев все подкладывал парням рыбу, потом сбегал в огород, принес огурцов.

– Ешьте, ребятки, ешьте. Покойный-то Павел Жигунов – отец твой, Сережа, любил у меня бывать. Всем экипажем после полетов собирались ко мне на рыбалку. Значит, так, – приостановился Косачев, вспоминая, – командиром Павел, помощником у него Васька Сушков, а механиком у них Никифор Сапрыкин. Дружные были ребята. Частенько ко мне наезжали. Я ведь на свадьбе у Павла с Валентиной гулял. – Косачев вздохнул, разлил водку по стаканам. – И дом ваш, который сгорел, Павлу подсказал. Монашки там раньше жили. А вон, видишь, часы стоят. Как-то раз принесли и подарили. С тех пор идут, ничего им не делается. А ребят нет…

Сергей смотрел на морщинистое лицо Косачева, слушал его рассказ и чувствовал, что больно сжимается сердце и хочется плакать. Он встал, подошел к окну. Внизу, метрах в двадцати от дома, отдаляясь, текла Ангара, как пружинки часов, закручивались на холодной глади воронки. С противоположного берега так же, как и много лет назад, смотрел в воду женский монастырь, а чуть выше, подрезая тонким лезвием выхлопных газов острый шпиль, в густую синеву неба уходил самолет.

ЛЕСНЫЕ ПОЖАРЫ

Лето шестьдесят четвертого выдалось на редкость засушливым. Трава на аэродроме пожелтела, с хрустом мялась под ногами, полосатый матерчатый конус безвольно повис вдоль столба – не шелохнется. Вторую неделю вокруг Рысева горит тайга. Все затянуто дымом, и не сразу поймешь, где кончается небо, а где начинается земля.

Нехорошо, неспокойно на душе у начальника аэропорта Николая Погодина. У парашютистов, которые работают на пожаре в тайге, кончились продукты. Послал к ним Погодин лесопатрульный самолет Михаила Худоревского, но тот вернулся ни с чем, из-за дыма на обратном пути едва отыскал собственный аэродром. Его зеленая «Аннушка», точно ослепшая, долго кружила над Рысевом, не зная, куда садиться.

Погодин расставил вдоль аэродрома людей, по его команде они стали стрелять из ракетниц, показывая направление посадки. И только тогда самолет после крутого виража, прошив насквозь ватную мглу, приземлился чуть ли не на середине полосы.

После посадки самолет, повизгивая тормозами, свернул не на стоянку, а дунул прямиком к аэровокзалу. Возле пятачка он закрутился на одном колесе; открылась форточка, оттуда высунулось потное, закопченное лицо Худоревского.

– Пусть медведь летает! – заорал он Погодину. – А я больше не полечу. Хватит, чуть не сгорели.

– Чего кричишь, – осадил его Погодин. – Иди отдыхай. К ним Воронков на вертолете полетит.

Кроме патрульного самолета в Рысеве находился вертолет, на котором Воронков вывозил из тайги парашютистов.

Воронков улетел под вечер и не вернулся. Всю ночь на аэродроме жгли костры, вслушивались в небо. Но оно молчало. Лишь в стороне поселка слабым туканьем тревожил слух поселковый дизель, да жутко, как по покойнику, выла чья-то собака.

Утром Погодин пришел в пилотскую, разбудил Худоревского.

– Собирайся, Миша, – тихо сказал он. – Придется тебе еще раз слетать. Такие, брат, пироги.

– Не полечу, – приоткрыл глаза летчик. – Что мне, жизнь надоела? Не соображаешь, куда посылаешь, бегаешь, людям спать не даешь.

Бешеный огонек промелькнул в глазах Погодина, но он сдержался, качнул головой и пошел к выходу. На пороге оглянулся:

– Из города Глухарев прилетел. Он просил тебя зайти к нему.

Большим человеком стал Дмитрий Глухарев – старшим инженером управления. Не хотелось Михаилу портить отношения с начальством, он торопливо соскочил с кровати.

В кабинете у начальника с утра полно народу: одни сидели вдоль стены на стульях, другие толпились в коридоре, дымили папиросами.

Глухарев расстелил на столе карту, с другой стороны над ней склонился Сергей Жигунов.

– По прямой отсюда пятьдесят три километра, от ближайшего лесничества до них сорок, – говорит он. – Лагерь пожарников на этой речушке. Площадка под вертолет в километре вверх по течению.

Пришел Худоревский, просквозил мимо курильщиков, с порога оглядел, будто переписал всех. Руку подавать не стал, молча кивнул головой, хватит, мол, вам и этого. Глухарев сразу же взял его в оборот:

– Слетаешь на пожар, выбросишь продукты, а заодно посмотришь, где вертолет.

