Текст книги "Ложная память"

– Ну перестань, дурачок, – отозвалась она, – не приставай, потерпи, сейчас не время и не место. Наверняка очень скоро кто-то явится. Или гости приедут, или твоя жена вернётся.

Я отстранился, скорчил дурашливо-обиженную мину.

– Так всегда… задумаешь что-то хорошее, так тебя тут же развернут, пнут под зад, и свободен, – ответил я, посмотрев на Машу.

В ответ получил осуждающе-недовольный взгляд и тут же постарался исправить положение:

– Ладно, Маша, я и сам всё понимаю, извини, показывай, что и куда накрывать.

И тут всё закончилось. Словно выключили кинопроектор.

Я сидел на кровати, совершенно ошарашенный этим своим воспоминанием, испытывающий нешуточное возбуждение от недавней, теперь уже воображаемой близости симпатичной женщины, той самой Марии Ивановны, что совсем недавно посещала меня в больнице, которая в моём воспоминании легко и непринуждённо оказалась моей любовницей и подругой жены.

Я терялся в догадках, я не мог понять, как такое возможно, ведь это не было просто воображением, всё было слишком реалистично, словно я каким-то непостижимым образом приоткрыл дверь в неведомый мне мир, где всё было именно так, как я видел.

Там, в этом мире, у меня была собака по кличке Панда, там у меня был большой дом.

В моём мире всё было по-другому, мою собаку звали иначе, а на дачном участке был небольшой аккуратный домик 6х6.

И ещё на самом деле я совершенно не пил алкоголь, даже пиво, даже безалкогольное, и уже очень давно.

Сознание раздвоилось, и я впал в некоторую прострацию. С одной стороны, я понимал, что пережитое мною – не более чем иллюзия, не имеющая ко мне никакого отношения, ведь я прекрасно знал, что со мной такого никогда не было.

С другой же стороны, всё, что я видел и ощущал, было настолько реалистично, что почти не вызывало сомнений.

Мозг был готов взорваться от переизбытка противоречий, но тут, видимо, сработал защитный клапан – я снова выпал из реальности и незаметно для себя оказался на грани яви и сна, где наполнился новыми странными видениями.

* * *

Я находился в ярко освещённом цилиндрическом тоннеле диаметром приблизительно 10 метров. Это был технический тоннель в составе межконтинентальной транспортной сети.

Я во главе группы специалистов шёл к 115-му ответвлению сектора G8. Там была подготовлена к пуску установка регенерации воздуха. Поворот направо, в боковое ответвление – оно меньше, всего 5 метров шириной и длиной 154 метра, – заканчивающееся тупиком, где располагалась силовая установка с огромными вентиляторами, за которыми, скрытая от посторонних глаз, находилась сложнейшая система очистки и обогащения воздуха.

Рядом с вентиляторами, за тяжёлой бронированной дверью – технические помещения, а в них пульт управления.

Внутренние поверхности тоннеля были выполнены из специального сплава нержавеющей стали. Освещение временное, организованное для нас на время приёмки.

Постоянное в этом тоннеле предусмотрено не было, да и нецелесообразно делать светильники там, где после пуска установки скорость потока воздуха будет достигать 120 метров в секунду.

Всё это – структуру межконтинентальной транспортной сети северо-западного филиала, сооружения, механизмы, автоматику и многое другое там, в своём видении, я знал досконально. Это являлось частью моей работы в службе заказчика, где я занимал значительный пост.

Я остановился, внимательно разглядывая поверхность обшивки. Прошёл дальше, осмотрел силовую установку и вентиляторы. Честно говоря, мне всё нравилось, первое впечатление всегда правильное, а когда много лет профессионально занимаешься каким-либо делом, при первом визуальном осмотре несоответствия всегда бросаются в глаза.

– Вот, Владимир Михайлович, всё подготовлено, всё в проектных габаритах, в соответствии с нормами, можете сами проверить, – засуетился человек лет сорока пяти, видя мой озабоченный взгляд.

