Текст книги "Красный шайтан"

Полк был с историей. Сформированный почти сто лет назад из Петровских мушкетеров, он принимал участие в войне с Наполеоном, бывал в заграничных походах, сражаясь в составе Силезской армии, а в битве при Бриен-ле-Шато атаковал неприятеля и, не смотря на сильный огонь, штыками выбил его из селения и замка.

Николай Волков как лучший на курсе пожелал служить в гвардии, а Беслан Званба ожидаемо распределился в Эриванский полк. На прощание в офицерском собрании, куда пригласили наместника, устроили выпускной бал, где было много речей и тостов.

Далее новоиспеченным подпоручикам предстоял отпуск, дабы спустя месяц продолжить службу в новом качестве. На Тифлисском вокзале Поспелов, Волков и Званба распрощались, пообещав не забывать друг друга и писать письма.

По случаю производства сына в офицеры родители Михаила устроили званый ужин. В числе прочих был помещик Куропатов, их дальний родственник и большой любитель псовой охоты.

– А что, Дмитрий Васильевич? Не погонять ли нам зайчишек в степи, – сказал он, смакуя мадеру за столом. – Их в этом году великое множество.

– С удовольствием, Пал Палыч.

– В таком случаю приглашаю вас с Мишей завтра поутру к себе. Часиков этак в восемь.

– Непременно будем, – пыхнул трубкой хозяин.

К назначенному времени отец с сыном при полной экипировке и на резвых лошадях прибыли в усадьбу Куропатова. Там уже собрались участники, в том числе три дамы. Две средних лет с мужьями и одна молодая с золотыми волосами, похожая на польку. Хозяин представил ее – оказалась двоюродной племянницей Ириной, заехавшей погостить из Львова.

Между тем ловчий[37]37
  Ловчий – организатор охоты у царей и великих князей.


[Закрыть] доложил о готовности, и шумная кавалькада выехала со двора.

В березовой роще щебетали птицы, на востоке поднималось солнце, освещая зелень деревьев, горизонт был окутан легкой дымкой, – всё сулило прекрасный день.

– Так вы офицер, Мишель? – игриво спросила едущая рядом Ирина. На лошади она сидела по-дамски, но уверенно, чувствовался навык.

– На днях произведен, – залюбовался красоткой подпоручик.

– Вот как? – рассмеялась соседка. – Интересно.

Когда выехали в степь, ловчий прогудел в рожок, охота началась. Доезжачие[38]38
  Доезжачий – старший псарь на охоте.


[Закрыть] спустили собак, те с лаем на махах понеслись вперед, сзади, рассыпаясь веером, всадники. Михаил с Ириной оказались на левом фланге, внезапно ее лошадь сбилась с рыси и захромала.

Они остановились, кавалер спрыгнул с коня, выяснилось, что потерялась подкова.

– М-да, незадача, – поднял на спутницу глаза. – Для нас охота закончилась.

Кавалькада удалялась все дальше, лай борзых стал едва слышен.

– В таком случае предлагаю отдохнуть вон там, – показала женщина пальчиком на синевшее в ложбине озеро. Юноша с готовностью вскочил в седло, тронулись шагом.

– Помогите мне, – улыбнулась девушка, когда остановились на берегу, и скользнула к нему в руки. Михаил почувствовал упругое тело, лицо обдало жаром.

– Нравлюсь? – тесно прижавшись, впилась поцелуем в губы…

Потом они лежали рядом на траве и бездумно смотрели в небо, где кувыркался и трепетал жаворонок.

Был еще ряд тайных встреч, а когда на последней Михаил спросил Ирину, можно ли ей писать письма, та ответила:

– Зачем? Это было всего лишь небольшое приключение. К тому же я замужем…

Глава 5. В крепостном гарнизоне

Состав, шипя паром, втянулся на вокзал, проводники, протерев поручни, встали у вагонных дверей, пассажиры, в их числе Поспелов, спустились на перрон.

Был он в лихо заломленной фуражке, парадно-выходном мундире с золотыми погонами и при шашке, в руке кожаный чемодан. Пропустив толпу, он поставил чемодан у ног, вынул портсигар, закурил и неспешно проследовал к стоянке у вокзала. К офицеру тут же подкатила коляска, сел в нее и приказал возчику:

– В крепость!

Вокзал остался позади, открылся город Либава[39]39
  Либава – ныне Лиепая, город на юго-западе Латвии, на побережье Балтийского моря.


