Текст книги "За советскую Родину"

– Пришла мне с районной управы директива – ввести в нашем селе на базе бывшего колхоза „Колос” общинное хозяйство, чтобы своевременно собрать урожай и обеспечить сдачу продовольственного налога для нужд немецкой армии. Поэтому все, кто до этого работал в колхозе „Колос” должны немедленно завтра же выйти на работу и приступить к выполнению своих бывших обязанностей.

– А кто же будет руководить тем хозяйством, может вы, господин староста? – несмело прозвучал из толпы вопрос к оратору.

– Нет, не мое это дело, я буду только присматривать за вашей работой. А руководить общинным хозяйством на первых порах, на так называемой должности колхозного старосты, будет Александр Ксенич. Он был же когда-то первым председателем этого колхоза. Если бы Авксентий Скакун остался в селе, то возможно его и поставили бы председателем. Немцы, знаете, не такие дураки – знают, что менять коней на переправе не следует. Но если кто не оправдает доверие, то пусть ждет наказания!

В дальнейшем староста распустил сходку, оставив в управе только своих помощников и Александра Ксенича, как вновь назначенного руководителя общинного хозяйства.

Бригадиром тракторной бригады также оставили на первое время Бориса Зарембу. Однажды во время жатвы 1941 года произошло непредусмотренное событие – вышла из строя колхозная молотилка. Вследствие отсутствия к ней необходимых запасных частей уборочные работы были на довольно значительное время приостановлены. Сельская власть, чтобы снять из себя обвинение в задержке сдачи хлеба, заподозрила саботаж и арестовала подозреваемых. Бригадира Зарембу вместе с механиком Иваном Сапигурой полицаи доставили в Гниванскую комендатуру для допросов. Выбивая признание, немецкие жандармы применили резиновые дубинки. Однако, не добившись признаний в саботаже, со временем арестованных отпустили.

В начале Великой Отечественной войны с целью вбить клин между разными слоями населения Украины немецкая власть распространяла миф о так называемой «лояльности» украинцев к немецкому оккупационному режиму. Правды ради следует отметить, что их утверждение на то время почти отвечали действительному состоянию вещей. Это было следствием того, что среди всех советских республик, именно Украина больше всего потерпела от насильственного навязывания советской власти, тотального раскулачивания исправных хозяев и такой же насильственной коллективизации. Люди еще не забыли всех ужасов продразверстки, голодомора 1932-1933 годов, закрытия и разрушения церквей и политических репрессий 1937-1938 года. А потому далеко не все украинцы лояльно относились к советской власти. Немало было и таких, кто еще со времен Украинской народной республики затаил скрытую враждебность. Они ждали благоприятной возможности, чтобы поквитаться с представителями ненавистной большевистской власти. В первые месяцы войны в знак «признательности» к украинцам за выявленную «лояльность» немецкая власть даже открыла часть закрытых советской властью церквей и начала отпускать из контрационных лагерей на территории Украины военнопленных украинской национальности.

Для большинства населения Украины, которое вследствие политики поголовной коллективизации практически жило в условиях голода, убогости и репрессий, естественной была такая стратегия поведения, которая позволяла, даже при советской власти, пассивно уклоняться от любого государственного контроля за их жизнью. Такое поведение четко проявило себя также и в первый год немецкой оккупации. Одним из направлений этого поведения было беспробудное пьянство, которое широко распространилось практически среди всего сельского населения Украины. Одной из основных причин пьянства при советской власти был постоянный страх перед ней. Этот страх, однако, быстро появился и перед немецкой оккупационной властью.

Даже сами представители немецких властных структур в первые два года оккупации (1941-1942) отмечали неопределенно-выжидательную позицию основной части населения относительно них, а вместе с тем ее антибольшевистскую настроенность. В разговорах людей того времени практически не употреблялись слова „советы“ или „большевик“. Вместо слов „бывшая власть“, как правило, говорили „те“ и указывали рукой на восток. Хотя во многих жизненных случаях реальное поведение людей невольно оставалось „советским“. Так, например, на собрании рабочих одного из заводов Украины, один из рабочих, который выступал, выразил глубокую благодарность за освобождение „немецкому народу и его большому фюреру товарищу Гитлеру!“

Следует отметить еще одну особенность сознания многих украинцев того времени – их интересы в основном определялись масштабами своего села, района и ближайшей ярмарки. Для большинства населения, которое осталось на оккупированных территориях, формальная советская политическая лояльность исчезла. Но что пришло вместо того? Верность Гитлеру и третьему рейху? Этого тоже не было. Люди начали с того, что стали внимательнее присматриваться к немцам, прислушиваться к их агитации, бояться друг друга, подозрительно или враждебно относиться к тем отдельным представителям советской власти, которые остались на оккупированной территории.

