Текст книги "За советскую Родину"

– Да замолкните вы уже, баба Евдокия, – прикрикнул, не вытерпев причитаний, какой-то мужик из толпы, – обдираловка здесь была, а не божий храм. Вы, наверное, забыли, как поп Амвросий вместе с дьяком отсюда свиньям хлеб мешками носили. И это тогда, когда в селе людские дети от голода пухли!

Закрыть церковь решили всей общиной, о чем составили соответствующего документа, под которым подписались все сознательные прихожане. А произошло это вскоре после того, как к старому попу Амвросию пришлая делегация сельчан. Сняв шапку и, по привычке, поцеловав протянутую попом руку, один из них сказал:

– Преподобный отче. Вы в нашем селе служите уже больше тридцати лет. Мы еще детьми ходили к вам исповедоваться и причащаться. Помните, как в неурожайные года, когда люди умирали от голода, вы с церковной паперти говорили: „Терпите, молитесь, и Бог воздаст сторицей!” Мы верили вам, терпели, молились, но Бог воздавал нам еще большей бедностью. Потом в село пришел тиф, умирали ни в чем не повинные дети, которые еще и грехов не успели наделать, вымирали целые семьи. И вы снова призывали: «Терпите, и Господь воздаст!». Не воздал он нам, батюшка, ничем, кроме еще большего зла. Когда в 1905 году ярышивчаны выступили против помещика, чтобы хоть немного поиметь хлеба, вы что говорили преподобный отче? «Не бунтуйте против обычаев, установленных и освященных Богом. Терпите, и Господь воздаст». Он и воздал тогда нам, прислав в село царских жандармов. Мы всегда верили вам, святой отче, терпели, но Бог ни нашим дедам, ни родителям, ни нам самим не воздал. Поэтому теперь мы больше не верим, преподобный отче, ни Вам, ни вашему Богу.

Старый поп внимательно слушал своих прихожан, скорбно согнув вниз голову, и тяжело вздыхал.

– Я й сам не знаю, дети мои, есть он тот Бог, или нет. Призывал я вас повиноваться и терпеть, потому что так и меня учили. Но теперь я навсегда оставляю вас – буду доживать свой век у сына в Виннице. А к вам, наверное, в скором времени пришлют другого духовного отца.

Так с теми словами и выехал поп Амвросий с Ярышивки, а другого попа и присылать было больше никуда. В усадьбе попа в 1928 году организовали первый колхоз, куда записалось девять семей сельчан. Первым председателем того колхоза избрали председателя комнезама и секретаря комсомольской организации села Александра Ксенича. В следующем 1929 году хозяйство колхоза расширилось за счет ревизии инвентаря и скота местного кулака, который владел десятью десятинами земли. А потом в колхоз «Колос» постепенно влилось еще несколько крестьянских дворов. На сельском же сходе постановили – храма, когда-то построенного за средства жителей села, не разрушать, а превратить его в заведение развития пролетарской культуры.

Тем временем добровольцы Иван Бойко, Авксентий Скакун и Василий Завальнюк уже взобрались по крутым ступенькам на колокольню и показались в наивысшем ее окне. Дальше кому-то из них нужно было сделать самое сложное – залезть на верхушку круглого церковного купола и привязать там веревку к кресту. Эту наитяжелейшую часть программы взял на себя Иван Бойко, которого для страховки крепко держали за ноги Скакун и Завальнюк.

– Пусть, пусть старается, – злостно кривилась в толпе старая богомольщица, – все смотрите, сейчас Господь непременно подвергнет наказанию антихриста.

Однако пророчество старухи, к счастью, так и не сбылось, а вскоре с колокольни прозвучало радостное восклицание:

– Эй, там внизу – Кольцов, Табачнюк. Ловите-ка веревку!

