Текст книги "Научное наследие Женевской лингвистической школы"

У Соссюра можно обнаружить два определения фонемы: как конкретной не сводимой единицы звуковой цепи и как абстракцию звука. Развив второе определение фонемы, Сеше пошел дальше своего учителя, предложив подходы к изучению фонемы, которые, по существу, предвосхитили дальнейшие фонологические исследования.

Сеше предлагал вполне четкое определение фонологической системы: «Всякий язык предполагает фонологическую систему, то есть совокупность понятий, соответствующих звукам, или... представлений звуков. Фонологическая система составляет часть грамматики языка... Она также образует “форму”... так как можно представить фонологическую систему в алгебраическом виде[13]13
  Сравнение с алгеброй, возможно, восходит к Соссюру: «Язык – это, так сказать, такая алгебра, где имеются лишь сложные части системы» [Соссюр 1977: 154].


[Закрыть] и заменить тридцать, пятьдесят или сто элементов, которые ее составляют, тем же количеством абстрактных символов, которые сохраняют индивидуальность элементов, но не их материальный характер» [Сеше 2003а: 130].

Эта формулировка, как справедливо отмечает В. М. Алпатов, предвосхищает дальнейшее развитие фонологии [Алпатов 2003: 15]. Сеше в самом начале ХХ в. предвосхитил удивительным образом проблематику, получившую развитие лишь через несколько десятилетий в современной фонологии – структурно-функциональные свойства фонем, семиотический характер этой дисциплины, изучение различительных признаков. В фонологическом учении Сеше содержатся и другие идеи, получившие развитие гораздо позже: фономорфологии[14]14
  «Главная задача этой дисциплины – обосновать существование фонологической системы, а это значит исследовать проблему морфологического характера...» [Сеше 2003а: 130].


[Закрыть], а также «двойной операции», предвосхитившей концепцию «двойного членения» А. Мартине и Л. Прието.

По признанию Р. Якобсона, фонологические идеи Сеше оказали влияние на формирование его собственной фонологической концепции [Jakobson 1962: 312]. «Отдавая себе отчет в том, что “мы еще очень далеки от понимания всех явлений в области фонологии”, Сеше в своей работе ясно показал, что зародилась новая научная дисциплина, указал на ее путь и дал ей название – “фонология”, которое вскоре получило широкое распространение, и этим названием пользуемся и мы» [Якобсон 1985: 55]. Р. Годель отмечает, что главы XI и XII работы Сеше содержат совершенно новые взгляды на фонологию как на «изучение звуков организованной речи и являются весьма близкими к определению фонологии в американской дескриптивной лингвистике» [Godel 1957: 166 – 167].

Эволюционную морфологию Сеше считал первичной по отношению к фонетике, поскольку «изменение языка, рассматриваемого с фонетической точки зрения, представляет собой более конкретное явление, чем морфологическая эволюция, затрагивающая значения и способы выражения» [Сеше 2003а: 137]. Морфологические преобразования подчиняются закону бессознательного нововведения: субъект приписывает значение воспринимаемым символам языка другого говорящего [Там же: 140]. Сеше приводит следующий пример. Французское идиоматическое выражение: il ferait beau voir ‘было бы странно (забавно), если...’ – первоначально значило что-то вроде ‘это было бы прелестное зрелище’, voir ‘видеть’ играет здесь роль существительного, beau ‘прекрасный’ – прилагательного при нем. Однажды кто-то услышал это выражение и увидел в нем употребление безличного глагола faire beau, логический субъект которого – voir – снова обрел свое глагольное значение, и соответствующим ему подлежащим стало местоимение il. Этот человек не думал, что создает нечто новое, но тем не менее он стал если не единственным, то первым инициатором синтаксического преобразования. Таким образом, ведущий принцип морфологических изменений – адаптация языковой формы к психологическим установкам говорящих.

Сеше исключает возможность того, чтобы морфологическое явление сопровождалось фонетическим преобразованием: «...форма существует вне связи с качеством звуков, и потому совершенно независима». «Причины и законы, которым подчиняются явления морфологической эволюции, находящейся в пределах того, что составляет форму, и, следовательно, эти явления не зависят от фонетических изменений» [Сеше 2003а: 145, 147]. Таким образом, эволюционная морфология в понимании Сеше – формальная наука.