Я хорошо его знал, это был главный инженер компании «Экотрансстрой», и мы сотрудничали с ним уже довольно давно. Серьёзных нареканий к нему никогда не было – порядочный и очень ответственный человек, но всегда существует человеческий фактор. Что-то забыли, что-то пропустили, человеку свойственно ошибаться, поэтому я ни для кого и никогда не делал исключений.

– Выглядит неплохо, Игорь Петрович, – ответил я, – но проверим обязательно. Антон, – позвал я своего сотрудника, – возьмите себе кого-нибудь в помощь, запустите сканер – проверьте габариты, затем сделайте выборочный ультразвуковой контроль качества швов обшивки, а за обшивкой выборочно отсканируйте на предмет пустот.

– Владимир Михайлович, не доверяете, – возмутился главный инженер. – Ведь есть же подписанные акты. Всё проверено-перепроверено нашими и вашими сотрудниками. Независимая комиссия проводила экспертизу и давно выдала заключение. В заключении чёрным по белому прописано – отклонений нет, всё в норме…

– Да не волнуйтесь вы так, Игорь Петрович, – ответил я. – Много времени это не займёт, а подстраховаться и лишний раз проверить никогда не помешает. Помните, что было в 2003 году… а пропустили-то всего ничего, 200 миллиметров шва обшивки поверхности, даже не в зоне замка, помните, что стало с ответвлением 34 сектора К58?

– Помню… – обречённо ответил главный инженер.

– Вот то-то, – сказал я, – про стоимость тех восстановительных работ даже вспоминать не хочется. Мы с вами, Игорь Петрович, находимся на глубине 2870 метров от уровня моря, а здесь любая, самая незначительная ошибка может очень дорого стоить. Пойдёмте лучше, пока мои ребята занимаются, посмотрим результаты тестирования установки регенерации.

– Машенька, – позвал я ещё одного своего сотрудника, – вы с нами, без вас мне будет не разобраться в их тарабарщине.

– Не скромничайте, Владимир Михайлович, – ответила она, – все знают, что лучше специалиста нет.

Надо сказать, что я терпеть не могу лести, но из уст этой женщины слышать такое было очень приятно.

– Да, хороша Маша, жаль, не наша, – очень тихо, так чтобы никто не слышал, почти шёпотом, сказал главный инженер.

Но я был рядом и невольно услышал его слова. Справиться с собой я просто не успел, мой красноречивый взгляд и недовольное выражение лица заставили его поперхнуться.

– Молчу, молчу, – с лёгкой улыбкой ответил он. – Может, до результатов тестирования по кофейку? Вы как, Мария Ивановна?

– Если Владимир Михайлович не против, я с удовольствием, – ответила Маша. – Ну как, Владимир Михайлович, – улыбаясь, добавила она, взяв меня под руку, – не угостите даму чашечкой кофе?

– Маша, мы же здесь не одни, кругом люди, – сказал я вполголоса ей на ухо, сам возбуждаясь от её прикосновения и сдерживаясь из последних сил. – Давай будем немного сдержаннее, мы же сейчас на работе.

Близость этой женщины доводила меня до умопомрачения. Маша это прекрасно знала, пользовалась этим при любом удобном и не очень удобном случае, да и сама испытывала нечто подобное. Нам с ней было очень хорошо, в чём-то мы идеально подходили друг другу, но это была тайная связь.

Я был давно и счастливо женат, она была одинока, и в это верилось с трудом, ведь она была очень красива, но не той броской, кукольной красотой, а мягкой, неявной, той, которую дарит сила большой души и огромного обаяния.

Несколько импульсивный характер в сочетании с неординарным умом и острым язычком, на мой взгляд, только добавляли ей очарования. Хотя мой взгляд не может быть объективным.

Маша мне очень нравилась.

И тем не менее я не мог объяснить её одиночество и её странную, на мой взгляд, симпатию ко мне, ведь я был значительно старше её. Очень долго я пытался тормозить развитие наших отношений, хотелось во всём разобраться, но когда приходит торнадо – он всё сметает на своём пути. Так и мы в какой-то момент оказались затянутыми неукротимым вихрем нашей страсти…

* * *

«Что это? – подумал я, стряхивая наваждение. – Откуда эти мысли? Как я могу так ярко представлять, то чего никогда не было… или было?»

