Текст книги "Труба и другие лабиринты"

«Нам нужен аппарат», – сказал однажды Шафиров, запахивая свой черешневый халат. Муса и Застрахов переглянулись.

«Делопроизводство, – пояснил Шафиров, – документооборот, трафик».

И, поднимаясь из кресла, продолжал, говоря: похоже, быт побежден, насколько это возможно в панельном доме на Завражной. И теперь, понятное дело, потребности будут неуклонно расти. Поток в трубе один на всех (да не оскудеет сила его!), но больше, чем сегодня, оттуда не извлечешь, добычу и сбыт не поднимешь, а вот всё привтекающее день ото дня будет ветвиться, множиться, менять направление и русло. Один поток в трубе, но уже сейчас всё труднее управляться троим с иными потоками: товарными, денежными, людскими. Да и время как будто течет все быстрее. И выходные с вахтами, и поставки комплектующих, и роспись зарплат и запросов – всё это требует порядка, учета, решений неторопливых. И главное: накопленное уже не может прозябать в доме – поджимает, полнится, подталкивает к финансовому размещению – аккуратному, грамотному, расчетливому. А, значит, надо приглядеться и к банковским депозитам, и к паевым фондам, и к пенсионным программам. Нужен, следовательно, неспешный обзор, анализ, прогноз. И не вытекает ли из всего этого, что пора троим оторвать взоры от трубы и взглянуть в будущее? Не следует ли наладить настоящее делопроизводство, документооборот, трафик? Не пора ли, одним словом, поставить текущее управление на поток?

Так говорил Шафиров изумленным соседям, а потом спросил Застрахова, почему бы дочери его, Марии, не бросить уже почтовую конуру, где она сидит с утра до вечера, точно в трюмной каюте с тусклыми лампами?

Пора – улыбнулся Шафиров – выбираться наверх, глотнуть свежего ветра, увидеть горизонты. Пусть возьмет положенный отпуск, а с ним и расчет, и для начала отдохнет с сыном на море недели три, а по возвращении займется, наконец, почтенной работой.

Ведь и компьютер Мария знает, и голова у нее светлая, да и в руках ее давно – и выплаты жильцам, и множество мелких забот и больших секретов. Почему бы не поручить ей полностью делопроизводство, документооборот, трафик: офис на дому, приличные деньги, а понадобится – и няню можно нанять для сына? И будет она при деле, ребенок под присмотром, жизнь человеческая.

И сделали так.

И скоро с легкой руки Марии выкладывались на стол отца графики откачки, расписание вахт, маршруты дозоров; Мусе доставлялись счета, накладные, заявки; Шафирову – сводки нефтяных фьючерсов и цен в портах Джейхана и Вентспилса, а также кросс-курсы основных валют.

А через время (и все заметили, сколь легковесным, скоротечным, сквозящим было это время), когда поставили управление на поток, все трое – каждый в свой черед – тоже отправились в отпуск.

Застраховы с внуком поднялись на теплоходе вверх по Волге, и проплыли каналом до самой Москвы, и, не уставая любоваться холмистыми берегами, вернулись в Вольгинск.

Шафиров выполнил обещание, данное жене Руфине Иосифовне: они погостили неделю у дочери их, Розы, в городке Кириат-Шмона на земле Израиля возле самой границы с Ливаном, и увидели облачные склоны горы Хермон, и взошли к золотым стенам Иерусалима.

А Муса, вместе с Минисой Сисятовной, навестил, наконец, дочь Музу в просвистанной чужими ветрами Норвегии, и там ступал на скалы фьордов, и восхищался искусством гидротехников Тронхейма на каменных берегах реки Нид-Эльв. И показывал потом фотографии знаменитого собора, куда Музе посчастливилось привести туристов прямо на свадьбу тамошней принцессы Марты Луизы[87]87
  куда Музе посчастливилось привести туристов прямо на свадьбу тамошней принцессы Марты Луизы…
  Практически единственный эпизод повествования, который не только соответствует историческим фактам, но и может быть точно датирован.
  Огромный готический Кафедральный Собор Тронхейма, построенный в 1070 году, в средние века был крупнейшим христианским центром Северной Европы.
  Именно здесь до 1957 года, по традиции, проходили церемонии коронации норвежских королей. В Кафедральном Соборе Тронхейма 24 мая 2002 года принцесса Марта Луиза (дочь короля Харальда V и королевы Сони) была обвенчана с писателем Ари Беном.