Сеше различает два вида фонетических изменений: скачкообразные и постепенные. Первые изменяют фонологические элементы, из которых состоит слово, но не затрагивают фонологической системы. Вторые приводят к изменению фонологической системы, не влияя на состав слов. Среди скачкообразных изменений он особо выделяет аналогические. «Они связаны с мыслительной операцией, которую можно сравнить с вычислением четвертого члена пропорции» [Там же: 155]. Это понятие фигурирует и в «Курсе» Соссюра [Соссюр 1977: 195]. Можно предположить, что с этим видом аналогии Сеше познакомился на лекциях Соссюра по сравнительной грамматике индоевропейских языков в 1891 – 1893 гг.

Сеше построил систему эволюционных дисциплин на основе своего принципа включения и предложил программу их исследований. В задачу эволюционной морфологии входит изучение происхождения символа, связанного с гетерогенными отношениями между говорящим и слушающим: «...чтобы приписать знаку грамматическое значение, чтобы увидеть в нем символ, не обязательно, чтобы такой символ уже существовал в нашей грамматике. Мы создаем грамматику, элемен ты которой, как нам представляется, мы распознаем в речи того, кого мы слушаем, и приписываем ему ее» [Сеше 2003а: 139]. Роль слушающего у Сеше выступает как главенствующая: «Каждый раз, когда символ использовался одним собеседником и должен был быть принят другим, мог осуществиться акт бессознательного нововведения, заключающийся в том, что символ, воспринятый и усвоенный слушающим, не вполне идентичен символу, которым воспользовался говорящий» [Там же: 177].

Обращение символов, т. е. знаков, очень напоминает «речевую цепочку» Соссюра [Соссюр 1977: 49 – 50], но с существенной разницей. Для Соссюра говорящий и слушающий полностью идентичны, в то время как Сеше постоянно говорит об асимметрии между ними. Творческая роль интерпретатора, основанная на интуиции, перекликается с аналогичной идеей, изложенной Соссюром в одной из его рукописных заметок: «Представим себе, что во время прогулки ради забавы я делаю зарубку на дереве, и при этом ничего не говорю. Человек, с которым я прогуливаюсь, удерживает в памяти представление об этой зарубке, с этого момента он будет ассоциировать с ней какие-то мысли, в то время как единственным моим намерением было мистифицировать его или позабавиться. Любой материальный предмет уже является для нас знаком, т. е. впечатление от него мы ассоциируем с другими впечатлениями» [Соссюр 1990: 157].

Трансформация символа у Сеше проходила два этапа – индивидуальный и апробацию языковым коллективом: «...каждая индивидуальная модификация такого рода, пущенная в обращение, предлагалась на суд коллектива, который отвергал или принимал ее, подобно тому как он отвергает или принимает рождающийся символ» [Сеше 2003а: 177]. Такой индивидуально-социальный подход способен, по мнению Сеше, объяснить изменение значения.

Сеше возражал против существовавшего в его время узкого понимания семантики (восходившего к М. Бреалю. – В. К.) как изучения «жизни слов» и ставил перед ней задачу исследовать значения символов. Однако семантику не следует смешивать с эволюционной морфологией. Различие между ними в том, что семантика изучает простой способ выражения, эволюционный синтаксис – сложный способ выражения. Таким образом, Сеше, по существу, поставил вопрос о разработке синтаксической семантики.

В соответствии с принципом включения теоретическая лингвистика Сеше состоит из семи дисциплин:

I. Наука об аффективном языке (1) (Индивидуальная психология).

II. Наука об организованном языке (Коллективная психология).

1. Статические дисциплины.

A. Статическая морфология (2).

B. Фонология (3).

2. Эволюционные дисциплины.

A. Эволюционная морфология.

a) Семантика (4).

b) Эволюционный синтаксис (5).

B. Фонетика.

a) Наука о фонологических воздействиях (6).

b) Собственно фонетика (7).

Теоретическая лингвистика, считал Сеше, «станет для лингвистики фактов тем полезным инструментом, которым она призвана быть. Она предоставит лингвистике фактов средства, необходимые для сведения по мере возможности всех регистрируемых ею фактов к их причинам, и тем самым она позволит придать описательным и дескриптивным построениям лингвистики фактов ту четкость, ту “осмысленность”, которая является следствием рационального познания излагаемого предмета» [Сеше 2003а: 206].