Я окончательно запутался.

Прошлое, настоящее, странные видения перемешались, ставя под сомнение причинно-следственные связи событий.

Я застонал, схватившись за голову.

– Кто я? Где я? – чуть слышно прошептал я себе, теряя остатки сил, погружаясь в спасительную темноту, стараясь не уйти безвозвратно за границу здравого смысла.

* * *

Очнувшись, я обнаружил, что по-прежнему лежу на кровати, а она, в свою очередь, по-прежнему стоит в моей больничной палате.

Всё, что привиделось, казалось странным сном.

Ярким, необычно красочным, но всё же сном.

Реальность неумолимо вступала в свои права, исключая саму возможность любой альтернативы, способной разрушить её взаимосвязи.

За окном ярко светило солнце, наступил новый день.

Часы на стене показывали 7.00.

Мои сны – а в тот момент свои видения я уже представлял именно так – мне больше не казались чем-то необычным. Я не очень-то верил в теории про параллельные миры, всё-таки я был реалистом, столько лет занимаясь бизнесом, поневоле им станешь.

Всё объяснялось, как считал я, достаточно просто.

Маша… Мария Ивановна – я уже не знал, как правильно о ней думать, – сумела-таки достаточно глубоко проникнуть в мои чувства, намного сильнее, чем я предполагал с самого начала.

Я мог говорить сам себе что угодно, но себя обмануть невозможно – мне очень нравилась эта женщина, она не шла из моей головы.

И вот именно то, что при этом я пытался избавиться от мыслей о ней, и проявлялось столь своеобразно – во сне, где я был не способен себя контролировать, где я видел то, что больше всего меня беспокоило на данный момент.

Сны, видения… как ни назови, что это, собственно, такое, спрашивал я себя.

Возможно, это просто мои фантазии, мысленно отвечал я себе, яркие, но не имеющие к реальности, никакого отношения.

Конечно, ничего не бывает просто так, и, видимо, со мной не всё благополучно. С этим обязательно нужно что-то делать. Спокойно разобравшись во всём, что-то изменить и в чём-то, возможно, измениться самому…

С этими мыслями я снова уснул, а когда проснулся, часы на стене показывали 8.53.

Подошло время завтрака, но вставать не хотелось.

Я лежал и не шевелился, стараясь медленно дышать, пытаясь удержать очень важную мысль, пришедшую мне в голову.

Снова прокручивая события вчерашнего дня, я понял, что всё далеко не так просто, как виделось мне несколько ранее.

Сны и видения объяснить было можно. События, происшедшие со мной, видимо, тоже. Но как объяснить моё отношение к ним?

Я спокойно рассуждаю и думаю о вещах, которые совсем недавно были для меня вообще неприемлемы.

Я изменился, и изменился значительно, сам не замечая того.

Попав в ситуацию, отличную от моего привычного образа жизни, я отдал себя на волю обстоятельств и если разобраться, даже не пытался им противодействовать.

Я, видимо, слаб и беспомощен и неспособен контролировать свои желания.

Я вёл себя, как глупый ребёнок, которому случайно попала в руки новая игрушка и он, вцепившись в неё обеими руками, не думает о том, что это как минимум может привести его к неприятностям. Ведь игрушка скорее всего чужая, и, возможно, подброшена специально, и, быть может, это ловушка и… куча других вариантов, которые не сулят ничего хорошего.

Наверное, я сошёл с ума, думал я. Совершаю поступки, не думая об их последствиях.

А ведь всё, буквально всё имеет свою причину и своё следствие. Всё взаимосвязано и уравновешено.

Я же запустил новый, безумный круговорот причин и следствий, и теперь невозможно представить, что меня ждёт.

Всё перепуталось.

Ира, моя любимая жена, Маша, занимающая всё больше и больше места в моём сознании, – ужасное состояние двойственности, от которого невозможно избавиться.

Я всегда знал, что правильно, а что нет, я всегда знал, где и что главное, почти всегда чувствовал себя уверенно, а тут растерялся – важным казалось всё, и я не знал, что мне теперь с этим делать.

