Текст книги "Жизнь с турбонаддувом"

Альма-матер

Каждый думающий человек, по-моему, рано или поздно задается вопросом, зачем он пришел на эту Землю и какие высшие силы влияют на его судьбу и поступки. Безусловно, вопрос предопределенности очень сложен, и ответ на него кому-то приходится искать всю жизнь. Мне, чье сознание в школе формировалось на основе коммунистическо-атеистических воззрений, лишь в зрелом возрасте удалось по-новому взглянуть на все, что когда-то представлялось случайным, и многое, что со мной происходило, обрело иной смысл, прояснилось. Это касается событий, определивших главную линию моего жизненного пути, и тех, что в дальнейшем позволили по этому пути продвигаться. Стало ясно, почему мне было суждено поступить именно в автодорожный институт и зачем понадобилось получить знания и информацию обо всем, что меня увлекало в жизни.

Мои интересы и увлечения были разнообразны, меня, как и большинство моих сверстников, привлекало очень многое, и это усложняло принятие решения о выборе профессии. Так, например, я был не прочь посвятить себя воинской службе, и при прохождении процедуры приписки в военкомате согласился на предложение учиться в высшем военно-морском училище подводников на инженера-двигателиста. Но туда, к моему великому сожалению, меня не взяли в связи с обнаруженным шумом в сердце, с которым я благополучно прожил много лет, но без флота. Строевое училище, предложенное взамен, не привлекало, и перед окончанием школы я совершенно не представлял, чего хочу и чему готов посвятить свою жизнь. Знал только, что это, скорее всего, должна быть техника. Поэтому, когда во время выпускных школьных экзаменов встретил на Красной Пресне двух своих приятельниц, годом раньше окончивших школу и учившихся в разных институтах, в шутку пообещал, что буду учиться с кем-нибудь из них. Мила Крачкевич поступила в Московский автомобильно-дорожный институт, а Надя Казакова – в Московский энергетический институт. Целый год мы не виделись, и они наперебой стали рассказывать каждая о своем вузе, перечисляя преимущества и убеждая поступать именно туда. Я пообещал, что если получу медаль, пойду в МЭИ, поскольку это был, на мой взгляд, более сложный для поступления вуз, а если не получу – в МАДИ. Так сложилось, что медали я не получил – алгебру сдал на четверку, да еще четверки имел по русскому и английскому языкам. Пришлось подать документы в МАДИ. Он не был в то время особенно престижным, ничем не выделялся среди других технических вузов. Репутацию одного из лучших институтов страны МАДИ приобрел позднее во многом благодаря стараниям своих, не побоюсь сказать, великих ректоров и очень сильного профессорско-преподавательского коллектива, людей, чьи имена вошли в историю отечественного автомобилестроения.

Из пяти вступительных экзаменов, три я сдал на «отлично». Мне повезло, что первыми на нашем потоке шли химия, физика и математика. А за сочинение получил двойку. Честно говоря, такого удара судьбы не ожидал. Вышел из института – не знаю, что делать, куда идти. Больше всего меня огорчало даже не то, что провалил экзамен, а то, что не знаю, как об этом рассказать родителям. Для них вопрос моего поступления в институт был не просто важен, а, наверное, жизненно важен, и я это прекрасно понимал. Что же делать? Как быть? Иду автоматически в сторону станции метро «Сокол». Также автоматически перехожу на противоположную сторону Ленинградского проспекта. Там, за входом в метро расположена Всесвятская церковь. Когда-то на территории храма находилось кладбище, где были захоронены герои войны 1812 года, в честь которых и был возведен храм. Кладбище снесли, застроили домами на Песчаной улице. Сел на скамейку возле этого храма, и тут началась настоящая мистика, будто кто-то сказал: «… иди-ка ты назад, в институт». Ко мне подсел какой-то парень, рассказывает о том, что говорят, будто экзамен можно пересдать. Нужно, мол, пойти то ли к декану, то ли к директору. Я и не знал, кто такой декан и почему надо к нему пойти…. Именно на этом месте случилось такое, и я искренне верю, что это неспроста, хотя, быть может, просто совпадение. И я вернулся в институт. Почему-то пошел к заместителю директора по учебной части, профессору Юрию Михайловичу Лахтину, который, посмотрев на мой экзаменационный лист, обматерил меня самыми последними словами и велел прийти на следующий день переписывать сочинение.