Уже в конце октября 1941 года отдел контрразведки группы войск „Юг“ предупреждал немецкое военное командование о возможных последствиях проявления со стороны немецких солдат высокомерного отношения к Украине и ненависти к ее населению. Отмечалось, что крайне отрицательно на украинцев влияло нечеловеческое обращение с военнопленными, их массовые расстрелы с оставлением трупов на местах. Несмотря на определенный антисемитизм местного населения, люди боялись и расстрелов евреев, подозревая, что оккупанты начнут в дальнейшем расстреливать и украинцев.

В кругу сельчан быстро распространялись слухи о массовых грабежах, которые осуществляли фронтовые части вермахта. Велись разговоры о непомерных м'ясопоставках, „о молоке, которое носить не переносить“, постоянных реквизициях продовольствия, о мизерности оплаты за трудодень при работе в оккупированных колхозах. В быт даже вошла стихотворная поговорка:

 
Когда был Сталин, а из церкви клуб,
То получали на трудодень по полпуда.
А как стал Гитлер и божий храм,
То получаем по 100 грамм.
 

1.5. Бегство из комендатуры

После того, как были сформированы Винницкая областная и районные управы, которые назначили старост в селах, то в области официально утвердилась оккупационная структура управления. Со временем появились старосты колхозов, или, так называемых, общинных хозяйств. В села вернулась часть раскулаченных и репрессированных крестьян. Каждый староста, как правило, формировал вокруг себя группу поддержки из родственников и других односельчан. Начали действовать сети доносчиков, созданные старостами и полицейскими структурами. Опираясь на эти социальные группы населения, немногочисленные немецкие полицейские подразделения на начальном этапе оккупации вполне контролировали ситуацию на местах.

Вследствие создания местных органов власти между представителями оккупационных структур и значительной частью населения сразу возникли многочисленные противоречия. Люди быстро разочаровались в немецких руководителях управ, которые находились в области и районах. Их поведение часто вызывало ужас и негодование. Однако более сложным было отношение к местным начальникам из среды самых украинцев. Их не любили и боялись, но были вынуждены взаимодействовать с ними в повседневной жизни. В ряде случаев старосты (главы сельских советов), сотрудники сельских управ (сельсоветов), главы общинных хозяйств (колхозов) в начале оккупации остались теми же, что и при советской власти. Поэтому обычными стали доносы людей в районные управы с обвинениями местных начальников в связях с партизанами.

Дальнейшему усилению страха перед оккупантами содействовала также дальнейшая политика депортации украинских остарбайтеров в Германию. Люди получили от своих сыновей и дочерей первые письма с описанием реальных условий жизни и работы в Рейхе. Это привело к формированию настроений среди молодых людей – „убегать, и не ехать“. Вследствие этого отношение большинства населения к оккупантам стало еще более негативным. Однако в июле и августе 1942 года гитлеровцы еще наступали на Сталинград и Кавказ, а потому люди работали и молчали, ожидая дальнейшего развития событий.

Назначение Александра Ксенича на должность старосты общинного хозяйства села Ярышивки было не очень долгим и длилось лишь до конца осени. Собранный с полей хозяйства урожай 1941 года почти весь был реквизирован новой властью на нужды немецких войск и Рейха. Некоторую часть урожая оставил себе на проживание староста села. За его же распоряжением были обеспечены хлебом помощник старосты Степан Линда и все полицаи в счет оплаты их службы новой власти. В результате этих действий работникам хозяйства для выплат за выполненную работу почти ничего не осталось. Поэтому крестьяне старались, собирая урожай, часть его тайно припрятать в поле. Под покровом темной ночи они тихонько вынимали его из этих тайников, и везли, или несли тайком домой.

