Текст книги "Научное наследие Женевской лингвистической школы"

Глава III
Развитие принципа произвольности языкового знака

Проблема природы связи, отношения между двумя сторонами языкового знака является одной из древнейших проблем науки о языке, вызывавшей жаркие споры еще на заре научной лингвистической мысли: установлена ли связь между формой и содержанием слова «по природе» (phusei) или «по соглашению» (thesei). К этой проблеме сводятся в сущности и попытки определения природы языкового знака в лингвистике нового времени, с особым упором на функциональный, а не на генетический аспект проблемы.

Среди лингвистов нового времени, утверждавших тезис о произвольности, конвенциональности языкового знака, следует назвать в первую очередь американского ученого В. Д. Уитни, учение которого о произвольном характере лингвистического знака было в дальнейшем развито Ф. де Соссюром.

«Психологи, философы и лингвисты, – писал Л. Ельмслев, – единодушно признают важность знака. Эта важность еще больше возросла после открытия, сделанного Соссюром и получившего развитие в современной лингвистике, свойства языкового знака, одновременно чисто формального (следовательно, произвольного, условного) и двустороннего» [Hjelmslev 1950: 54].

Вопрос о произвольности знака был впервые поставлен Соссюром в 1894 г. в докладе или статье об Уитни [Соссюр 1990: 85 – 105]. Причем в сфере его интересов была прежде всего лингвистическая, а не семиологическая, как позже, природа этого свойства знака. Об этом свидетельствует замена двух особенностей знака – произвольности и условности, установленных еще в античности, на одну – произвольность, поскольку условность предполагает связь имени с экстралингвистической реальностью. Это было, несомненно, совершенно новым подходом к явлению произвольности. Соссюр исходил из того, что условность находится за пределами языковых фактов и является их внешним свойством, она иррелевантна для знаковой природы. Произвольность же – это внутреннее свойство знака как связи двух его сторон.

Материал 1-го курса лекций по общей лингвистике (1906 – 1907) не содержит изложения учения о знаке в том виде, в котором оно известно. Во 2-ом курсе (1908 – 1909) Соссюр в связи с семиологией изложил отрицательные свойства знака – произвольность и дифференцированность, выступающих в системе значимостей и представленных билатеральным отношением между звуковой субстанцией и идеей. Единство двух сторон знака Соссюр сравнивал с листом бумаги: «...невозможно разрезать лицевую сторону листа, не затронув при этом и оборотную» [Godel 1957: 190]. Изучение рукописных материалов свидетельствует о том, что Соссюр не был удовлетворен таким определением знака, поскольку «последовательность звуков» могла подразумевать материальный аспект знаков, в то время как обе стороны знака у Соссюра были психичны. К тому же слово «знак» нередко использовалось для обозначения связи с предметом. Поэтому Соссюр искал более подходящее слово вместо «знака». В его заметках встречаются такие термины, как «сома», «сема», «звуковой знак», «идея».

В 3-м курсе лекций (1910 – 1911) терминология знака получила уточнение: сначала «вербальный образ» и «вербальный концепт», затем «акустический образ» и «понятие». В дальнейшем Соссюр остановился окончательно на терминах «означаемое» и «означающее» для обозначения двух сторон знака, аргументируя эту терминологию тем, что таким образом мы имеем возможность избавиться от двусмысленности слова «знак». В то же время он не считал эти термины совершенными. Во время весеннего семестра 1911 г. Соссюр ввел важное понятие ограничения произвольности языковой системой.

Де Мауро справедливо отмечает, что введение терминов «означаемое» и «означающее» явилось «основой крайней систематизации, предпринятой Соссюром» [De Mauro 1972: 438], осознания автономии языка как формальной системы по отношению к организующим субстанциям звуковой или акустической, концептуальной, психологической природы. Другими словами, введение этих двух терминов явилось следствием принятия принципа радикальной произвольности языкового знака. Издатели же включили в «Курс» и старую и новую терминологию, тем самым «затемнив» подлинный смысл произвольности языкового знака, что явилось одной из причин, как будет показано ниже, продолжительной и бурной дискуссии.

