Текст книги "Морской юмористический сборник"

Губари

– Подъем! – орет из коридора чей-то голос и на потолке тускло вспыхивает упрятанный под металлическую сетку фонарь.

В камере слышится недовольное бормотание, с жестких «самолетов» сползают темные фигуры и, напяливая на себя служившие одеялами шинели, зевают.

В низком мрачном помещении с забранным решеткой окошком и инеем по углам, их шестеро. Двое с бербазы, один с «пээмки», остальные с лодок.

– Поспать не дают, курвы, – хрипло басит один из бербазовских, со старшинскими лычками, извлекает упрятанный в «самолете»22
  съемном топчане


[Закрыть] бычок, прикуривает и пускает по кругу.

Всем достается по паре затяжек и сон улетает.

– Интересно, куда сегодня погонят? – перематывая на сапогах портянки, – бубнит старший матрос с «пээмки» и сплевывает на бетонный пол.

– А нам татарам один хрен, что пулемет, что самогон, – сладко зевает один из подводников и дружески толкает в бок соседа.

– Ага, – кивает тот вихрастой башкой. – Одинаково с ног валят.

За массивной дверью камеры лязгает засов, и она с визгом открывается.

– Вторая, на оправку, – бурчит хмурый матрос с автоматом на плече и кивает головой на кишку коридора.

Вся шестерка выходит из камеры и в его сопровождении направляется в гальюн, совмещенный с умывальником. Там оглушительно воняет хлоркой и в бетонных «очках» пищат крысы.

Сделав свое дело, моряки ополаскивают лица под кранами с парящей от холода водой и утирают их подолами роб.

– В камеру, – бросает конвойный и ведет их обратно.

Потом начинается завтрак и каждый получает по кружке горячего кофе, миске гречневой каши и птюхе белого хлеба с кубиком масла.

– Опять эта каша, – брюзжит один из моряков с лодки и отпихивает от себя миску.

– Не скажи, – активно орудует ложкой сосед. – У нас на «пээмке» по утрам чай, «шрапнель» и черняшка. А тут лафа, жить можно.

После завтрака всех губарей заставляют вытащить из камер во двор «самолеты» – для проветривания.

– Хотел бы я знать, какая сука придумала эту хрень?, – таща на горбу свой лежак, – пыхтит один из матросов.

– А это, братишка, что б служба раем не казалось, – ухмыляется старшина.

В восемь утра арестованных выстраивают во дворе у высокой ограды, с караульной вышкой и часовым на ней, и перед шеренгами возникает сам начальник гауптвахты, прапорщик Чичкарев, в сопровождении начальника караула.

– Р-равняйсь! Смир-р-на!, – по петушиному орет он, и где-то за забором взлаивают собаки.

Грозно нахмурившись и скрипя начищенными ботинками по снегу, прапор медленно идет вдоль строя и уничижительно цедит, – кр-расавцЫ.

В нахлобученных на уши шапках, измятых шинелях без ремней и заправленных в яловые сапоги широких штанах, «красавцЫ» стоят с безразличным видом и тупо пялятся на начальство.

– Слушай наряд, лишенцы! – вернувшись к центру, извлекает из-за обшлага шинели бумагу Чичкарев.

– На снег – двадцать, на цемент – двадцать, в порт десять! – Разводите, старший, – кивает он начкару, прячет бумагу и отправляется внутрь, шмонать камеры.

Через десять минут три расхлябанных группы, первая из которых вооружена лопатами и скребками, в сопровождении конвойных выходят наружу и плетутся в сторону поселка. Там одна остается на площади у ДОФа и начинает вяло грести снег, вторая спускается к строительным складам, а третья направляется в сторону небольшого порта, что рядом с базой.

В ней все моряки из второй камеры и еще четверо арестованных.

– Вить, а ты уже работал в порту? – спрашивает матрос с лодки шагающего рядом старшину.

– Ну да, – кивает тот. – На прошлой неделе.

– И как?

– Сам увидишь, – заговорщицки подмигивает старшина и просит у конвоира закурить.

Тот, опасливо оглянувшись, достает из кармана мятую пачку «Примы» и сует старшине в руку. Губари на ходу закуривают, прячут сигареты в рукавах и топают дальше.