Назначенный новой властью староста общинного хозяйства, хорошо понимал стремление подчиненных обеспечить продовольствием свои семьи в зимний период. Поэтому он и не прикладывал особых усилий, чтобы остановить те кражи. Впрочем, это делали вместо него староста села и команда из полицаев, тщательно выслуживаясь перед новой властью. Они часто делали засады ночью и ловили людей с украденным с поля урожаем. Наблюдая за работой Ксенича и, ощущая пассивное сопротивление этого бывшего комсомольского предводителя новой власти, со временем Петр Яремчук уволил его и назначил на эту должность своего помощника Линду Степана.

Вследствие такого хода событий Александр надолго остался без работы. Не желая терпеть постоянные издевки односельчан на эту тему, он решил трудоустроиться грузчиком на железнодорожную станцию Винница. Кроме небольшого денежного обеспечения, рабочим станции выдавали также продовольственный паек. Чтобы иметь на новом месте работы какого-то близкого человека, Александр со временем начал уговаривать своего приятеля Лукаша Пугача присоединиться к нему. Тот тоже не имел постоянного заработка в селе, а потому перебивался с хлеба на воду. Как-то встретив Лукаша на улице, Александр обратился к нему:

– Привет, Лукаш! Что-то давно тебя не видел, наверное, запил из горя?

– Но ты же знаешь, что я не употребляю того зелья. Да и тебя что-то давно не вижу в селе, – не совсем ведясь на подсказку, ответил Лукаш.

– Не видишь, потому что уже месяц, как я в Виннице работаю на грузовой станции. Могу и тебя туда взять, потому что бригадир мой приятель.

Услышав ту речь, Лукаш думал недолго. Здесь в селе ему особой работы нет. А, смотри, скоро могут и в Германию забрать работать на благо Рейха. Как выйдет ему 17 лет, то и возьмут, как взяли уже в начале марта десяток сельских юношей и девушек, прежде всего бывших комсомольцев. Лукашу было известно, что в ту первую партию попал и сосед Александра – Анатолий Табачнюк.

Уже в середине февраля 1942 года сельская управа села Ярышивка получила с управы района распоряжения следующего содержания:

«13 февраля 1942 г. Старосте села Ярышивка.

Согласно распоряжению областного комиссара от 12 февраля 1942 года о наборе рабочей силы в Германию районова управа предлагает выделить из Вашего села 10 душ разных специальностей мужчин и женщин возрастом от 17 до 45 лет. Выделенные люди должны быть физически здоровы, иметь справку врача о состоянии здоровья. Предупреждаю всех старост сел, что это есть дело важное и, в случае Вами невыполнения этого, будете отвечать по закону военного времени.

Руководитель отдела общественных работ Швайцер Заместитель главы районной управы Горецкий»

Не выполнить это распоряжение сельская власть не могла, потому что по законам военного времени к ним могли быть применены меры физического влияния, вплоть до расстрела без суда и следствия. В то время любого человека могли казнить даже за незначительную вину. В первые месяцы оккупации немецкой властью был внедрен комендантский час, за которым после десятого часа вечера запрещалось выходить из дома. В то же время, каждому работающему выдавалась «карточка объявлений» (трудовая книжка), которая одновременно служила и пропуском (аусвайсом) при необходимости передвижения в период комендантского часа.

В первую очередь в список отправки в Германию включались юноши и девушки, которые до войны были активными комсомольцами. На выполнение распоряжения районной власти первая группа жителей села из числа тех же комсомсольцев была отправлена на работы в Рейх в начале марта 1942 года. Попал в эту группу остарбайтеров и Анатолий Табачнюк. А вот Александру Ксеничу, который к тому времени уже находился на роботах полезных для новой власти, удалось избежать такой участи. Не попал туда и Лукаш, которому еще не исполнилось семнадцати лет.

Таким образом, Александр Ксенич и Лукаш Пугач зимой и на протяжении первой половины 1942 года продолжали работать рабочими в Виннице на грузовой станции. Проживали они в пристанционном общежитии. В село Лукаш и Александр наезжали только по выходным дням. Однажды, разгружая вагон с продовольствием и другим товаром, который прибыл из фатерлянда для обеспечения жандармерии и немецких чиновников, Лукаш потихоньку произнес, обращаясь к Александру:

– Саша, а глянь-ка сюда. Видишь те горы упаковок военных кителей, брюк и белья?

