Текст книги "Морской юмористический сборник"

Хрюнов кормили как матросов

А расскажу – ка я вам историю, которая случилась в период службы одного моего приятеля, ныне капитана 2 ранга в запасе, на 604 береговой базе Черноморского флота.

Она обеспечивала материально-техническими средствами бригаду торпедных катеров и организационно, как тыловая часть, входила в ее состав.

На бербазе в те далекие 70-е годы проходили службу советские парни, достигшие 18 летнего возраста и призванные из различных уголков нашей великой страны, где уже был построен социализм в целом, и мы защищали светлое коммунистическое общество.

Ежегодно, в зимний и летний периоды, командование штаба флота проводило проверку боевой и политической подготовки флотских частей.

К предстоящей проверке личный состав нашей базы готовился заблаговременно и для ее начала, командир бригады объявлял организационный период, что означало запрет выхода за пределы части, отмена увольнений и других культурных мероприятий.

Матросы и старшины денно и нощно изучали и штудировали инструкции, конспектировали работы классиков марксизма-ленинизма, материалы съездов КПСС, отрабатывали строевую подготовка на плацу.

Особенно им не нравилось отрабатывать элементы строевой подготовки по разделениям и в своем кругу это называлось «гонять стручка».

Мичмана и офицеры части с подъема и до отбоя дотошно проверяли форму одежды и знание воинских уставов у своих подчиненных.

Накануне приезда комиссии, самых нерадивых матросов рассовывали в такие потайные места части, где их не возможно было найти проверяющим.

И вот долгожданный сигнал с КПП – «Едут!!!».

Все в бригаде сразу задвигалось и зашевелилось.

Командиры и старшины нервозно, доложили по команде о готовности к проверке. И не дай бог кому-то из матросов оказаться вне боевого поста!

За такое разгильдяйство его ждало жесточайшее наказание, вплоть до помещения на гарнизонную гауптвахту.

В те времена, согласно Директивам Министерства обороны СССР и соответственно указаний и распоряжений флотского начальства, в целях улучшения питания личного состава кораблей, на береговых частях и соединениях флота создавали подсобные хозяйства.

Для пополнения же запасов продовольствия, в осеннее время хозяйственники отряжали матросов, как дешевую рабочую силу, в колхозы и совхозы на уборку урожая.

И вот заходит на подсобное хозяйство бербазы проверяющий, интендантский майор, а к нему из хлева в засаленной робе и бушлате без пуговиц выскакивает наш свинарь, матрос Охапкин Серега, по кличке «Подводник». Заработал он ее за то, что регулярно подвозил на конной подводе корм и воду для свиней.

Ну, так вот, подбегает Серега, утирая сопли к майору и докладывает, что на его боевом посту, двадцать свиней и кобыла по имени «Торпеда», на которой он завозит корма (отходы) с камбуза личного состава бригады для своих питомцев.

Прикрыв надушенным платком нос, так как от нашего свинаря шло неземное «амбрэ», майор пошел осматривать его хозяйство.

А затем спрашивает Охапкина: «Чем кормишь хрюшек? Очень уж они у тебя упитанные».

А тот отвечает: «Тем же, что и матросов!», имея в виду отходы с камбуза.

«А чем же тогда у вас кормят матросов?!» удивился проверяющий

«Тем же, что и свиней, товарищ майор!

Присутствующие при этом диалоге так и покатились со смеху.

Долго еще затем в базе потешались над этим случаем, даже придумали афоризм: «Матросов кормят как свиней, а свиней, как пьяных матросов».

Начальство, оно от Бога

Вернувшись с обеда, старшина 1 статьи Волков удобно расположился в кресле командира БЧ44
  боевая часть на корабле


[Закрыть] и, забросив ноги на направляющую стеллажа торпеды, застыл в блаженной истоме. С нижней палубы доносилось монотонное бубнение молодого, заучивавшего книжку «боевой номер».

– Учи, учи, карась, – благодушно подумал старшина, бездумно уставившись в подволок и шевеля пальцами в новых тапочках.

Служить ему оставалось всего ничего, настроение было отличным, и Волков предался мечтам о «гражданке». Однако вскоре прохладная тишина отсека нарушилась звяком переборочного люка, шарканьем ног и неразборчивыми голосами внизу.