[Закрыть]. Он производил благоприятное впечатление: разных эпох каменные дома, в несколько этажей общественные здания, тротуары и брусчатка на улицах. По ним туда-сюда сновали прохожие, катили телеги с фаэтонами, имелось множество магазинов с лавками, всяческих мастерских и трактиров.

Миновав площадь с пятиглавым собором и летний, в багряных листьях сад, доехали до окраины, застроенной деревянными домишками, откуда открылась громада крепости, считавшейся одной из лучших в Европе. Она занимала обширную территорию (не меньше города), к главным воротам через реку тянулся мост, охраняемый двумя часовыми, рядом находилось караульное помещение.

Извозчик натянул вожжи – тпру! Михаил расплатился и, прихватив чемодан, сошел. В караулке доложился дежурному офицеру, тот проверил его бумаги и закрутил телефонную ручку.

– Докладывает прапорщик Епифанцев! На посту подпоручик Поспелов. Прибыл для прохождения службы в шестой полк. Слушаюсь! – повесил трубку на рычаг.

– Позвольте спросить, что заканчивали? – поднял на Поспелова светлые глаза.

– Тифлисское пехотное училище.

– А я Могилевскую школу прапорщиков, – встал, – Гриневич Борис Станиславович.

Протянув друг другу руки, крепко пожали, завязался разговор.

Минут через пять открылась дверь, появился стройный поручик с витым аксельбантом на плече.

– Вы Поспелов?

– Я.

– Адъютант командира полка Ляпишев Игорь Николаевич, – дернул головой. – Пройдемте со мной. А ты, – кивнул одному из подсменных солдат, – захвати чемодан поручика.

– Слушаюсь, ваше благородие!

Вышли втроем из караулки, пошагали по мосту в сторону ворот. Под его аркой стоял второй пост, вытянувшийся при подходе офицеров во фрунт. За стенами оказался просторный, серого булыжника плац, на котором маршировала рота солдат, по окружности – две длинных, красного кирпича казармы, а в дальнем конце – трехэтажный особняк со стрельчатыми окнами и растущими перед фасадом елями.

Зашли в высокий вестибюль (там тоже сидел дежурный), Ляпишев приказал солдату поставить чемодан и ждать, а сам вместе с прибывшим поднялся в приемную полкового командира. Тот сидел в своем кабинете за столом под портретом Государя Императора, просматривая какие-то документы. На вид лет пятидесяти, грузный, с окладистой бородой и орденом Святой Анны 1-й степени на шее.

Пройдя несколько шагов вперед, Михаил вытянулся и щелкнул каблуками:

– Ваше превосходительство! Подпоручик Поспелов прибыл для прохождения дальнейшей службы!

– Садитесь, подпоручик, – милостиво кивнул полковой командир, указав рукой на один из стульев (адъютант вышел, тихо прикрыв дверь). – Значит, выбрали службу у нас? Похвально, похвально, – пророкотал густым басом. – Полк учинен самим Петром Великим и отмечен в сражениях, так что состоять в нём большая честь. Примите полуроту в первом батальоне. Засим не задерживаю, Игорь Николаевич определит вас на постой, завтра на службу.

– Разрешите идти? – встал подпоручик.

– Идите.

– Слушаюсь! – вскинул к фуражке руку, четко повернулся и вышел из кабинета.

– Куда назначены? – поинтересовался адъютант.

– В первый батальон, командовать полуротой.

– Ясно, а теперь пойдемте со мной, определю вам жильё в крепости.

По дороге он рассказал, что холостые офицеры, как правило, обретаются здесь в гостинице, но могут снимать жильё в городе.

– Рекомендую здесь, условия неплохие, да и ходить туда-сюда не придется.

Гостиница оказалась за вторым арочным переходом позади штаба, в сером флигеле с черепичной крышей, дальше виднелись ещё какие-то строения. Поднявшись на крыльцо, прошли в левую часть коридора, остановились у одной из дверей. Адъютант вынул из кармана ключ, провернув в скважине:

– Милости прошу.

Комната была небольшая, в одно окно. С узкой, заправленной солдатским одеялом койкой, шкафом в углу, столом, двумя стульями и рукомойником за перегородкой.

– Обстановка, конечно, спартанская, – раздернул занавески на окне Ляпишев. – Но жить можно.