На территории заметенного снегом порта, где у бетонной стенки стоят несколько пришвартованных барж, группу встречает статная дама в финской дубленке и валенках.

– Прибыли, мальчики? – весело оглядывает она моряков. – Значит так, – показывает рукой в вязаной варежке на одну из барж. – До вечера нужно ее разгрузить. В трюме продукты, апельсины и вино. Справитесь?

– А то! – басит старшина и сдвигает на затылок шапку.

– О, Витя! – удивляется женщина. – Ты опять к нам?

– Ну да, Петровна, – разводит руками старшина. – Куда ж я от вас денусь?

Остальные переглядываются и одобрительно гогочут.

– Ну, тогда за работу, – говорит женщина. – Сейчас подойдет машина.

Весело переругиваясь и балагуря, моряки взбегают по трапу на баржу, отдраивают затянутые брезентом лючины и спускаются вниз.

– Ты смотри, сколько всего, – восхищенно тянет старший матрос с «пээмки», оглядывая заиндевевший трюм, доверху набитый всевозможными мешками, ящиками и коробками.

– «Марокко», – читает кто-то наклейку на одной из коробок. – А тут вино, – расплывается в улыбке усатый подводник и тычет пальцем в картонную коробку. – «Старый замок», нам такое в море дают.

– Ну ладно, кончайте треп, – покосившись на коробку, изрекает старшина. – Вино от нас не уйдет, а пока за дело. Ты, Васька, – кивает он усатому, – бери четверых и дуйте наверх. Будете принимать и грузить в машину. Ну, а мы тут «пошуршим».

Через несколько минут в трюме кипит работа, коробки мешки и ящики исчезают в люках, наверху топают матросские сапоги.

– Шабаш! – орет через час, свесившись вниз, Васька, и разгрузка прекращается.

Старшина удовлетворенно хмыкает, извлекает из одного ящика бутылку вина и несколькими ударами кулака по донышку, вышибает из нее пробку.

Бутылка пускается по кругу, затем ударяется о металлический кронштейн и осколки возвращаются обратно.

Потом все лезут по скоб – трапу наверх и сходят на причал, откуда, урча мотором, отъезжает тяжело груженый «захар».

– Так, мальчики, – подходит к морякам женщина. – Пока вернется машина, погрейтесь в конторе. Кстати, Витя, ничего не разбили? – обращается она к старшине.

– Да сорвалась одна коробка, Петровна. Четыре бутылки всмятку, – сокрушенно вздыхает тот.

– Ага, – кивают головами остальные. – Сорвалась.

– Вы уж пожалуйста аккуратней, – говорит женщина, исчезая в расположенном неподалеку ангаре. А губари идут к небольшому кирпичному зданию и заходят внутрь. Там тепло и на длинной скамье у окна, обняв автомат, дремлет конвойный.

– Не спи, убогий, замерзнешь! – хлопает его по плечу Васька, и все хохочут.

– Это вам, – зевая, кивает матрос на стоящий рядом картонный ящик, с оранжевыми апельсинами и несколькими пачками «Беломора».

По помещению разносится душистый запах юга, под потолком плавает дым папирос, всем хорошо.

– А эта Петровна ничего, – мечтательно тянет Васька, пуская кверху синеватые кольца. – Вот бы ее трахнуть.

– Дура, – лениво гудит старшина, – это ж жена коменданта. Он тебя так трахнет.

От хохота в помещении звенят стекла, а озадаченный Васька чешет затылок.

Хлопает входная дверь и на пороге возникает женщина.

– Ребята, пора, пришла машина, – говорит она и, сняв варежки, дует на пальцы.

– Почапали, труженики моря, – встает старшина, после чего все выходят наружу.

Теперь вниз лезет вторая партия, фокус с бутылкой повторяется и работа кипит.

Очистив к полудню изрядную часть трюма и припрятав курево в потайные местам, вся бражка, сопровождаемая конвойным, направляется на гауптвахту, обедать.

На обед дают наваристый борщ, макароны по – флотски и компот, доставленные нарядом с камбуза.

– Вот это другое дело, – мычит Васька, активно работая ложкой. – Не то, что каша.