– Да вижу я, и что из того? – не понял вопроса Александр.

Лукаш оглянулся по сторонам, проверяя – нет ли вблизи посторонних ушей и глаз. А дальше продолжил:

– Ты глянь внимательнее. Видишь, что они упакованы не очень плотно. Оттуда без особых усилий можно тихонько вытянуть по одной одежине из свертка. А потом продадим их на базаре, тогда будем иметь какую-то добавку к нашему мизерному жалованью.

Ксенич долго не отвечал на те слова Лукаша, продолжая тщательно выгружать свертки и ящики из дверей вагона на станционную тележку. Так за работой прошло еще несколько часов. И только под вечер, когда они закончили разгрузку и направились на ужин в пристанционную столовую, Александр произнес:

– Лукаш, а ты понимаешь, чем твое предложение нам грозит?

– Да понимаю я… Однако мы станем это делать очень осторожно, и не каждый день будем затовариваться.

Александр еще некоторое время помолчал, а потом спросил:

– А сбывать – где будем? Может в селе? Лукаш без раздумий ответил сразу:

– Да где же. Конечно на рынке, который собирается по выходным дням возле пассажирской станции. Я лично и займусь тем делом, а деньги поделим, – завершил он свою речь.

На том и решили. С того дня, разгружая вагоны с обмундированием, Лукаш и Александр, когда оставались на разгрузке только вдвоем, осторожно извлекали из свертков по одному комплекту одежды и натагивали ее на себя под верхнюю одежду. С того времени прошло несколько недель, и в ребят появились дополнительные средства, на которые они стали закупать продукты для своих семей.

Однако со временем и немцы заметили нехватку товарных ценностей на своих составах. В результате они начали соответствующее расследование. Проводить расследование поручили участку жандармерии при станции Винница. Понимая что, проводя обыски грузчиков, они только их принудят на определенное время прекратить кражи и затаиться, руководитель группы расследования фельдфебель Кранц решил использовать местную агентуру. Для этого на пристанционный рынок были засланы агенты, которые под видом нищих внимательно наблюдали за торговцами.

Не догадываясь о начатом расследовании, Лукаш в очередной раз подался с украденной одеждой на пристанционный рынок. Он нашел не занятое место и расположился в ряду торговцев разным одежным товаром. После чего принялся зазывать покупателей:

– Не медли, подходи и смотри. Имею почти новые штиблеты и белье, отдам недорого, или поменяю на продукты.

Потихоньку основная часть товара была продана, остались только одни армейские брюки. Спустя некоторое время возле Лукаша остановился невысокий на рост, заросший густой щетиной, ободранный мужичонка. Он начал внимательно рассматривать те штаны и щупать их сукно руками.

– Ей, мужик. Ты что здесь мой товар ощупываешь своими цыганскими клешнями? Он хотя и не новый, а однако чистый. Пойди-ка руки хорошо вымой, а потом уже лапай, – не выдержал такого испытания юноша.

В то же время на входе в рынок появились немецкие солдаты с полицаями, и началась облава, которая сопровождалась проверкой документов. Понимая, что задержание с немецкими штанами приведет к проверке того, откуда они взяты и к дальнейшему аресту Лукаш оставил те брюки в руках у мужичонки, сказав только:

– Вот как тебе повезло, мужик. Не купит у меня эти штаны теперь никто, потому что вымазал ты их грязью немилосердно. То забирай их себе, вижу весь ты ободран. Дарю.

Сказав это, Лукаш тем временем быстро перешел к группе торговцев, которые за длинными прилавками продавали разные продукты и начал приценяться к пшену и сыру. Когда патруль проверил его «карточку объявлений» выданную станционным начальством, Лукаш решил, что „чаша сия” его обошла. Однако на этот раз судьбу обмануть не удалось – возле патруля появился тот самый мужичонка, который получил в дар штаны. Он что-то тихо сказал старшему патруля. После этого Лукаша отделили от группы торговцев, и повели к выходу с рынка.

В тот же день арестовали и Ксенича, справедливо подозревая, что грабили они вагоны вдвоем. И хотя оба задержанных своей вины не признавали, но однако были посажены до прояснения всех обстоятельств дела в изолятор при станционной комендатуре. В изоляторе, кроме Александра и Лукаша, не было больше никого, что давало им возможность без препятствий обсуждать ситуацию, которая сложилась.