[Закрыть]. И посмеивался, рассказывая, с каким почетом встречали его и провожали, поскольку возвращался он, как выяснилось, из древней норвежской столицы в те самые земли, что скандинавы зовут Гардарикой, и где впервые в истории Ибн Фадлан описал похороны норманнского князя на двести лет раньше, чем их собственные сказители, слагатели саг…

И хотя никто не признался – всем троим, вернувшимся, показалось, будто очистился, сладковато-древесным сделался и сам воздух в лестничных пролетах дома номер девять по улице Завражной, и словно бы переменились ветра на Ветловых Горах, точно накрыло Вольгинск приветливой тенью дальних столиц.

И уже вторая прошелестела осень со дня обретения трубы, и вторая зима прошла, и снова весна затеплилась.

И однажды сказал Муса, а Застрахов подтвердил: не зря, видно, хоть и по недоразумению, называют мартовский праздник Женским, и не напрасно когда-то хлопотал Шафиров, поскольку все-таки случилось то, что он предвидел – приблизились к дому те, кто приходит расспрашивать. Но не те пришли, кого ожидали: не люди Хозяина, не жадные до чужого, и даже не те, кто является от обхода земли. А некая юная журналистка кружит вокруг да около и просит отвести ее в ту квартиру, где можно увидеть необыкновенные часы – дар благородного чужеземца, оставленный в знак благодарности гостеприимным хозяевам за те дни и ночи, что он провел без памяти под их призрением.

Шафиров долго молчал, а потом попросил позвать молодую особу к нему.

И через неделю позвали, но никто не мог вспомнить после, как именно звали гостью, потому что – выяснилось – была она журналисткой с именем, а точнее, с девятью псевдонимами[88]88
  была она журналисткой с именем, а точнее, с девятью псевдонимами…
  Возможно, аллюзия на характеристику второстепенного персонажа рассказа В. Набокова «Уста к устам» (1929 г.): «Евфратский был журналист с именем – вернее, с дюжиной псевдонимов…».


[Закрыть].

Она немедленно ослепила Шафирова черным кожаным лоском от узких сапожек до лацканов «болеро», мерцанием колец и браслетов, и – дыша, как водится, духами и туманами[89]89
  дыша, как водится, духами и туманами…
  Аллюзия на строки из культового стихотворения А. Блока «Незнакомка» (1906 г.):
И медленно пройдя меж пьяными,Всегда без спутников, одна,Дыша духами и туманами,Она садится у окна…

[Закрыть] – весело отказалась от предложенного коньяка. «Это позже, – заулыбалась она, усаживаясь, – когда будем отмечать опубликованный материал».

Шафиров вежливо улыбнулся.

Гостья отрекомендовалась как шеф-редактор недавно созданного медиа-холдинга «Гламурама» и перешла на торопливый шепот: ей хотелось бы поведать Вольгинску удивительную историю дома номер девять по улице Завражной и сделать о жителях его телесюжет, радиоочерк и фоторепортаж с интервью в глянцевом журнале под рубрикой «Огоньки большого города».

Во-первых, выдохнула она, это потрясающая история успеха. Во-вторых, такой материал способен разорвать в клочья захолустный гламур родного Вольгинска, где не осталось ни одного свежего лица. И, в-третьих, нужно же, наконец, показать местным скептикам, как органично и быстро приживаются европейские ценности даже в спальных районах Ветловых Гор…

Шафиров слегка наклонил голову и осторожно поинтересовался, не является ли очаровательная собеседница поклонницей мистера Брета Истона Эллиса?[90]90
  Брет Истон Эллис
  Брет Истон Эллис (Bret Easton Ellis, родился в 1964 г.), модный американский писатель, один из ведущих представителей «Поколения Икс» (Generation X) – см. ниже Комментарии №№ 92 и 93. Автор романов, пародирующих «мир гламурных ценностей» и отмеченных откровенной сентиментальностью. Известен своим скандализирующим поведением, «нигилистическим» отношением к реалиям современной Америки. Благодаря голливудским фильмам, снятым по его романам, стал популярным и в России.


[Закрыть]

Собеседница не очень уверенно кивнула.

И, судя по названию, – кивнул, в свою очередь Шафиров, – судя по названию медиа-холдинга, без обиняков слизанного с новомодного романа знаменитого бисексуала, редакционный коллектив прекрасно ориентируется в творчестве самого язвительного из моралистов сегодняшней Америки?

Собеседница уже не успела кивнуть: ее ротик сам собой приоткрылся, отчего обнажились и замерцали зубки – «словно стадо овец белоснежных, – чуть было не сказал Шафиров, – выходящих из купальни…»[91]91
  замерцали зубки – «словно стадо овец белоснежных, – чуть было не сказал Шафиров, – выходящих из купальни…»
  См. Песнь Песней, 6:6: «Волосы твои – как стадо коз, сходящих с Галаада; зубы твои – как стадо овец, выходящих из купальни, из которых у каждой пара ягнят, и бесплодной нет между ними…»


[Закрыть].