Когда, передав ключ от комнаты, он ушел, Михаил открыл чемодан и определил вещи в шкаф, туалетные принадлежности – на полку. Проверил белье на койке – оно было свежее. Затем вышел в коридор, где встретил смуглого офицера, чем-то похожего на Пушкина.

– О! Да вы никак новый жилец, – округлил тот глаза. – Прапорщик Вербицкий.

Познакомились ближе. Узнав, что Михаил прибыл из училища и назначен в первый батальон, Вербицкий весело рассмеялся:

– Так и я в нём, утром вернулся из отпуска. Как вам наша твердыня?

– Пока не ознакомился.

– Могу выступить гидом.

– С удовольствием, только запру комнату.

Когда оба вышли из гостиницы, Вербицкий сопроводил Поспелова к центру крепости, где на зеленой лужайке высился собор. Построен он был в византийском стиле с боковыми нефами, большой абсидой и величественным куполом, венчаемым георгиевским крестом.

– Оттуда наилучший обзор, – пояснил спутник, – иначе придется ходить до вечера.

Сняв фуражки, вошли в пустой гулкий зал, украшенный богатой росписью. В храме теплились свечи, а со стен смотрели лики угодников. Оба перекрестились, по узкой лестнице поднялись на колокольню, откуда открывался чудесный вид. Широкий Буг с берегами, поросшими лесом, расцвеченными первыми красками осени, а в небе с неярким солнцем – журавлиный клин.

– Ну что же, приступим, – сказал Вербицкий. – Итак, наша крепость состоит из цитадели, где мы собственно находимся, и трех защитных укреплений, протяженностью в шесть километров. Стены цитадели двухметровой толщины, в ней пятьсот казематов, рассчитанных на двенадцать тысяч человек. Центральное укрепление находится на острове, образованном Бугом и двумя рукавами его притока Мухавца, – показал пальцем.

– С этим островом, – продолжил, – подъёмными мостами связаны три искусственных острова, образованные Мухавцом и рвами. На них находятся укрепления: Северное – с четырьмя куртинами и вынесенными равелинами, Западное – с вынесенными люнетами и Южное – с аналогичными люнетами. Кроме того, как видите, фортеция обнесена десятиметровым земляным валом с встроенными казематами.

– Получается, кроме нашего полка здесь имеются и другие? – внимательно выслушал Поспелов.

– Да, ещё четыре. В случае мобилизации они разворачиваются в пехотную дивизию.

В это времени со стороны штаба мелодично просигналил рожок.

 
У папеньки, у маменьки
Просил солдат говядинки.
Дай, дай, дай.
 

– в унисон пропел Вербицкий, и молодые офицеры рассмеялись.

– Ну что, – сказал он, – пора подкрепиться. Кормимся мы в офицерском собрании, но можно брать обеды домой. Кстати, когда будете присматривать денщика, рекомендую хохла. Они домовитые.

– Учту, – ответил Поспелов, и оба начали спускаться.

Со следующего утра началась служба. Батальонный командир подполковник Николаев представил новичка офицерам, и тот принял полуроту. В ней было два взвода по сорок человек во главе с унтер-офицерами и отделенными.

Начались строевые занятия на плацу: отрабатывали строевой шаг, повороты на месте и в движении. Фельдфебель его подразделения Галич зычно отдавал команды, подпоручик шел рядом, не вмешиваясь.

Спустя два часа, после короткого перерыва перешли к гимнастике. Выполняли упражнения на брусьях, подтягивались на перекладине и лазали по канату. У одних получалось лучше, у других не вполне.

– Всем смотреть как надо! – расстегнул подпоручик портупею с шашкой, передал её Галичу и шагнул к брусьям. Встав между перекладинами, подпрыгнул, обхватив жерди ладонями, сделав широкий мах, выполнил стойку на предплечьях и соскок. Перешел к турнику. Подтянулся два десятка раз, в завершении расставил ноги и поднялся на руках вверх по канату.

– Уразумели, сучьи дети? – пророкотал Галич, возвращая офицеру шашку.

– Оставить фельдфебель! Не сметь оскорблять.

– Виноват, ваше благородие, – побагровел тот щеками.

После обеда занятия продолжились в казарме, где изучали устав. Рядовые сидели группами на скамейках, перед ними взводные.

– Что есть часовой? Маркин, отвечай, – ткнул пальцем старший унтер-офицер Духно в ближнего.

