Текст книги "«От тюрьмы да от чумы…». Путь доктора Коффера"

– Вот нашли подходящую, серо-чёрную… а может, чёрно-серую… и пустили осваивать помещение. Кошке заведение понравилось, и с тех пор трактир начал работать. Много разных гостей приходило туда. Останавливались перекусить, выпить, случалось, что гостили там по нескольку дней…

Я подошёл ближе. Анхен изо всех сил старалась заснуть.

– Но посетители случались разные, – продолжал дядя Клаус, – некоторые были нечисты на руку, старались обмануть, обсчитать, подсунуть фальшивую монету… И тут все заметили, что возле таких посетителей появляется кошка, которая сразу начинает вести себя недружелюбно: шипит, выгибает спину… А в свете свечей её шерсть начинает приобретать зеленоватый оттенок!.. С тех пор нечестные люди зареклись приходить в этот трактир, который в народе назвали «Зелёная кошка». Знали: та не даст им обмануть хозяев!

Анхен быстро заснула.

– И что же было потом? – шёпотом спросил я, поскольку мне было чрезвычайно любопытно, чем же закончилась эта история.

А ничего, – так же тихо ответил дядюшка. – У кошек, как известно, век не долгий… А трактир так и стал носить название «Зелёная кошка»… Только сказывают люди, что… то на дереве возле него, то в подворотне… видят иногда кошку с зелёной шерстью…

Дядюшка повернулся к матери.

– Марта, – произнёс он. – Как Анхен начнёт подниматься, завари ей вот эти травы. Пусть дышит паром, накрывшись полотенцем, – он подал ей мешочек с сухими снадобьями. – Это – обязательно. Каждый день по два раза… Тут у меня шалфей, ромашка, мята, сосновые почки, цветы клевера… Можно полоскать горло этим настоем…

Мы вернулись за стол.

– Если будут головные боли, – продолжал дядя Клаус, – то их облегчает чай из чабреца или калины, отвар и настой корня валерианы, сок чёрной смородины и свежего картофеля, прикладывание к голове листьев белокочанной капусты. Кое-что из этого есть в моей сумке. А вообще, скоро ваша Анхен будет здоровой.

– Выпей ещё, братец, – матушка наполнила его кружку медовухой. – Господи, какое счастье, что ты у нас – такой знающий человек!

– Ты, Клаус, – настоящий лекарь! – подтвердил отец. – Не то, что наши городские кровопускатели и костоправы-костоломы!

– Спасибо тебе, братец! – у мамы навернулись на глаза слёзы.

– Ну, что вы, – погладил усы Клаус. – Я останусь у вас до тех пор, пока мы все не увидим изменений к лучшему… Но, думаю, уже завтра дело пойдёт на лад.

Некоторое время вся семья с превеликим удовольствием «разбиралась» с яствами, которые матушка нагрузила на стол.

– Давай, Петер, – услышал я голос отца, – налетай на еду! Марта! Принеси-ка нам буженины! Это старый пивовар Мартин Хозе принёс мне за подковы, которые я ему выковал, но я ещё не спрятал её в подпол!

– Да, давно у нас не было такого богатого ужина! Ему мог позавидовать, пожалуй, даже бургомистр Инстербурга!

Я давно уже насытился и сидел за столом просто так, мне нравилось наблюдать за членами нашей семьи в компании с дядюшкой Клаусом. Бортник рассказывал о своём хозяйстве, о встречах в лесу с дикими животными, о травах и пчёлах… Отец и мать иногда задавали вопросы, на которые Клаус с удовольствием отвечал.

Наконец, и он на некоторое время прервал трапезу и о чём-то задумался, глядя на виляющую хвостом собаку…

– Что же ты не ешь, братец? – тут же спросила матушка.

– Наелся, благодарю, – ответил тот. – А скажите мне, Марта, Ганс, Карл и Петер, где тут можно купить… хорошего пса? Точнее, щенка… Мой старый Перс вот-вот околеет…

– Жаль, – ответил отец. – Перс был добрым псом. Но я поговорю с Бернардом Настаюсом. Это – заводчик собак. Он подберёт тебе хорошего, здорового щенка. В лесу без собаки и впрямь нелегко…

– Да, без хорошей собаки – никак, – пробормотал в ответ Клаус. – Вот бы завести себе такого, как чёрный пёс Йоштунас…

– А что это за пёс? – тут же спросил я. – Чем он знаменит?

