Текст книги "От подъема до отбоя"

11. Дорога дальняя

В жизни, товарищ прапорщик, все относительно, и этот килограмм мяса, что вы тащите домой, дороже тех десяти тонн, что остались на складе.

В строю даже активно рекламируемый «Орбит» жевать не рекомендую, если не хотите заработать по здоровым зубам. С целью проверить их крепость, не подумайте ничего дурного.

Там протоптана асфальтовая дорожка.

Куда шею тянешь выше журавля в небе?

Руки чешутся без синицы в руках в образе лопаты?

Сидим тихо, чтобы слышать, что рассказывает телевизор.

Там повсюду лежали трупы убитых и раненых..

Итак прошли наши экзамены. Больше мы не были курсантами. Нам присвоили звания младших сержантов. Трех человек, которые показали на экзаменах выдающиеся результаты, сделали сразу сержантами, а одного, по фамилии Петренко, он вечно был в списке проштрафившихся, наградили одной лычкой. И мы стали ждать.

В канцелярии были составлены предварительные списки: кого куда отправлять. Меня наметили в ГСВГ – группа советских войск в Германии. В учебке оставляли одного человека. Как нетрудно было догадаться, это был наш комсомольский деятель, наш комсорг батареи. Остальные шли кто куда, но это все было предварительно и совсем неточно.

Первым приехал «покупатель» с Кубы. Там стояли наши ракетчики и, вероятно, требовалось обеспечить их безопасность, а может быть командование хотело организовать обучение кубинцев. Научить amigos владеть современным оружием. Капитан, который набирал молодежь молчал, как партизан на допросе. Новоотобраные кубинцы бегали по части в гражданской форме радостные и довольные. Выяснилось, что через два дня их увозят в Ленинград (тогда еще не было никакого Петербурга ни в каком проекте), там им предстоит обучение еще около трех месяцев после чего морем их отправят к месту службы, то есть непосредственно на огненный остров.

Постепенно количество курсантов уменьшалось. Забрали пять человек куда-то в Белоруссию, трех на Украину. Каждый день несколько человек уезжало, но партии были небольшие, по нескольку человек. Командиры не обращали на нас никакого внимания. Все они были поглощены подготовкой к приему молодого пополнения. Скоро понаедут всякие вояки, салажня! А давно ли сам таким же всяким воякой был.

Все свободное время я пропадал в библиотеке, помогал сортировать и расставлять книги, выписывал формуляры, короче занимался всякой канцелярщиной. Библиотекарь молодая разбитная деваха, жена майора-снабженца, намекнула пару раз, что, если б я был столь же активным раньше, то меня непременно бы оставили служить в части, потому, что ей нужны грамотные ребята и прочее. Но я тогда пропускал ее слова мимо ушей. Во-первых, все равно уже все упущено, а во-вторых, тогда мне было безразлично, что и как сложится в дальнейшем. Сейчас бы я, конечно, все переменил. Но, увы!

Приехал «покупатель» набирать ПТУРСистов в ЗабВО – Забайкальский военный округ. Из знакомых туда попал Витек из Сум, который хорошо танцевал в самодеятельности.

Увезли ребят куда-то на север. За нами все не ехали. Дни тянулись медленно. Работой нас не отягощали. Так с утра понемногу территорию уберем и все.

– Вдруг в обед ко мне в столовой подходит сержант. Быстро ешь и с вещами на плац.

Это однозначно отправление. А что, а куда.

– Все там объяснят

Ем, хотя кусок в горло не лезет. Волнительно. Как-то неожиданно. Со всеми беседуют за день, за два. И что это я один поеду?

Нет, на плацу стоят ребята и много их. Человек тридцать. Знакомых никого нет. Видел, конечно во дворе большинство, но все они из других батарей.

Подходит взводный. Оказывается это пресловутая команда в ЗабВО, которой все стращали. Командир старший лейтенант, лет тридцать пять, приятной наружности, не мужлан. Ладно, посмотрим, общий язык, наверное, найдем. А чем дальше от дома, тем интересней.

Оказывается уезжаем завтра сразу после завтрака. Ну и ладушки, ну и хорошо!