Но вслух произнес иное: если двигаться в русле, проложенном романами упомянутого автора[92]92
  если двигаться в русле, проложенном романами упомянутого автора…
  Далее реплика Шафирова практически скроена из названий романов упомянутого Брета Эллиса: «Меньше, чем ноль» (Less Than Zero 1985), «Правила привлекательности» (The Rules of Attraction, 1987), «Американский Психопат» (American Psycho, 1991), «Информаторы» (The Informers, книга рассказов, 1994), «Гламурама» (Glamorama, 1998), «Луна-парк» (Lunar Park, 2005).


[Закрыть], легко предположить, что его прелестная визави знакома и с правилами привлекательности, и, наверное, разделяет идею строительства Луна-парка в Вольгинске, но при этом – кто бы ни были ее информаторы – невозможно вообразить, чтобы, приходя сюда, она представляла себе будущих своих героев кем-то вроде американских психопатов, чей интеллект не поднимается выше нуля…

Гостья нахмурилась, как бы уловив знакомую мелодию, но еще не опознавая.

Всё можно понять, вздохнул Шафиров[93]93
  Всё можно понять, вздохнул Шафиров…
  Вся последующая реплика Шафирова представляет собой буквально «лоскутное одеяло», сотканное из культовых наименований, составляющих вехи интеллектуальной моды всего XX и начала XXI века.
  «Костры амбиций» (The Bonfires of Vanities) – сатирический роман 1990 года американца Тома Вулфа (Tom Wolfe, родился в 1931 г.).
  «Скромное обаяние буржуазии» (Le Charme Discret De La Bourgeoirsia) – культовый сюрреалистический фильм Луиса Бунюэля (премия Оскар за лучший иноязычный фильм, 1973 г.).
  «Поколение Пи» (Generation P) – один из самых модных романов начала 2000-х годов Виктора Пелевина (родился в 1961 г.).
  «Поколение дворников и сторожей» – культовая композиция и одноименный альбом (включена также в альбом «Хрестоматия 1980–1987») группы «Аквариум». Автор слов и музыки – гуру российского рока и постмодернистской поэтики 70-80-х годов, Борис Гребенщиков. Знатоки его творчества тонко подмечают, что в Москве улица Дворникова и улица Сторожевая находятся поблизости.
  «Поколение Икс» (Generation X) – роман канадского писателя Дугласа Коупленда (родился в 1961 г.). Коупленд стал широко известен после издания романа «Поколение Икс» (1994 год, русский перевод – 1998 г.), в котором иронично повествует о поколении «иксеров». Бросающие вызов дорогостоящим предметам потребления, лишенные иллюзий и веры в будущее, «иксеры» не желают работать, делать карьеру, рваться к славе или устраивать личную жизнь, как это было принято у поколения «яппи».
  Выход термина «поколение Икс» за пределы первоначального дискурса объясняется его наложением на этап развития цивилизации и культуры во времена гипертекста, каким выглядит Интернет. Поколение Икс начала девяностых, достаточно остепенившееся за десятилетие, уступает место другому, более открытому новациям, что, в принципе, характерно для смены человеческих генераций.
  В романе Коупленда (имеющем подзаголовок «Сказки для ускоренного времени») скептическое восприятие «поколения иксеров» наиболее полно выражено в следующей «маргинальной вставке»:
  НЕДОКАРМЛИВАНИЕ ОРГАНИЗМА ИСТОРИЕЙ:
  характерная примета периода, когда кажется, будто ничего не происходит. Основные симптомы: наркотическая зависимость от газет, журналов и телевизионных выпусков новостей.
  ПЕРЕКАРМЛИВАНИЕ ОРГАНИЗМА ИСТОРИЕЙ:
  характерная примета периода, когда кажется, будто происходит слишком много всякого. Основные симптомы: наркотическая зависимость от газет, журналов и телевизионных выпусков новостей.
  «Потерянное поколение» (Lost generation), определение, применяемое к западноевропейским и американским писателям (Э. Хемингуэй, У. Фолкнер, Дж. Дос Пассос, Ф. С. Фицджеральд, Э. М. Ремарк, О. Т. Кристенсен и др.), выступившим в 20-е гг. XX в. после трагического опыта 1-й мировой войны 1914-18 с произведениями, выразившими глубокое разочарование в европейской цивилизации. Выражение введено в обиход американской писательницей Гертрудой Стайн. В широком смысле «Потерянное поколение» – люди, прошедшие войну, духовно травмированные, разуверившиеся в буржуазных добродетелях, резко ощущающие свою отчуждённость от общества. Протест писателей «Потерянного поколения» («П. п.») характеризует прежде всего морально-этический пафос. К 30-м гг. тема «П. п.» в значительной степени теряет остроту. После 2-й мировой войны 1939–1945 некоторые настроения «П. п.» проявились в творчестве т. н. «разбитого поколения» (США), «рассерженных молодых людей» (Великобритания), «поколения вернувшихся» (Германия).
  Лейтмотивами, объединящими все названные культурные феномены, являются отчуждение, эскапизм, скепсис.
  Очевидно, поэтому Шафиров, обращаясь к собеседнице-журналистке, завершает свою реплику парафразой стихов из книги Екклесиаста:
  «род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки» (Екклесиаст, 1:4);
  «…не может человек пересказать всего, и глаза не насытятся зрением…» (Екклесиаст, 1:8).