– Не полечу, – отрезал Худоревский. – Я уже Погодину сказал. А если он в этом деле не соображает, то пусть не суется и других не баламутит. Пусть лучше на баяне играет, это у него здорово получается.

Тихо стало в кабинете, слышно, как о стекло бьется залетевшая в комнату муха.

– Давайте я слетаю, – подал голос Сергей Жигунов. – Только пусть нам продлят санитарную норму.

Вот уже год, как Сергей летал командиром самолета на патрулирование лесов в паре с Худоревским: полмесяца – один экипаж, полмесяца – другой. К пятнадцатому числу Сергей отлетал свою норму и остался погостить у отца.

– Сходи, дай радиограмму Буркову, – подумав, сказал Глухарев Погодину. – Если разрешит, то пусть вылетает.

– Я сейчас, мигом, – встрепенулся Погодин.

– Что вы делаете? – свистящим шепотом сказал Худоревский. – Вы там были? Нет. А пацана в огонь суете. Там головешки на тысячу метров подлетают. Попадет одна в самолет – и конец.

– Что ты предлагаешь? – повернулся к нему Глухарев.

– Пусть туда идет наземная партия. На самолете там делать нечего.

– Ну а если вертолет потерпел аварию и пилот в тяжелом состоянии, тогда что?

– Посылать Воронкова не надо было, вот что. Посылать вы все мастера, а вот только кто отвечать будет.

– Я отвечу, ты не беспокойся, – рубанул рукой Погодин. – Без тебя найдется кому слетать. Если бы куда рейс подлиннее да подороже, ты бы хвост трубой. А здесь опасно. Как бы чего не вышло. Так что помолчи.

– А что мне молчать? – заорал Худоревский. – Бурков, конечно, разрешит. Одного сгубил, можно и другого. По-свойски. За Сушкова.

– Замолчи! – грохнул по столу кулаком Глухарев. – Хватит! Не Бурков, а ты сгубил Павла, ты. Смалодушничал я тогда, думал: нет людей и уж ничем не поможешь. А зря. Тебя надо было тогда кончить, прямо в воде. Я тебе того чеснока в жизни не прощу.

– Так вместе воду хлебали, – обмякшим, посеревшим голосом пробормотал Худоревский и замолчал.

– Дмитрий Иванович, – поднялся со стула Сергей. – Я пойду готовиться к вылету.

– Да, да, иди готовься. Я полечу с тобой.

В кабине самолета душно, пахнет бензином, краской. Разогретые тумблеры обжигают пальцы. Самолет бежит долго, жара расплавила воздух, крылья не сразу находят в нем опору. После взлета Сергей сразу же потерял из виду землю, привычную линию горизонта съел дым, желторудная мгла всосала в себя самолетик. Они долго набирали высоту, по полметра царапались вверх. Вскоре откуда-то сбоку, как лампочка в парной, проглянуло далекое и тусклое солнце, и почти в одно время стали видны пожары. Они огромными черными волдырями смотрели в небо, обожженные их края, казалось, налились кровью.

Сергей сделал круг над пожаром. Лагерь парашютистов находился в распадке, на берегу речушки. Но вертолета там не оказалось. Не было его и на площадке.

– Где же он может быть? – заглянул в кабину Глухарев.

– Кто его знает, разве в таком дыму разберешь, – ответил Сергей. Он посмотрел на горящий лес и добавил:

– Надо сбросить продукты. Мы сейчас развернемся, снизимся и пойдем к ним по распадку. Как только дам сигнал, бросайте.

Закручивая спираль, они потеряли высоту. Самолет вошел в затянутый дымом распадок. Винт наматывал на себя стальную ленту узкой речушки, справа и слева от летчиков дымящей шубой выворачивалась наизнанку тайга.

– Следи за склоном! – крикнул Сергей летчику-наблюдателю. – Будет приближаться, кричи!

Серые, выгоревшие на солнце палатки пожарников, будто курицы, выскочили из-за кустов на дорогу. Сергей не успел открыть рот, чтобы подать команду, как они нырнули под капот.

– Эх, черт, – выругался он. – Придется новый заход делать.

Глухо взревел двигатель, самолет набрал высоту, они вышли из дыма.

– Может, хватит? – опасливо поглядывая на пожар, сказал летчик-наблюдатель. – Пошлем наземную партию.

– Сделаем еще заход, – сквозь зубы сказал Сергей. – Перед палатками метров за сто через реку три поваленных сосны. Как только проскочим их, бросай груз – и все будет в ажуре.

Следующий заход они выполнили так, как и рассчитали: груз упал точно на поляну.

После посадки к ним подошел Погодин, его взгляд скользнул по лицам пилотов и замер тревожно.

– Дым там, ничего не видно, – точно оправдываясь, сказал Сергей. – Продукты сбросили.