– Слушай, Лукаш. Попались мы с тобой, как кур в ощип. Если доведут нашу вину, то могут даже и расстрелять, – обрисовал Ксенич дальнейшую перспективу их здесь пребывания.

Лукаш, слушая ту речь, успокаивал Александра:

– Да не думаю я, что что-то они доведут. Потому что не поймали нас на кражах.

– А те штаны? Это же считай прямой довод, – не успокаивался и Ксенич со своими предположениями.

– Это пусть доведут. Я же на допросе показал, что штаны те раньше купил для себя у какого-то мужика на рынке. А потом решил их продать, чтобы привезти домой немного продуктов.

Александр некоторое время подумал над теми словами, а потом продолжил:

– Так они тебе и поверили. А расстрелять нас они могут даже без следствия и суда. Поэтому нужно подумать, как отсюда убежать.

– Как ты убежишь, двери же закрыты со двора. А там караулит вооруженный часовой, – объяснил ситуацию Лукаш.

На некоторое время друзья этот разговор прекратили, обдумывая ситуацию, которая сложилась. Посидев некоторое время на деревянном топчане, который служил здесь и за лаву и за кровать, Александр в дальнейшем начал внимательно исследовать помещение изолятора. Выйти из этого помещения можно было только через двери, или через небольшое зарешеченное окошко. Исследовав двери, Александр понял, что открыть их можно только извне. Более достоверной казалась возможность бегства через окошко. Хотя оно и было зарешечено, однако гвозди, которым решетка была прибита к древесной раме, со временем стали ржавыми и ломкими.

– Лукаш, а нет ли у тебя какого-либо ножа или железной ложки? – тихим голосом обратился Ксенич к своему другу.

Тот, расположившись на топчане, был погружен в дремоту.

– Ножа нет, потому что отобрали при обыске, а вот ложка есть. Я ее нигде не оставляю, – обозвался Лукаш полусонным голосом.

– Для чего она тебе? – продолжил он, подняв голову со своей импровизированной постели.

– Понимаешь, здесь можно вынуть решетку из этого окошка, выдавить раму, да и выскользнуть из этой ловушки, – объяснил Александр свою задумку.

– А как же часовой? Он же увидит и начнет стрелять, – усомнился Лукаш.

– Он здесь проходит не очень часто. Где-то раз на десять минут, то если все сделать ночью, да еще и тихо, то сможем убежать.

На том и остановились – дождаться ночи, тихонько выдрать решетку и окно, да и убежать. Той ночи Ксенич таки сумел выдрать окно в комнате изолятора, через которое вылез наружу и начал убегать. Немецкий часовой, увидев в темноте ночи силуэт беглеца, успел сделать в его сторону несколько выстрелов из винтовки, однако не попал. Лукашу убежать не удалось, и он отсидел в заключении почти год, после чего вернулся в село.

Сумев вырваться с комендатуры, Александр темной ночью отправился вдоль железнодорожного пути в сторону родного села Ярышивки. Однако он хорошо понимал, что разыскивать его будут именно там, а потому к отчему дому не пошел, а возле самого села повернул на дорогу, которая вела к соседнему селу Студеница. Однако, и в Студенице он не задержался, а направился к соседнему селу Юрковцы. Там у него были хорошие друзья – братья Сницари.

После бегства немцы объявили Ксенича в розыск и назначили вознаграждение за его выдачу. Спустя некоторое время, когда розыски прекратились, Александр вернулся в Ярышивку. Опасаясь местных полицаев, он в своем доме не жил, а длительное время прятался в доме Бориса Зарембы на улице Береговой. Как-то однажды, набросив на плечи пальто хозяина, Александр вышел в туалет. В том пальто его узнала соседка по фамилии Фурман. Эта соседка была по своему происхождению немкой, поэтому хорошо знала язык оккупантов, и ее дом часто посещали немецкие офицеры и солдаты.

Вот однажды она, встретив на улице жену Бориса Зарембы, обратилась к ней с такими словами:

– Мария, в ваш дом часто приходит Ксенич. Я его и сегодня утром видела, ходил в туалет. А у меня бывают в гостях немцы вместе с полицаями, то тоже могут его увидеть. Скажи Ксеничу – пусть идет себе где-то в другое место прятаться.