[Закрыть], не давая ей опомниться: и костры амбиций, и скромное обаяние буржуазии, и болезнь столичности, которая – увы – уже просочилась и в дома Вольгинска, но неужели и в самом деле невдомек «поколению Пи», что было до них «поколение дворников и сторожей», а до того «Поколение Икс», а еще раньше – «потерянное поколение», и что род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки, и не может человек пересказать всего, и глаза не насытятся зрением?

Гостья передернула плечиками, а Шафиров покачал головой и примирительно поднял руку.

И, вздохнув еще раз, назвал предложение собеседницы лестным, но, к сожалению, невыполнимым и даже опасным. И если бы его милейшая гостья, принадлежа к числу лучших журналистов города, до конца представляла себе все последствия публикации, – она, разумеется, отказалась бы от своего замысла без малейших обид. Ведь Вольгинск – это Вольгинск. Подумала ли она о людях, лица которых ей захотелось упаковать в глянец? О том, что станется с их детьми в школах, каково будет внукам в детсадах, как поведут себя друзья и коллеги? Кто тогда убережет дом от соглядатаев, добрых соседей по Завражной, квартирных воров? Вольгинск есть Вольгинск. И уж если горожане куда более весомые сторонятся фотовспышек – что делать простым жителям спального района с Ветловых Гор, когда нет у них ни службы безопасности, ни счетов в иностранных банках, ни адвокатов? А поскольку всем хорошо известно, как взрываются здания в наших городах и пропадают люди – так и живет девятый дом в страхе, не оказался бы, говоря словами поэта, этот дар случайный даром напрасным…

«Но ведь это же чудо что за сюжет, – дрогнули губы гостьи. – И ведь не то важно, откуда свалилось богатство, а то, как сумели им распорядиться. Ведь это же сказка, о которой мечтали бы тысячи жителей Вольгинска: стерильный подъезд, вежливые дворники, домработницы в интеллигентных семьях…И эти таинственные часы, с которых начался отсчет нового времени…И заголовок придуман – «Герой и время на Завражной»… А некоторые уже согласились на время стать героями интервью… Почему же не показать, что и на Ветловых Горах возможен достаток, покой, жизнь человеческая? Зачем лишать желающих пятнадцати минут славы?[94]94
  Зачем лишать желающих пятнадцати минут славы?
  Голливудский триллер 2001 года «Пятнадцать минут славы» (Fifteen minutes) режиссера Джона Херцфилда пользовался популярностью в России. Кроме американских звезд, сыгравших главные роли (Роберт де Ниро, Эдвард Бернс), в фильме снимались и русские актеры Владимир Машков, Олег Тактаров.


[Закрыть] И почему не дать надежду другим?»

Потому, отвечал Шафиров, что не зря сказано «надежда умирает последней» – ведь до этого она убивает всех остальных. А что касается прельстившихся – нужно пожалеть неискушенных, ибо не ведают, что творят; да и кто приведет человека посмотреть на то, что будет после него[95]95
  кто приведет человека посмотреть на то, что будет после него…
  Екклесиаст, 3:22. См. также Комментарий № 76 к Главе 3, Части 2.


[Закрыть], и кто ответит потом, лгала ли сказка, или смутила быль?

И, потирая лоб, спросил Шафиров: неужели, например, его восхитительная визави поверила бы, если б сказали ей, что никаких чудесных часов в доме нет, и, возможно, никогда не было?

И, помолчав, добавил, что больше, чем он, ей никто не расскажет: сказок наплетут и правду сокроют, а велено будет – совсем замолчат.