Почему получил двойку? Потому что дураком был. Взял тему по Маяковскому, которого хорошо знал и любил, и очень серьезно написал сочинение, наделав кучу ошибок. У меня всегда мысли опережают руку, поэтому не дописываются окончания слов, пропускаются запятые, и так было с первого класса. Назавтра явился в институт, ничего не сказав дома. Юрий Михайлович пригласил председателя комиссии по русскому языку Богданова, мы с ним впоследствии вместе работали в многотиражке, и тот объяснил, как избежать ошибок, назвал тему. Подготовился, написал сочинение, его проверили, перепроверили, запятые проставили, получил за него четверку.

Экзамены по иностранным языкам – английскому и немецкому – принимала преподаватель по фамилии Люлько (ее имени и отчества не помню). Я сдавал английский, перевел текст, она тоже посмотрела зачетку, спросила: «Четверки хватит?». – «Хватит!», – говорю. В итоге получил две четверки, три пятерки, и меня приняли в институт. Буквально провидение и Божья воля, и, конечно, участие хороших людей.

Первого сентября 1956 года началась моя настоящая студенческая жизнь, в которую я погрузился буквально с головой. В МАДИ в то время было всего два факультета: дорожно-строительный и механический, куда я и поступил, на специальность «Эксплуатация автомобильного транспорта». Вторая специальность – «Эксплуатация дорожно-строительных машин» – меня не привлекала. У дорожников тоже было две специальности: «Строительство мостов и аэродромов» и «Строительство дорог». Самый большой набор, по шесть групп, был на нашу специальность и на строительство дорог. У нас на факультете программы первокурсников отличались только в части сугубо специальной, поэтому лекции по общеобразовательным предметам читались для всех. Вопрос был только во вместимости аудиторий.

Учиться было легко и интересно. Легко потому, что не нужно было, как в школе, ежедневно готовить уроки, а лекции по общеобразовательным дисциплинам, включая математику, физику, химию и новые предметы – черчение и начертательную геометрию, были понятны и интересны. Кроме того, уже с первого курса нам давали технологию металлов с практикой в учебных мастерских, а военная кафедра начала свои занятия с конструкции автомобилей. Вместе с тем студенческая жизнь захлестнула различными другими интересными делами, такими как театр и кино. Дальше последовала работа в многотиражке, множество других общественных дел. Впрочем, лучше обо всем по порядку.

В МАДИ в тот год организовался великолепный любительский театр, в труппу которого я поступил едва ли ни с первых дней учебы. Еще со школы занимался в драмкружке и даже успешно прошел два тура творческого конкурса во все театральные вузы Москвы, имел шансы благополучно пройти и третий тур, но предпочел связать свою жизнь с техникой. Однако перед соблазном сцены не устоял.

Слава Кулаков – герой-любовник

Театральной студией в МАДИ руководил актер МХАТа и преподаватель школы-студии этого театра Николай Павлович Ларин. С ним работала его супруга Любовь Кирилловна Касаточкина, тоже из мхатовцев. Они, как я понимаю, таким способом подрабатывали, но занимались с нами ответственно и самозабвенно. Интеллигентнейшие люди, ученики Станиславского, они старались передать нам свои знания и научили очень многому не только в смысле актерства. Николай Павлович обучал нас так же, как своих студентов в театральном вузе, сплотил коллектив, создал необыкновенно творческую атмосферу. Ценным я считаю не только наше общение между собой, но и то, что он наделил нас способностью находить взаимопонимание с самыми разными людьми, помог освоить манеры и правила хорошего тона, что очень пригодилось в жизни.

Актеры любительского театра МАДИ после спектакля

В нашем репертуаре преобладали водевили, поскольку Николай Павлович полагал, что нам проще и интереснее будет работать в этом легком жанре. Мне поручали роли стариков либо характерных персонажей, поскольку на амплуа первых любовников по внешности не тянул. Роли покорителей женских сердец доставались Славе Кулакову и Гене Андрееву, красавцам-третьекурсникам с отделения дорожных машин. Почти до окончания вуза мы совмещали учебу с увлечением театром. Уже на первом курсе организовали бригаду, давали концерты в подшефных колхозах, совхозах, детских учреждениях, несли искусство в массы на полном серьезе, нами владел комсомольский задор – это то, чего сейчас вообще нет. В комсомольскую работу я тоже влился с самого начала учебы.