Я чувствовал себя маленьким насекомым, застрявшим в паутине, опутанным серебряными нитями, дергающимся, не имеющим возможности выбраться, не зная даже, как и куда выбираться.

С одной стороны, я в больничной палате и имею определённую свободу выбора, могу встать с кровати, могу пройти в столовую, могу при желании вообще уехать из этой больницы.

– А могу ли? – спросил я себя.

Наверное, да, но вот тут и проявляются путы, сковывающие меня. Нужно найти одежду – в пижаме не очень-то походишь по улице, добраться до машины, а денег нет, и нужно кого-то просить, а это для меня непросто.

Нужно будет объяснять жене, почему я отсюда уехал. Придётся расстаться с Машей – наверное, не навсегда, но гарантированно надолго. А я этого не хотел, это было тяжело, я хотел увидеть её хотя бы ещё один раз, и это, возможно, была самая крепкая нить в той сети, что удерживала меня в этой ситуации.

Возможно, думал я, очень скоро я уже не смогу из этого выбраться. Нарастут новые взаимосвязи, то, что было важным, постепенно отступит на второй план, а что-то новое перейдёт на первый. Ещё чуть-чуть, ещё несколько таких, как вчера, свиданий с Машей – и возврата к прежней жизни уже не будет никогда.

Я этого не хотел, и мне стало страшно.

* * *

Из моей задумчивости меня вывела Лиза, вошедшая ко мне в палату.

– Владимир Михайлович, уже девять часов, вы будете завтракать? – вполголоса спросила она.

Я открыл глаза и молча кивнул.

– Тогда я подожду и, когда вы будете готовы, с вашего позволения, буду вас сопровождать, – добавила она с легкой улыбкой. – Доктор назначил вам процедуры, по пути я вам всё расскажу.

И она вышла.

Что-то во взгляде Лизы мне показалось необычным – кроме профессиональной озабоченности в нём просматривался чисто женский интерес.

Ничего удивительного, думал я, вчера в течение нескольких часов меня посетили сразу несколько женщин, и всё происходило практически у неё на глазах, видеть она ничего, конечно, не видела, но слышала наверняка многое.

Женщины ушли от меня в хорошем настроении, и теперь вольно или невольно я вызываю у неё определённый интерес.

Тут странно другое.

Я ломал голову, не зная, как бы тактично извиниться перед ней за вчерашнее, ведь наверняка я и мои посетители доставили ей определённые неудобства. Но, судя по всему, извиняться просто не за что, проблем в её работе в связи с этим не возникло, а остальное в глазах этой девушки, видимо, только прибавило мне несколько очков.

Но самое странное даже не это, думал я, пытаясь разобраться в себе. В тот момент, когда я почувствовал её заинтересованность по отношению к себе, сразу невольно представил её стройную, соблазнительную фигурку под больничным халатом, её милое лицо… хотя никогда не считал себя ловеласом.

Всё, хватит, подумал я. Ведь я намного её старше, и здесь не может быть никаких сексуальных фантазий.

Нужно скорее заканчивать со своим курсом лечения и бежать из этой больницы, видимо, тут такое место, что настраивает на определённый лад.

Я умылся, почистил зубы и вышел в коридор.

– Готовы, Владимир Михайлович? – сказала Лиза, выходя из-за своего стола и двигаясь мне навстречу. – Пойдёмте, про процедуры я вам всё сейчас расскажу, – и она взяла меня под руку. – Эдуард Львович, подготовил вам целую программу: в 11.00 и в 16.00 – укрепляющие ванны, в 17.00 – массаж, с 13.00 до 14.30 – сеанс нашего экстрасенса.

– Какого ещё экстрасенса, Лиза, – слегка возмутился я. – Я никогда к ним не обращался, да и не верю я этим шарлатанам.

– Тут вы, Владимир Михайлович, возможно, ошибаетесь, – возразила Лиза. – То, что он не шарлатан, это точно. Он помог очень многим. Это, конечно, не медицинский подход, и здесь это не афишируется, но когда у официальной медицины не остаётся никаких средств, люди готовы обращаться к кому угодно. В нашей же клинике принцип: всё, что можно предложить больным, здесь предлагается. Но с Эдмундом Семёновичем всё честно. Как он это делает, остаётся загадкой, я ничего не понимаю в этих его воздействиях – поля, энергетика и прочее, но были случаи, когда даже раковые больные становились на ноги.