Через час парни снова на барже и работа продолжается. Теперь в трюме ярко горит переноска, голоса звучат громче и резонируют в корпусе.

Последнюю машину загружают в сумерках.

– Ну, вот и все, амба, – утирая потное лицо шапкой, – удовлетворенно басит старшина.

– Спасибо вам, мальчики, – проводив взглядом исчезающий за воротами грузовик, подходит к парням женщина.

– Да чего там, – небрежно машет рукой Васька. – Для нас это плевое дело.

Затем, разобравшись попарно, моряки выходят за ворота и направляются в сторону поселка. Под тяжелыми сапогами скрипит искристый снег, в небе зажигаются первые звезды.

Крысиный король

После учебы в атомном учебном центре в Палдиски, наш экипаж прибыл в Северодвинск для приемки и испытания нового ракетного крейсера третьего поколения.

Разместили нас на стоящей в порту плавбазе «Иртыш», где проживали еще несколько экипажей находящихся в ремонте лодок. Поселившись в двух кубриках, расположенных под офицерской палубой, мы быстро познакомились с другими ребятами и командой плавбазы. Состояла она из полусотни моряков срочной службы, возглавляемых пожилым капитаном 1 ранга и несколькими мичманами.

В силу преклонности лет «Иртыш» в море не ходил, но содержался в образцовом порядке. Его высокий корпус и надстройки были выкрашены в шаровый цвет, деревянная палуба регулярно драилась и сияла первозданной чистотой, а все машины и механизмы находились в полном порядке.

Был у старой плавбазы единственный недостаток – крысы. Днем они прятались в укромных местах, а с наступлением ночи выходили на охоту, делая набеги на провизионки, камбуз и прочие места, где можно было чем-нибудь поживиться.

Причем, не ограничиваясь продуктами, всеядные разбойники грызли и оплетки электрокабелей, что порой вызывало короткие замыкания в судовой сети.

По этому случаю моряками плавбазы с ними велась непримиримая борьба, одним из главных стимулов которой была возможность получить краткосрочный отпуск с выездом на родину, за двадцать отловленных бестий. А для этого следовало представить командованию указанное их число натурой.

По утрам, перед подъемом флага, дымя сигаретами у обреза на корме, мы не раз наблюдали, как пришпиленные остро заточенными пиками к палубе, крысы отдавали богу душу. А после отбоя, свободные от вахты моряки плавбазы, выходили на ночную охоту.

В один из субботних вечеров, будучи не пущены в увольнение за какую-то провинность, мы втроем: Витька Допиро, Саня Александров и я, загнав местным аборигенам умыкнутый с завода кусок плексигласа для поделок, уединились с двумя из них в румпельной выгородке и пили брагу. Ее на плавбазе «по тихому» делали из яблочного сока, сахара и дрожжей, сбраживая в предварительно выпаренных огнетушителях.

Во время дружеской травли, которая неизбежна в таких случаях, Саня, опорожнив очередную кружку с веселящим напитком, заявил что знает, как можно вывести на судне крыс.

– Иди ты, – недоверчиво хмыкнул один из плавбазовских, со старшинскими лычками. – Они тут были всегда, нам мичмана рассказывали.

– А я говорю можно, – ухмыльнулся Саня. – Вот послушайте.

Для начала нужно найти железную бочку, а затем отловить пяток крыс. Желательно покрупнее. После этого поместить их туда и не давать жрать.

– Совсем, что ли? – выпучил глаза второй плавбазовец.

– Ну да, – кивнул головой Саня. – Ничего, кроме воды.

– Ну ты даешь, так они же подохнут! – не согласился Допиро.

– А вот и нет, – наклонился к нему Саня. – Дней пять попостятся, а потом начнут жрать друг друга. Выживет сильнейший, – такого называют «крысиный король». Его надо выпустить и он займется остальными.

– Не, такого не может быть, – не согласились парни с плавбазы. – Заливаешь.

– Ну смотрите, мое дело предложить, – пожал Саня плечами, и мы хлопнули из огнетушителя еще по кружке.

– А кто тебе рассказал эту туфту? – закуривая «Приму», поинтересовался я у друга.

– Сам ты туфта, – обиделся тот. – Это я слышал, когда был на практике на «Крузенштерне», после мореходки. Боцман рассказывал. А он протрубил на флоте лет двадцать.