– Опять эти «безлошадные», – неприязненно подумал старшина и покосился на мерцающие в полумраке стрелки корабельных часов на корабельной переборке. С обеда вернулся второй экипаж, третий день знакомящийся с лодкой.

– Не было печали, черти накачали, – пробурчал Волков и, опустив на палубу затекшие ноги, поковылял к светлому пятну отсечного люка. Присев у люка на корточки он тихо свистнул, и снизу на него уставились раскосые глаза вахтенного у трапа, с болтающимся на поясе штык – ножом.

– Безлошадные? – спросил у него Волков.

– Ага, – утвердительно, кивнул тот бритой головой на тонкой шее.

– Смотри за ними, что б ничего не сперли, – нахмурился старшина. – ПонЯл?

– Ага, – снова сказал молодой и шмыгнул носом.

– Ну, давай, бди, – одобрительно хмыкнул Волков и, встав, вразвалку двинулся обратно.

В принципе, против моряков второго экипажа он ничего не имел, но в свое первое посещение корабля, те умудрились спереть у механиков банку припрятанной воблы, один пытался открыть в трюме клапан затопления, а самый любознательный, изучая станцию пожаротушения, стравил на среднюю палубу третьего отсека, целую гору пены.

– После Палдиски55
  атомный учебный центр ВМФ СССР на Балтике


[Закрыть], эти парни способны на все! – мрачно предупредил лодочную вахту на утреннем инструктаже помощник, прохаживаясь по пирсу перед строем. Того и гляди утопят нас у пирса. Так что присматривайте за ними. Понятно?!

– Точно так! – вразнобой заголосила вахта.

Размышляя, чего ожидать от экскурсантов в этот раз, Волков отщелкнул замки на одном из ящиков «зипа» и мурлыча под нос похабную песенку про Садко заморского гостя, стал готовить к вентиляции торпед запорную аппаратуру.

В это время у кормовой переборки резко звякнул стопор открытого люка, раздалось тяжелое сопение, и в пятне света возникла чья-то голова в пилотке.

– Тэ-экс, – баском протянула она, озирая отсек – посмотрим, что у нас здесь, – и в узкое отверстие люка стала протискиваться грузная фигура в матросском ватнике.

– Безлошадный, – мелькнуло у Волкова в голове и, оставив свое занятие, он решительно шагнул тому навстречу.

– А ну, давай двигай отсюда! – наклонившись к незнакомцу, рявкнул старшина и, упершись рукой в его голову, выпихнул моряка из люка.

– Ты что делаешь, сволочь! Сгною! – заорали снизу.

– Пошел я тебе сказал! – повторил Волков, после чего, вернувшись к торпедным аппаратам, снова принялся возиться с «зипом».

Через минуту замигал огонек «каштана», и старшину вызвали в центральный пост.

Там, рядом с хмурым командиром, в кресле сидел его недавний гость.

– Ты что себе позволяешь? – прошипел глядя на Волкова капитан 1 ранга. – В дисбат захотел?!

Только теперь старшина заметил, у незнакомца под ватником синий габардиновый китель и его бросило в холодный пот.

– Никак нет, – уныло ответил Волков. – Я думал, что это матрос.

– Какой матрос!! – рявкнул капитан 1 ранга. – Это же командир второго экипажа нашей лодки, старший офицер! А ты твою мать, выпихнул его из отсека!

Михал Иваныч, – обернулся он к помощнику. – Оформи этого раздолбая на пятнадцать суток. Что б служба раем не казалась.

…На следующее утро, препровожденный старшиной команды на гарнизонную гауптвахту, Волков понуро стоял перед ее начальником, пожилым толстым прапорщиком.

– Чего этот герой отчебучил? – поинтересовался тот у мичмана, прочитав записку об арестовании, с традиционной формулировкой «за нарушение воинской дисциплины».

– Да так, не узнал одного большого начальника, – лаконично ответил мичман.

– Непорядок, однако, старшина, – назидательно произнес прапорщик. – Непорядок. Начальство нужно знать в лицо. Оно ведь того, от Бога! И многозначительно поднял вверх пухлый палец.