– Часовой есть лицо неприкосновенное, – рядовой вскакивает со скамьи.

– Почему?

– До него нихто не может прикоснуться.

– А еще?

Маркин морщит лоб и закатывает глаза, не знает.

– Садись, дурак. Что есть часовой? – тычет во второго.

– Часовой есть солдат, поставленный на пост с оружием в руках, – встав, четко рапортует тот.

– Для чего?

– Штоб не спал, не курил и отдавал честь господам проходящим офицерам.

– Молодец, Иванков, садись. А ты вникай! – грозно косится на Маркина.

За неделю Поспелов познакомился со всеми офицерами роты и начал различать лица своих солдат. А еще подобрал денщика, но советом Вербицкого не воспользовался. Им стал солдат третьего года службы по фамилии Чиж, родом из его мест, в прошлом студент духовной семинарии.

В первое же воскресенье Михаил отправился в город, оказавшийся значительнее больше, чем показалось на первый взгляд. Помимо православного собора в нем имелись костел с синагогой, всевозможные казенные учреждения, пансион благородных девиц, две гимназии, а еще театр с общественной библиотекой. Наличествовали и промышленность с торговлей: пять табачных фабрик, несколько свечных и пивных заводов, швейные, сапожные и красильные мастерские. На оживленных улицах слышался русский, еврейский и иногда польский говор…

Незаметно пролетел первый год службы, Поспелов стал настоящим офицером. Как и другие, он активно занимался муштрой солдат, выезжал на учения, а в свободное время предавался развлечениям. Таковыми являлись вечера в офицерском собрании, где регулярно устраивались танцы с гарнизонными дамами и их дочерями, посещение ресторанов в городе и игра в карты.

Впрочем, Поспелов особо не шиковал. Денежное содержание подпоручика составляло пятьдесят пять рублей, не считая квартирных. Зная об этом, отец продолжал помогать деньгами, но их хватало в обрез.

За это время Михаил сдружился с Вербицким и еще несколькими субалтерн-офицерами[40]40
  Субалтерн-офицер – общее название военнослужащих, состоящих на младших командных должностях.


[Закрыть] _{и при}шелся по душе батальонному командиру. Подполковник Николаев Иван Ильич выслужился из кантонистов[41]41
  Кантонисты – малолетние и несовершеннолетние сыновья нижних воинских чинов, в силу своего происхождения обязанные к военной службе.


[Закрыть], был строг с подчиненными офицерами и благоволил солдатам. В отличие от других трех, у него в батальоне отсутствовал мордобой, нижние чины в полной норме получали все виды довольствия, выглядели подтянуто и аккуратно. Как результат, батальон считался лучшим в полку, что не раз отмечалось командованием.

Был Николаев среднего роста, сухощав, детей не имел, проживал с супругой в городе, в собственном доме. Нередко приглашал офицеров к себе отобедать, угощал отменной мадерой, рассказывал о старине.

– Раньше как было? – рассказывал Николаев, блестя глазами. – Наловят воинские команды в еврейских местечках ребятишек, которые покрепче, и рассылают в фурах по учебным полкам, при которых состояли школы кантонистов. Там окрестят и дадут имя с фамилией, как, например, у меня. Воспитывали жестко и получали особых людей, не признававших ничего кроме службы и дисциплины. Девиз был аракчеевский[42]42
  Аракчеев А. А. – военный министр Российской империи 1808–1810 гг.


[Закрыть]: из десятка девять убей, а десятого представь. И выдерживали такое воспитание только люди выносливости необыкновенной. Но теперь другое время и солдат, он тоже человек, это понимать надо. Так что уважайте и цените его, господа.

Офицеры слушали и соглашались. А когда, откланявшись, возвращались в часть, смеялись, мол, чудит старик. Солдат всего лишь бессловесная скотина. Михаил же думал, как и батальонный командир, так воспитал отец и понял сам, но в споры не вступал. Это было бесполезно.

Со своими подчиненными в общении Поспелов был строг, однако рукоприкладства не допускал, что запрещал и своим унтер-офицерам. Всех нижних чинов знал по фамилиям и по мере сил входил в их нужды, а когда узнал, что у одного из солдат сгорела в деревне изба и семья осталась без крова, выделил тому двадцать пять рублей из своего содержания.