И, наклонившись к собеседнице, задал совсем уже странный вопрос: какой гонорар, сверх обычной зарплаты, она рассчитывала получить за материал?

И спустя еще полминуты, после нелегкого, но уважительного молчания, выслушав ответ, совоголовый Шафиров кивнул и предложил гостье сделку: ей немедленно будет выплачен названный гонорар, а к нему – годовой доход – с тем, чтобы она навсегда забыла о доме номер девять по улице Завражной, а еще лучше – покинула бы Вольгинск и отправилась куда-нибудь в Самару или Нижний Новгород, где талантам ее, вне всяких сомнений, нашлось бы более достойное применение. А пожелай она остаться для продолжения карьеры в родном городе – обещал Шафиров свести её с выдающимися членами самых авторитетных клубов, собраний и диаспор, дабы ни она, ни «Гламурама» впредь не испытывали недостатка в героях своего времени.

И гостья не успела заметить и никогда не вспомнила бы, откуда в ее руке возник теплый мерцающий бокал с каким-то головокружительным коньяком.

Знаменитый коньяк пили недели через две, под вечер, по случаю очередного скачка нефтяных цен на мировых биржах. Как всегда, чужеземный напиток больше дал, чем взял, и накрыло выпивавших теплой волной душевного разговора.

Поднимали тосты за поток в трубе (да не иссякнет сила его!), за благоприятное стечение обстоятельств, за тех, кому довелось с умом и талантом родиться в России.

Приняли предложение Марии Застраховой: решили нанять служебный автобус для жителей дома, выезжающих на службу в город; утвердили утренний и вечерний графики, определили маршруты.

Недолго спорили, поднимать ли уже со следующего месяца арендную плату узла, и – соответственно – повышать ли зарплаты всем, кроме немощных и детей, – и договорились о прибавке.

Обсуждали благоустройство двора и близлежащих территорий: не стоит ли, по теплу, высадить новые деревья вдоль оврага, разметить велосипедные дорожки, обновить урны и лавочки, оборудовать, наконец, приличную парковку неподалеку – ведь многие в доме номер девять на Завражной восстановили, отлюксовали, а некоторые и сменили машины?

Муса был деловит, напорист, то и дело хватался за калькулятор. Застрахов, выпивший пива с коллегами еще днем, по первому солнышку, много шутил и хохотал громче обычного. Шафиров казался погружен в глубокую задумчивость: кивал, соглашаясь с соседями, и, вопреки привычке, не развлекал их разговорами об именитом коньячном доме, к которому принадлежал сам Франсуа Рабле.

А потом отставил недопитый бокал и признался, глядя в окно, что опять помутилось сердце его, словно тенью. И вроде бы дом богатеет, и люди при деле, а груз за плечами как будто не убавляется. И почему-то не тревожит уже ни явление Хозяина, ни соглядатаи, ни те, кто приходит от обхода земли, – но что-то другое. И, кажется, деньги отданы в рост, и жизнь вошла в ровное русло, и рынок устоялся, а не отпускают по ночам сновидения, как бывает при множестве забот…[96]96
  не отпускают по ночам сновидения, как бывает при множестве забот…
  Парафраза стихов из книги Екклесиаста, 5:2: «Ибо как сновидения бывают при множестве забот, так голос глупого познается при множестве слов».


[Закрыть]

«Дело понятное, весеннее, – сказал Муса, помолчав. – Сладок, говорят, лишь сон трудящегося, мало ли, много ли он съест, а пресыщение не дает уснуть богатому[97]97
  Сладок, говорят, лишь сон трудящегося, мало ли, много ли он съест, а пресыщение не дает уснуть богатому.
  Муса, отвечая Шафирову, практически дословно цитирует стих 11 той же 5-й главы книги Екклесиаста.


[Закрыть]. Да только у нас забот хватает, и грех нам предаваться унынию, а правильней будет заполнить дни трудами, и рассеется печаль, как туча весной».

Застрахов разлил всем еще понемногу.

«Странные люди, – усмехнулся он. – Те, кому выпало с умом и талантом родиться в России. Не умеют радоваться. И в светлые дни привыкли ждать беды. А чего её ждать, чего бояться? Сама найдет, когда надо, и сама догонит.

А пока не утихает ток в трубе, крепка взрывчатая цепь, надежны коды и планово переменчивы. Сами знаете: я отворю – никто не затворит, а закрою – никто не откроет[98]98
  Сами знаете: я отворю – никто не затворит, а закрою – никто не откроет…
  Застрахов снова перефразирует слова из Откровения Иоанна (3:7). Подробнее см. Комментарий № 30 к Главе 4, Части 1.