Завтра завтракаем и даже не построившись грузимся в машину. Старлей назначил старшим какого-то сержанта из правофланговых. Тот пересчитал по головам и сказал, что все на месте, ехать можно.

Поехали.

Так распрощался я со школой сержантов, в которой прожил, прослужил полгода, которой я просто отдал полгода своей жизни.

Ехали с полчаса. Приехали, разгружайся! И куда же это мы прибыли? Вокзал.

Садимся на поезд. Нормально, все места сидячие. Мягкие подголовники. Сиденья, как в автобусе дальнего следования.

Поехали. Впереди столица нашей Родины Москва.

Ехали часа четыре. Едва моргнуть успел, за окном промелькнули Железка, Кучино, незабвенная Салтыковка. Все тропинки здесь исхожены. Ну пусть не все, но многие. Надо же, всего год здесь прожил и год не был, а вроде бы даже соскучился. Как быстро привыкаешь, оказывается.

Вот и Курский вокзал. Только приехали на перрон, где останавливаются поезда дальнего следования, поэтому он кажется каким-то незнакомым.

Пятнадцать минут потолкались на месте и выяснили, что я один могу считаться москвичом. Нет за местного я себя не выдаю, но знание местности выявил своевременно. Объяснил старлею, как нам ехать на аэропорт, как ему найти улицу Марии Ульяновой, ему туда по личным делам надо. Рассказал ребятам где здесь ресторан, где телефон межгород. Короче, заслужил всеобщий авторитет.

Старлей сразу зауважал меня. Эдакое чувство, когда находишься в незнакомой местности, где может оказаться опасность, и встречаешься с проводником, то автоматически чувствуешь некоторое почтение к этому знающему человеку. Он собрался покинуть нас, но это, конечно, между нами, через полчасика он вернется. Я его спросил, а если я тоже отлучусь на полчасика. Он долго мялся, в конце концов дал добро, но сказал, что, если что, ну там патруль или милиция, то он ничего не знает. И, еще попросил, чтобы ребятам я ничего не говорил. А то еще кто-нибудь захочет, а потом придется собирать народ по всей Москве. Ни патрулей, ни милиции я не боялся и отправился в Дом Коммуны – общежитие института Стали и Сплавов.

В общежитие я прошел свободно. Когда подходил, боялся, что форма будет препятствием для входа, но оказалось наоборот.

На вахте дежурил знакомый старшекурсник, он сразу меня узнал, мимо проходили двое ребят с моего курса. Они тоже сразу же узнали меня, подошли, началась достаточно шумная беседа, подошли еще несколько человек. Всей толпой двинулись на третий этаж к моим друзьям.

В комнату, правда, я зашел уже без толпы, в одиночку. Дома были все: и Илья, и Лешка, и Колька, и Вадим. И еще какой-то незнакомый парень.

Громкая беседа, обнимания, полезли снимать с меня шинель. Говорю: «Мне на вокзал бежать нужно, мы дальше едем.» Не воспринимают. Достали початую бутылку водки, колбасу, хлеб. Приняли по сотке. Кто-то побежал за второй. Рассказываю про службу. Принесли выпивку. Бабахнули по маленькой. У кого-то маниакальная идея ехать в институт.

Приехали. Оказывается они меня притащили на КВН. Пытаюсь отбрыкаться. Ни в какую. Девчонки налетели, что-то щебечут, лезут с поцелуями. У меня голова от поезда не своя стала, последний раз ели когда-то утром, а я уже дважды махнул. Все вокруг крутится, едет. Появилась Ирка. Тоже обнимания, поцелуи. Хорошо, что не в общаге мы. Сейчас бы точно в койке у кого-то оказался и я даже догадываюсь у кого.

Вытащили меня на сцену. В зале декан, замдекана, преподаватели. Студенты овацию устроили. Оказывается помнят меня, а тут еще в солдатской форме, да в парадной! КрасавЕц! Прочитал какое-то стихотворение. Пригласил всех в Советскую Армию послужить. Ушел

Все! Слава Богу, отстрелялся. Едем в общагу. Здесь стол накрыт. Ирка, старая любовь не пропадает. Садимся. По маленькой. Но за временем я слежу. Полчаса на застолье и хватит. Все. Ребята, извиняйте, прощайте, увидимся.