Следующей весной прошел смотр войск гарнизона, проводившийся комендантом крепости, генералом от инфантерии[43]43
  Генерал от инфантерии – один из высших военных чинов в царской армии.


[Закрыть] Лазаревым. Украшенный многочисленными наградами, на белом жеребце и в сопровождении штаба, он объезжал выстроенные полки, стоявшие под развернутыми знаменами. По мере приближения те брали на караул, в небо неслось раскатистое «ура». Далее под звуки гарнизонного оркестра состоялось прохождение торжественным маршем, выполнение перестроений и прочих экзерциций[44]44
  Экзерциция – строевое упражнение.


[Закрыть], определенных военным уставом.

По результатам смотра полк, в котором служил Поспелов, признали лучшим, их роту отметили в приказе, а генерал пожелал отобедать с офицерами. В их число попал и Михаил.

– А скажите мне, Сампсоний Георгиевич, – разрезая ножом пулярку, обратился к полковнику Аленичу комендант. – Кто у вас в первой роте лучший строевик?

– То, Петр Степанович, лучше знает батальонный командир.

– Так кто? – Перевел глаза на Николаева.

– Субалтерн-офицер Поспелов, господин генерал.

– Где он?

– Поручик Поспелов!

– Я! – вскочил тот со своего места в конце стола, щелкнув каблуками.

– Благодарю за службу, – благосклонно кивнул Лазарев.

– Рад стараться, ваше превосходительство!

Когда обед закончился и все стали расходиться, к подпоручику подошел батальонный адъютант Розанов, хлопнул по плечу:

– Везёт же тебе, Мишель. Служишь всего год и уже благодарность от генерала.

– Да ладно тебе, – покраснел тот, хотя было приятно.

Все это время Михаил состоял в переписке с родителями, а еще получил письмо от Волкова. Тот сообщал, что служит в Семеновском лейб-гвардейском полку в Санкт-Петербурге, служба идет нормально, приглашал в гости, обещая показать Царское Село и Эрмитаж. От Званбы вестей пока не было.

Поскольку находясь на западных границах России, крепость считалась стратегической, туда в первую очередь направлялось новое вооружение. Винтовки Бердана[45]45
  Винтовка Бердана – винтовка, состоявшая на вооружении русской армии во второй половине 19 века.


[Закрыть] ушли в прошлое, на смену пришли отечественные, системы Мосина, а в начале лета поступили тридцать британских пулеметов «Максим». Они успешно использовались в англо-бурской войне и считались мощным оружием.

В полках стали формироваться пулеметные команды, и Поспелов был назначен в своем командиром нового подразделения. Другие офицеры это восприняли нормально, поскольку он был меткий стрелок, попадал из винтовки на пари в высоко подброшенный пятак. Разумеется, сыграла роль и благодарность генерала.

На вооружении команды состояли пять «Максимов» на колесных лафетах, каждый обслуживался расчетом из семи нижних чинов при двух ездовых под командованием унтер-офицера. Первые же стрельбы поразили Михаила – пулемет давал шестьсот выстрелов в минуту, бил на две тысячи семьсот метров и разносил деревянные мишени в щепы.

– Чертова машина, – оценили унтера. – Это ж сколько народу может положить? Уму непостижимо.

Старшие офицеры тоже удивлялись, по-разному оценивая новое оружие. Одни, более молодые, считали, что это переворот в военном деле, другие, наоборот, осуждали. А ветеран полка Николаев пробурчал:

– Эка придумали англикашки. Нет, чтоб почестному, как в старые времена. Им бы побольше убить да ограбить.

И в сердцах крепко выругался.

Пулемет, как и полагалось, Михаил освоил первым, занялся обучением подчиненных. Спустя пару месяцев расчеты действовали слажено и четко, командование осталось довольным.

Глава 6. Неожиданное предложение

В конце июля, выдавшимся необычно погожим для этих мест, Поспелов с командиром третьей роты штабс-капитаном Бергом впервые попал старшим на вольные работы.

Согласно «Положению о хозяйстве в роте», высочайше утверждённому в 1878-м году, нижним чинам воинских частей в свободное от служебных занятий время разрешалось наниматься на сезонные работы, производящиеся летом и осенью. Делалось это в целях улучшения быта нижних чинов (рядовой получал пятьдесят копеек в месяц) и пополнения ротной артели[46]46
  Ротная артель – добровольное объединение солдат для ведения хозяйства подразделения.


[Закрыть].