Он очень известен, к нему на приём записываются за несколько месяцев, и совершенно не факт, что попадают именно к нему. Простые случаи он поручает своим ассистентам – у него есть два ученика.

Так вот, представьте теперь, что он лично, сам, попросил Эдуарда Львовича назначить для вас сеанс. На мой взгляд, это просто невероятно. Наш доктор не видел причин для такого сеанса, но Эдмунд Семёнович ещё никогда и никого о таком не просил, и Эдуард Львович, считая, что вреда от этого точно не будет, согласился. Мы все очень заинтригованы.

Эдмунд Семёнович очень странный человек, почти ни с кем не общается, что у него на уме – никому не известно, и если честно, лично я его немного боюсь. Начнем с того, как он выглядит, он уже старый, ему, наверное, лет 50.

Я многозначительно посмотрел на неё. Перехватив мой взгляд, Лиза продолжала:

– С Вами Владимир Михайлович, никакого сравнения, вы и выглядите значительно моложе своих лет, и тут несколько другое, я, видимо, не так выразилась. От него веет какой-то древностью, он весь седой, как какой-то старец-монах, но главное – это его взгляд. Колючий взгляд огромных чёрных глаз, пронизывающий насквозь. Брр… от одного воспоминания мурашки, – закончила она, невольно покрепче ухватившись за мою руку и плотнее прижимаясь ко мне.

Створки лифта открылись, и мы вышли в фойе столовой.

– Вот он, – шепнула мне на ушко Лиза, кивком указывая на человека, идущего нам навстречу.

Я проследил за её взглядом и увидел высокого худощавого человека в белом халате. Его длинные, абсолютно седые волосы были собраны на затылке в тугой пучок. На смуглом лице действительно выделялись необычно большие, пронзительные и практически чёрные глаза, взглянув в которые я невольно отвёл взгляд.

– Доброе утро, Владимир Михайлович, – сказал человек, поравнявшись с нами. – В 13.00 с нетерпением жду вас у себя.

Я, совершенно неожиданно для себя ответил:

– Доброе утро, Эдмунд Семёнович, непременно буду.

– А вы, Лиза, напрасно меня боитесь, – добавил он. – Я добрый и лично вам ничего плохого не сделаю.

Лиза ничего ему не ответила, только кивнула головой, скромно опустив глаза и ещё сильнее вцепившись в мою руку.

Когда двери лифта за ним захлопнулись, она шёпотом, хотя вокруг нас не было никого, сказала:

– Почувствовали его взгляд? Он же нас насквозь видит – ужасный человек…

* * *

В 13.00 я стоял у дверей в кабинет Эдмунда Семёновича.

Лиза, проводила меня и, сославшись на важные дела, очень быстро ушла. По-моему, она действительно боялась этого экстрасенса даже на расстоянии.

Я легонько постучал и открыл дверь.

– Входите, Владимир Михайлович, будьте как дома, – сказал экстрасенс.

Я вошёл в просторный кабинет. На полу, занимая всю его середину, лежал ковёр, расписанный какими-то знаками. За дальней границей ковра, на который почему-то мне не хотелось наступать, стоял стол, за которым в высоком кожаном кресле сидел хозяин кабинета. Рядом со столом стояли два кресла друг напротив друга, видимо, для посетителей.

Эдмунд Семёнович встал, прошёл по ковру, протянул мне руку. Я совершено машинально ответил на его рукопожатие, при этом он внимательно посмотрел мне в глаза.

– Рад, очень рад, Володя, нашей новой встрече, – сказал он. – Вижу, что ты почти не изменился, а значит, не всё потеряно. И значит, этот круг наконец-то скоро замкнётся.

– Ну что, поговорим. Как это в песне поётся? Нам есть что поведать друг другу… – сказал он и рассмеялся. – По ковру можешь идти спокойно, он сейчас не активен, – добавил он.

Мы с ним прошли по ковру. Он усадил меня в одно из кресел перед столом, сам же уселся в кресло напротив.