О том, что издатели не отразили адекватно понимание Соссюром произвольности, свидетельствует, в частности, изображение дерева [Соссюр 1977: 100], в то время как в оригинальных записях оно отсутствует. Там, где Соссюр говорил о «сближении терминов» – означаемого и означающего, в тексте «Курса» это представлено по-другому: «...ищем ли мы смысл слова дерево или слово, которым обозначается понятие “дерево”, ясно, что только те сближения, которые освящены языком[43]43
  В переводе под редакцией А. А. Холодовича слова «сближения, которые освящены языком» опущены [Соссюр 1977: 99 – 100].


[Закрыть], нам кажутся согласными с действительностью» [Соссюр 1998: 67]. Слова «согласными с действительностью» добавлены издателями. Такое изучение студенческих конспектов позволило установить следующий факт: Соссюр утверждал, что значимости остаются относительными, поскольку связь между двумя составляющими знака произвольна. Издатели же изменили эту формулировку: «...но в действительности значимости целиком относительны, вследствие чего связь между понятием и звуком произвольна по самому своему существу» [Соссюр 1977: 145 – 146].

Р. Энглер обобщил разные определения произвольности языкового знака Соссюром [Engler 1968: 13 – 14]: условное в семиологическом смысле, абстрагируясь от факторов времени, от обозначаемого предмета и социальной массы, что исключает свободу выбора; по отношению к идее знак выбирается свободно, выступая как произвольный, напротив, по отношению к обществу знак не свободен, он навязывается; связь, объединяющая означающее и означаемое, совершенно произвольна. Так, понятие soeur не связано никаким внутренним отношением с последовательностью звуков, составляющих акустический образ; между знаком и обозначаемой вещью отсутствует связь. По поводу последнего свойства Соссюр писал: «Если бы язык использовался только для наименования предметов, различные его члены не были бы связаны между собой, они существовали бы по отдельности, как и сами предметы» [Соссюр 1990: 186]. Другими словами, Соссюр выступал против представления языка как номенклатуры знаков.

Идеи произвольности языкового знака занимают важное место в архитектонике соссюровской концепции. По мнению Де Мауро, произвольность является принципом, который лежит в основе всей теории, так как на его основе осуществляется идентификация значимости языковых единиц, как в плане означающего, так и в плане означаемого [De Mauro 1972: 421]. Более того, произвольность он считает универсальным свойством всех языков, случайный же характер связи означающего и означаемого детерминируется обществом на протяжении развития отдельных языков во времени и пространстве.

Понятие произвольности получило новое освещение благодаря введению фактора времени. Языковая система – это наследство, навязанное языковому коллективу, в котором он ничего не в состоянии изменить. Таким образом, произвольность как явление данного состояния является результатом исторического развития семиологического установления. Именно в силу того, что знак произволен, он является изменчивым и неизменчивым одновременно. Несомненная заслуга Соссюра в том, что он показал связь произвольности знака с его изменением во времени: «....непрерывность знака во времени, связанная с его изменением во времени, есть принцип общей семиологии» [Соссюр 1977: 109]. Как будет показано ниже (§ 4), положение Соссюра об изменчивости /неизменчивости языкового знака получило оригинальное развитие в учение асимметричного дуализма С. Карцевского.

Новое понятие ограничения произвольности было введено Соссюром в лекции 9 мая 1911 г. В той же лекции он заменил термин «абсолютная произвольность» на «немотивированность». Относительную мотивированность[44]44
  Впервые это понятие было сформулировано в 1736 г. философом Кристианом Вольфом, до него оно встречается у Лейбница [Frei 1974: 1237].


[Закрыть] Соссюр связывал с отношениями между знаками внутри системы. Вначале он связывал это явление с синтагматическими отношениями, однако в последней лекции 4 июля он признал, что ассоциативные отношения также ограничивают произвольность [Godel 1957: 92]. Таким образом, ограничение произвольности языкового знака в учении Соссюра обусловлено единством членов системы как в синтагматическом, так и в парадигматическом плане.

Р. Энглер [Engler 1962] и Р. Амакер [Amacker 1975a] высказали предположение, что введение нового термина «немотивированность» и употребление его наряду с термином «произвольность» свидетельствует о переходе от семиологического плана к лингвистическому. Проанализировав студенческие записи лекций Соссюра, А. Фрей пришел к выводу, что Соссюр считал ограничение произвольности универсальным свойством систем языковых знаков [Frei 1974].