Спустя мгновение вниз полетела веревка, крепко привязанная другим концом к верхушке креста. Кольцов, Табачнюк, Бондарь, Вугерничек, Криштофор и еще несколько сельских активистов ухватились за ту веревку и потащили ее. Послышался протяжный скрип дерева, крест наклонился, пошатнулся и стремглав полетел на землю.

1.3. Тернистая дорога в социалистическое будущее

Довоенная жизнь в селе Ярышивка не имела каких-то особых отличий от жизни других глубинных сел Украины. Это были самые тяжелые годы становления нового общественного порядка в украинских селах. Не без сожаления, расставаясь с политыми своим потом лоскутами земли, и из безысходности приписав их к хозяйству колхоза, некоторые крестьяне с боязнью ожидали резкого ухудшения своего положения. Следует заметить, что жизнь обычной украинской крестьянской семьи всегда проходила в постоянном страхе перед погодными условиями и перед вечным выбором земледельца – посеешь зерно в землю, то можешь остаться без хлеба на столе. А если не посеешь – то не будешь иметь, что кушать в следующем году. Теперь же, вступив в колхоз, не может произойти так, что вообще останешься без хлеба?

Однако именно эти опасения с течением времени оказались напрасными. Даже в 1932 году, первом году сплошной коллективизации, когда произошла жестокая засуха, в колхозе „Колос” собрали по 10 – 12 центнеров зерна из гектара. Тогда, как в единоличном секторе урожай был меньшим и не превышал восьми центнеров. Однако хлеба все же должно было бы хватить не только для выполнения плана, но и для распределения между колхозниками и обеспечения индивидуальных хозяйств.

Однако партия, и ее вождь товарищ Сталин, имели совсем другую точку зрения на хлебозаготовку в Украине. Планы хлебозаготовок за период 1932-1933 лет меняли трижды, чтобы обеспечить продовольствием большие города и выполнить задачу по продаже хлеба за границу государства. Шла большая индустриализация, и она жестко требовала от украинских крестьян беспрерывного финансирования своего величия.

Местное партийно-государственное руководство советской власти сделало ставку на сельских комсомольско-партийных активистов, которые должны были обеспечить этот нечеловеческий план хлебозаготовок за счет, прежде всего, хозяйств единоличников. Так в постановлении партийного собрания села Ярышивки от 2 августа 1932 года записали.

1. План хлебозаготовки обсудить на комсомольском собрании и на управах колхозов.

2. Созвать пленум сельсовета вместе с управами колхозов и активом.

3. Провести собрания колхозников.

4. Созвать общее собрание села, где закрепить план по единоличному сектору.

5. Организовать красную валку хлеба в Винницу, взяв в основу не меньше, как 500 пудов груза.

6. В связи с нехваткой тары обратиться к Ярышивскому совхозу с просьбой одолжить 100 мешков на несколько дней.

7. Поднять этот вопрос на общем собрании и добиться организации красной валки хлеба среди индивидуального сектора.

8. Все члены и кандидаты партии, комсомольцы объявляются мобилизованными по хлебозаготовке до 100-процентного ее выполнения, и отлучаться им из села без разрешения ячейи запрещается.

В результате такого плана и его тщательного выполнения отдельными активистами, в особенности по единоличному сектору, в селе возникла угроза голода. И хотя его костлявая рука только частично затронула жителей Ярышивки, все же полностью его не обошла, значительно увеличив количество постоянных жителей сельского кладбища. Вот что рассказывала о временах голодомора 1933 года жительница села Бабий Анна Павловна:

„Когда начался голод, мне шел всего шестой год, но я хорошо помню те беды. Помню, как рыскали в доме и на усадьбе сельские активисты, выискивая скрытое зерно. Не найдя, приходили еще и еще. Мама спрятала в кувшине просо, засунула его далеко в печь, то бригада несколько дней искала, но не нашла. И тогда наш сосед Захарчук, также заядлый активист, как-то подсмотрел, пришел и забрал. Мы собрали в 1932 году две фуры ржи, и Захарчук знал об этом. Поэтому приходил каждый день искать, но не находил, потому что отец спрятал его в овине за стеной. И тогда активисты вместе с Захарчуком как-то пришли с железными палками, начали тыкать в стену и вытянули оттуда несколько зерен. Очень обрадовались, разобрали стену и забрали всю рожь.