– Ничего, что я сразу говорю тебе ты? Звучит несколько фамильярно, но предлагаю и тебе обращаться со мной попроще, – продолжал он. – Нам понадобятся доверительные отношения. Вижу, что ты в некотором недоумении, но скоро всё встанет на свои места.

– Эдмунд Семёнович, хотелось бы наконец понять, что всё это значит, – начал я достаточно резко, чувствуя неприязнь к этому человеку.

– Эдмунд, зови меня просто Эдмунд, Володя.

– Ну хорошо, Эдмунд, – продолжал я, раздражаясь ещё сильнее. – Что за тайные намёки, что за активные или неактивные ковры? Это что, такой ритуал? Некие загадочные круги, которые скоро замкнутся или нет, если клиент не заплатит необходимой суммы… Имей в виду, Эдмунд, говорю это сразу, пока твои дорогостоящие услуги ещё не начались: денег на это у меня нет, а если бы и были, то я всё равно не заплатил бы за них ни копейки. Я вообще в этой клинике оказался случайно, ты меня с кем-то, видимо, перепутал.

Закончив свою тираду, я встал, собираясь уйти.

– Случайностей, Володя, не бывает, всё имеет свою причину, а случайности – это следствия неведомых нам причин, – тихо, но с невероятной мощью в голосе ответил он. – Я шёл к этой встрече 24 года, да и ты, если разобраться, тоже.

Я снова сел в кресло. Но не потому, что ждал от нашего разговора с Эдмундом каких-то откровений, и вопреки тому, что меня всё ещё раздражала его манера вести себя так, будто мы были с ним знакомы давно.

Я остался и снова сел в его кресло только потому, что он почти точно передал то, о чём я думал сам несколько часов назад. Думал, но уже готов был отказаться от этих своих мыслей. Не очень-то приятно чувствовать себя насекомым, запутавшимся в паутине.

– Дай мне свои руки, Володя, и посмотри мне в глаза, – сказал Эдмунд. – Я попробую объяснить… вернее, ты сам всё поймёшь.

Я сделал так, как он попросил.

Его чёрные глаза на мгновенье вспыхнули и невероятным, непостижимым для меня образом стали приближаться ко мне, увеличиваясь, сливаясь в один бездонный колодец, наполненный клокочущей тьмой с проблесками света.

Я не мог отвести взгляд, меня затягивало в этот водоворот.

– Не сопротивляйся, Володя, – услышал я голос Эдмунда, звучащий с самого дна этой бездны, – расслабься, отпусти своё сознание.

Сделав так, как он говорил, я провалился.

Не зная куда, не представляя как, не понимая ни причин, ни направления, возможно, внутрь себя.

Стремительное падение вышибло из меня дух, мой безмолвный крик застыл на губах, и я невольно закрыл глаза. А когда их открыл, то увидел…

* * *

…себя, стоявшим в арке дома № 63 Большого проспекта Петроградской стороны рядом с моим лучшим другом Андреем. Мы пережидали дождь в этой арке, курили и оживлённо разговаривали.

Была весна 1989 года, пятница, вечер, и мы прокладывали с ним наш обычный еженедельный маршрут: Ждановская набережная, мимо Тучкова моста, на Большой проспект, к Каменноостровскому, а там в метро.

Мы были молоды, полны нереализованных возможностей и амбиций.

Оно было и неудивительно. Мы хорошо зарабатывали, мы считали себя высококлассными специалистами, наша профессия – инженер – была более чем востребована; мы были уверены в себе.

Мы оба были женаты, у нас обоих чуть больше года назад родились дети. У него сын, а у меня дочь.

Мы были счастливы.

И это ощущение счастья делало нас интересными друг для друга, ведь у каждого из нас это ощущение было своим.

На нашем еженедельном маршруте мы делали несколько остановок, выпивали, общаясь друг с другом, пытаясь слегка растянуть и без того не очень короткий маршрут.

В тот день мы говорили о женщинах, мы вообще часто о них говорили. Если ты мужчина и тебе 25 лет, не так уж и много постоянных тем для беседы. Но мы были уже женатые мужчины, и в вопросе женщин наши мнения различались кардинально…

Там, в арке дома, я прикурил очередную сигарету, слушая, что мне говорил Андрей.