Иван Ильич Николаев, радея о своих солдатах, лучше других умел договариваться с местными землевладельцами о таких работах. Подполковник умел выбрать работы наиболее подходящие и по сходной цене.

Через день рота вместе с пулеметной командой во главе с офицерами, погрузилась на поезд и выехала к месту назначения. Это была помещичья усадьба близ Кобрина, где нужно было убрать ячмень. На вокзале встретил управляющий, низенький упитанный поляк. Выгрузились. Унтер-офицеры построили солдат, офицеры с Садальским (так звали поляка) сели в рессорную коляску впереди, тронулись по полевой дороге в имение.

– Рот-та, запевай! – гаркнул шагавший сбоку фельдфебель Воропаев.

 
Солдатушки, бравы ребятушки,
Где же ваши жёны?
 

– полетел в высокое небо чистый звонкий голос

 
Наши жёны – ружья заряжены,
Вот где наши жёны!
 

– дружно ответили двести крепких глоток.

Усадьба оказалась в трех километрах от железнодорожного полустанка, в березовой роще, окруженной полями. Состояла она из двухэтажного барского дома со службами, за рощей – два дощатых сарая, а у дальнего леса виднелась деревенька.

– Рота, стой! Ать-два! – скомандовал фельдфебель.

Управляющий с офицерами вышли из коляски, началось размещение. Солдат определили в сараи, куда те, сняв амуницию, стали таскать сено, Берга с Поспеловым управляющий пригласил в дом.

– Ясновельможный пан Грабек с семьей отдыхает в Варшаве, почему не может вас встретить лично, – рассыпался в любезностях Садальский, – вот ваши комнаты (прошли в правое крыло дома). Кушаем вместе в панской столовой, для жовнежей[47]47
  Жовнеж – польский солдат.


[Закрыть] будет готовить кашевар. Момент, я распоряжусь, – выкатился наружу.

Вскоре все трое сидели за богато накрытым столом в большой зале с хрустальной люстрой вверху, изысканной мебелью и картинами на стенах.

– Первая за знакомство, – разлил Вербицкий по стопкам водку.

Чокнулись, принялись с аппетитом закусывать рыбьим балыком и домашним окороком со слезой. Когда приняв по второй, заканчивали ботвинью с раками, поданную слугой, в дверь зала осторожно постучали.

– Пшепрашем, – обернулся управляющий.

– Так что обед готов, ваше благородие! – вытянулся на пороге фельдфебель, приложив руку к фуражке. – Разрешите начинать?

– Валяй, – махнул ложкой штабс-капитан.

На десерт выпили по чашке кофе со сливками и земляникой. Достав папиросы, офицеры закурили.

– Да, господин Садальский, весьма не бедный ваш ясновельможный пан, – выдул вверх колечки дыма Берг.

– Не бедный, – захихикал тот. – Два пивных завода в Бресте и Варшаве, табачная фабрика в Лепеле, а ещё, почитай, все земли в уезде да три деревни.

Михаил затянулся папиросой и вздохнул. Их последнюю деревеньку дед – гусарский ротмистр, спустил в карты. Проиграл бы и жену, да друзья не дали.

Со следующего утра началась уборка. Получив необходимый инвентарь, воинская команда во главе с фельдфебелем и унтерами вышла в поле (офицеры еще почивали) и приступила к работе. Первая шеренга, в распоясанных белых рубахах, широко взмахивала косами, вторая вязала сжатый ячмень в снопы, а третья устанавливала их в суслоны[48]48
  Суслон – разновидность снопа.


[Закрыть]. Поскольку большинство солдат происходило из крестьян, работа спорилась.

Когда в полдень обедали на полевом стане жареной бараниной, дополняя ее молоком с ржаным хлебом (всё выделил управляющий), появились их благородия на дрожках.

– Молодцы, ребята! – остановив лошадь, оглядел скошенное поле Берг.

– Рады стараться! – вскочили те на ноги.

– Продолжайте, – Берг тряхнул вожжами, коляска покатила по дороге в сторону деревни. За ней открылось светлое озеро с кувшинками. Искупавшись, немного позагорали и вернулись в усадьбу, где засели за карты.

Через две недели солдаты закончили страду, изрядно посвежев на вольных харчах, управляющий выдал офицерам оговоренную сумму, и команда тем же путем вернулась в часть.