С тех пор минуло немало лет. Старшина Волков сам стал большим начальником. И при случае, распекая подчиненных за различные провинности, часто с иронией поминает ту запомнившуюся ему фразу старого прапорщика: «Начальство, оно того, от Бога», думая про себя, – а может и от Черта. Кто знает?

Примечания:

БЧ – боевая часть на корабле.

Книжка «Боевой номер» – свод инструкций по корабельным расписаниям.

Безлошадные (жарг.) – экипаж, временно не имеющий своего корабля.

Минный ликер

Середина 70-х. Заполярье. Северный флот. Борт подводного ракетоносцы «Мурена».

Вернувшись после отработки из очередных морей, готовимся к приему боевых торпед. Их необходимо принять на борт в количестве восемнадцати и в том числе, две с ядерными зарядами. Остальные снаряжены боеголовками с «морской смесью». Поскольку со спецторпедами на корабле мы работаем впервые, боевая часть на время погрузки усиливается старшиной команды торпедистов с соседней лодки по фамилии Тоцкий.

Ему далеко за сорок, за плечами десятки автономок и стрельб, так что свое дело мичман знает туго. Об этом свидетельствуют и жетон «Мастер военного дела», а также несколько орденских нашивок на кителе с широкими золотыми шевронами со звездами на рукавах. Кроме того, по слухам, ветеран любитель потравить морские байки в хорошей компании. Короче, живая история подводного флота.

Утро. Залив серебрится под лучами полярного солнца. В конце пирса радостно орут бакланы, пожирая остатки нашего завтрака из мусорных контейнеров. После подъема флага, по боевой тревоге перешвартовываемся к стационарному плавкрану, с которого на лодку и будем принимать боезапас. Тихо постукивают дизеля влекущих нас к громадине крана буксиров, журчит вдоль надстройки аквамариновая зелень воды. Настроение приподнятое. Торпеды опасное и капризное в обслуживании оружие.

В 1962 году на лодке 633 проекта в Полярном взорвался боезапас, разнесший корабль почти полностью. При этом сильно повредило соседнюю лодку и погиб почти весь личный состав обоих кораблей. Взрыв был такой силы, что баллоны с воздухом высокого давления этих лодок потом находили в сопках и на крышах городских зданий.

На пирсе, у крана, уже стоят несколько тележек с торпедами, окрашенными в зеленый и серый цвет. Здесь же обслуга, доставившая их с базового склада. В отсеке к погрузке все приготовлено еще ночью – поднят и вооружен торпедопогрузочный механизированный лоток, приготовлено к приему боезапаса все остальное наше хозяйство.

Швартуемся. К лодке подходит пожарный катер. На рубке субмарины взвивается сигнальный флаг «Веду прием боезапаса», и погрузка начинается.

Общее руководство осуществляет с рубки старпом. Наверху работают Мыльников и Порубов. Внизу, в отсеке, Ксенженко с Тоцким и я. Связь из отсека напрямую включена на мостик.

– Внимание, первая, пошла! – слышится через торпедопогрузочный люк команда «бычка». Двухтонная восьмиметровая сигара, объятая автоматическим бугелем, зависает над люком и ложится на палубный лоток. Выполняю несколько манипуляций на гидропульте и ее серебристый обтекатель показывается в зеве погрузочного люка

– Пошла торпеда вниз! – командует Олег.

Репетую – Есть! – и плавно подаю ее в чрево лодки. В отсеке вой и визг гиромототоров лотка, урчанье электродвигателей подвижных торпедных стеллажей, щелканье бугелей. Все это сопровождается веселым матерком и прибаутками мичманов. Погрузка началась явно удачно.

К полудню в отсеке находится половина боезапаса, часть из которого сразу же загружается в аппараты, предварительно приводясь в боевой состояние.

Наверху заминка с подвозом торпед с базы. Перекур.

Вылезаем на верх из отдраенного люка первого, по очереди дымим в рубке. Старпом доволен, команда работает четко и значительно опережает нормативы погрузки лучших экипажей «Янки». Нет нареканий и с берега. И это при всем том, что у нас с момента прихода в базу постоянно барахлит гидропривод лотка, стравливая в трюм массу гидравлики и неполадку безуспешно пытаются устранить специалисты плавмастерской.