– Вот смотри, Володя, – сказал Андрей, – простая ситуация: идёшь ты, к примеру, по Большому проспекту, а навстречу тебе молодая, симпатичная и одинокая женщина с ребёнком в коляске. Эта молодая мама просит: «Молодой человек, помогите колясочку по лестнице поднять». Ты знаешь, что здесь, на Большом, в старом городе, в домах лифтов нет и ей действительно одной справиться трудно.

Вот скажи, ты разве откажешься ей помочь? Что в этом плохого?

– Андрей, – ответил я, – в том, чтобы помочь, нет ничего плохого, но я знаю, куда ты клонишь, и поэтому говорю: нет.

– Сразу нет! – отвечает он. – А она, межу прочим, давно одинока, у неё, может быть, месяц мужика не было. А у тебя дома с женой небольшой конфликт, и вы тоже…

– Андрей, – перебил я его, – у меня дома с женой всё в порядке.

– Хорошо, не у тебя, у меня с женой… – не может успокоиться он.

– Слушай, – опять перебиваю я, – ты что хочешь от меня услышать? То, что я думаю, или что-то другое?

– Ты, Володя, просто меня не дослушал, – никак не может успокоиться он. – Ну какой в этом грех – ей хорошо, мне хорошо, в конечном счете и моей жене хорошо. Я перестаю нервничать, наши отношения налаживаются, в семье покой и благополучие.

– Я тебя, Андрей, прекрасно понял, – отвечаю я. – Понял без твоих объяснений. В этой ситуации всем хорошо, кроме твоей жены и мужа той женщины.

– Да нет у неё никакого мужа, – говорит он.

– А откуда ты знаешь? Ты что, её паспорт смотрел? – спрашиваю я.

– Нет, не смотрел, – говорит он озабоченно. – Но моей жене точно не хуже. Если она сама со мной не хочет…

– А ты ей расскажи, – снова перебил его я, – вот и посмотрим тогда, что ей лучше, что хуже.

– Ладно, замнём, – сказал он, – тема скользкая, однозначных решений нет. Но ничего плохого нет, когда людям даришь радость.

– Ага, – сказал я, – особенно если эти люди ты сам и есть.

И мы рассмеялись.

– Молодые люди, огонька не найдётся? – раздался голос за нашей спиной.

Мы обернулись одновременно. За нашими спинами стоял высокий худощавый человек в медицинском халате. Белым этот халат назвать было трудно. Он не был грязным, было видно, что его недавно стирали, но несколько жёлтых пятен на видном месте, которые, наверное, уже не отстирывались, создавали неприглядную картину.

Прикурив, этот, на мой взгляд, лжемедик, сказал:

– Извините, но я невольно подслушал ваш разговор.

– И что? – спросил я. – Есть желание оспорить наше мнение?

– Я мог бы с вами поспорить, – ответил он, – но вас же не очень интересует, что думаю я. Я имел в виду вовсе не тему вашего разговора. Хотя если уж речь зашла об этом, то, на мой взгляд, неправы вы оба. Реальная жизнь почти никогда не бывает белой или чёрной, она скорее серая.

– А почему, собственно, ты решил, что у нас не этот редкий случай? – спросил я.

– Раз уж мы говорим друг другу ты, то давайте знакомиться, – сказал человек в халате. – Меня зовут Эдмунд.

– Это что, рабочий псевдоним или кличка? – спросил я.

Видя, что у меня разговор с нашим новым знакомым не клеится и готов перейти в конфликт, мой друг вмешался. Он слегка подвинул меня в сторону, протянул Эдмунду руку и просто сказал:

– Андрей, будем знакомы, а этот несдержанный человек, – и он кивком указал на меня, – мой лучший друг Володя. Каким ветром, Эдмунд, тебя занесло в нашу арку? В столь поздний час, в столь странном наряде. Больницы поблизости вроде бы нет. Надеюсь, ты не выпал из «скорой помощи» и не попросишь у нас денег на такси.