Активисты ходили по людским дворам каждый день, нередко и ночью. А в воскресенье ехали в Винницу пить и гулять. Однажды устроили попойку дома у нашего соседа. Понапивались, вышли из дома, оставив открытым окно. Я это увидела, залезла через то окно и украла со стола маленький кусочек хлеба. Но долго не отваживалась достать его из кармана, боялась, что заберут.

В нашей семье была неплохая одежда, и на всех один кожух. Активисты об этом знали и хотели эту одежду забрать. Но наша мама оказалась хитрее. Когда бригада, идя улицей, приближалась к нашему двору, мама надевала на моего старшего брата Гришу платки, юбки, а сверху кожух и выгоняла его на огород. Там он и сидел, пока бригада не шла дальше.

И все-таки они к нам добрались. У соседки Татьяны мама взяла с огорода несколько колосков и спрятала их в карман. Те колоски нашли и маму посадили в тюрьму на пять лет. А отец наш умер перед этим. Дед сидел на печи, опухший от голода. Баба также ходить не могла. Когда начали созревать вишни, она ползком добралась к соседке, и та помогла ей нарвать вишен. Те вишни, в какой-то мере, помогли нам выжить.

Тем, кто работал в колхозе, все же давали какую-то бурду, которую нормальному человеку не всегда можно было кушать. Для детей колхозников организовали ясли. Но как там кормили… Моя подруга Анися в тех яслях умерла от голода, а я убегала каждый раз. Потому что „на воле“ хоть чем-то можно было поживится. Но эта „воля“ была также опасной, потому что люди из соседнего села Пылявы, доведенные голодом до отчаяния, похищали Ярышивских детей, варили и ели их. А потому мама, идя на работу, закрывала нас в доме и просила, чтобы мы никому не отворяли.”

Действительно на то время действовало Постановление ЦК КПУ от 23 января 1930 года, согласно которому предполагалось раскулачить на Украине 150 тысяч крестьянских семей. Усилиями местных органов власти разнарядка этого Постановления была значительно перевыполнена. Большая часть раскулаченных крестьян сгинула в сибирских трущобах и на Соловках. За этим постановлением суды также имели право за пять украденных колосков посадить человека в тюрьму на долгие годы. Причем за такую же вину можно было посадить в тюрьму и детей старше двенадцати лет. За один лишь 1933 год за колоски по всей Украине было посажено в тюрьмы больше пяти тысяч человек. На Тывривщине особым усердием отличалась районная судья, „железная большевичка” Мара Паперман, которая даже за один подобранный в поле колосок, или свеклу, давала по несколько лет тюрьмы. Каждый год она осуждала к разным срокам заключения сотни человек.

Пережив годы тяжелых времен (раскулачивание, коллективизацию, голод 33-го года и репрессии 1937-38 лет) перед самой войной жизнь в селе стала понемногу возвращаться в спокойную и лучшую сторону. К тому времени членами колхоза, правдами и неправдами, стали почти все жители села. На помощь им пришла механизация в виде автомобилей, тракторов, и комбайнов. Вследствие этого значительно увеличились урожаи зерновых, надои молока, и поголовье свиней и скота. На трудодни колхозникам стали выдавать не только хлеб и прочее пожитки, но и карбованцы. В село провели электрическую энергию и радио.

Первый трактор появился в селе Ярышивка весной 1934 года и привез его уполномоченный райкома партии Пишман. На это чудо техники пришли посмотреть не только ярышивчаны, а также и крестьяне из окружающих сел Студеницы, Юрковец и Янкова. Люди боязливо обступали со всех боков того невиданого зверя, боязливо трогали руками его железные колеса, недоверчиво кивали косматыми головами.