[Закрыть].

И в Хозяина давно не верю я и не боюсь – нет его. А если б и был, то теперь он далеко. И много ли проку думать о дальних бедах? Что было – было, а что будет – будет[99]99
  Что было – было, а что будет – будет…
  Парафраза стихов из книги Екклесиаста (3:15): «Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было; и Бог воззовет прошедшее».


[Закрыть].

Да и вам, вам-то чего бояться? У одного Роза на теплом море, у другого Муза – на Северном. Случись что – и нет вас: дальше Хозяина слетели, как птицы, с попутным ветром к дочерям, к чужим берегам. И кто остался на трубе? И некому молвить из табора улицы темной?

Так что – бросьте, соседи.

Никто не знает путей ветра и того, как образуются кости во чреве беременной; и не придумано лучшего для человека, чем есть, пить и веселиться в светлые дни, и радоваться плодам трудов своих.[100]100
  Никто не знает путей ветра и того, как образуются кости во чреве беременной; и не придумано лучшего для человека, чем есть, пить и веселиться в светлые дни, и радоваться плодам трудов своих.
  Контаминированная парафраза нескольких стихов из книги Екклесиаста (2:24; 3:22; 11:5).


[Закрыть]

Пришли времена: и разливается привычно коньяк, какого я прежде и знать – не знал, и мечтать не смел, и название которого все равно не запомню.

Пришли светлые дни – и даже у Марии моей как будто складывается потихоньку: и работу освоила, и, похоже, встретила на море человека, и вроде бы поладили они.

Пришла пора: и дом богатеет, и люди при деле, и множится имущество.

Какая же тут печаль?

Вон во дворах уже набухла почва, напоена водой, и на ветвях лопаются почки, полные сока, и плоть моя сегодня налита пивом, напитана крепким вином винограда с чужедальних коньячных холмов.

И где позавчерашний снег[101]101
  И где позавчерашний снег…
  Не совсем точная цитата из знаменитой баллады «О дамах прошлых времен» Франсуа Вийона, в которой рефреном звучат слова «Но где же прошлогодний снег?» (перевод Николая Гумилева).
  Вийон (Villon) Франсуа (настоящие имя и фамилия Франсуа де Монкорбье, Montcorbier) (1431, Париж – после 1463), выдающийся французский поэт позднего Средневековья.
  О Франсуа Вийоне известно очень немного. В 1452 Франсуа получил в парижском Университете степень магистра свободных искусств. Первое столкновение поэта с законом произошло в 1455, когда он в поножовщине, возникшей из-за женщины, ранил клирика Филиппа Сермуаза. К этому времени он уже прославился своими стихами. Вся дальнейшая биография Вийона восстанавливается в основном по разрозненным свидетельствам о нем как о правонарушителе: к примеру, как о соучастнике ограбления в 1466 казны теологического факультета, хранившейся в Наваррском Коллеже, после чего он, опасаясь расследования дела, исчез из Парижа до 1461.
  О том обществе, в котором время от времени вращался Вийон в последующие пять лет, свидетельствуют семь баллад, написанных им на воровском жаргоне, который уже в начале 16 века никто не понимал. В 1460 Вийона приговорили в Орлеане к смерти, поэта спасла только амнистия.
  Ф. Рабле в «Гаргантюа и Пантагрюэле» рассказывает, что Вийон переехал в Пуатье и был там клириком (это вероятное утверждение: сохранились стихи Вийона на пуатевенском наречии).


[Закрыть], тревожиться ли мне о грядущих грозах?

Скоро зацветут сады, и переменится ветер по Волге, и прогреются берега.

Неужели же мы не выпьем, соседи?

Сбываются мечты патриотов!»

Часть третья

Когда затосковал Застрахов? Нетрудно сказать.

Весной, когда отцветали сады.

Посреди садов Заречья завязалось злосчастье, из-за дачи вывернула беда.

Был у Застраховых, как у многих жителей Вольгинска, клочок земли за городом на холмах, и маленький сад, и дачный домик для нехитрых трудов и летней отрады. И, видно, ещё с зимы повадились воры и в дом, и в сад.

Приехав по первому теплу, увидел Застрахов: вырыт напропалую кустарник с корнем, взломана дверь в доме, и вынесено оттуда всё – от посуды до старого белья. Не стали Застраховы жаловаться, недолго пеняли на судьбу: не мы первые, не мы и последние – и, по мере сил, восстановили утраченное. А еще через неделю повторился набег: выгребли всё оставшееся и всё, вновь привезенное, включая консервы и занавески. Но и тут не отчаялся Застрахов и даже посмеялся, благодаря обидчиков за то, что не спалили дом, – и снова заполнил его добром и врезал новую дверь с хорошим замком, и не верил, что придут в третий раз.