В современной ему лингвистике более или менее разработанными Сеше называл только дисциплины первой группы. Перед теоретической лингвистикой стоит задача построить морфологические дисциплины: статическую морфологию и эволюционный синтаксис.

Ранняя работа А. Сеше «Программа и методы теоретической лингвистики» сохраняет свое значение для истории языкознания не только потому, что многие ее идеи предвосхищают положения «Курса» Соссюра, но и новизной для своего времени постановки методологических задач науки о языке. При этом Сеше стремился опереться на достижения смежных наук – психологии, логики и физиологии. В отличие от распространенного в то время, восходящего к младограмматизму, определению лингвистики как науки о фактах, локализованных во времени и пространстве, Сеше определял лингвистику как законо-устанавливающую науку и помещал ее на пересечении естественных и гуманитарных наук. В качестве физиологического явления язык относится к естественным наукам, а как проявление психического – к гуманитарным, в первую очередь, к психологии. Сеше разработал схему вхождения одних лингвистических дисциплин в другие, более общие, что позволило ему представить иерархию разных разделов лингвистики и разработать программу для каждого из них. Эта классификация не привилась за исключением фонологии, понимание которой Сеше, как показано выше, было близко современному.

Сеше сформулировал (правда, часто в психологической терминологии) соотношение в языке социального и индивидуального, абстрактного и конкретного, статики и динамики. Причем некоторые стороны этих дихотомий рассматривались им глубже, чем в учении Соссюра.

Сеше разработал определение грамматики как науки об общей организации языка, понимая грамматику, так же как и Соссюр, как описание языка в синтагматике и парадигматике, включая лексикологию и морфологию. Сеше добавил к этому фонологию[15]15
  Составной частью грамматики считали фонологию И. А. Бодуэн де Куртенэ и Н. С. Трубецкой. Фонетику как особую языковедческую дисциплину, смежную с грамматикой и лексикологией, рассматривали Л. В. Щерба и В. В. Виноградов.


[Закрыть]. «Грамматика для нас – все, что касается организации языка, звуков, лексики, синтаксиса. В грамматике мы отдаем предпочтение той ее части, в которой рассматривается комбинация знаков» [Sechehaye 1908: 4]. Таким образом, до выхода «Курса общей лингвистики» Сеше выдвинул понятие языка как системы, основанной на взаимосвязанности элементов. В работе Сеше можно обнаружить постановку вопросов, являющихся предметом рассмотрения современной лингвистики, например, когнитивный подход к частям речи [Сеше 2003а: 196]. Понимание частей речи как коррелятов мыслительных категорий получило развитие в его работе «Очерк логической структуры предложения» [Sechehaye 1926].

Сеше ставил перед теоретической лингвистикой сверхзадачу – установить универсальные законы, объясняющие причины языковых преобразований. Следует заметить, что хотя прошло 100 лет со времен публикации работы Сеше, эта задача далека от своего решения. Для этого требуется проведение крупномасштабных работ на материале большого количества языков разных семей. Видимо, это имел в виду Соссюр в своей рецензии: «Всякое исследование, которое затрагивает самые основы языковой деятельности, когда оно сопровождается последовательной методологической работой, и в то же время характеризуется глубоким знанием языков (курсив наш. – В. К.), заранее заслуживает большого уважения...» [Соссюр 1990: 166].

Сама же постановка проблемы Сеше, очевидно, восходит, с одной стороны, к французским традициям всеобщей универсальной грамматики, а с другой, – к Соссюру. Как свидетельствуют заметки по общей лингвистике, Соссюр еще в 1891 г. настаивал на необходимости тщательного изучения языков, без чего любая лингвистическая теория будет тщетной, и на тесной связи подобных исследований с установлением общих законов [Godel 1957: 179 – 180]. Что касается обобщений, они возможны как на основе синхронных, так и эволюционных фактов. Он был склонен к тому, что наиболее важные общие законы будут выведены на основе изучения состояний языков. Это будут панхронические законы. Следовательно, мысль Соссюра удивительным образом совпадает с изложением задачи теоретической лингвистики Сеше.