– О, – ответил дядя, – он из тех собак, что служат и после смерти! Вот, послушай одну историю…

Когда-то замка Инстербург не было, а была крепость, в которой жили пруссы, и которая защищала их земли от захватчиков… Пруссы были хорошими воинами и имели собак, которых обучали на свой лад… Например, если случался поединок между людьми, то собаки окружали место схватки по кругу. Но сами они в драку никогда не лезли…

Я, затаив дыхание, слушал новую историю от дядюшки Клауса.

– И вот однажды пришли тевтоны, разрушили крепость и увели людей в плен… Но хорошо обученные собаки остались в захваченном городище, они продолжали исполнять свой долг, охраняя свой дом. Когда жителей совсем не осталось, псы стали нападать на рыцарей, так они мстили им за гибель своих хозяев. Предводителем собачьей стаи был большой чёрный пес Йоштунас.

Никто не прерывал рассказ старого знахаря. Тот, отпивая из кружки медовуху, продолжал:

– Долго продолжалось это противостояние. Собаки преследовали рыцарей, а те охотились на собак. В конце концов, остался один только чёрный пёс Йоштунас, который после своей смерти остался вечным хранителем этих стен, защитником своего дома…

– Я слышал об этом, – заметил отец. – До сих пор поговаривают, что призрак большой собаки порой появляется в Замке.

– Как бы оно ни было, – добавил Клаус, – но и сейчас в нём находят камни со следами собачьих лап.

– Хорошо. Завтра я отправлю Карла к Бернарду Настаюсу, он выберет тебе отличного щенка.

– Я попрошу чёрного, – с улыбкой ответил брат.

– Вот и хорошо. А сейчас у меня к вам, друзья мои, другое предложение…

– Какое? – удивились отец и мать.

Дядюшка метнул на меня быстрый взгляд и хитро улыбнулся.

– Вы уже убедились, что каждой семье требуется хороший лекарь, который со знанием дела найдёт правильный способ лечения, и поставит больного на ноги в кратчайший срок…

– Это, конечно, так… А мы, как только кто-то заболеет, сразу теряемся, боимся навредить и спешим к городскому врачу…

– Я бы хотел, чтобы ваш Петер стал таким… умелым и знающим врачом!

– Ты хочешь, чтобы Петер пошёл к тебе в ученики? – матушка то ли удивилась, то ли обрадовалась.

– Нет, Марта. Петер должен учиться в кёнигсбергском университете. В самой Альбертине! У него есть тяга к знаниям, он любознателен, да и городская школа дала ему кое-что! Он уже владеет латынью, а это необходимо для обучения в таком заведении… Я понимаю, потребуются немалые деньги… Что ж, если вы сами не справитесь, то кое-чем помогу я… Ваш Петер должен стать образованным человеком… В своё время я сам мечтал об университете, уж поверьте мне…

Глава 3. Путь в Альбертину

Продолжая своё повествование, я вновь осмелюсь совершить небольшой скачок во времени через несколько лет. В тот период моей жизни происходили разные события, по большей степени, малозначимые, поэтому освещать их я не счёл целесообразным. К тому же, я не описываю собственную жизнь с мельчайшими подробностями. Моя цель – поведать потомкам о невероятных, иногда – ужасных событиях, коим мне довелось быть живым свидетелем. Впрочем, я достаточно близко подошёл к тому, чтобы начать их излагать.

Но, всё по порядку…

12 мая 1706 года, когда мне ещё не исполнилось шестнадцати, отец позвал меня к себе. Он только что пришёл с работы, сел на табурет, упёр мощные, натруженные руки в края кухонного стола, за которым мы любили собираться вместе и трапезничать, и, кивнув мне на второй табурет, чтобы я сел рядом с ним, начал разговор.

– Сынок, я хочу задать тебе один вопрос… Он очень важен, как для тебя, так и для всех нас…, – отец замолк, подбирая нужные слова.

Взволнованный, я уселся на краешек табурета, теребя в руках веточку сирени, которую минутой ранее собирался поместить в вазу с водой, и приготовился слушать. Мне было хорошо известно, что мой немногословный отец всегда предпочитал стойко сносить любые удары судьбы, но не сходить с избранного пути. Отговорить его от исполнения задуманного было практически невозможно. Даже если он оказывался в чём-то неправ, то всё равно оставался при своём мнении. И если изредка какая-нибудь эмоция появлялась на его суровом лице, то очень ненадолго и редко бывала настолько яркой, чтобы её кто-то мог заметить.