Однако пришли: но уже не тать в ночи, а будто бы шваль беспорточная и голь перекатная. И уже не знали меры: видно, сначала гудели ночь на чужом, а потом сволокли всё, что смогли, а что не смогли – испоганили: выбили стёкла, вспороли постели, раскрошили тарелки и чашки вдрызг. И запятнали дом изнутри блуд и блевотина, и мусорный ветер вокруг. И когда не нашел Застрахов самого дорогого – ящика с первоклассным инструментом, собиравшимся годами, когда понял, что не для работы тянули, а только пропьют всё в один миг – помутилось сердце его, словно тенью, и лицо покрылось тьмою: не буду, сказал он, терпеть больше, не отдам свое на поток и разграбление без расплаты.

И в третий раз расчистил дом и сад, и поднял из руин, и обновил дверь и окна. Но как не было на воров ни управы, ни защиты, и ни проку, ни пользы от пьяных сторожей – задумал Застрахов устроить засаду. И однажды, в начале недели, никому не сказавшись, уединился в саду. Расширил притолоки в доме, в сарае и в бане, закрепил над каждым входом по ведру. И подцепил через скобу хитроумной петлей к дверной ручке так, чтобы знающий мог легко отцепить веревку снаружи потайным крючком, а чужой, открывая дверь, получал бы ведро на голову. А в ведра слил Застрахов отработанное масло с моторов, и нефтяные подонки, и всякий шлам. И уехал, в мрачном злорадстве, в город до выходных.

А на другой день, с утра, в конторе жены его, темноокой Лидии, прорвало трубы, и решила она воспользоваться внезапным отгулом: прямо с работы поспешила в сад в неурочное время, чтобы заняться, наконец, долгожданной рассадой по солнышку…

Никто не скажет, куда, облитая первым ведром, бросилась она – в сарай, или в баню. Но домой на Завражную не вернулась.

Ошалевший Застрахов, узнав к вечеру от ее подруг, что еще утром она отправилась на дачу, кинулся в Заречье, но жены посреди ночи в саду не нашел, а подобрал только сумку ее в маслянистой луже и навеки умолкнувший телефон.

И никто не скажет, где и как провели ту ночь Борислав и Лидия Застраховы.

А под утро выяснилось, что спас ее от грязи сосед-садовод, случайно заночевавший у себя на даче через порядок: оттирал темноокую Лидию в собственной бане и переодевал в чистое, и помогал обрезать черные локоны, загустевшие вязкими узлами.

И еще неделю потом не видели ни Застрахова, ни жену его в доме номер девять по Завражной, но куда пропали они, и что было между ними – тоже никто не скажет.

А через время – и мало кто вспомнит, каким было это время, – уехала темноокая Лидия на родину, в страну с головокружительным названием Монтенегро, или Черногория. Уехала совсем, вместе со спасителем своим, соседом по даче, который оказался большим начальником в компании «Кирдымойл», и как раз был направлен в длительную командировку из Вольгинска на Балканы, к берегам Адриатического моря, на реконструкцию нефтепереработки, перетёкшей в руки новых русских хозяев[102]102
  …в длительную командировку из Вольгинска на Балканы, к берегам Адриатического моря, на реконструкцию нефтепереработки, перетёкшей в руки новых русских хозяев…
  В конце 90-х, начале 2000-х годов многие предприятия, а также инфраструктура нефтехимического комплекса в республиках бывшей Югославии (Сербия, Черногория, Словения и др.) постепенно переходили в руки частных хозяев, значительную часть которых составляли владельцы нефтяных компаний из России.


[Закрыть].

И будто бы, прощаясь, говорила она:

«Нет больше сил. Девочкой выходила я за Славоню и мечтала поехать в страну, которую полюбила по дедушкиным сказкам. Думала, глупая, что Россия – огромная, светлая и сердечная. А вот оказалась она холодная, грязная и бандитская. И не научилась я понимать, отчего, почему на земле беспредельной, где нет никакого края простору, людям все время тесно?

И рождаются они в давке, и задыхаются в домах, придавленные бытом, и жмутся в очередях. И тесно им в поездах, неловко в туалетах, и даже на кладбище потом не хватает места. И куда ни придут – начинают толкаться локтями, толпиться и роптать, и вечно поджидают жадных до чужого.