Временный перерыв командование корабля использует для быстрого обеда. В меню уха, плов, компот и знаменитые булочки с курагой кока Абрамова. Он сует мне их целый пакет, учитывая, что после погрузки в отсек последней торпеды и отбоя тревоги, нам с ними колдовать еще до полуночи. Сашка не бескорыстен, ибо знает, что в этом случае мы разрешим ему поглазеть, как снаряжаются спецторпеды. Это таинство для ограниченного круга, а кок не лишен амбиций. К тому же он жаждет пообщаться со знаменитым Тоцким, который на заре своей службы, якобы тоже был коком.

К двадцати часам весь боезапас в отсеке. Мы валимся с ног. Перешвартовываемся на свой пирс. Отбой боевой тревоги. Свободные от вахты собираются в конце пирса и дружно дымят сигаретами, делясь впечатлениями от погрузки.

После ужина в первый отсек приходит командир, и Тоцкий подробно инструктирует нас о правилах подготовки к бою торпед с ядерным боезапасом. Их две. Это обычные электроторпеды САЭТ-60 с акустической системой наведения, но с ядерным зарядом. Любая из них способна уничтожить авианосное соединение на дистанции более 20 морских миль.

После инструктажа приводим все торпеды в боевое состояние, снимая с них несколько степеней предохранения, затем загружаем в нижние аппараты, которые пломбируются. В вахтенном журнале делается соответствующая запись.

С этого момента у трапа, ведущего на торпедную палубу, выставляется круглосуточный пост с вооруженным матросом. Ее, кроме минеров, имеет право посещать ограниченный круг лиц – командование корабля, вышестоящее начальство и офицер особого отдела.

Поблагодарив нас за хорошую работу, командир уходит в штаб. Выполняем последние операции по раскреплению торпед по штормовому, приведению систем и механизмов в исходное. Отсек преобразился. В нем стало теснее от хищных тел торпед, их специфического запаха опасности и чудовищной силы. Вслед за командиром уходит Мыльников, ему заступать на вахту.

– Ну что, Петрович, может перекусим? – дружески хлопает Олег Тоцкого по спине.

– А почему нет? – милостиво соглашается ветеран.

По знаку Ксенженко спускаюсь вниз и приказываю уже стоящему там вахтенному из первогодков никого не допускать к трапу, ведущему на торпедную палубу.

– Засыпаем уран в торпеды, усек?! – громко шепчу ему на ухо.

– Усек, – испуганно округляет глаза вахтенный и судорожно хватается за висящий на поясе штык.

– Вот-вот, как только кто сунется, сразу коли!

Поднимаюсь на палубу и задраиваю люк.

В отсеке уже стоит снятый с подволока раскладной стол и мичмана быстро комплектуют его чем бог послал. А послал он нам к «тайной вечере» несколько бутылок «Старого замка», батон копченой колбасы, шпроты, консервированный сыр и шоколад. Есть еще несколько банок томатного сока и галеты. Наполняем кружки вином и смотрим на Тоцкого.

– За Подплав, быть ему вечно! – провозглашает он тост. Молча сдвигаем кружки, пьем кисловатое вино, закусываем. Гудит зуммер отсечного телефона. Снимаю трубку. В ней голос Абрамова.

– Валер, ты? Я вам тут эскалопов нажарил, нести?

– Товарищ, мичман, – обращаюсь к Олегу, кок лично желает угостить нас эскалопами.

– Давно пора, – смеется Ксенженко, – пусть тащит.

Отдраиваю люк, свешиваюсь вниз.

– Вахтенный! Сейчас подойдет кок со взрывателями, пропустишь!

– Есть пропустить, товарищ старшина!

Через несколько минут в люк протискивается Саня с картонной коробкой, из которой вкусно пахнет. На стол водружается судок с сочными кусками мяса и жареным картофелем, и несколько пышных, только что испеченных лавашей. Следует еще пора тостов, после чего начинается неизменная морская травля. Вино легкое и располагает к задушевной беседе. И она льется неспешно, как это бывает только на кораблях после тяжелых работ и авралов, в кругу близких друзей. Не забываем и молодого, спуская ему толику мяса с хлебом.