– Ой, люди, – говорили одни, – а затопчет он теми огромными колесами всю нашу землю. Куда этому зерну там вылезти и вырасти!

Другие плакались, что отравит этот железный конь нашу землю керосином и нефтью. Поэтому больше хлеб на той земле расти не будет. Активу села приходилось прикладывать значительные усилия, чтобы убедить односельчан, что трактор это не зло, а наоборот. Он поможет им ускорить обработку земли и посевы, что увеличит урожаи хлеба. Однако все же некоторые, такие, например, как Марцин Людва, продолжали опасаться, что трактор оставит без работы многих крестьян и возникнет безработица.

Молодежь села училась в семилетней школе, работала в колхозе, а вечером шла на разные кружки в колбуде имени Постышева, помещение которого было приспособлено из-под бывшей церкви. Куратором работы колбуда от Винницкого городского отдела народного образования был товарищ Ильченко. Инициаторами культурно-массовых мероприятий в начале работы колбуда стали комсомольцы Александр Ксенич, Борис Завальнюк, Анатолий Буяновский, Антон Пуздрановский, Василий Завальнюк и прочие. На смену первым комсомольцам подрастала новая когорта – Мария Бойко, Анатолий Табачнюк, Петр Ткачук, Сергей Бура, Федор Кудрань и их друзья. Уже через три месяца после открытия колбуда представитель городского отдела народного образования Ильченко отмечал в своей информации:

„В клубе создано три кружка – драматический, певческий и военный, которыми руководят С.Й.Завальнюк, М.М.Саутина, Б.Й.Завальнюк. Библиотека насчитывает около 800 книг. Всю культмассовую работу в селе возглавил по поручению партячейки Б.П.Вугерничек”.

С характеристики партячейки: «Заведующий колбудом тов. Вугерничек Б.П., 1913 года рождения, член ЛКСМУ с 1929 года, образование – незаконченное среднее. Рабочий, учитель. Назначен гороно с 18 марта 1933 года».

Военным кружком руководил выпускник Харьковского агроинститута Борис Иосифович Завальнюк. Он с 1932-го по 1934-й год проходил службу в Красной армии, и имел соответствующую военную подготовку. Поэтому по мере своих способностей, передавал опыт молодежи села призывного возраста. В своей автобиографии Борис Завальнюк писал: «Отец до революции работал по найму в помещика. После революции отец получил земельный надел из помещичьего фонда и занялся хлебопашеством, однако умер в 1919 году, мать осталась с четырьмя детьми. Мать вступила в 1929 году в колхоз, а в 1933 году умерла. Братья Василий, Алексей и Семен работали в колхозе, я учился в 7 классе Сутисковской школы. После окончания школы в 1930 году поступил в Харьковский агроинститут, который закончил в 1932 году и получил звание агронома. С 1932 по 1934 год служил в Красной Армии, после службы вернулся в Ярышивку и работал бригадиром по защите растений».

Драматическим кружком колбуда руководил его брат Семен Иосифович Завальнюк, который отличался своим влечением ко всему прекрасному и длительное время обеспечивал село радиотрансляцией.

Певческим кружком руководила Мария Саутина, а помогал ей музыкальным сопровождением Иосиф Шеленчик. Он сам был родом из Галиции, когда-то служил в австрийской армии, потом попал в плен и после первой мировой войны остался в селе Ярышивка. Иосиф любил пошутить, однако его уважали за простоту, а больше всего за то, что был добрым музыкантом. Он очень хорошо играл на флейте в составе духового оркестра, и на скрипке в сопровождении гармошки.