Выходим всем скопом на улицу. Ловим такси. Двадцать минут и я на вокзале. Нахожу наших. Все на месте кроме старлея. Ждем. Я начинаю дремать. Монотонный гул вокзала укачивает, убаюкивает. Тепло, хорошо, спокойно, никуда не торопим…

Прибыл командир. Поднимаемся и на метро. С одной пересадкой до станции Аэропорт. Приехали. Нестройной колонной движемся к зданию аэропорта. Увидел бы наш старшина, как мы ходим. Это было бы что-то.

Вот и автобус-экспресс. Прямо до Домодедово. Занимаем почти весь салон. Со всеми удобствами отъезжаем. Старлей тоже очевидно слегка принял на грудь, поэтому ничего не заметил.

Приехали. Располагаемся в зале ожидания. Мы с литехой идем за билетами. Билеты бронь. Оформляют списком. Сразу регистрируют. Что-то долго выясняют по телефону. Опять какие-то долгие переговоры и, наконец, все завершилось. Билеты оформлены, ждем необходимого времени.

Наконец, наступил час Х. Объявлена посадка. Садимся в лайнер. Не знаю, как там в зарубежных самолетах, а в нашем очень даже ничего.

Я сижу у окна. Вся картина полета как на ладони. Правда ладонь эта напоминает ладонь негра. И полет еще не начался. Уже темно, ночь темная и кроме прожекторов и фонарей ничего почти не видно. Но вот начинается движение. Самолет разворачивается и выезжает на взлетную полосу. Фонари на краю полосы медленно кружат вокруг самолета. И вдруг они побежали, побежали, уменьшаются, остались где-то внизу и сзади. Мы взлетаем. Стюардесса напоминает, чтобы мы пристегнулись.

Летим. Небо чистое и ясное. Можно изучать астрономию. И вдруг край неба за крылом светлеет. Темнота разорвалась неровными какими-то кусками. Середина совсем белая. И следом весь горизонт светлеет все больше и больше. Затем его середина начинает рыжеть. Желтый цвет забивает все остальное, вот он округляется, рыжеет, становится оранжевым.

Ярко-оранжевый круг солнца высунулся из-за горизонта и слепит глаза, не дает смотреть. А с противоположной стороны глухая темнота, сине-черная ночь без просвета, без искорки, без единого огонька.

Можно опустить на окне ночной фильтр и тогда круг нашего светила виден ясно и четко. Но в этом случае теряется все многообразие красок, вся игра света там, где встречаются свет и тьма.

Самолет летит на восток и мы увидели, как солнечный закат прошел задом наперед. Будто сняли на кинокамеру заход солнца, а затем ускоренно прокрутили от конца к началу. Эффект, конечно, поразительный. Сколько я не летал потом, пусть и не так уж много, но раз пятнадцать-семнадцать наберется точно, но больше такого не наблюдал ни разу.

Четыре часа полета и мы в Иркутске. Вышли. Багаж еще не разгружали. Ждем. Какой багаж? Солдатские вещмешки да скатанные шинели. Еще у старлея какой-то баул с подарками из Москвы.

Командир на телефоне. С кем-то не по детски ругается. Мат-перемат разносится на весь ночной иркутский аэропорт. Наконец переговоры завершаются. Он идет к кассам и берет опять билеты.

Мы голодные. Последний раз по-настоящему ели утром в воинской части. Скоро ночь закончится и будут сутки с нашего знаменательного завтрака. Покупаем еще по булке и ждем, что же будет дальше.

Начинает светать. Восток становится серым. Наступает новый день, чувствуется, что будет хорошая погода, но все-равно рассвет плаксивый и неуверенный. Может быть потому, что еще очень рано…

Серый туман поднимается от земли. Кажется, что это он и является источником света. Серость, растворяется в свете уступает место желтизне, и вот уже становится ясно, что скоро, совсем скоро взойдет солнце.