Теперь подпоручик жил в небольшом домике близ южных ворот крепости, который снимал на пару с Вербицким. Михаил имел две комнаты и кухню с пристройкой, в которой обитали денщики, поросший травой садик и колодец.

Вставал Михаил ровно в шесть, голый по пояс выходил наружу и десяток раз крестился двухпудовой гирей, стоявшей под навесом. Затем обливался холодной водой, растирался жестким полотенцем, которое подавал Чиж, после на кухне они с сонным прапорщиком пили чай, закусывая бутербродами с краковской колбасой и сыром.

– Хорошо бы, Вася, и тебе по утрам делать гимнастику, – прихлебывал из чашки Михаил. – Бодрит, а ещё полезно для здоровья.

– Нет, – грустно качал тот головой. – Я, видишь ли, чувственная натура.

Вербицкий пописывал стихи, а по вечерам исполнял под гитару русские романсы. Причем весьма недурно. А еще был влюблен в купеческую дочку, которая отказывала во взаимности.

Далее, надев мундиры с фуражками и прицепив шашки, оба шли на службу.

Одним таким днем Поспелову пришла посылка с Кавказа. Там были чурчхелы, сыр, дразняще пахнувший суджук[49]49
  Суджук – вяленая конская колбаса.


[Закрыть], несколько бутылок «Хванчкары» и короткая записка от Беслана Званбы. В ней сообщалось, что служба идет исправно, он уже полковой адъютант и приглашает летом в гости.

– Пируем, – хлопнул по плечу приятеля Михаил, крикнув: – Васька!

– Я, вашбродь! – тут же нарисовался денщик.

– Это тебе, – вручил одну из сладостей. – А теперь сбегай и пригласи на ужин подполковника Николаева с капитаном Бергом.

Вечером собравшаяся у них компания отдавала дань кавказским гостинцам. Вино оказалось выше всяческих похвал.

– Умеют его делать, азияты, – смакуя очередной бокал, изрек батальонный командир.

– Это да, – невозмутимо пыхнул папироской Берг, а Вербицкий глядя в открытое окно с мерцающими звездами, тихо перебирал струны:

 
Утро печальное, утро седое,
Нивы печальные, снегом покрытые.
Нехотя вспомнишь и время былое,
Вспомнишь и лица, давно позабытые…
 

– навевали грусть печальные строки.

Легла зима, она была здесь мягче, чем в России, наступили Святки – с колядками и Крещенским купанием в проруби, массовым гулянием в городе. По такому случаю нижним чинам в крепости разрешили увольнения, где они могли пропустить в кабаках рюмку-другую и предаться другим развлечениям.

Самыми интересными были кулачные бои, устраиваемые в пригороде рядом с крепостью, на льду замерзшего Муховца. Дрались «стенка на стенку» обыватели и гарнизонные солдаты. Гражданская с военной власти не препятствовали, многие даже делали ставки. Бои шли с переменным успехом, но в прошлом году верх взяли «шпаки»[50]50
  Шпак – гражданский человек (жарг.)


[Закрыть].

До этого у военных был отменный боец – саженного роста фейерверкер из крепостной артиллерии, но осенью, выслужив срок, он ушел в запас. Теперь вожак посадских[51]51
  Посад – та часть города, которой он прирастал.


[Закрыть], такой же комплекции грузчик Ерофей с табачной фабрики, не имел себе равных. Как результат, солдаты потерпели поражение и хотели взять реванш.

Их возглавлял старший унтер-офицер Леле-ка, переведенный в один из полков за какие-то прегрешения. Был он пониже грузчика, но гнул пальцами пятаки и кулаком в лоб убивал барана.

На четвертый день после праздничного богослужения, в одиннадцать утра на берегу Муховца собралась многочисленная толпа – поглазеть на зрелище. Здесь были все сословия, начиная от дворян с купцами и заканчивая мещанами. Меж них сновали лоточники, торгуя горячим сбитнем и рождественскими кренделями. Пришли поддержать своих и гарнизонные солдаты, тут и там стояли группами офицеры.

День выдался морозным, на деревьях орали вороны, на льду уже переминалась сотня бойцов, стоя друг против друга. Посадские кто в чем, солдаты в сапогах с шароварами и нательных рубахах.

– Ставлю трешницу, наших опять побьют, – шмыгнул носом Вербицкий.

– Принимается, – весело ответил Михаил, за всем с интересом наблюдавший.