– Петер, ты неплохо окончил городскую школу и набрался кое-каких премудростей, – продолжал отец. Обычно он говорил довольно сбивчиво и каждая более-менее длинная фраза давалась ему с трудом. – Моё мнение таково…, впрочем, и мать со мной согласна, и Карл, и даже дядюшка Клаус… что тебе нужно учиться дальше… в кёнигсбергской Альбертине. Как ты, верно, догадался, речь идёт о ремесле врача… Но, тут важно, чтобы у тебя самого было желание постигать науки. Если оно есть, то мы хоть завтра отправимся в Кёнигсберг и встретимся там с людьми, которые возьмут тебя под свою опеку. Ежели нет, то поедешь к Клаусу учиться его ремеслу…

Что-то перевернулось у меня в душе. Вот и наступил он, тот самый момент, когда всё меняется в судьбе. Уже не будет прежней моей жизни, в ней наступил новый этап. Это значит, что детство моё закончилось.

Отец сидел рядом, огромный, мощный, и смотрел на меня каким-то просящим, беззащитным взглядом. Возможно, вы сами замечали, что любовь отца совсем не похожа на любовь матери. В ней обычно мало слов, но она – также бесценна.

– Отец, мне по душе учиться, – ответил я тихим, дрогнувшим голосом. – Это – моё заветное желание, клянусь. Я готов прилежно осваивать все науки, которые будут нам преподавать!

– Вот и славно, – вздохнул отец. – Я надеюсь, что фамилия Коффер не будет звучать в числе имён отстающих студентов, хулиганов и бездельников… А через несколько лет ты вернёшься к нам, и будешь служить доброму делу, избавляя людей от всевозможных недугов.

На следующий день я уже собирал свои нехитрые пожитки.

В Кёнигсберг мы отправились по реке, хотя изначально намеревались ехать по суше. Но один из приятелей отца сообщил, что отправляет в Альтштадт лес. На одном из плотов мы спокойно добрались до Кнайпхофа, где причалили к берегу и выбрались в город-остров. Именно здесь располагался кёнигсбергский университет, носящий имя – Альбертина. А путешествие наше заняло около двенадцати часов.

Я, признаться, был обескуражен городским видом – столько высоких домов, стоящих вблизи друг от друга, я в нашем Инстербурге не видел. Люди здесь одевались по европейской моде – они важно шествовали в изысканных, длиннополых кафтанах, в чулках и башмаках. Зажиточные горожане носили парики… Сразу стало понятно, что мы прибыли в столицу Восточной Пруссии, а не в какую-нибудь провинцию.

Кнайпхоф изначально строился на сваях, которые тысячами вбивались в грунт. Со временем он «оделся» в каменные берега. Со своими городами-собратьями – Альтштадт и Лёбенихт остров соединялся Лавочным и Кузнечным мостами. На Форштадт вели Зелёный и Потроховый мосты, на остров Ломзе – Медовый. Сам Кнайпхоф, несмотря на Университет, издавна носил звание «мистической столицы Пруссии» – здесь, поговаривали, постоянно селились разные маги и чернокнижники, они создавали на острове свои школы. Странно, но эти люди чувствовали себя тут вольготно, никто их особо не преследовал. Наверное, они не имели прямого отношения к колдовству, иначе гореть бы им на костре или томиться в Голубой башне – самой старой тюрьме Кнайпхофа.

Мы с отцом несколько выделялись на фоне местных жителей. Хотя, я был одет по-простому, как одевалось и большинство мальчишек, бегающих по Кнайпхофу – светлая рубашка, поверх которой накинут жостокор, колоты с белыми чулками и тяжёлые башмаки. На голове, как водится, шляпа. Отец тоже оделся по-городскому – поверх сюртука он набросил плащ и прицепил сбоку шпагу, которой никогда не пользовался. Но за целую милю было видно, что мы прибыли из провинции. Впрочем, подобных нам, людей в Кнайпхофе тоже было немало.

Мы приплыли утром, когда на улицах было полно народу. Люди толпились на рыночной площади, много горожан скопилось возле Зелёного моста, а с Лавочного на остров двигались телеги с разными грузами.