Отчего это? Почему стиснуты зубы их, скованы лица, сжаты кулаки? Что теснит и стесняет их, когда кругом столько земли? И зачем воевали они германца, если живут на своей земле, как чужие – наспех да начерно, и почти каждый, кого догадал Бог с умом и талантом родиться в России, мечтает убежать?

Пел мне дедушка про русских богатырей, а Славоня – про Волгу широкую, и вот – утекли мои лучшие годы вдоль ее берегов, и дети мои выросли, а ничего почти не видела я из окон, кроме свалок и труб.

И раз уж выпало мне родиться на краю одной империи, а жить посреди обломков другой, то доживать лучше подальше отсюда – или как там учил ваш последний римлянин-изгнанник – «в глухой провинции у моря»?[103]103
  …или как там учил ваш последний римлянин-изгнанник – «в глухой провинции у моря»?
  Лидия цитирует строчки из известного стихотворения Иосифа Бродского 1972 года «Письма римскому другу»:
Пусть и вправду, Постум, курица не птица,Но с куриными мозгами хватишь горя.Если выпало в Империи родиться.Лучше жить в глухой провинции у моря.  Бродский Иосиф Александрович родился в 1940 году в Ленинграде. Стихи начал писать с 16 лет.
  В 1964 году заботами бдительной ленинградской общественности против поэта было возбуждено уголовное дело по обвинению в тунеядстве. Его арестовали, судили и приговорили к пятилетней ссылке в Архангельскую область.
  В 1965 году Бродскому разрешают вернуться в Ленинград, но в 1972 году ему приходится эмигрировать. С этого времени живет в США. Пишет стихи, прозу, причем на двух языках, преподает в университете. Становится одной из центральных фигур сразу в двух культурах – российской и американской. Его интонации оказались заразительными для подавляющего большинства современных русских поэтов, а сборник эссе «Меньше чем единица» был в 1986 году признан лучшей литературно-критической книгой в США.
  В 1987 году Иосиф Бродский стал Нобелевским лауреатом по литературе. В 1992-м – ему присвоено звание «поэт-лауреат США». Умер в 1996 г. Похоронен в Венеции.
  Изгнанничество и «поэтическая реинкарнация» судеб Пушкина и Овидия в собственной житейской и литературной траектории – устойчивый мотив поэзии Бродского.


[Закрыть]

И уж если провоняла я нефтью с головы до ног, и не отмыться мне больше, и не увернуться от потока – хочу закончить дни в родном крохотном Которе. Чтобы были там дни дождей, когда надземные воды встречаются с подземными, и были дни ветров, когда воды пресные проливаются в соленые, а город, обоюдно омываемый, обтекаемый двояко, всасывает немного моря[104]104
  Котор… город, обоюдно омываемый, обтекаемый двояко, всасывает немного моря…
  КÓТОР (Kotor), город на Юго-Западе Черногории, на берегу Которского залива Адриатического моря (Бока Которская), у подножия г. Ловчен (1749 м), на которой расположен мавзолей черногорского правителя П. Негоша. Основан как римская колония. В X в., 1186–1371 и 1395–1420 гг. был свободным городом. В 1420–1797 гг. принадлежал Венеции, в 1815–1918 гг. – Австрии. В 1979 г. разрушен землетрясением. Морской и военный порт, окружён крепостными стенами и башнями, на возвышенности расположен форт Св. Йована. Собор Св. Трифона (XII в.), греческий собор Св. Луки. Морской музей, архив. Котор внесён в список объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО.
  Описывая родной Котор, Лидия пользуется мотивами и метафорами из рассказа знаменитого сербского писателя Милорада Павича «Корсет» и мистического рассказа жены Павича, Ясмины Михайлович – «Три стола».


[Закрыть].

Там, по крайней мере, под каждой дверной осью – тысячелетний камень, и на каждом косяке – имя плотника, но все в городе подобно волнам: и улицы, и крыши, и старые стены крепости Йована.

Там, по крайней мере, или по мере приближения к краю, не тонет взгляд в пустоте, а радуется, скользя вверх по облачным склонам горы Ловчен, либо вниз – вдоль заливов самого теплого, самого южного фьорда – Боки Которской.

И, прежде чем закроешь глаза, там всегда успеешь увидеть многое: и теплые лестницы, и неторопливые корабли Европы, и пейзаж, будто нарисованный чаем[105]105
  и пейзаж, будто нарисованный чаем…
  Аллюзия на роман Милорада Павича «Пейзаж, нарисованный чаем» (1988 г.)


[Закрыть]».

Так говорила темноокая Лидия, отправляясь к чужим, а вернее сказать – к родным берегам.

И Застрахов затосковал: запил горькую.