Из рукописных источников видно, что одной из задач семиологии Соссюр считал классификацию систем в соответствии с их степенью произвольности. Конкретное решение этой задачи ранее в 1867 г. было намечено Ч. Пирсом, разработавшим деление знаков на иконические, индексы и символы. В дальнейшем эта проблематика развивалась Р. Якобсоном, в Женевской школе – Л. Прието (часть II, гл. III, § 1).

Первым, обратившим внимание на новизну подхода Соссюра к теории знака, был А. Сеше в статье «Проблемы языка в свете новой теории», опубликованной через год после выхода «Курса» [Sechehaye 1917]. Заслуживает внимания тот факт, что Сеше не только представил произвольность знака в тесной связи с другими положениями теории Соссюра, но и предложил пути дальнейшего исследования вопроса произвольности, которые он связывал с проблематикой языка и мышления, а также языка и речи.

«Разум не имеет прямого воздействия на произвольность, являющуюся не материальным, а нейтральным, бестелесным элементом... проблема эта не решена, и мы ставим вопрос, как и до какой степени человеческий ум воздействует на язык» [Sechehaye 1917: 27]. «...понятие относительной произвольности, рационального и психологического в языке может быть расширено. Если... продолжить и дополнить мысль, лишь намеченную в “Курсе общей лингвистики”, мы должны сказать, что наличие относительной произвольности препятствует языку “подавлять” своей произвольностью то, что имеется живого, психологически обусловленного в речи» [Ibid.]. Проблема произвольности в связи с различением языка и речи получила развитие в учении Ш. Балли и С. Карцевского о мотивированности языкового знака (§ 2).

Еще более глубокое понимание сущности учения Соссюра о произвольности представлено в статье Сеше «Женевская лингвистическая школа» [Sechehaye 1927]. «Язык, – писал Сеше, – это система соответствий между произвольным членением звуковой материи и не менее произвольным членением мыслей. Каждое из этих соответствий, например, звуковое соответствие chien определенному животному, представляет собой знак, единицу языка, но каждый знак существует, как в своем материальном, так и в психическом аспекте в силу противопоставления всему тому, чем он не является в системе. То, что произвольно, обязательно должно быть дифференцированным... язык понимается как форма, без субстанции, как совокупность отношений между формами, которые сами являются отношением» [Ibid.: 222].

Близкую трактовку произвольности в ее отношении к значимости дал Де Мауро, указывая на глубокий смысл этого понятия в концепции Соссюра: «...глубокий смысл принципа произвольности может быть понят... не на основе двух страничек, на которых он изложен, а принимая во внимание все содержание “Курса”: прежде всего следует рассмотреть учение о языке как форме» [De Mauro 1972: 443].

Сеше рассматривал проблему произвольности в ракурсе эволюции языка и мышления. Будучи произвольной во всех своих частях, система языка в состоянии отвечать потребностям в новых средствах выражения. «Нет сомнения, что язык несет на себе отпечаток общего разума, который его создает, и в ходе своей эволюции он последовательно приспосабливается к менталитету разных эпох. Нелегко установить процессы этой адаптации, но в любом случае следует принимать во внимание элемент произвольность знака» [Sechehaye 1927: 223]. Таким образом, Сеше ставил вопрос о связи произвольности с проблемой языка как средства познания, его когнитивным аспектом, а также о месте произвольности в процессе структуризации языком познавательной деятельности.

В отличие от Сеше в большинстве откликов на выход «Курса» новизна подхода Соссюра к теории знака не была замечена (Г. Шухардт, О. Есперсен, А. Мейе, Р. О. Шор, М. Н. Петерсон, Г. О. Винокур). Учение о произвольности знака было столь новаторским, что даже такой крупный лингвист, как Э. Косериу, воспринял его упрощенно, связав с аристотелевской традицией, которую Соссюр считал как раз недостаточной.