– Да, под твою свинину Абрамов, хорошо бы по лампадке шила – заявляет Порубов. – Да его Мыльников в свой шкаф зашхерил, – кивает на отсечный сейф.

– А что, у вас своего нету? – удивляется Тоцкий.

– Веришь, Петрович, в данную минуту ни грамма, ну да ничего, сейчас найдем. Ковалев, дуй к ракетчикам, они нам должны! – басит Ксенженко и тянется к телефону.

– Отставить! – смеется ветеран. – Шила у вас навалом. Ну, так где оно? Что подсказывают знания? – хитро щурится Тоцкий, похлопывая по брюху ближайшей торпеды.

– Правильно, в ней есть, – отвечает Олег. – Килограммов шестьдесят, но оно же со рвотными присадками!

– А что подсказывает опыт войны? – интересуется Тоцкий.

– Что пили его, но как, кануло в лету, никто не знает, – чешет в затылке Олег.

– Обижаешь, мичманец, хищно блестит золотой фиксой во рту Тоцкий. Все, что касается минного дела, знаю я, и ношу вот тут – стучит себя по лбу. – Вам, салагам, так и быть, расскажу что-то вы мне глянулись.

– Плесни-ка пайкового, – бросает он раскрывшему от удивления рот Абрамову.

Выпив «Замка» и немного помолчав, мичман выдает краткую историческую справку.

Начиная с первой мировой войны, при использовании торпед в арктических широтах, в целях надежной работы имеющихся у них механизмов, в торпеды заливали чистейший ректифицированный спирт. У обслуживающих их минеров организмы замерзали не меньше, в связи с чем спирт зачастую, в тех или объемах, выкачивался из торпед и выпивался.

А вместо него, в чрева роковых красавиц закачивалась банальная вода.

В результате, при стрельбе такими торпедами, они нередко тонули. Атакуемые корабли, в свою очередь, обнаружив атакующих, топили их. Получаемая от «доения» торпед продукция, в русском флоте называлась «минным ликером» или «торпедухой», и неизменно использовалась и во вторую мировую войну.

Есть основания полагать, что в силу бесшабашности русского характера, наиболее ярко проявляющегося в авиации и на флоте, торпедуху открыли и потребляли только наши моряки. В принципе, суть ее схожа с русской рулеткой, с той лишь разницей, что в первую играли отдельные офицеры и прапорщики армии, а во вторую целые подразделения, а то и экипажи военных кораблей.

В борьбу с этой роковой привычкой, помимо командования и соответствующих органов, активно включились закрытые НИИ, и примерно в начале 40-х годов придумали присадки, напрочь исключающие потребление минного ликера.

Они превращали великолепный ректификат в тошнотворную смесь, отторгаемую нормальным человеческим организмом. Недостаток разработки заключался в том, что крепость спирта оставалась прежней и он горел. А по старой флотской поговорке, подтвержденной ни одним поколением военморов, «моряк пьет все, что горит и дерет все, что шевелится».

В результате торпедуху продолжали пить со всеми вытекающими последствиями.

Ученые снова ринулись в бой и примерно в 50-е годы придумали новую присадку, вызывающую непреодолимую травлю даже у видавших виды закоренелых потребителей минного ликера. Ее назвали рвотной присадкой. Торпедушный кошмар был побежден.

Время от времени, как гласят флотские байки, отдельные корабельные умельцы пытались возродить историческую традицию, пытаясь очистить опоганенный спирт с помощью разных кустарных приспособлений. Но, увы, успеха не добились. Моряк, будь он даже мастер военного дела, против академиков и профессоров неуч.

– Такие вот дела, сынки, – с грустью закончил рассказ Тоцкий.

– И что ж, так и похерили дедовскую традицию? – прошептал со слезой в голосе Порубов. Вместо ответа ветеран хлопнул ладонью по брюху ближайшей СЭТ – 60.

– Традиция жива, я угощаю! Не сдрейфите?

– Обижаешь, Петрович! – гудит Ксенженко.

– Добро! Ключ от горловины, чистую емкость и ИП-46 с запасными фильтрами сюда!