Они стояли у вросшей в лед баржи, позади притопывал ногами Чиж с покупками.

Зачинщиками выступила ребятня с окраин, с визгом начав драку, а потом улепетнув. Стенка надвинулась на стенку, кто-то заорал «бей крупу!»[52]52
  Крупа – уничижительное название солдат (жарг.)


[Закрыть], в воздухе замелькали кулаки.

Поначалу служивые потеснили городских, учинив клин во главе с Лелекой, после каждого его удара кто-то валился на снег вверх тормашками. Это длилось, пока на пути не встал грузчик Ерофей. Ловко уклонившись от унтер-офицерского кулака, с разворота трахнул унтера в ухо, гвардеец рухнул как дуб.

– А-а-а! – восторженно заорали посадские, усилив натиск, а их вожак сшиб еще двух.

– Что делает, что делает, – кусал губы Поспелов, а потом не выдержал. Сняв шинель, бросил денщику, за ней скинул мундир и в одной рубахе припустил к сражавшимся. Растолкав солдат (те подавались назад), пробился в первый ряд и оказался перед Ерофеем. Тот, хэкая и ворочаясь, как медведь, крушил направо и налево.

Михаил с налета саданул вожака в челюсть, здоровяк, мотнув бородой, двинулся на него.

«Вжик», – пролетел над головой кулак. Михаил едва успел присесть, затем выпрямился и ввинтил кулак грузчику в бок. Тот, зевая ртом, пошатнулся, получил второй удар, в лоб, и, раскинув руки, повалился назад, сбив двух соратников.

Теперь завопили солдаты, дружно навалившись на «шпаков», последние побежали.

Утерев со лба пот, Михаил направился назад, но его громко окликнули: «Подпоручик!» К нему от берега, придерживая шашку, спешил офицер, а на откосе, чуть в стороне от других, стояла группа людей – военных и гражданских.

– Вас требует к себе его превосходительство, – выдохнул, остановившись, офицер.

«Ну вот, вляпался», – мелькнуло в голове, а вслух Поспелов сказал:

– Слушаюсь, только приведу себя в порядок.

Через несколько минут он стоял навытяжку перед комендантом, рядом с которым находились губернатор с градоначальником, полицмейстер и несколько купцов первой гильдии. Поспелов ожидал разноса, но его не последовало. Генерал-лейтенант довольно крякнул, благодушно похлопал по плечу и пригласил вместе отобедать.

Когда же обед закончился и все разъехались, генерал, попросив задержаться, сказал:

– Благодарите Бога, подпоручик, что победили. В ином случае закатал бы вас на гауптвахту, – а потом хитро подмигнул: – Кстати, на пари с губернатором я выиграл пятьсот рублей, – и протянул несколько купюр: – Здесь половина.

Поспелов было отказался, но командующий гарнизоном настоял.

Дома его встретил обеспокоенный Вербицкий:

– Я уж думал, он тебя арестовал. Офицеру подобное недопустимо.

– Пронесло, – улыбнулся Михаил.

На следующий день он отыскал грузчика Ерофея. Тот сидел в трактире и угрюмо пил водку.

Когда Михаил присел напротив, грузчик поднял глаза и открыл рот:

– Так ты, вы… офицер?

– Ну да, Ерофей Иванович, а это тебе, – вынув из кармана, Поспелов положил на стол двадцатипятирублёвую купюру. – Не держи обиды.

Прошел еще год, и в начале июля в Варшавском военном округе были объявлены учения. Округ считался передовым в Русской армии, военная мысль больше работала в Варшаве, нежели в Санкт-Петербурге, чему способствовало наличие там особого собрания офицеров генерального штаба. При нем выходила газета «Офицерская жизнь», взгляды которой на тактические и оперативные вопросы военного дела не совпадали с «Русским инвалидом»[53]53
  «Русский инвалид» – официальная газета русского военного министерства.


[Закрыть], отличавшимся консерватизмом. Командовал войсками округа генерал-адъютант Скалон, участник русско-турецкой войны и сторонник новых методов ведения войны.

Их сто восьмидесятитысячный состав привели в боевую готовность, учения начались. Проходили они по утвержденному в Санкт-Петербурге плану, на открытой местности и в оборонительных сооружениях в течение трех недель, с условными сражениями и боевыми стрельбами. Для каждой из частей были назначены наблюдатели из Санкт-Петербурга и Варшавы.