Светлана Рыскина и Марк Дискин в спектакле «Дамы и гусары»

Второе наше детище – киностудия. Два третьекурсника – Юра Пискунов и Аркаша Юрчевский были инициаторами этой идеи, и мы с моим приятелем-сокурсником Вовой Чудиновым присоединились к ним. Вместе нашли кое-какие старые пленки, кинокамеру, проектор, придумали название киностудии «МАДИ-фильм». Тогда наша затея выглядела нереальной, все происходило в 1956 году, когда кинолюбительство только-только начинало развиваться, ничего не было, все приходилось добывать и делать самим. Нам нужна была лаборатория, где была бы вода, чтобы проявлять пленку. Выпросили у дирекции бывшую курилку-туалет, сами отвинтили писсуары, зашторили окно, оборудовали. Решили снимать киноленту о нашем институте. Дали своей работе название, тоже из неоригинальных – «Фильм», и приступили к работе. Поначалу предприняли попытку снимать игровое кино, но не осилили и отдали предпочтение документалистике. Полностью работу над фильмом завершили уже на втором курсе. Весь первый курс мы были одержимы творчеством, увлеклись так, что учеба шла незаметно, но все еще было нормально, между делом сдавали зачеты и экзамены.

Нашей энергии хватало на все, общественная жизнь кипела. В 1956 году в МАДИ возродили студенческую многотиражку, выпуск которой приостановила война, сохранив прежнее название «За автомобильно-дорожные кадры», сокращенно «ЗАК». Одним из инициаторов возрождения газеты стал Ренальд Муркес с отделения дорожных машин, принявший активное участие в организации редколлегии. Он был назначен ответственным секретарем, и пригласил помочь в новом для нас деле своего приятеля Мишу Полячека из Московского авиационного института (МАИ), где тот участвовал в издании студенческой газеты «Пропеллер».

Миша Полячек – человек интересной судьбы, необыкновенно талантливый, из плеяды несостоявшихся педагогов. Он учился в Московском государственном педагогическом институте им. В. И. Ленина вместе с людьми, ставшими впоследствии известными всей стране, будущими бардами и поэтами Адой Якушевой, Юрием Визбором, Юлием Кимом, Юрием Ряшенцевым, писателем Юрием Ковалем, режиссером Петром Фоменко. Незаурядность и смелость в суждениях они проявили еще в студенческие годы, за что их, включая Мишу, отчисляли из пединститута, поскольку свободомыслие не приветствовалось. И хотя кто-то из них окончил МГПИ, все они посвятили себя не педагогике, а творчеству. Михаил Львович Полячек стал крупным журналистом, родоначальником потребительской прессы в нашей стране, основал газету «В защиту прав потребителей», которая выходила полуторамиллионным тиражом как еженедельное приложение к «Советской торговле», участвовал в организации первого в России Агентства потребительской информации. Он создал замечательную газету «Алфавит», главным редактором которой был все время ее существования. 12 декабря 2012 года Миши не стало. В один год с ним ушли из жизни Ада Якушева и Петр Фоменко, а еще раньше, в 1995 году, Юрий Коваль и Юрий Визбор.

Мы часто бывали у Миши дома, поскольку он жил сравнительно недалеко от МАДИ, на улице Войковской, ныне улице летчика-космонавта Волкова, на пересечении с Подмосковным шоссе, в большом сталинском доме, в котором давали жилье репрессированным после реабилитации. Там одну из комнат занимали Миша с мамой, Евой Яковлевной, очень милой женщиной, всю жизнь проработавшей медсестрой. Она всегда радушно нас принимала.

Отец Полячека был репрессирован в 1937 году, погиб. Миша всю жизнь пытался добиться его реабилитации, но известие о том, что Лев Михайлович Полячек решением Главной военной прокуратуры Российской Федерации реабилитирован, пришло только на второй день после Мишиной смерти 14 декабря 2012 года. Ева Яковлевна тоже была репрессирована, сидела, но это ее не сломило, не повлияло на взгляды, не изменило отношения к людям и строю – она оставалась убежденной коммунисткой, очень светлым человеком. Очень сильная женщина, о которой у меня на всю жизнь сохранилась добрая память. Позднее они переехали на Люсиновскую улицу, но мы продолжали общаться.

В газете «Пропеллер» Миша Полячек работал вместе с Юрой Ковалем и Витей Лискером (ныне Листовым), которые тоже стали сотрудничать с нашим «ЗАК». Юрий Коваль впоследствии создал немало замечательных детских книг, а Виктор Листов теперь известный историк, драматург, кандидат исторических наук и доктор искусствоведения.