Через минуту все необходимое у ног мичмана. Он ставит емкость – ею служит десятилитровая банка из-под сухарей, под сливную горловину торпеды и быстро «отдает» утопленную в корпус медную заглушку. В банку тонкой струйкой начинает течь жидкость фиолетового цвета со сладковатым запахом ректификата. Когда посудина заполняется наполовину, Тоцкий ввертывает заглушку на место. В банке глянцево поблескивает примерно пять кило этой смеси, при виде которой отпадает любое желание, связанное с ее потреблением.

– Ну как? – хитро подмигивает нам мичман. – Блевонтин?

– По моему, хуже, – вякает кок и тут же получает от Олега крепкую затрещину.

– А сейчас будет отличный минный ликер, – поет Тоцкий.

Банка на палубе, над ней перевернутый ИП с отвернутой маской и вынутой из седловины пробкой, а сверху воронка, в которую он осторожно льет «блевонтин» из банки.

На наших глазах происходит чудо. На выходе из нижнего отверстия ИПа, появляется тонкая струйка голубоватой жидкости, похожей на денатурат. Содержимое банки еще раз фильтруем, сменив гипкалитовый патрон в противогазе и через десяток минут имеем не менее четырех килограммов чистейшего ректификата.

Олег осторожно макает палец в емкость и облизывает его.

– Ну как? – вопрошает Порубов.

– Чистейшее шило. Нам для работы выдают хуже. Ты, дед, великий химик, только без степени, – глубокомысленно изрекает Ксенженко.

– Но запомните, – предупреждает Тоцкий. – Больше чем на пять килограммов, доить торпеду нельзя. Запорите.

После этого дегустируем продукт. Пьем по-северному, не разбавляя и запивая томатным соком. Спирт ударяет в головы, и мы наваливаемся на снедь, которой еще в избытке. Затем Порубов осматривает отсек и докладывает в центральный пост о результатах. Абрамова отправляем отдыхать – ему готовить завтрак для ночной смены. Я тоже укладываюсь спать на поролоновый матрац за торпедами правого борта, поскольку в восемь утра мне поднимать гюйс и заступать на вахту.

Мичмана тихо обсуждают сегодняшнюю погрузку и строят планы на грядущую автономку. Изредка слышится стук сдвигаемых кружек и кряканье. Засыпаю, как всегда лодке, мгновенно.

Будит меня металлический голос Мыльникова, раздающийся из отсечной трансляции

– Королев, подъем! Приготовиться к подъему флага!

– Есть! – ору в сторону «Каштана» и его красный глазок гаснет. Выбираюсь из-под торпед.

В отсеке ни следа от ночного пиршества. Уронив курчавую голову на пульт, в кресле командира дремлет Ксенженко.

В кресле вахтенного, задрав ноги на направляющую балку сидит осоловелый Порубов и читает журнал. Заботливо укутанный шерстяным одеялом, у кормовой переборки на снятых с торпед чехлах умиротворенно похрапывает Тоцкий. Рядом стоит пустая банка из-под минного ликера.

– Да, крепки советские подводники, – бормочу я вытаскивая из металлической шкатулки сложенный вчетверо военно-морской гюйс.

Затем отдраиваю люк первого и поднимаюсь наверх. Свежий воздух пьянит. Утро погожее, без пяти минут восемь. В рубке маячит Сергей Ильич и копошится сигнальщик, готовящий к подъему корабельный флаг. Я привычно креплю гюйс к носовому флагштоку и придерживая рукой его свернутое полотнище, докладываю о готовности.

На плавбазе, где располагается штаб флотилии, включается метроном. Его размеренный звук будит тишину залива.

– На Флаг, и Гюйс, смирно-о! – разносится по водной акватории усиленный боевой трансляцией голос дежурного по флотилии.

Сидящие на волнах чайки испуганно взмывают в синеву неба.

– Фла-аг и Гю-юйс.. поднять!

На надводных кораблях флотилии звонко бьют склянки, голосят свистки боцманов.

– Флаг и Гюйс, поднять! – репетуют команду вахтенные офицеры подводных ракетоносцев.

Краем глаза слежу за полотнищем вздымаемого над рубкой нашей лодки флага и одновременно поднимаю гюйс до клотика.

– Во-о-льно! – разносится над заливом. На Флоте начинается новый день.