Эдмунд и Андрей улыбнулись, а я нет, я смотрел по-прежнему недоверчиво на этого лжедоктора и ждал, что он ответит. Чем-то этот тип мне ужасно не нравился.

– Вообще-то это моя арка, – сказал Эдмунд, – я здесь работаю, а вот вас я здесь раньше не видел.

– И что это за работа такая? – спросил я. – Не иначе как трупы бальзамируешь, вон и пятна на халате характерные.

– Володя, ты зря иронизируешь, – ответил он, – во дворе висит вывеска, перед аркой тоже, на ней написано – «ЭдоМед», это моя фирма, мой кооператив. Я экстрасенс, альтернативные способы лечения. На мой вид не обращайте внимания, рабочий день уже закончился, я занимался уборкой и надел старый халат. Вышел во двор покурить, обнаружил, что забыл спички в своём кабинете, увидел вас и невольно подслушал ваш разговор. Услышав, о чём речь, решил помочь.

– Вот ты, Андрей, – обратился он к моему другу, – говорил, что у тебя проблемы с женой, может быть эти проблемы связаны с физиологией. Я могу определить это на расстоянии. Для этого я должен взять твою руку и нужно, чтобы ты думал о жене.

Видя, что Андрей всерьёз решил воспользоваться услугами этого типа, я решил вмешаться.

– Слушай, Андрей, – сказал я, мгновенно трезвея, – неужели ты веришь этому фальшивому доктору? Посмотри вокруг, кругом толпы шарлатанов, кооперативы открыли, повесили вывески, наживаются на несчастье людей.

– Я действительно могу это сделать, – сказал Эдмунд, – и денег мне от вас не надо. Я это сделаю просто так, в рекламных целях.

На это мне сказать было нечего, я не понимал Андрея, я не понимал и не верил Эдмунду, я не хотел понимать. Видя, что мои слова не имеют для Андрея значения, я обиделся. Возможно, я обиделся на то, что из-за этого Эдмунда наш разговор с Андреем, а вместе с тем и наш с ним совместный вечер подошёл к концу.

– Знаешь что, Андрей, – сказал я, – если ты веришь этому человеку, дело твоё, но я в этом участвовать не буду. Дождь кончился, и мне здесь оставаться просто невыносимо. Если ты со мной, то пошли.

– Извини, Володя, но я останусь, – сказал Андрей.

И я ушёл…

* * *

Все следующие годы, словно в калейдоскопе, промелькнули перед моими глазами, складываясь, стыкуясь между собой.

От нестерпимого мелькания кружилась голова, и я зажмурился, а когда я снова открыл глаза, то обнаружил себя по-прежнему сидящим в кресле, а напротив меня в точно таком же кресле всё так же сидел Эдмунд, значительно постаревший, но, несомненно, тот самый Эдмунд из 1989 года.

– Теперь ты, по крайней мере, меня узнал, – сказал экстрасенс, – но, видимо, пока ещё не понял, зачем мы с тобой встретились, Володя.

Мне это было действительно непонятно.

Зачем он заставил меня вспомнить то, что я старался забыть.

Я ненавидел себя за тот случай.

После того дня наши отношения с Андреем начали стремительно портиться, а спустя год отношений не осталось совсем. Не было больше доверительных разговоров, не осталось общих интересов и понимания.

Я очень переживал по этому поводу, он, видимо, тоже, но мы были молоды, самолюбивы, ни один из нас не желал хоть в чём-то уступить, в чём-то изменить своё мнение, попытаться понять… мы просто не знали тогда, как это делается. И в результате оба потеряли что-то невероятно важное – частицу самих себя.

Ещё через год контора, где мы работали, закрылась, мы потерялись друг для друга окончательно, и нас разбросало по разным уголкам этой бесконечной вселенной.

Я часто вспоминал Андрея, я знал, что наступившие непростые 90-е вместе с ним, моим лучшим другом, прожить было бы значительно легче, но я думал тогда, что он не хочет меня видеть и что я ему неинтересен.

Только спустя ещё несколько лет я понял, что потерял.

Понял, когда он погиб.

Я узнал это не сразу, через третьих лиц, спустя несколько месяцев после его смерти. Я даже не был на похоронах.