Поскольку у меня была киностудия и я был знаком с кино-и фотоаппаратурой, стал работать в редакции в качестве фотокорреспондента, а вскоре Миша назначил меня заведующим отделом информации, и, собирая ее со всех факультетов, я готовил публикации. Должность главного редактора занимали парткомовцы, сначала Пьянов, затем Михаил Фадеевич Шмидт, но безусловным лидером и организатором рабочего процесса оставался Миша Полячек, буквально фонтанировавший идеями. При нем в редакции образовался своего рода клуб единомышленников, дружный коллектив. Мы вели бортовой журнал, в котором каждый изощрялся в остроумии, оставлял смешные записи, шутки. Например, Коля Белковский, не сдав Люлько очередную тысячу знаков по немецкому, строчил что-то хитроумное в свое оправдание. Или Игорь Краснов, приходя с очередного зачета, изливал свои чувства в форме остроумных рисунков, шаржей. Все читали, по-своему реагировали на чужие проблемы, писали о собственных. Наши стенные часы неизменно показывали время 21.20 – столько стоила поллитровка водки. Никто из нас не пил, но эта аллюзия выглядела забавной.

Киностудия «МАДИ-фильм» работает на праздничной демонстрации. Я кинооператор

Нередко, накрытые валом творческого вдохновения, мы задерживались в редакции допоздна. Это страшно не нравилось коменданту здания, который старался выдворить всех вовремя из института. Для нас он стал врагом номер один, и с ним было связано очень неприятное происшествие, грозившее нам отчислением из института или, того хуже, обвинением в антисоветской деятельности. Однажды бортовой журнал исчез, мы были в шоке, не знали, что делать. Найти его не удалось, но, много лет спустя, выяснилось, что журнал похитил коварный комендант. Он накатал «телегу» в КГБ, расписал, какие мы плохие, а журнал, видимо, приложил в качестве вещдока как доказательство нашей неблагонадежности. Типичный донос, преследовавший жалкую цель.

Разумеется, никаких антисоветских мыслей в журнал мы не вписывали, и даже в голове не держали. Повезло, что инспектор КГБ, курировавший МАДИ, МАИ и Институт пищевой промышленности – три вуза, которые были рядышком, оказался нормальным, здравомыслящим парнем. Он имел какое-то отношение к «Пропеллеру» и фактически спас нашу компанию, не дав ходу «телеге», которая попала к нему, иначе нас тоже из института изгнали бы и заслали за 101-й километр. При желании всегда можно было найти элемент антисоветчины даже в самых невинных шутках. Мы могли бы жестоко поплатиться за свое простодушие и доверчивость, но нам повезло, и наша кипучая общественная деятельность продолжилась.

Мы завели новый журнал под названием «Виноват ли Полячек?», я тут же дописал: «Виноват, естественно…». Полячек был душой редакции, вокруг него собирались не только все, кто хотел как-то приобщиться к нашей студенческой прессе, но и те, кого привлекала атмосфера братства, дружбы и просто интересной жизни, царившая в нашем коллективе. Вместе с Полячеком и Вовкой Чудиновым мы придумали совместный псевдоним Качудачек, соединявший три наши фамилии: Каминский, Чудинов, Полячек, выпустили один из новогодних номеров, сочиняли на то время интересные вещи.

Кроме выполнения ежедневной кропотливой работы, связанной с подготовкой очередного номера газеты, мы успевали ходить в походы, в театры, участвовать в общественной жизни факультетов. Помимо этого, у Полячека возникла идея создания в МАДИ литературного объединения, и мы ее воплотили в жизнь. Мишка сам писал очень хорошие стихи и песни, которые мы распевали и в редакции, и в электричках, и у костров во время походов. Правда, он всегда очень требовательно и иронично относился к себе и своему поэтическому творчеству, часто называя его графоманством. Мы же так не считали, хотя наше творчество, в том числе и мое, уж точно соответствовало этому понятию. Мне было несколько неловко за свои несовершенные стихи, поэтому решил, что буду их обнародовать только под псевдонимом. Это было уже не так стыдно, и все, что я насочинял в юношеские годы, за исключением газетных публикаций, подписывалось по девичьей фамилии моей мамы – В. Князев. Наши ребята, конечно, знали, кто за ним скрывается, но насмешек себе никогда не позволяли. Стихи, рассказы, басни, песни – все эти плоды творческой деятельности нашего литературного объединения мы оформляли в виде самиздатовских рукописных сборников, а лучшие в нашем понимании произведения Миша публиковал в газете. К сожалению, ни одного такого сборника не осталось. А вот, полную подшивку всех номеров нашей газеты, выпущенной в те замечательные студенческие годы, я сохранил, так же как и сборник стихов Полячека, отпечатанный на машинке и переплетенный в твердую обложку. Все эти ранние стихи моего друга были опубликованы после его смерти его детьми Илоной и Яном в сборнике, названном ими «Тет-а-тет». На мой взгляд, это были лучшие стихи Михаила Полячека, полные жизнелюбия, гражданской зрелости и оптимизма, в отличие от тех, что созданы им в последние годы жизни, тоже очень хороших, глубоких, умных и ироничных, но омраченных болью за происходящее в его любимой стране, да и собственными проблемами со здоровьем. Он говорил: «Я сегодня себя чувствую значительно лучше, чем завтра». Грустно, но эти слова отражали его состояние.