В начале 1941-го года Анатолий Табачнюк имел уже почти 17 лет. Он недавно закончил Ярышевскую семилетнюю школу и стал до работы на разных участках в колхозе „Колос”. Комсомольцы села, за активность на работе и в общественной жизни, избрали его секретарем комсомольской организации. Анатолий сам активно принимал участие в работе почти всех кружков в колбуде и поощрял к такому участию других комсомольцев. Особенно он любил драматический кружок, в котором часто получал главные роли. В дальнейшем опыт переодевания и гримировка под определенное действующее лицо спектакля очень ему пригодилось совсем с неожиданной стороны.

В спектакле „Наталка Полтавка” Анатолий играл роль Петра жениха Наталки, а роль самой Наталки руководитель кружка поручил играть Стасе Гуменюк. Стася к тому времени была в последнем выпускном классе школы и имела 16 лет. Она проживала на центральной улице села, которая получила свое название в честь вождя пролетариата товарища Ленина. Часто после окончания репетиций Анатолий, в сопровождении компании молодежи, шел провожать Стасю до ее дома. А потом, перебежав плотиной через пруд, двигался в сторону своей улицы Коцюбинской.

Улица Коцюбинская находится недалеко от школы и центрального сельского пруда, названного когда-то Панским. Свое название эта улица получила совсем не в честь известного украинского писателя Михаила Михайловича Коцюбинского. Дело было в том, что в ряде ее домов на протяжении определенного времени расселилась семья крестьян, которые в силу сельских обычаев тех времен получили прозвище „коцюбы” («коцюба» по-русски переводится как «кочерга»). По легенде, это прозвище досталось им в наследство от очень злющей и ревнивой женщины, которая часто бегала за своим мужем, вооружившись железной кочергой от печки. Со временем эта история пришла в забвение, однако название улицы навсегда закрепилось в памяти жителей села.

Анатолий часто провожал Стасю до самой калитки ее двора, защищая от нападений соседских собак. Так они довольно близко подружились и длительное время спустя, с наступлением весны, просиживали вдвоем вечерними часами на лавочке возле одного из дворов по улице Ленина. На этой лавочке днем часто вели беседы-пересуды сельские бабушки, а вечером она переходила в пользование влюбленным. Сидя на этой лавочке, Стася и Анатолий подолгу разговаривали о спектакле, который готовился к майским праздникам в колбуде. Вспоминали свою школьную жизнь, строили планы на дальнейшее обучение, обсуждали дела и планы своих близких.

Анатолий часто рассказывал, как он посещал в городке Гнивань свою старшую сестру Марию. Она работала продавцом в магазине от Гниванского сахарного завода и жила вместе с мужем и дочерью Тамарой на территории завода. Со временем Анатолий планировал тоже перебраться у Гнивань и устроиться там на работу. Однако это не было так просто. Чтобы выехать из села нужно было получить паспорт, а его выдавали только тем, кто выезжал на обучение, или на работу по направлению на социалистические стройки. Стася в свою очередь делилась своими планами, рассказывала о своей сестре Марии, родителях и близких.

Одного майского вечера, возвращаясь из колбуда, Анатолий пригласил Стасю по привычке посидеть на лавочке, после чего обнял ее за плечи и крепко поцеловал в губы. Стася, не ожидая такого выпада от Анатолия, была им вначале ошарашена. Но вскоре, прытко вскочив на стройные ноги, спросила:

– Что это было, Толя?

– То было, что было, Стася. Нравишься ты мне очень, неужели не видишь?!

– А я думала – мы только друзья. А ты вот что взял себе в голову, может, и сватов будешь ко мне засылать?

– А может и зашлю, однако не в этом году. Мне еще только семнадцать в скором времени будет, а для законного оформления брака закон требует целых восемнадцать. То придется год подождать.

– То давай и со всем другим тоже подождем. А то любовь-морковь, а от нее и дети могут ненароком появиться.

Стася юлой крутнулась на своих красивых ножках в сторону улицы и быстро подалась домой. Не ожидавший такой реакции Анатолий только молча провел ее взглядом, а вскоре и себе двинулся к своему дому.