Нас приглашают в самолет. Старлей предупреждает, что полетим над Байкалом, и что такого, может быть, больше уже никогда не придется увидеть.

Да, очень красиво, но не так, чтобы прямо смертельная красота. Хотя это всегда так, если сначала наговорят с три короба, наобещают несусветных радостей, то потом от всех радостей остаются только обертки и упаковка.

Байкал плескался, зажатый каменными глыбами, и вода меняла свой цвет от сердито-серого до морского зеленовато-синего. Дул ветер. Ветер порывистый, неустойчивый, то затихающий, то рявкающий злобно и агрессивно. При таком ветре не хотелось никуда лететь.

Прилетели. Город называется Улан-Уде – столица бурятского края. Бурятами бурятов назвали казаки, которые осваивали эти земли. На нашем современном русском языке это звучало бы, как братья, братаны. Братья – браты – буряты. Если ты к ним хорошо относишься, то и они к тебе со всей душой. Но, если что-то не заладится, то не обессудьте.

На площади возле аэропорта стоит небольшой автобус. Как оказалось ждут нас.

Сели, поехали. Отлично. Мы едем, едем, едем, в далекие края…

Приехали. Сосны. Не такие, как в учебке, в Горьковской области. Мелковатые и корявые, но вполне узнаваемые сосны. Со всех сторон сосны. Забор с колючкой по верху. Приземистые здания. Дежурный по КПП вызывает дежурного по части.

Через пятнадцать минут приходит дежурный по части, майор средних лет.

– В штаб идти еще рано. В столовую поздно. Но все-равно идите в столовую, ребята найдут, что вам дать поесть.

Автобус с водителем остается на КПП. А мы в сопровождении дневального по проходной идем в столовую.

Столовая – приземистое одноэтажное здание, больше напоминающее сарай или другую хозяйственную постройку. Постройка, язык не поворачивается называть эту столовую зданием или домом, на треть вросла в землю, от окон до почвы не более полуметра, стены плохо белены, какие-то ободраные.

Заходим внутрь. Личный состав сплошь монголоидные типы. Очевидно буряты. Может монголы, но нам это до фонаря. Дежурный по столовой или просто старший, высокий сержант в засаленом до черноты х/б и в незастегнутой белой поварской куртке, наброшенной на плечи. Сопровождавший нас дневальный по КПП видимо знаком с сержантом. Он подходит и что-то говорит вполголоса.

– О! Накормить? Сейчас накормим! Ребята, – это уже к нам, – садитесь к столу. Эй, воин! – это уже к рядовому, очевидно первогодку, который орудовал влажной тряпкой на швабре, подметая пол.

– Ну-ка накорми ребят. Скажи повару, пусть мясо достанет, у него много мяса осталось, и картошечки, если картошка кончилась, пусть поджарит, ну и там чай, компот, хлеб. В общем все, что надо! Давай!

– Да стол убери у них, – вдогонку этому же рядовому.

Пол под ногами кажется земляным. Или он такой грязный или действительно земляной. Мы молча сидим, потихоньку оглядываясь, чтобы не заметили хозяева.

Уборщик по кухне, которому нас поручили, сбегал уже на кухню, видимо, все передал и теперь собирается создавать подходящий интерьер.

Он с разгону, не долго думая, той же шваброй, которой убирал полы, смахивает со стола огрызки хлеба, грязные тарелки, какие-то куски неопределенной формы и цвета. Небольшое озерцо из пролитого чая он аккуратно согнал на пол, а пятно из какой-то засохшей подливы тщательно растер все той же тряпкой.

– Мужики я здесь есть не смогу, – жалобно проныл один из наших сержантов. Все промолчали. Всем одинаково было не по себе, но ссориться с местными было не с руки. Тем более, что мы очень голодные. Тем более, что больше здесь есть было негде. Тем более, что все они монголы или буряты, что не играет роли. Тем более, что скажут, что русские привередничают.

Но посуда оказалась вроде бы чистой, а еда съедобной и даже вкусной. Тушеное мясо с картофельным пюре, да мы тысячу лет уже такого не ели. А хлеб был нарезан здоровенными ломтями, мягкий и пахучий, прямо деревенский.