– Боцман говоришь?, – заинтересованно взглянул на Саню плавбазовский старшина. – С «Крузенштерна»? Тогда другое дело. А, Серега? – пихнул он в бок, начавшего клевать носом приятеля

– Ага, другое, – очнулся тот. – Плесни еще малость…

Утром воскресенья, кряхтя и переругиваясь, наши знакомцы подняли с пристани на «Иртыш» бочку из-под дизтоплива и поволокли ее в низы.

– Думаешь получится? – поинтересовался я у Сани.

– Да хрен его знает, – флегматично ответил приятель, сплевывая за борт. – Я лично не пробовал.

А в понедельник мы вышли на очередную отработку в море, откуда вернулись спустя месяц. Помывшись в плавбазовской бане поужинали и завалились спать. На следующий день был назначен строевой смотр и мы обретались на базе.

– Интересно, как там у наших крысоловов, получилось чего? – надраивая асидолом потускневшую бляху, вякнул Допиро.

– Вечером узнаем, – сказал Саня, отпаривая шипящим утюгом клеша.

После ужина, когда в кубрике застрекотала экипажная «Украина», мы втроем поднялись наверх и отыскали своих знакомцев.

– Какие успехи на крысином фронте? – спросил Витька у старшины.

– Ништяк, кореша! – радостно заявил тот. – Все получилось. «Тирпиц» давит крыс лучше кошки. А мне во, очередную соплю навесили, – ткнул он пальцем в третью лычку на погоне.

Годок

Незадолго до моего увольнения в запас, в наш славный экипаж вместе с молодым пополнением из Ленинградского отряда подводного плавания прибыл матрос, который всех здорово заинтересовал. Во-первых, своей внешностью – по росту и ширине этот коротышка был одномерным, во – вторых дикцией, говорил он мало и невнятно, а еще возрастом – парню было под тридцать.

Впоследствии выяснилось, что его за что-то выперли с последнего курса ветеринарного института, и студент загремел на три года на флот.

Этим сразу же воспользовались юмористы из БЧ-5, куда попал новичок и сообщили тому, что матросам с таким образованием на лодках сразу же присваивают звания старшин. Иди мол, к механику и дело в шляпе. Тем более что и возраст у тебя подходящий. Чем не старшина?

Тот и пошел. Какой разговор состоялся между ним и крайне нервным «дедом» история умалчивает, но от него молодой вышел весь в соплях, и сразу же был препровожден в трюм, убирать гидравлику. А советчики, похлопывая его по плечам, советовали все это так не оставлять и жаловаться замполиту.

Молодой этого делать не стал, но через несколько дней снова попал «в историю».

Вернувшись вечером с лодки в казарму и увидев, что несколько старшин возлегли на койки, он тоже взгромоздился на свою, на втором ярусе.

Парня тут же согнали и разъяснили – валяться на койках до отбоя можно только старослужащим (годкам). Малый стал препираться, за что получил наряд вне очереди и кличку «годок».

А еще через некоторое время выяснилось, что он не знает даже азов трюмного дела – помпу не отличает от компрессора, а вентиль от манипулятора. «Маслопупы» во главе с командиром дивизиона возились с ним месяц – ни в зуб ногою. Что делать?

Решили – обкатается в море. Однако на первом же выходе «годок» едва не затопил отсек, открыв не тот клапан и его определили в помощники коку. Чистить картошку, рубить мясо и драить котлы. А когда вернулись, определили в верхневахтенные. Чего проще – стой с «калашом» в канадке у трапа и охраняй корабль.

Однако и тут с «годком» случилась неприятность.

Дело в том, что на всякой лодке, неподалеку от рубочной двери, кроме стационарного, вооружен так называемый шторм-трап. На тот случай, если кто из моряков оступится и свалится за борт. Помимо прочего, верхневахтенному вменялось в обязанность присматривать и за ним, чтоб не сперли. Есть на флоте такой бзик – тащить все, что плохо лежит.

Чего «годку» вздумалось возиться с трапом, осталось тайной, покрытой мраком. Может от скуки, а может чего померещилось. Короче он утопил рожок от автомата. Тот отстегнулся и булькнул в воду. Вместе с патронами. Помощника командира чуть «кондратий» не хватил.