Немало упреков было высказано в адрес Ш. Балли и А. Сеше по поводу знаменитой заключительной фразы «Курса»: «...единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматриваемый в самом себе и для себя». Балли, слушавший некоторые лекции Соссюра, настаивал, что именно этими словами Соссюр обычно заканчивал свои лекции. По этому поводу он даже специально написал письмо Л. Ельмслеву. Оно было опубликовано в «Трудах Копенгагенского лингвистического кружка» [Travaux du Cercle linguistique de Copenhague. 1959. Vol. XII. P. 24]. Однако это заключение, ставшее знаменем крайних направлений структурализма, не фигурирует в студенческих записях лекций Соссюра и не обнаружено Р. Годелем в рукописных источниках «Курса». Он пришел к выводу, что эта заключительная фраза была добавлена издателями. Если это так, то с высокой долей вероятности можно предположить, что ее формулировка принадлежит Сеше. В свете вышесказанного под «языком» следует понимать, с одной стороны, каждое из необходимых состояний конкретного языка, с другой, – совокупность общих законов, касающихся языка вообще, которые можно установить на основе данных многих языков. Таким образом, заключительную фразу «Курса» можно было бы переформулировать следующим образом: истинным объектом лингвистики являются языки и язык. «Если стать на эту точку зрения, – пишет Годель, – диахроническое исследование должно следовать за синхроническим, а не предшествовать ему; при условии, что последнее рассматривается как эволюция систем» [Godel 1957: 181]. Именно на этом настаивал Сеше.

В этом свете заключительную фразу «Курса» следует воспринимать не в плане сужения предмета лингвистики, в чем упрекали Соссюра, а в плане его расширения. Если бы Р. Якобсон был знаком с рукописными источниками «Курса», то он вряд ли сделал бы следующее заявление на Международной конференции, посвященной лингвистическим универсалиям в 1963 г.: «...современные лингвисты готовы отбросить апокрифический эпилог, напечатанный крупными буквами издателями “Курса” Соссюра» (далее приводится известная заключительная фраза) [Якобсон 1965: 395].

Возникает закономерный вопрос: почему работа А. Сеше «Программа и методы теоретической лингвистики», предваряющая практически все основные положения учения Соссюра и в ряде случаев даже предлагающая более последовательное решение теоретических проблем, не вызвала должного резонанса ни после публикации, ни позже. В. М. Алпатов выдвигает на этот счет несколько гипотез:

1) в отличие от Соссюра Сеше в 1908 г. не был известен как ученый,

2) новизну идей Сеше затмил психологизм, нередко архаичная терминология, усложненный, иногда трудный для восприятия стиль изложения; 3) работа Сеше опередила свое время. Его современники оказались не подготовленными к ее восприятию. В отличие от работы Сеше положения Соссюра в «Курсе» изложены ясно, четко, логично и последовательно [Алпатов 2003: 16 – 17].

Следует также обратить внимание на то, что исходные принципы выделения дихотомий у Сеше и Соссюра различные: у Соссюра семиологический и лингвистический, у Сеше – преимущественно психологический и логический. К этому следует добавить достойную уважения научную скромность Сеше, который в отличие от труда своего учителя практически ничего не делал для пропаганды и популяризации своей работы. В результате, по выражению В. М. Алпатова, Сеше оказался «в тени» Соссюра, он даже говорит о «драматизме» научной судьбы ученого [Там же: 17]. С последним утверждением можно согласиться только до определенной степени.

Нельзя сказать, что работа Сеше оказалась совершенно незамеченной. Многие известные лингвисты – современники Сеше – Ш. Балли, А. Навиль, А. Мейе, К. Фосслер с похвалой отозвались о работе Сеше. Она была отмечена в 1909 г. престижной премией Амиеля[16]16
  Анри Амиель (Henri Amiel) (1821 – 1881) – швейцарский франкоязычный писатель.


[Закрыть]. Хорошо знал и часто цитировал работу Сеше Л. Ельмслев, указывавший, что ряд идей Сеше стимулировал разработку его лингвистической концепции. А позднее В. Матезиус отмечал, что «Программа и методы теоретической лингвистики» – одно из первых и последовательных изложений доктрины Женевской школы, а размышления автора о фонологии послужили отправным пунктом для разработки его фонологической терминологии. О признании научных заслуг Сеше в области современной фонологии свидетельствует текст следующей телеграммы, направленной ему участниками Международной фонологической конференции (Прага, 21 декабря 1930 г.): «...наметив основные направления исследований в области фонологии, участники конференции приветствуют в Вашем лице одного из основателей новых методов в лингвистике». Таким образом, А. Сеше, наряду с И. А. Бодуэном де Куртенэ, принадлежит приоритет в создании современной фонологии.