Налетев на еду, мы тут же забыли сложности существования в такой обстановке. И вспомнили, только когда был допит весь чай. А чай в отличие от всего остального был вообще необыкновенный. Душистый не душистый, даже не ароматный, а живущий в своем специфическом духу, именно не запахе или аромате а духе. Они были неразделимы друг от друга: влага и клубящийся над ней густой вязкой кипой ее дух.

Поели и захотелось спать, хотя в самолете немного спали. Но что это за сон для молодого организма. Но спать было некогда. Мы отправились обратно к КПП и к нашему автобусу, резонно решив, что именно там и будет нас искать наш старлей.

Так и получилось. Старлей выстроил нас и зачитал список из двенадцати человек.

– Вы остаетесь здесь для дальнейшего прохождения службы. Остальные на автобус и едем в воинскую часть № тра-та-та-та-та

12. За рубеж

Пора, товарищи, брать коня за рога!

По-моему, шуруп, забитый молотком, сидит лучше, чем гвоздь, закрученный отверткой.

Вы мне подсказывайте, я тоже в понедельник пришел.

Громче голову поворачивай!

Десять минут перекурить и через пять минут строиться.

И мы поехали дальше. Следующая воинская часть ничем примечательным не отличалась. Втиснутая в распадок между сопками, покрытыми низкорослыми бурятскими соснами и елками, она была даже на внешний вид какой-то сжатой, стиснутой. Казармы все одноэтажные, выкрашенные желтой охрой. Забор корявый, какой-то горбатый, местами сплошь состоящий из колючей проволоки. Все это и близко не напоминало нашу учебку, по которой мы даже начали несколько скучать,…

Здесь мы потеряли еще десять человек. Не знаю, была ли в данной воинской части техника, управлению которой нас обучали, если и была, неизвестно, где она размещалась. Мы, по крайней мере за свое краткое пребывание на ее территории не смогли увидеть ничего хоть немного напоминающего боксы или гаражи.

Теперь нас оставалось только девять человек. Ехать предстояло в населенный пункт Наушки. Что это, где это и с чем его едят нам рассказать отказались. На грузовике отвезли до ближайшей железнодорожной станции, мне показалось, что это был простой ж/д разъезд и посадили в вагон проходившего поезда.

Мы пытались разговорить сопровождавшего нас старшину. Куда, мол, едем, к кому обращаться, но он глубокомысленно молчал. Лишь перед самой отправкой разговорился:

– Ты старший, – выделил он одного из нас, – на тебя и документы выписаны. Их патрулю и покажешь.

– Какому патрулю? Мы ж нигде выходить не будем?

– Патруль сам вас найдет. Выходить никуда и не надо. Приедете, подойдите или к патрулю, или комендатуру на станции спросите, или к дежурному. И все. Там сами с вами все определят…

– Кто определит?

Но поезд загудел дернулся и медленно, медленно, затем все быстрей и быстрей побежал через чахлую забайкальскую тайгу.

На станции мы не заметили, что тянет наш состав настоящий паровоз с трубой из которой идет дым. В европейской части это было уже большой редкостью, и мы с интересом наблюдали, как клубы серого, вонючего дыма иногда опускаются и забираются в наш тамбур. Потом оказалось, что забирается сюда не один дым. Все ручки, замочки и другие выступающие части были покрыты тонким малозаметным слоем сажи. Так смотришь и ничего не замечаешь. Но стоит случайно коснуться стенки или поручня и вот получите подарочек из Африки! На руке, или одежде, или чем ты там коснулся ярко сияет четко пропечатанный и плохо стирающийся черный след. Что такое? Оказалось обыкновенная сажа.

Мы срочно перебрались в свои купе. Точнее на свои плацкарты, так как брать купейные места для нас никто не стал.

Часа через полтора вдруг в вагоне возник патруль. Проверил наши документы и проследовал дальше в следующий вагон. Приставать к патрулю с вопросами мы не стали. Меньше знаешь, крепче спишь. Хотя не приставали несколько по другой причине. Кто его знает, какие у местных патрулей привычки и заскоки. Уведет куда-нибудь, а потом выбирайся и добирайся самостоятельно в одиночку.