Произвольность трактовалась Соссюром прежде всего как немотивированность, т. е. как отсутствие естественной, природой вещей обусловленной связи между означаемым и означающим [Соссюр 1977: 101]. Но примеры, которые приводил Соссюр, и недостаточная четкость формулировок заставляют думать, что произвольность у него лежит и в основе знака в целом, в его соотношении с обозначаемым предметом. Это послужило причиной для критики Соссюра в ходе дискуссии 1939 г. о произвольности языкового знака и позже (см., напр.: [Степанов 2002а: 423 – 424]). Несомненно, однако, что Соссюр стремился постичь лингвистический аспект проблемы[45]45
  Это явствует, например, из замены двух особенностей знака – произвольности и условности, которые были установлены еще до Соссюра, – на одну, так как условность как раз предполагает связь с предметом его имени [Слюсарева 1975: 41].


[Закрыть]: абстрагируясь от соотношения языкового знака с обозначаемым им предметом, он сосредоточил внимание на связи между означаемым и означающим, которая обуславливается не только наличием этих двух компонентов, но и тем, что есть в языковой системе вокруг них.

Конвенционалистская интерпретация соссюровского понятия произвольности была наиболее распространенной (Есперсен, Девото, Амман, Яберг). Французский лингвист Э. Пишон [Pichon 1937: 25 – 31] приписывал Соссюру конвенциональную точку зрения, в соответствии с которой знак условен по отношению к предмету, с другой стороны, между означающим и означаемым существует «духовная связь».

Некоторые положения Пишона спустя два года нашли продолжение в статье Э. Бенвиниста «Природа языкового знака», опубликованной в датском журнале Acta linguistica и положившей начало продолжительной и острой дискуссии. Бенвенист также настаивал на том, что связь между означающим и означаемым является «необходимой», а не произвольной. Но в отличие от Пишона Бенвенист справедливо отмечал контраст между принципом произвольности, понимаемом с конвенционалистской точки зрения, и другими положениями соссюровской мысли. Бенвенист справедливо связывал сущность учения Соссюра с пониманием языка как системы реляционных, и тем самым несопоставимых, значимостей.

Бенвенист аргументировал свою точку зрения тем, что произвольной является связь между означающим boeuf или ochs и внеязыковой реальностью. Однако Соссюр подчеркивал, что язык – это форма, а не субстанция [Соссюр 1977: 145]. Бенвенист обходит молчанием отношение между реальным предметом и понятием, между понятием и означаемым – он делает окончательный вывод: «...произвольность существует лишь по отношению к явлению или объекту материального мира и не является фактором во внутреннем устройстве знака» [Бенвенист 1974: 94]. Тем не менее, по справедливому замечанию Ю. С. Степанова, содержание понятия «произвольность» остается у Бенвениста невыявленным [Степанов 1974: 423].

Итальянский лингвист М. Лючиди высказал интересное предположение, что толкование произвольности языкового знака Бенвенистом было основано на неправильном прочтении текста Соссюра. Местоимение il было соотнесено со словом signe в предыдущей фразе, заключенной в скобки, а не с signifiant, стоящему до скобок, а выражение dans la réalité было воспринято как полнозначное, а не плеоназм [Lucidi 1950: 188].

По решению комитета Женевского лингвистического общества от 7 июня 1941 г., А. Сеше, Ш. Балли и А. Фрей выступили с ответной статьей, представляющей собой своеобразную декларацию, в которой утверждался принцип произвольности лингвистического знака в трактовке Ф. де Соссюра [Sechehaye, Bally, Frei 1941].

В незадолго до этого опубликованной статье «Произвольность знака. Ценность и значение» Ш. Балли, отвечая на критику Э. Бенвениста, писал, что иллюзия последнего относительно абсолютного «симбиоза» двух частей знака является попросту следствием повторения, беспрестанного воспроизведения языковых знаков говорящим. Поэтому связь между означающим и означаемым нам кажется естественной, органической и даже логической. «Впрочем, – продолжает Балли, – если единство означающего и означаемого возникает в нашем сознании таким образом без какой-либо внутренней обусловленности, является тем не менее очевидным, что эта связь носит обязательный характер, и социальное принуждение обязывает нас употреблять то или иное слово в определенном смысле, подчиняясь каждый раз новому условию. На этом основана вера в интимную и необходимую связь двух сторон знака» [Bally 1940a: 202 – 203]. Таким образом, произвольность знака, по мнению женевских ученых, вытекает прежде всего из социального характера языка.