Самое главное, на наш взгляд, то, что работу Сеше можно рассматривать как своего рода «репетицию» написания «Курса» Соссюра. Р. Якобсон точно подметил, что Сеше в своей книге «один из первых четко сформулировал и развил положения соссюровской доктрины» [Якобсон 1985: 54]. Именно благодаря этой работе он оказался хорошо подготовленным к этой миссии.

Большой интерес вызывает также предположение В. М. Алпатова: «...когда книга Сеше вышла, его учитель, наконец, решился обнародовать (хотя бы устно) свои наиболее нетрадиционные идеи: ему надо было и “застолбить” их, и высказать свое несогласие с учеником по ряду вопросов» [Алпатов 2004: 70].

Многие положения, впервые сформулированные Сеше в его ранней работе, получили продолжение и развитие в его последующих широко известных в мировой лингвистике работах «Три соссюровские лингвистики» и «Очерк логической структуры предложения». Поэтому научный приоритет Сеше должен быть восстановлен. Несомненно, В. М. Алпатов прав в том, что «в наши дни, когда установленные Ф. де Соссюром и его последователями ограничения потеряли силу, можно не только объективно рассмотреть место А. Сеше в истории лингвистики, но и оценить должным образом его концепцию с позиций сегодняшнего дня. Многие вопросы, им поставленные, и сейчас не решены лингвистикой, оставаясь актуальными» [Алпатов 2003: 17].

Глава II
Дихотомия языка и речи: системоцентрический и текстоцентрический подходы

Впервые в теоретическом языкознании вопрос о разграничении языка и речи как различных предметов исследования и их соотношении был поставлен В. Гумбольдтом. Мысли о необходимости разграничения социального и индивидуального в области человеческой речи можно обнаружить в работах таких языковедов, как Г. Пауль и И. А. Бодуэн де Куртенэ. Однако лишь у Ф. де Соссюра это разграничение приобрело законченный вид и стало в центр общей теории языка.

В Женевской школе, представители которой развивают учение о языке и речи Соссюра, связь языка и речи рассматривается как двусторонняя: в цикле связи языка и речи, наряду с актуализацией виртуальных знаков языка в речи, имеет место постоянно действующий процесс – виртуализация речевых фактов. Схематически это можно представить так: язык ↔ речь. Такое понимание связи между языком и речью обусловило два подхода к изучению этой проблемы: от речи к языку (системоцентрический подход) и от языка к речи (текстоцентрический подход). Механизм цикла «речь → язык» изучал А. Сеше. Учение об актуализации языка (язык-продукт → речь) получило развитие в работах Ш. Балли и С. Карцевского.

Соссюр относил противопоставление языка и речи к основе своей теории: «это есть первая система», писал он в своих заметках [Godel 1957: 130], «первое разветвление путей», первый главный выбор.

Противопоставление языка и речи принято считать основным тезисом, исходным пунктом учения Соссюра, из которого, по словам Л. Ельмслева, логически выводится «вся остальная теория» [Ельмслев 1965: 111]. Приоритет этой дихотомии подчеркивался и последователями Соссюра, его учениками.

Изучение рукописных материалов, осуществленное Годелем, свидетельствует о том, что до чтения курсов лекций по общей лингвистике Соссюр не выделял дихотомию языка и речи. А в трех курсах он ее определял в разных ракурсах.

В 1-ом курсе лекций в основу различения языка и речи положены антонимии социальное – индивидуальное, психическое – физическое. Вводится новый термин «языковая способность» (faculté du langage)[17]17
  П. Вундерли высказал предположение, что этот термин заимствован Соссюром у Сеше из его работы «Программа и методы теоретической лингвистики» [Wunderli 1976].


[Закрыть] для обозначения способности к языку в широком смысле. Р. Энглер по поводу этого термина пишет следующее: «В “Курсе” понятие языковой деятельности определено довольно плохо. На основании заметок Соссюра, кажется, можно утверждать, что понятие языковой деятельности в значительной мере соответствует понятию языковой способности и даже уступает ей место; речь идет о генетических предпосылках языка и речи, о диалектической силе, приводящей в движение весь семиологический процесс» [Энглер 1998: XVI]. Таким образом, если Вундерли прав, то Соссюр заимствовал у Сеше не только термин, но и его понятийное содержание, как оно сформулировано в его ранней работе.