Наутро приехали в эти самые Наушки. Узкая платформа, небольшой зал ожидания. Этот зал был бы даже уютным, если бы не какой-то специфический запах. Тогда я еще не знал, но этим запахом пропитаны вагоны монгольских поездов, их же магазины и юрты. В этом запахе смешались хлорка, конский и человеческий пот, степная пыль, солнечный жар и что-то еще чисто монгольское.

Железная дорога проходила по насыпи, соответственно и вокзальчик находился на какой-то возвышенности. Сразу от дверей открывался вид на весь поселок. Несколько деревянных домов, разбросанных там и сям по склонам сопок. Дома добротные, крепкие, без всяких украшательств, какие бывают на деревянных домиках в европейской России. Массивные крепкие глухие ставни на небольших окнах. Сложены дома из бруса, такие стены напоминают крепостные. Все стыки на стенах очень тщательно проконопачены. Тротуары местами сделаны из дерева. То есть на землю просто постелены настилы из досок. Дерева здесь много, оно дешевое, можно и на землю бросать.

Все это бросалось в глаза с первого взгляда. Поселок добротный, крепкий, построенный основательно. И что интересно у нас в Европе через каждые три-пять крепких домов будет стоять избушка-развалюшка, построенная еще при царе Горохе, осевшая в землю по третьи венцы и покрытая мхом, как старый дед бородой. Здесь же такого нет. Дома не новые, и, конечно, не вчерашней постройки. Но все настолько крепкие, что спокойно выдержат недельную осаду или нападение племени команчей, если таковые здесь окажутся.

Всей толпой, именно толпой поскольку для строя, во-первых, нас было маловато, а во-вторых, никакого настоящего командира, который бы скомандовал строиться у нас не было, вот этой толпой мы отправились искать патруль, или дежурного, или еще кого-нибудь, кто бы мог определить нашу дальнейшую судьбу.

Патруля нигде не было. И это понятно. Было утро. Пока в части пройдет построение, пока развод по маршрутам. Тем более воинских частей в зоне видимости не наблюдалось, значит патрульных до вокзала должны довезти или они должны дойти сюда пешком. А это все время. Значит раньше часов 10—11 никого не будет.

Очень интересно, но дежурного на вокзале тоже не оказалось. Вообще-то он был. Как говорили люди: «Где-то здесь». Но на самом деле его нигде не было. Мы обошли весь вокзал, благо он был совсем маленький, облазили все служебные постройки, перезнакомились со всеми рабочими, телефонисткой, уборщицей и буфетчицей в буфете.

Мы вышли на перрон. Здесь уже солнце начинало нагревать ряд деревянных скамеек по краю перрона. Недолго думая, мы разлеглись на этих лавочках.

Хорошо! Солнышко греет, ветерок чуть шевелит волосы, никто не беспокоит. Куда лучше!

Райскую идиллию прервал дежурный, появившийся невесть откуда. Пришлось подниматься.

– Так, кто такие?

– Мы новоприбывшие. Нам патруль нужен или дежурный, – вступил в объяснения наш старший

– Я дежурный. Давайте документы, – документы были тут же предоставлены.

– Так… Значит в Улан-Батор следуем. Сейчас пройдем, сделаем заявку, дождетесь, когда старший оттуда прибудет, с ним и поедете, – объяснил дежурный.

– Как Улан-Батор? Какой Улан-Батор?

– Обыкновенный. Столица Монгольской Народной республики.

Мы быстренько оформили заявку-вызов вместе с дежурным, указали все наши данные и он отправил ее на монгольскую сторону по телеграфу.

– А что теперь нам?

– Сейчас расскажу, – дежурный поднялся. Вышли на крыльцо, откуда просматривался весь поселок.

– Вон, то здание, видите? Там казарма, общежитие, комендатура… В общем все, что вам надо там. Так что дуйте в ту сторону, а я вам больше не помощник.

– А, скажите, человек из Монголии прибудет скоро? Когда? Завтра? Послезавтра?

– Ну я не знаю, как там поспешат. Может через четыре дня, может через неделю, но никак не завтра. Это точно абсолютно.