Следующего вечера, возвращаясь из колбуда домой, Анатолий так и не смог поговорить со Стасей, чтобы выяснить их взаимоотношения. Она неожиданно исчезла из колбуда без всякого предупреждения, сразу после окончания репетиции. Друзья рассказывали, что даже они не смогли ее задержать разговорами. Стася от тех разговоров нетерпеливо отмахнулась и почти стремглав побежала домой.

С того времени между Анатолием и Стасей словно бы пробежала черная кошка. Они, как и раньше, продолжали ходить на репетиции драматического кружка, играли там отведенные им роли, однако домой возвращались в разных компаниях. Так длилось почти месяц до самых майских праздников, да и после них ничего не изменилось. Возможно, их взаимоотношения и наладились бы со временем, если бы не произошло неожиданное – началась война, и было уже не до любви.

1.4. Под властью Третьего Рейха

Война для жителей Ярышивки началась тем, что возле самого села близ насыпи железной дороги немецкой авиацией было сброшено две большие авиабомбы. Очевидно, фашисты имели целью этими бомбами повредить железную дорогу, чтобы воспрепятствовать доставке военных грузов советским войскам. Бомбы упали в самый раз возле того места железнодорожного полотна, где под насыпью находилась большая водосточная труба. Эта труба отводила остаточные воды сельских прудов в небольшой ручеек, который протекал под насыпью железной дороги в направлении реки Южный Буг. Бомбы в насыпь не попали, однако в домах на ближних улицах от мощных взрывов повылетали все оконные стекла. На месте падения этих тяжеловесных авиабомб значительное время оставались большие ямы.

Кроме авиабомб о войне часто напоминал немецкий аэроплан, так называемая «рама», который иногда летал над селом, посыпая его сверху агитационными листовками. Ветер живо гнал эти бумажки по улицам села и огородам. Часть из них навсегда оставалась в водах сельских прудов. Другую часть сельские комсомольцы, озадаченные сельской властью, собирали и сжигали.

Уже в первые дни войны советская власть села, по разнарядке военных комисариатов, поспешно проводила мобилизацию мужчин села призывного возраста. Часть этих мужчин, которые работали в Ярышивской тракторной бригаде Винницкой машинно-тракторной станции, было освобождено руководством МТС от мобилизации. Они получили задачу эвакуировать свои трактора на восток. Однако эта задача была поставлена с явным опозданием, поэтому трактора доехали только до села Счастливое Липовецкого района. Там колону машин встретили фашистские пулеметчики на мотоциклах, которые двигались со стороны Козятина. Поэтому тракторная колонна вернулась назад. Вернувшись в село, все трактористы, среди которых были Борис Заремба, Григорий Видавский, Виктор Пугач, Николай Таранюк и Николай Буяновский были вынуждены остаться на оккупированной врагом территории и работать на оккупационную власть.

Утром 19 июля 1941 года из села отбывал последний отряд мобилизованных в Красную Армию ярышивских сельчан. С этим отрядом отправился в военную дорогу в четыре длинных года и Филипп Табачнюк. Провожали его в этот неизведанный путь жена Ксения, сын Анатолий и маленькая дочь Леонида. Двухлетняя Леонида, съежившись в клубочек, безмолвно притихла на руках у матери, ощущая приближение неминуемой разлуки с отцом. Анатолий, которому к тому времени уже исполнилось почти семнадцать лет, продолжал, начатое еще дома, увещание отца взять его с собой на ту войну.

– Отец, ну чего же вы меня не желаете взять с собой? Вот были бы вместе на той клятой войне, все же легче, чем одному.