Разграничение языка и речи постулировалось Соссюром в связи с рассмотрением сущности аналогии. «Все явления речевой деятельности, особенно факты эволюции, должны рассматриваться в плане речи, с одной стороны, а с другой стороны – хранилища мыслительных форм, т. е. известных в мысли... Если верно, что тезаурус языка всегда необходим для говорения, то и наоборот – все, что входит в язык, сначала испытывается в речи столько раз, сколько необходимо, чтобы возникло постоянное представление; язык – это не что иное, как закрепление того, что возникло посредством речи» [Godel 1957: 145]. В этой формулировке содержится системоцентрический подход к соотношению языка и речи, который был заложен в первой работе Сеше и, как будет показано ниже (§ 2), получил развитие в его учении об организованной речи. Эта формулировка свидетельствует в пользу приводимого выше предположения В. М. Алпатова о том, что работа Сеше 1908 г. ускорила изложение собственной концепции Соссюра.

Язык и речь представлены как два аспекта одного и того же социального факта – языковой деятельности. Оба аспекта можно наблюдать у индивида. Речь, социальная деятельность, осуществляется в индивидуальных актах. Язык – «закрепление того, что проходит проверку в речи», существует в памяти каждого индивида в качестве хранилища, тезауруса. И язык, и речь могут, таким образом, рассматриваться как с социальной, так и с индивидуальной стороны, причем последняя подчинена первой. Но если «сфера речи более социальна», то из этого должно логически следовать, что речь является первостепенным объектом лингвистики[18]18
  Подобную точку зрения Э. Бюиссенс называл «функциональной» [Buyssens 1943: 138].


[Закрыть]. Как было показано выше, такую же позицию занимал и Сеше.

Во 2-ом курсе лекций Соссюр приводил различие между языком как социальным установлением, по Уитни, и языковой способностью: «...как только отделяют индивидуальную языковую способность от языка, имеют дело с языком, определяемым независимо от речи; дефиниция же речи, напротив, вытекает из определения языка» [Godel 1957: 149]. Это рассуждение Годель иллюстрирует следующей схемой:

По сравнению с 1-м курсом отношения между языком и речью здесь обратные. В языке в качестве основного выступает социальный аспект, а в речи, соответственно, индивидуальный. Это вытекает из отношения, которое Соссюр устанавливает между речью и языковой способностью, последняя является лишь исполнением, реализацией речи. «В речи заключены идеи реализации того, что обусловлено социальным установлением» [Ibid.: 149]. Языковая деятельность (языковая способность индивида) характеризуется как потенциальное, виртуальное, абстрактное, речь – как реализованное. Таким образом, на первый план выступает текстоцентрический подход к соотношению языка и речи, который в дальнейшем получил развитие в теории актуализации Женевской школы.

В соответствии с вышесказанным представляется, что схема Годеля должна быть, как это предлагает Кернер [Koerner 1973: 234], дополнена.

В 3-м курсе лекций вместо противопоставления «социальное – индивидуальное» акцент делается на оппозицию «пассивное – активное», «рецептивное – исполнительское». Эти оппозиции можно понимать в том смысле, что язык не является ни созидательной, ни творческой деятельностью, речь же, напротив, активна в том плане, что говорящий осознает, что он хочет сказать и что он создает с помощью языковых знаков. Таким образом, «пассивное» можно трактовать как «не креативное» и в этом смысле факт понимания – пассивен. Разграничению языка и речи как пассивного и активного Соссюр придавал столь большое значение, что говорил о нем в своем выступлении (примерно в 1912 г.) по случаю создания кафедры стилистики Женевского университета: «...область, которой занимается лингвистика, весьма обширна... она состоит из двух частей: одна часть ближе к языку и представляет собой пассивный запас; другая же часть ближе к речи и представляет собой активную силу, подлинный источник тех явлений, которые затем постепенно проникают в другую часть языковой деятельности» [Соссюр 1990: 206].