После его матов и бурных дебатов с механиком, за борт спустили штатного водолаза, но, увы.

Тот исползал все дно под лодкой, однако кроме россыпей консервных банок, ничего там не нашел.

В итоге «годок» загремел на губу, а корабль лишилась килограммов десяти спирта и нескольких банок пайковой икры. Именно во столько оценили потерю на базовом оружейном складе.

Сразу же после отсидки, посоветовавшись между собой, отцы-командиры списали парня на бербазу – от греха подальше.

Прошло несколько месяцев. Как-то вернувшись с морей, мы сидели в курилке у контрольно-дозиметрического пункта, грелись на солнышке и дымили сигаретами.

– Кореша, глядите, никак наш «годок», – сказал кто-то из ребят, ткнув пальцем в пространство. И точно. По асфальтированному покрытию, тянущемуся вдоль лодочных пирсов, в сторону КДП неспешно шествовал наш герой.

И – «ба!». На его плечах золотились старшинские лычки.

При встрече выяснилось, что он теперь служит на подсобном хозяйстве в качестве ветфельдшера, где, наконец, нашел свое призвание.

Так что, никогда не знаешь, где потеряешь, а где найдешь.

Случай с коком

– Саня, ну не надо, – вяло обороняется от крепких объятий смазливая девица в тонкой репсовой униформе.

Мордастый Саня, в короткой белой курточке и черной пилотке на башке, что-то мычит и усиливает натиск.

– О-о, – томно стонет девица, чувствуя, как настойчивые руки шарят за пазухой.

– Абрамов! – орет кто-то с верхней палубы, потом звенит трап, и на двери запертой изнутри каюты дергается рукоятка.

– Твою мать, – шипит Саня, отпуская свою пассию, и щелкает запором.

За дверью стоит матрос в ватнике.

– Чего надо?!

– Консервированную картошку в банках привезли, – шмыгает тот носом. – Куда грузить?

– Ир, обожди секунду, я щас, – оборачивается Саня к девушке, выходит из каюты и задвигает дверь.

Саня Абрамов, старший кок на недавно спущенном на воду, подводном крейсере.

А Ира, одна из малярш, работающих на нем в заводе. Том самом, который эти крейсера делает.

Ночью ожидается очередной выход в море, и на корабль грузят продукты.

– Так, – говорит Абрамов, спустившись вместе с матросом в трюм. – Вот сюда и складывайте эти гребаные банки. Мудаки, не могли свежей привезти.

– А че мы? – обижается матрос. – Это все интендант.

– Ладно, – бурчит Абрамов и спешит обратно в каюту.

– О-о-о, – вновь начинает стонать Ира в умелых руках кока.

Возню прерывает громкий стук в дверь, а потом начальственный голос, – открывай!

– Интендант, сука, – шепчет девице Саня, и щелкает замком.

– Значит так, Абрамов, – говорит слегка заплетающимся языком возникший на пороге мичман. – Я на склад, за деликатесами, остаешься за старшего. Ты все понял? И громко икает.

– Ага, понял, – с готовностью кивает чубатой головой кок.

Как только он возвращается в каюту, в трюме раздается дробный грохот и чей-то вой.

– Ящик упустили, падлы, – сокрушается Саня. – Давай -ка пойдем в провизионку, а, Ир? Там тихо и все такое.

– Давай, – прыскает в кулак малярша и хлопает ресницами.

Через минуту они стоят в аппендиксе коридора за одной из ракетных шахт, и кок звенит ключами.

– Тэкс, – проворачивает он запорный клинкет, тянет на себя глухую дверь и щелкает рубильником. – Заходи

В небольшом, сияющем белой эмалью помещении, под потолком, на крючьях, висят несколько замороженных говяжьих туш, у переборок сложены многочисленные ящики и коробки, а посередине стоит разделочный пень, с всаженным в него громадным топором.

– Во! – стопорит за собой рычажный запор Саня. – Как в лучших домах! – и подмигивает подруге.

Та ежится и смотрит на наросший по углам иней.

– А это ничего, – перехватывает взгляд девушки кок. – Щас погреемся. И достает из одной коробки початую бутылку «Старого замка», а из второй несколько шоколадок «Аленка».