– Сынок, ты же еще по возрасту не подлежишь мобилизации. Куда ты так спешишь? Умереть всегда успеешь, а спешишь – потому что совсем не знаешь, что такое война. А я хорошо знаю все ее прелести, прошел же и первую империалистическую, побывал в плену, да и бурные события революции меня не обошли, – как мог обосновывал свой отказ Филипп Кузьмович.

– По возрасту я тоже мог бы не идти в ту армию, знаешь же, что имею почти пятьдесят лет. А однако и остаться не могу – немцы в первую очередь постреляют евреев и коммунистов, как это они сделали у себя в Третьем рейхе, – продолжил свою речь отец.

Филипп Табачнюк стал на сторону большевиков еще во времена революции, а потом был принят в их партию. Занимая активную позицию в жизни своего села, он длительное время работал председателем сельского совета. Определенное, хотя и не продолжительное, время был и председателем колхоза. Принимал участие в раскулачивании сельских богатеев и преобразовании сельской церкви в клуб. А потому зажил лихой славы у некоторых жителей села из тех же кулаков и у верующих односельчан. Оставшись в селе, был бы, наверное, в первую очередь, на уровне с теми же Кольцовим, Скакуном, Вугерничеком и некоторыми другими, арестован и расстрелян.

– Но, отец, я же тоже комсомолец. Даже был секретарем комсомольской организации села, тогда и мне нужно отсюда куда-то убегать, – продолжал настаивать на своем Анатолий.

Однако отца он тем не убедил, тот возразил:

– Оно то так, сын, однако не думаю, что те немцы настолько тупоголовые, что сразу же станут истреблять всех подряд, даже комсомольцев. Будут, думаю, их определенное время перевоспитывать. Поэтому, ты держи связь с Александром Ксеничем, он остается в селе для организации подпольной работы.

Тем временем поступила команда строиться, и отряд, распрощавшись с родными, медленно отправился в сторону Винницы. К средине июля 1941 года войска Красной Армии еще сдерживали наступление превосходящих сил врага на территории области. Но после жестоких и кровопролитных боев немецкие войска уже 17 июля 1941 года заняли Браилов, 19 июля Винницу, а уже 30 июля завершилась оккупация всей области.

20 августа 1941 года вышел приказ Гитлера об образовании „Рейхскомисариата Украина“. Предполагалось создание семи генеральных комиссариатов, среди которых из Житомирской и Винницкой областей образовывался генеральный комиссариат „Житомир”. Территория же самой Винницкой области была разделена почти пополам между Германией и Румынией. Южные районы отходили под управления Румынии, а северные – к Германии. Граница раздела области прошла непосредственно по реке Южный Буг.

Как на немецкой, так и на румынской стороне области, оккупанты оставили бывшее административное деление (село, район). Но, кроме того, были созданы еще и округа, в состав которых включались три сопредельных района. Во главе сел стояла сельская управа, возглавляемая старостой. Во главе района стоял районный комендант (как правило, немец) и районная управа. В округе руководил гебитскомисар (снова же таки немец) и окружная управа. Область возглавлял генеральный комиссар и областная управа. Руководить Винницкой областной управой оккупанты назначили профессора ботаники медицинского института А.А.Севастьянова. Как правило, в управах работали люди, обиженные советской властью, но их роль была довольно ограничена. Кроме официальных представителей власти из местных жителей, на всех решающих административных и хозяйственных участках управляли сами немцы. Так, сельским хозяйством (верней, заготовками сельхозпродуктов) ведал непосредственно сам немецкий комендант района. Отделом работы (в том числе, отправкой населения в Германию) руководил немецкий комиссар работы. Во всех предприятиях (МТС, МТМ, сахарных заводах, даже на заготзерно и нефтебазах), кроме директоров и управляющих, были назначены шефы (немцы), которые и являлись действительными хозяевами положения.