Мы не спеша направились мимо Кафедрального собора в сторону здания Альбертины. По мере приближения к нему, отец высматривал в людской толпе человека, к которому можно было бы обратиться с просьбой помочь в интересующем нас вопросе. Вот прошли несколько студентов с книгами подмышку, отец не стал их останавливать. Вот появился господин, наверняка, служащий в Альбертине. Но настолько важный был у него вид, что отец не решился тревожить эту самодовольную и напыщенную персону.

И вот, из дверей Альбертины вышел аккуратно одетый, невысокий сухощавый человек, лет пятидесяти пяти… Он поправил шляпу, огляделся и не спеша направился в сторону Лавочного моста. Отец тут же подошёл к нему.

– Доброе утро, милейший, – отец приподнял шляпу и учтиво поклонился. – Смею ли я надеяться, что встретил учёного человека, для которого храм науки – второй дом? – Видимо, это витиеватое приветствие отец ещё дома выучил наизусть.

– Да, сударь, – ответил пожилой человек, и глаза его вспыхнули в лучах солнца. – Чем могу быть вам полезен?

– Видите ли, – отец обрадовался, что сразу нашёл человека, с которым можно завести разговор на интересующую нас тему. – Я привёл своего сына. Он имеет желание обучаться в Альбертине. Не подскажете ли, к кому нам обратиться, чтобы решить этот вопрос достаточно быстро?

Незнакомец внимательно оглядел меня.

– Весьма похвально, юноша, что вы решили учиться в Университете. На какой факультет, если не секрет, собираетесь поступать?

– На медицинский, – в два голоса ответили мы с отцом.

– Тогда вы повстречали того, кого надо, – усмехнулся пожилой человек. – Позвольте представиться: профессор медицины Иоганн Майбах!

Я сразу почувствовал симпатию к профессору. У него было открытое, умное и, одновременно, доброе лицо. Такой человек, подумал я, не способен на подлость. В ответ на мои мысли глаза профессора вновь вспыхнули тысячами хитринок.

– Так что бы вы нам посоветовали предпринять, герр профессор? – спросил отец. – Мы – люди простые, я – кузнец из Инстербурга, а мой сын, как следует из вышесказанного, сын кузнеца…, – сегодня отец просто блистал несвойственным ему красноречием.

– Не волнуйтесь, – последовал быстрый ответ. – Мой отец тоже был обычным каменщиком. Но и сын каменщика, как видите, достиг некоторых высот в науке. Главное – прилежно учиться и на определённом этапе обучения – не испугаться самых смелых своих фантазий… Могу ли я поинтересоваться, юноша, ubi studium ante (2)?

– Да, господин профессор, in schola in Insterburg (3) … А моё имя – Петер Коффер!

– Взгляните, – отец протянул профессору свидетельство об окончании мною школы в Инстербурге. – Петер – способный ученик!

– Прекрасно! – ответил Иоганн Майбах, мельком пробежав строки, начертанные на листе бумаги. – Прежде чем вы будете зачислены на учёбу, вам надо будет выдержать испытание по нескольким дисциплинам. Возможно, вам понадобится посещать подготовительные занятия… У вас есть, где остановиться?

– К сожалению, нет…

– Тогда, уважаемый…

– Ганс Коффер! – выпалил отец.

– Тогда, уважаемый Ганс Коффер, вашего сына мы определим на ночлег к другим студентам. Но сначала мы пройдём к нашему ректору, чтобы уладить вопросы с поступлением и проживанием. Вы не волнуйтесь, я лично возьму вашего сына под опеку, уверяю вас, осенью он будет уже студентом и начнёт обучение в университете по программе…

– Так, значит…

– Да, сегодня вы можете со спокойной душой возвратиться в Инстербург. Ваш Петер – в надёжных руках! – профессор взял меня под руку. – Пойдёмте, юноша, я вас ознакомлю с разными тонкостями нашей университетской жизни.

Похоже, отец оторопел.

– А когда же он теперь появится дома…?

– Почти через год, – продолжил Майбах. – И то – ненадолго. Первый семестр у нас начинается в середине сентября, а заканчивается к Пасхе…

Дальнейшие события разворачивались быстро, так же стремительно и заканчивались. Всё происходящее передо мной было, словно во сне. Профессор представил нас ректору университета, я, конечно же, не запомнил его имени. Отец сразу поинтересовался размером оплаты, на что университетский начальник ответил:

– Когда ваш сын будет зачислен студентом, сударь, тогда и начнём разговор о деньгах. Но для этого ваш Петер сначала должен пройти подготовительный курс в коллегиях факультета вольных искусств… Всего дисциплин у нас семь, а курс делится на два цикла: тривий, это базовый цикл, включает грамматику, логику (диалектику) и риторику, а также квадривий, куда входит изучение арифметики, геометрии, астрономии и музыки, то есть – гармонии. Я надеюсь, что ваш сын осилит эти премудрости и далее сможет продолжить учебу на факультете медицины.