Погодин некоторое время смотрел на него, затем повернулся и, сгорбившись, зашагал к аэровокзалу. Его догнал Глухарев, стал что-то объяснять, тыкая в небо.

Сергей присел на теплое самолетное колесо. Ему было жалко отца, хотелось догнать его, успокоить. Ночью Погодин не спал. Не спал и Сергей.

– Брошу все и уеду, надоело, – шепотом говорил Погодин Анне. – Устроюсь где-нибудь в городе, буду машины править. Сейчас машин много развелось, работы хватит.

– Перестань, Николай, – вяло говорила Анна. – Здесь ты человеком наконец-то стал, уважают тебя.

«Ты, как всегда, права, мать, – подумал Сергей. – Что бы мы без тебя делали?»

Вспомнилось детство, как однажды он с Васькой Косачевым залез в дом к Грише-тунгусу. Васька почему-то решил, что у Гриши спрятан пистолет. Оружия он не нашел, но на обратом пути прихватил с собой охотничий нож. Дома прятать побоялся, оставил нож у Сережки. Анна случайно наткнулась на него. Ох и выдрала же она тогда Сережку! А потом сидела вместе с ним и плакала: «Ты что, хочешь, чтоб тебя, как и Косачева, в милицию таскали? Сначала нож спрятал, потом еще что-нибудь».

К утру наконец-то пошел дождь. Он подкрался тихо, словно кошка, поцарапался в окно, стих на некоторое время, а когда погас в окнах свет, забарабанил, уже не стесняясь.

Как только рассвело, из тайги вышел Гриша-тунгус. Он прямиком прошел через летное поле, постучался в окно к Погодиным.

– Нужен врач, – поблескивая черными запавшими глазами, сказал он. – Летчика лесиной придавило. Пошел смотреть место для взлета – и тут тебе раз, повалилась. Нести нельзя. А вертолет мы укрыли брезентом и водой поливали, чтоб не сгорел.

– Сейчас запросим город, – ответил Погодин. – Пусть врача посылают.

После обеда на санитарном самолете прилетела Светлана.

Погодин натянул на голову фуражку, побежал к самолету.

– Ох ты, старый, – неожиданно остановил он себя. – Надо бы предупредить Сергея.

Но Светлана уже шла к нему навстречу.

– Что это у вас случилось? – улыбнулась она.

– Тут вот какое дело, – замялся Погодин. – Парня в тайге деревом придавило. Решили мы туда врача на парашюте выбросить. Сергей вас повезет. Вместе с вами будут прыгать двое опытных парашютистов. Гриша-тунгус и Федор Сапрыкин.

Собрались быстро. Сергей подал Светлане защитный, приспособленный для прыжков на лес костюм и, скрывая беспокойство, пошутил:

– Ты только не болтай ногами. Крепче их держи. Ребята к твоему приземлению мху натаскают. Сядешь, как в перину.

– Сережа, ты как маленький. Учишь, а у самого всего два прыжка, а у меня-то одиннадцать. Так что яйца курицу не учат.

И вновь самолет в воздухе. Лобовое стекло поклевывал дождь. Черные глазницы пожаров они увидели издали, от них тонкой газовой косынкой к реке сползал дымок. Сергей Жигунов набрал высоту, самолет стал цеплять облака.

– Восемьсот метров, пожалуй, хватит, – сказал летчик-наблюдатель и стал искать годную для выброски парашютистов площадку.

Неподалеку от лагеря пожарников, у самой реки, Сергей заметил покрытую мелким кустарником полянку.

Они прошли над поляной, выбросили вымпел, падал он вертикально, ветра почти не было.

Сергей оглянулся. Светлана напряженно улыбнулась, помахала рукой, мол, все в порядке. Летнаб открыл дверь, она, согнувшись, пошла к ней. Набежавший поток вырвал из-под шлема кончики волос. Она сделала еще шаг и неловко, боком, вывалилась наружу. Следом за ней прыгнул Федор Сапрыкин.

Парашют раскрылся почти сразу, едва над головой промелькнуло хвостовое оперение самолета. Мимо нее пролетел какой-то мешок, из него выскочил крохотный парашют, а вслед за ним вырос основной.

Ее стало относить в сторону, она пробовала подтягивать стропы, управлять парашютом, но он почему-то плохо слушался. Земля приближалась быстро. Она уже хорошо разглядела ветки и деревья. Они были так близко, что захотелось потрогать их ногой. Она упала на ветки кедра, хотела схватиться за них, но не успела, заскользила вниз. Но до земли не долетела. Купол парашюта зацепился за макушку кедра, и она повисла на нем, как елочная игрушка. До земли было метров десять.

Светлана начала раскачиваться, чтобы ухватиться за ствол, но макушка кедра затрещала, и Светлана притихла, боясь, как бы она не обломилась.