Колхозы, названные общинными хозяйствами, теперь стали возглавляться колхозными старостами. Но действительным хозяином колхозов стал немецкий сельхозинспектор (начальник штецпункта). Он руководил 10-15 колхозами, доводил им планы сева и других работ, следил за дисциплиной. Так за невыход на работу он мог посадить в тюрьму, или выслать на работы в Германию и тому подобное. Вооруженной силой, которая должна наводить порядок в районе, была постоянная немецкая жандармерия в составе 5-6 человек. В дополнение к ней действовали участки местной полиции с 30-50 полицаев на район.

Вечером 20-го июля, преследуя отступающих красноармейцев, в село на ночлег забрели немецкие оккупанты. Откормленные на дармовых харчах из всей Европы, вооруженные до зубов автоматами и винтовками, завоеватели презрительно относились к крестьянам, постоянно требуя от них „яйко“, „млеко“ и „шнапс“. Село неожиданно наполнилось пронзительным визгом свиней, перепуганным кудкудахтанием кур и невменяемым ревом скота. Отовсюду раздавались автоматные очереди, хлопали одиночные выстрелы из винтовок и звучали веселые песни победителей под акомпонемент губных гармоник.

Посетили они и двор Табачнюков. Забрав там трое кур и малого свиненка, они подались дальше по улице подыскивать себе подходящий дом дня ночевки. Дом Филиппа Табачнюка им не понравился, потому что его строительство было не завершено после пожара, устроенного кулаками в 1926 году. Под жилье была завершена только половина дома, а другая временно использовалась под складирование хозяйственного инвентаря и провизии.

Вслед за такими событиями в Ярышивку пришел „новый порядок“… Вскоре в село из городка Гнивань в сопровождении десятка полицейских прибыл немецкий комендант района. К прибытию представителя немецкой власти некоторые жители, которые находились под влиянием своего односельчанина Петра Яремчука, заранее приготовились. Они встретили его хлебом и солью, а после того был собран сельский сход. На этом сходе к сведению жителей села довели основные требования новой власти к местному населению. Также зачитали распоряжение о назначении сельским старостой того же Петра Яремчука.

Сельская управа Ярышивки расположилось в помещении бывшего сельского совета. Дом, в котором размещался одновременно сельский совет, клуб и библиотека, был построен почти перед самой войной рядом с территорией колхоза. На строительство использовали деревянные конструкции из разобранной перед этим церкви.

Свою работу на новой должности староста начал из организации в селе участка полиции. Своим помощником он назначил Степана Линду, а в полицаи взял своего родственника Омельяна Яремчука, трех жителей села Игната Мудрика, Арсения Пугача, Ефима Захарчука и двух чужаков из Западной Украины, которые отзывались на имена Влодко и Бодя. Те зайды приблудились в село, после освобождения их немецкой властью из Винницкой тюрьмы. Не откладывая дела в долгий ящик, Петр Яремчук сразу же составил перечень комсомольских активистов, которые остались в селе. После чего собрал их и других сельчан возле помещения управы для проведения разъяснительной работы. Пригласили на тот сход и Анатолия с его другом, тоже бывшим комсомольцем, Петром Ткачуком, а также и Александра Ксенича, который проживал почти рядом с Табачнюками на одной улице.

Когда все приглашенные расположились вокруг входа в сельскую управу, староста вышел на крыльцо и начал свою речь.

– Вот слушайте сюда все, а прежде всего комуняцкие выкормиши и их комсомольские служки. Как видите, ваша дорогая советская власть быстро накивала пятами в свою Московию и уже, наверное, там навсегда и останется. А здесь установилась власть непобедимого Рейха, представителем которой являюсь я – ваш староста. Было бы справедливо вас здесь на месте и уничтожить, как вы нас когда-то уничтожали, садя в тюряги, высылая в Сибирь и расстреливая без суда и следствия лишь за подписями трех палачей. Однако немецкая власть более гуманная, чем советская, она дает вам шанс заслужить прощение и загладить свою вину хорошей работой.

Староста немного приостановил свою речь, прокашлялся, а потом продолжил.