Был вызван секретарь, составлен договор, отец внёс сумму на подготовительный курс, а также оплату за проживание. Его обязали прибыть в университет к середине сентября и внести плату уже за основное обучение.

Обратно отец поехал по суше. Его старый знакомый Георг Шлямус отправлялся в Инстербург, он сопровождал две телеги с тюками и рулонами английской материи. Ему был просто необходим крепкий попутчик, способный отогнать возможных грабителей. Георг с радостью предоставил место рядом с собой моему отцу.

Мы простились на берегу Прегеля, всё на том же Кнайпхофе. Расставание не было длительным и слезливым. Мы обнялись по-мужски, отец хлопнул меня по плечу:

– Давай, Петер, – бросил он. – Помни всё, о чём ты говорил мне, и Господь не оставит тебя. Уверен, что осенью ты станешь настоящим студентом!

– Поклон всем нашим, – ответил я. – Особенно дядюшке Клаусу!

– Да, встречу старого лешего, передам…

– Пойдём, будущий студент Петер Коффер, – проговорил профессор Майбах, – я покажу тебе твоё будущее жильё. Основная часть приезжих студентов проживает в коллегиях при Университете, здесь же. Но там и места маловато, и свободы, к тому же шумно. У нас есть другие пристанища для студентов – на Закхайме, в доме Мартина Шпеера. Там тоже не королевские покои, но всё, что необходимо студенту, имеется.

И мы направились в сторону Кузнечного моста.

– У нашего Университета, – по дороге объяснял мне радушный профессор, – как и у всех европейских учебных заведений нашего ранга, – особый статус! Это повелось ещё с герцога Альбрехта, основателя Академии. Государство не лезет в наши дела, чем мы весьма довольны. У нас – собственный герб, гимн и девиз. Студенчество разделено на Братства, по земельному принципу. Тебе придётся вступить в одно из них, и не подумай, что это – баловство, детские игрушки. Каждое Братство тоже имеет свой герб, мало того, – своё заведение в городе, где студенты отмечают праздники, решают общие дела, а порой просто напиваются. Надеюсь, у тебя хватит ума воздерживаться и от вина, и от азартных игр? Я пообещал твоему отцу, что возьму тебя под свою опеку, так что, не обижайся – надзор за тобой будет серьёзным! – он усмехнулся, но по-доброму, никакой угрозы в его голосе я не уловил.

– Господин профессор, а какой девиз у Альбертины? – задал я вопрос Майбаху.

– «Scientia potentia est» (4), – ответил тот. – И это не пустые слова. На лекциях вам станут читать труды известных медиков и философов, включая Галена, Авиценну, Гиппократа… Если ты усвоишь только то, что тебе будут втолковывать преподаватели, а не научишься самостоятельно мыслить, сам искать необходимые тебе знания, то можешь считать, что обучение в Университете прошло зря. Позже я поясню то, что сейчас тебе сказал. Я бы хотел, чтобы ты стал настоящим врачом, а не одним из тех, кого люди называют «костоломами» и «коновалами».

Мы перешли по мосту тихий и задумчивый Прегель, я не мог не залюбоваться лодками с парусами, которые легко лавировали по реке. Заметив мой взгляд, профессор, промолвил:

– Когда-то и я мечтал о морях и дальних странах… Поверь, Петер, для ищущего и думающего человека ремесло врача открывает такие просторы, которые вполне можно сравнить с океанскими…

Мы перешли на противоположный берег и оказались в городе Лебенихт. Трёх-, четырёх– и пятиэтажные дома громоздились, казалось, друг на друга. Между ними пролегали узенькие улочки. То тут, то там по брусчатке громыхали колёса телег, стучали подковы, воробьи рылись в кучках конского навоза… Народ спешил по своим делам – кто вёз на рынок товар, кто возвращался с покупками. Малышня резвилась, бегая по лужам, пугая голубей и кошек.

– Нам – направо, – сказал профессор, и мы повернули к местечку, носящему название Закхайм.