– Ах, как экзотично, – шепчет девица и влюблено смотрит на Саню.

Потом они делают по нескольку глотков из горлышка, жуют шоколад и целуются.

– Ну что, давай? – тяжело дышит кок в пунцовое ушко.

– Давай, – нежно мурлычет Ира и лезет рукой ему в штаны.

– ..аршему. атросу..рамову. рибыть в …альный! – неразборчиво доносится снаружи.

– А? Чего? – отлипает от девицы Саня и непонимающе пялится в подволок.

– Старшему матросу Абрамову прибить в центральный! Кок, твою мать!!! – через минуту более явственно разносится по громкоговорящей связи.

– У-у-у, курвы! – едва не плача вопит Саня, после чего бросается к выходу. – Ирочка, я щас! – оборачивается он к подруге, потом чмокает дверь, и слышно как в замке проворачивается ключ.

– Ты где, билат, лазиш, а?! – встречает кока в центральном разъяренный вахтенный офицер, грузин по национальности. – Бигом в кают-кампанию, к камандыру!

– Есть! – вякает Саня и чертом прыгает в люк.

В офицерской кают-компании, вольготно устроившись в креслах, за столом сидят командир с незнакомым адмиралом и пьют чай с сушками.

– Прошу разрешения, – осторожно просовывает голову в дверь кок.

– Давай – давай, Абрамов, заходи, – благодушно гудит командир. – Расскажи-ка нам, как ты завариваешь такой вкусный чай, – и кивает на подстаканник.

– Чай? – таращится на адмирала Саня и непроизвольно сглатывает слюну.

– Ну да, – значительно отвечает тот, утирая платком выступившую на лбу испарину.

В течение нескольких минут Саня на автомате излагает рецепт и методику приготовления своего напитка, а затем вытягивается и тупо пялится на начальство.

– Молодца, – цокает языком адмирал. – Порадовал. А почему он у тебя только старший матрос, а? – вопросительно косится на командира.

– Понял, Лев Алексеевич – с готовностью отвечает тот. – Сегодня же исправлю.

– А теперь садись старшина, с нами, – кивает адмирал на свободное кресло. – Вестовой, еще прибор и чаю!

Примерно через час, обласканного Саню отпускают, и он, все еще не веря, что пил чай с адмиралом и теперь старшина, в прострации лезет наверх, подышать свежим воздухом.

– Сань, ты чего? – спрашивает его один из дымящих у обреза на пирсе моряков.

– Дай, – протягивает руку кок и жадно сосет сигаретный бычок.

– Ты ж не куришь!? – удивляется кто-то.

– Это я от чувств, – приходит в себя Саня и рассказывает как пил чай с адмиралом.

– Ну, ты молодчик! – весело гогочут приятели. – С тебя причитается!

– Само собой, – расплывается в улыбке кок. – Завтра же и проставлюсь.

Внезапно его лицо меняется, Саня бледнеет и рысит к лодке.

– Да, забрало чумичку, – сплевывает в воду рыжий матрос. – Давно не видал, что б он так бегал.

Пролетев восьмиметровый тубус шахты и центральный пост, Абрамов метеором проносится по отсекам, скатывается по трапу и приникает ухом к запертой двери провизионки. За ней мертвая тишина.

– Все, кранты, – шепчет Саня, и, вставив дрожащей рукой ключ в замок, дважды его проворачивает. Потом открывает дверь и деревянно переступает комингс.

В мертвенном свете ламп, на деревянном стеллаже, скрючившись сидит Ира и, втянув голову в воротник курточки, звонко клацает зубами.

– Ты г-г-де б-был, к-коз-зел? – шепчут побелевшие губы.

– Ч-чай с адмиралом пил, – тоже заикаясь, отвечает Саня.

Затем раздается дикий визг, в глазах кока мелькает серия вспышек, а девица пулей вылетает наружу.

– Эх, Ира, Ира – тяжело вздыхает Саня и присаживается на корточки.

– И откуда он взялся, этот гребаный адмирал?

Примечания: обрез – половина металлической бочки.

подволок – потолок в корабельных помещениях.

комингс – металлический порог

чумичка (то же, что и половник), жаргонное название коков.