В коллективной статье подчеркивалось, что связь между означающим и означаемым носит характер необходимости и обусловлена системой знака как социального установления, являющегося по своей природе чистой формой. Отмечалось, что понятие произвольности следует рассматривать не изолированно, а в тесной связи с другими положениями концепции Соссюра. Поэтому критика произвольности знака рассматривалась не просто как направленная против конкретного положения, а как затрагивающая доктрину Соссюра в целом, поскольку произвольность занимает в ней центральное место. Авторы подчеркивали, что проблема произвольности знака является частью более общей и сложной проблемы: каким образом мысль обретает форму в языке. Формулировка одной из личных заметок Соссюра свидетельствует о том, какое важное место он отводил произвольности знака в проблематике языка и мышления: «...до языкового знака в мысли нет ничего различимого» [Engler 1968а: 39].

Следует заметить также, что критики Соссюра не всегда учитывали тот факт, что к проблеме собственно произвольности Соссюр подходил с семиологической точки зрения, абстрагируясь от факторов времени, языкового коллектива и идеи выбора.

Учение Соссюра о произвольности знака было принято Л. Блумфилдом: «...связь языковых форм со значениями совершенно произвольна» [Блумфилд 1968: 148]. По его примеру многие американские лингвисты включили понятие произвольности в свое определение природы языка.

Соссюр иногда использовал термин «знак» для обозначения означающего [Godel 1957: 275]. Бюиссенс обратил внимание на попытки Соссюра раздельного рассмотрения двух сторон знака, которые не удались [Buyssens 1952: 48]. В 40 – 50-е гг. ХХ в. американские структуралисты, последователи Блумфилда, предприняли изучение звуковой стороны языка без обращения к значению исследуемых элементов. А позднее началось исследование означаемого – семантической стороны языковых единиц. Начало развитию семиологической концепции произвольности было положено работами Э. Бюиссенса [Buyssens 1943], а также С. Карцевского [Karcevsky 1941]. Изучение знака в семиологическом аспекте получило развитие в концепции А. Мартине двойного членения языка и особенно в работах представителя Женевской школы Л. Прието (часть II, гл. III). Произвольность языкового знака рассматривается некоторыми лингвистами в качестве языковой универсалии [Hockett 1963; Jakobson 1965].

Дискуссия по вопросу произвольности языкового знака была продолжена и после рассмотренных выше статей и стала, по выражению Ю. С. Степанова, «можно сказать, перманентной» [Степанов 1974: 422]. О значимости этой проблемы свидетельствует тот факт, что ей был посвящен ряд международных семинаров и коллоквиумов.

Соссюр различал два вида произвольности: абсолютную, или полную, и относительную. Относительная произвольность определялась так же, как относительная мотивированность [Соссюр 1977: 163]. Понятие относительно мотивированного Соссюр связывал с наличием в языке синтагматических и парадигматических отношений: «...единства ассоциативного порядка и порядка синтагматического... ограничивают произвольность знака. Dit-neuf ассоциативно связано с dixhuit, soixante-dix и т. д., а синтагматически – со своими элементами dix и neuf» [Там же: 165].

В своей последней лекции, прочитанной 4 июля 1911 г., Соссюр ввел важное новшество: связь абсолютной и относительной произвольности со значимостью элементов системы. «Солидарность членов в системе может восприниматься как ограничение произвольности, это может быть как синтагматическая, так и ассоциативная связь». При этом он ограничился одним примером:

По мнению А. Фрея, из этого положения Соссюра следует вывод: «...не существует языковых знаков, произвольность которых не была бы ограничена» [Frei 1974: 124]. «По нашему глубокому убеждению, – писал Соссюр, – все относящееся к языку как к системе, требует рассмотрения именно с этой точки зрения, которой почти не интересуются лингвисты, – с точки зрения ограничения произвольности языкового знака. Это наилучшая основа исследования» [Соссюр 1977: 165]. Данная проблематика получила оригинальное развитие в Женевской лингвистической школе.