И мы отправились искать комендатуру. Надо же сколько времени мотались, а не удосужились в документы посмотреть куда мы едем. Ну, да хоть теперь ясно, едем в Мы Ны Ры в город Улан-Батор.

Комендант оказался на месте. Он быстренько внес в списки, зарегистрировал, поставил на довольствие и на учет и еще что-то подобное сотворил с нами. После чего показал в казарме тумбочки и кровати и отправил в столовую, где все еще должен был продолжаться завтрак.

Завтрак действительно был, масла не было. Но это не смертельно. Мы плотно позавтракали и стали полностью свободными.

– А чего мужики, мне здесь даже нравится. Ешь, пей да гуляй, – сказал Мишка Конышев. Мы с ним успели сдружиться за время нашей эпопеи.

После завтрака вернулись в казарму, поторчали там с полчаса.

Никому мы не были нужны. Поэтому отправились искать уголок поукромней. Как говорится, с глаз долой, из сердца вон.

До обеда время проскочило незаметно. После обеда народ из казармы не расходится. Что такое? Тихий час. Не раздеваясь, только сняв сапоги, здоровенные лбы залегли на кровати. Интересно, а что народ будет ночью делать?

До самого отбоя никто нами не интересовался. Вечернюю поверку проводил все тот же комендант. Выстроился в казарме неровный строй и комендант стал сверяться со списком. Многих в строю не оказалось. Кто-то уехал к родственникам в близлежащие поселки и деревеньки, кто-то отправился в кино за двадцать пять километров, кто-то вообще гостит в каком-то приветливом доме здесь же в Наушках. Как мы узнали за день, здесь были отпускники, командированные, несколько новоприбывших вроде нас. Никто не волновался, что людей не хватает, никто не беспокоился.

Утром после завтрака комендант сказал:

– Поели? Сейчас построение возле казармы!

Мы выстроили на солнышке и ждали неизвестно чего, покуривая и переговариваясь вполголоса. Появился комендант с неизвестным прапорщиком. Оказывается, никто задарма нас кормить здесь не собирается. И поэтому свой хлеб мы должны отрабатывать. Для отработки мы отправимся с прапорщиком на артиллерийский склад, где он покажет, что мы должны делать.

Все тем же неровным строем мы отправились вслед за прапором за сопку.

Склад находился с другой стороны сопки на склоне. Это была территория обнесенная изгородью из колючей проволоки. За колючкой стояли полукруглые ангары из оцинковки. Ангары были закрыты на висячие замки. Местами просто на земле без всяких ангаров стояли ящики, окрашенные в защитный цвет. Наверное патроны или снаряды, предположили мы.

Охраны нигде не было видно. Наверное очень хорошо замаскирована, подумал я. Хотя заходили мы на территорию свободно через калитку и никто ничего у нас не проверял и не спрашивал.

Мы подошли к стеллажу из зеленых двухметровых ящиков. Ящики были тонкие, но длинные. В сечении ящик был квадратный со стороной сантиметров двадцать пять.

– Это снаряды от НУРСов. – Доходчиво объяснил прапор. – Весит такой снаряд 125 килограмм. Летит на… далеко, в общем. Да вам и знать это не надо. А в результате взрыва перепахивает двенадцать гектар. Все ясно? Нужно эти ящики переставить вон туда.

Прапор указал рукой на полянку метрах в десяти от стеллажа.

– Сделаете и свободны!

И он двинулся по направлению к калитке.

– А зачем он нам про эти гектары рассказывал, – загрустил Колька, – мы что – пахари что ли?

– Конечно, пахари! – Засмеялся Мишка – Вот здесь паши сколько хочешь – не перепашешь. Ну, что? Начнем?

Мы начали. Аккуратно и бережно брали ящик с двух сторон и так же нежно, как грудного младенца, несли его на указанную прапорщиком поляну, где строили новый стеллаж.

Часу не прошло, а мы были насквозь мокрые и вымотанные, как будто целый день таскали бетонные плиты на девятый этаж. Сказывалось нервное напряжение. Мы постоянно ждали, что взорвется какой-нибудь ящик от неосторожного обращения и двенадцать гектаров приграничной земли окажутся тщательно перепаханными.