Определение речи в 3-м курсе напоминает 2-й: «...акт индивида, реализующий свою языковую способность посредством социального установления – языка (индивидуальное использование языкового кода. – В. К.)» [Godel 1957: 154]. Речь представляет собой реализацию означающего голосом, означаемого – в соответствии с ситуацией, а также построение фраз. Речь – индивидуальное использование кода языка. В одной из своих заметок Соссюр уточняет характер взаимозависимости между языком и речью. «В языке нет ничего, что в него не вошло бы (непосредственно или опосредственно) через речь... Соответственно речь возможна только благодаря становлению продукта, называемого языком, который поставляет индивиду элементы, служащие для осуществления речи». Роль коллективного разума состоит в том, чтобы вырабатывать и фиксировать этот продукт. Все, что является языком, носит коллективный характер. Сказать, что слово «“вошло в язык”, означает, что оно получило одобрение коллектива. Акты речи индивидуальны и кратковременны» [Ibid.: 155]. В этой формулировке снова содержатся два подхода, о которых упоминалось выше, системоцентрический и текстоцентрический.

Таким образом, Соссюр стремился всесторонне охватить сложную дихотомию языка и речи, выделив присущие ей антиномии: социальное – индивидуальное, абстрактное – конкретное, пассивное – активное, психическое – физическое, репрезентация – исполнение, виртуальное – актуальное, потенциальное – реализованное. Наибольшей критике подверглись антиномии социальное – индивидуальное и пассивное – активное. Так, Э. Косериу принимал различие между языком и речью, установленное Соссюром, но критиковал его за их антиномический характер: «...спорным является не различие между языком и речью, само по себе неуязвимое (поскольку очевидно, что язык не есть то же самое, что речь), а антиномический характер, который придавал этому различию Соссюр, отрывая язык от речи» [Косериу 1963: 151].

Л. В. Щерба протестовал против самой идеи пассивного восприятия языка: «...процессы понимания, интерпретации знаков языка являются не менее активными и не менее важными в совокупности того явления, которое мы называем языком» [Щерба 1965: 361].

Однако, как справедливо отмечает Р. Энглер, антиномии Соссюра приобретают ясность и логичность, если их рассматривать в контексте его учения в целом: «...суровой критике подвергались соответствия язык – социальное – пассивное, речь – индивидуальное – активное и т. д. Мне кажется, что и в этом случае более пристальное внимание к направлению мысли Соссюра заставляет изменить толкование; так... определение языка как пассивного (в противоположность активному характеру речи) – определение действительно, вряд ли приемлемое, – может быть скорректировано, если допустить, что активная сила языковой деятельности приводит в движение, АКТИВИЗИРУЕТ язык». «Что же касается определений индивидуальное и социальное, то они не соотносятся однозначно с речью и языком; это перекрещивающиеся определения». «Индивидуальное и социальное не соотносятся однозначным образом с языком и речью: они представляют собой нечто вроде точки отсчета, с которой соотносятся два понятия или, если угодно, своего рода полюсы, между которыми Соссюр пытается найти место языку и речи» [Энглер 1998: XVI, XVII].

Обосновав различие языка и речи, Соссюр сосредоточил внимание на разработке лингвистики языка как наиболее первостепенной, по его мнению, задаче. Из-за того, что Соссюр начал с лингвистики языка, нередко полагают, что он ограничивал объект науки о языке лингвистикой языка. Между тем в «Курсе» есть самостоятельная глава «Лингвистика языка и лингвистика речи», которая свидетельствует о том, что на самом деле лингвистика языка лишь часть науки, изучающей обе стороны речевой деятельности, которая «распадается на две части: одна из них, основная, имеет своим предметом язык... другая второстепенная... речь» [Соссюр 1977: 57]. Более того, в одной из своих заметок Соссюр писал: «...сразу следует уточнить, что мы рассматриваем лингвистику как науку... которая стремится соединить в одно целое две совершенно разные в своей основе вещи, настаивая при этом на том, что они составляют один предмет».

Издатели «Курса» в одном из примечаний выразили сожаление, что «Соссюр никогда не касался в своих лекциях лингвистики речи» (цит. по: [Соссюр 1998: 138]).

Позднее А. Сеше писал, что Соссюр имел в виду дополнить лингвистику языка лингвистикой речи, но об этом существенном факте забывают, когда интерпретируют его доктрину. Он особо отмечает, что недосказанное в теории Соссюра могло быть дополнено в теории речи. Завершенная лингвистическая концепция, по мнению Сеше, должна показать, как две формы речевой деятельности взаимно дополняют друг друга и проникают друг в друга [Sechehaye 1930: 365].

Лингвистика речи была теоретически обоснована и получила развитие в проблематике лингвистов Женевской школы – системоцентрическом и текстоцентрическом подходе к соотношению языка и речи, развитии принципа произвольности и линейности знака, теории лингвистической стилистики, синтаксисе.