Миша Полячек и его жена Рада (стоит) у нас на даче

Полячек был настоящим, большим поэтом, хотя своего дарования не ценил. Он прекрасно владел словом, очень чувствовал время, о котором отзывался в стихах то с иронией, то с горечью. Одно из наиболее известных его стихотворений «Уродцы» приписывали Иосифу Бродскому, чем Миша очень гордился, но такими строками мог бы гордиться и сам Бродский.

Уродцы

 
Погорев на кострах эмоций,
Мы по жизни ходим кругами,
Симпатичнейшие уродцы
С перекошенными мозгами.
 
 
И причины особой здесь нет,
Из такой уж породы все мы:
Остаются неспетыми песни,
Недописанными поэмы.
 
 
Уколовшись о наши щеки,
Об улыбку, скользнувшую криво,
Убегают от нас девчонки
К обаятельным и красивым.
 
 
На прощанье мы их не просим
Обождать, пожалеть уродцев.
Нас легко оторвать и бросить,
Но забыть нас не удается.
 
 
И у новых костров воскреснут,
Неуклюжи, грустны и немы
Недопетые наши песни,
Недописанные поэмы.
 

Эти Мишины стихи, а также «Тайнинка», «Над ночной Москвой-рекою» и многие другие сразу стали песнями, прочно вошедшими в репертуар наших современников-романтиков, звучали под гитару в поездах и у походных костров по всей стране. Поздняя лирика Полячека, тонкая и трогательная, пронизанная личными переживаниями, удивительно глубоко отражает чувства, близкие каждому человеку. Невыразимо жаль, что из-за Мишиного пренебрежительного отношения к своему творчеству появилось лишь одно прижизненное издание его стихов – небольшой томик он подарил мне в одну из последних встреч.

Из нашей редакции Мише через какое-то время пришлось уйти. Он оставил меня ответственным секретарем, и я почти год совмещал учебу с работой на этой должности. С Мишей Полячеком мы навсегда остались настоящими друзьями. Близкими людьми для нашей семьи стали Мишина жена Ариадна – его муза и опора, дети, а теперь и внуки.

Как и редакция газеты, своеобразным клубом в МАДИ был комитет комсомола, также служивший нам местом постоянных встреч, куда мог прийти каждый, пообщаться, решить какие-то свои проблемы, обменяться новостями. Работа комитета ВЛКСМ не была наполнена коммунистической идеологией, велась вполне демократично. Секретарем был Валя Маслов, доцент с кафедры дорожных машин, член КПСС. Его отрядили верховодить комсомольцами, поскольку он был постарше нас, приветлив, коммуникабелен, и комитет работал очень интересно. В его состав мы выбирали ребят не по какому-то шаблону или чьему-то указанию, а тех, кто действительно был активен, имел авторитет в студенческом сообществе, преимущественно старшекурсников, а я был одним из самых молодых. Мы распределили обязанности, и мне вместе с еще несколькими комсомольцами было поручено отвечать за газету и культмассовую работу.

Также для нас всегда были открыты двери деканата, где всех радушно встречала секретарь факультета Елена Викторовна Бриль, наша «мама Лена», опекавшая студентов как родных детей. К ней можно было обратиться не только по учебным, но и по другим вопросам, она с пониманием относилась к нашим нуждам и непременно помогала.

Драмкружок, о котором уже говорилось, тоже был точкой притяжения студенчества. Все мы существовали в пространстве института как в дружелюбной среде, соединенные общими интересами или проблемами.

В нашем институте царила настоящая демократия с элементами самоуправления. Главное, что везде люди воспитывались, чему-то учились. Не скажу, что абсолютно все были вовлечены в эти группы, но очень многие. Наличие точек общения давало возможность проявить себя, дружить студентам разных факультетов. Мы, студенты механического факультета, позднее ставшего автомобильным, общались с дорожниками, мостовиками, аэродромщиками, факультетом дорожно-строительных машин. Все были завязаны друг на друга, и эти связи и дружба сохранились на всю жизнь. Если позднее случалось бывать в министерстве, где работал наш Гена Андреев, он всегда мне помогал решить какие-то вопросы. Альма-матер скрепила нас навсегда. После окончания учебы на протяжении многих лет мы встречались в МАДИ на ежегодных вечерах выпускников. Сегодня нас осталось мало, но мы верны своему студенческому братству.