Наш стеллаж стоял будто нетронутый. Как будто мы к работе и не приступали.

– Знаете что, – начал Мишка и полез на вершину этого неразъемного стеллажа.

– Гори оно все синим пламенем, но я больше таскать эти приспособления для убийства людей не могу. Или я сам первый умру под этими деревянными гробами, – и Мишка, встав в полный рост, со всей дури пнул ногой пару самых верхних ящиков.

Ящики с грохотом скатились вниз и погрюкивая покатились по траве почти до самой поляны. Оставалось только уложить их.

– А как же гектары, – осипшим голосом спросил Колька, – а если вдруг…?

– Если не взорвутся – мне таскать их вполовину меньше! А если взорвутся – тогда совсем таскать не буду! – радостно заявил Мишка и пнул еще несколько ящиков.

Часа через полтора все было кончено. Мы лежали на этих же ящиках и курили, когда вернулся прапор.

– Ну вы молодцы! – удивился он. – А теперь нужно…

Он не успел договорить, Мишка вскочил и направился к калитке

– А кто говорил, сделаете – свободны?

Народ начал подниматься и двигаться к калитке.

– Ладно! Завтра докуем! – заявил прапор.

– Хрен ты меня завтра найдешь, – сплюнул в сторону Мишка.

– Лучше я без завтрака завтра останусь.

И правда, оставшиеся дни мы старались в первой половине дня никому не попадаться, и все сходило с рук. Никто никуда нас больше не посылал.

Сразу после завтрака мы благополучно уходили в сопки, грелись на живописных полянках, дремали на солнечных бугорках, любовались забайкальской природой и длилось это удовольствие в общей сложности десять суток.

На одиннадцатые сутки после обеда появился старлей. Он был из уланбаторского мотострелкового полка, как он сам рассказывал, и должен был доставить нас в свою часть. Но ему дали отпуск и, если он теперь будет нами заниматься, то что-то там с этим отпуском не сложится. И чисто по человечески мы должны его понять. Я уже не помню, что именно, то ли связанное со свадьбой, не помню даже чьей, то ли связано было с похоронами, тоже не припомню чьими, а может и вообще что-то более ужасное, хотя, что может быть ужасней свадьбы, короче что-то из ряда вон выходящее. И мы вошли в положение, и целиком с ним согласились. И он тогда оформил наши документы и на попутной машине срочно убыл по направлению к славному городу Иркутску, откуда улетают большие самолеты и увозят всех желающих в разные большие города нашей родины и даже некоторые города зарубежья.

Что нам было делать? Мы проверили еще раз документы. Все документы были вроде бы нормально оформлены. Мы должны были доехать до Улан-Батора. Там найти машину до мотострелкового полка. Если ее не найдем, то нужно найти патруль, он наверняка найдет машину. Машина отвезет нас в полк, а там с нами уже разберутся.

Мы собрали вещи, купили билеты. У нас были три часа свободного времени. Мы сложили в одно целое деньги, которые у нас оставались. Получалось, что можно купить две поллитровые бутылки плодововыгодного вина. Мы так и сделали. С двумя бутылками фруктовоягодной отравы и тремя плавлеными сырками мы ушли в лесные дебри, где на симпатичной полянке попрощались с Родиной, с которой неизвестно когда теперь свидимся. Ведь по всякому могло быть!

Мы выпили вино, покурили, постояли, посмотрели на родное русское Забайкалье и молча двинулись на перрон.

Светило заходящее солнце. На перроне было тепло и грустно.

Подошел поезд. Целая связка одинаковых зеленых вагонов, на которых русскими буквами были написаны монгольские слова. Если не знать, что это монгольские слова, то можно подумать, что просто неграмотный или малограмотный человек, или даже ребенок играл в какую-то свою игру.

Мы сели в вагон. Вагон и снаружи и внутри был такой же как в России, только внутри в вагоне был запах. Он уже знаком был нам по залу ожидания в Наушках. Пахло хлоркой, конским и человеческим потом, степью, кумысом в общем пахло Монголией.