Расстояние, которое мы прошли, было небольшим, но приходилось часто сворачивать, перешагивать через канавы, по которым текли нечистоты, нагибаться, чтобы не стукнуться лбом о нависающие над головой балконы.

По пути Майбах сообщил мне, что Закхайм является продолжением Лёбенихта и, к сожалению, пользуется дурной репутацией у порядочных горожан. Да и сам Кёнигсберг – далеко не благоухающий край с одними лишь дворцами и фонтанами. Здесь полно грязных улиц со стойким запахом рыбы, нечистот и сырости.

– А где грязь, – хмуро заметил профессор, – там обязательно возникают болезни! А у нас, к сожалению, не принято мыть свои руки и тело, регулярно стирать одежду…

Мне тоже, порой, казалось, что наш Инстербург пах гораздо приятнее.

В Кёнигсберге, как и в любом европейском городе, все городские помои было принято сливать в открытые сточные канавы. Летом полной грудью в центре города дышать было невозможно, но не только это беспокоило горожан. Их одолевали крысы и блохи!

– Чистота улиц, дорогой мой Петер, – рассказывал профессор, – все эти годы, в основном, соблюдалась только в замках Тевтонского ордена и поддерживалась его гарнизоном. Остальное войско Кёнигсберга селилось за пределами замка, осваивая всё новые территории. Так и появился наш Закхайм – маленькое селение чуточку в стороне от жилого центра Кёнигсберга.

Майбах успел мне поведать, что Закхайм возник ещё в прусские времена и даже сохранил своё первоначальное имя, ведь само его название произошло от прусского слова «Sakkeim», что переводится как «деревня на лесной вырубке». Понятно, что раньше на месте этого района был густой лес, в котором, наверняка водилось много зверья и лесные пчёлы.

Закхайм довольно удачно расположился у реки. Это давало ему определённые таможенные права, позволяя контролировать и распределять грузы, прибывающие из глубины Пруссии по Прегелю.

– Здесь, Петер, полно приютов, богаделен, школ и прочих учреждений, призванных помогать людям. Три года назад тут построили Королевский сиротский дом. А неподалёку – дом Мартина Шпеера. Часть его он отдал на нужды Университета. В комнатах у Шпеера живёт около полусотни студентов… А кроме этого, в Закхайме немало церквей и часовен…

Ветер подул с берегов Прегеля. Несмотря на май, я почувствовал прохладу. Да и небо заволокло тучами.

– Тут совсем рядом, – поторопил меня Майбах. – Устроишься, отдохнёшь, а завтра к шести утра – на занятия. Я буду ждать тебя у входа…

Благодарю вас, господин профессор. Я приду вовремя.

Я внимательно рассматривал строения пригорода, подчинённого кёнигсбергскому замку, и имеющему, как я уже узнал, собственный суд, печать и герб.

Щитом Альтштадта, самого старого города, возникшего возле замка Кёнигсберг, являлся Лёбенихт. А тот, в свою очередь, должен был прикрываться Закхаймом. Дома здесь практически все были фахверковыми (5) балок. Эти балки видны с наружной стороны дома и придают зданию характерный вид; пространство между балками заполняется глинобитным материалом, кирпичом, иногда также деревом.). Я помнил разговоры о пожаре в Инстербурге, там горели точно такие же дома. Известно, что плотная застройка фахверковыми зданиями является идеальной средой для разгула огня, но такие дома стояли везде – и на Кнайпхофе, и в Лёбенихте, и в Альтштадте.

Здесь, в Закхайме достаточно высокие налоги, – заметил профессор. – Но, как я уже говорил, Альбертина от них освобождена. Поэтому, хвала Господу, и плата здесь божеская. Вообще-то, в народе как говорят… «Альтштадту – власть, Кнайпхофу – богатство, Лебенихте – земля», а «Закхайму – бедокуры»… Эта слобода на самом деле известна своими пьяницами и хулиганами, но зато рождаемость здесь самая высокая во всем Кёнигсберге… К твоему сведению, Закхайм в основном заселяют литовцы, как приезжие, так и оседлые. Именно они очень любят пошуметь… Кёнигсберг, Петер, – город многих национальностей, здесь создался особый этнос. Хоть и изъясняемся все мы на немецком языке, но являемся ли немцами – это ещё вопрос. Здесь намешаны традиции нескольких европейских народов…

Наконец, мы подошли к довольно большому дому с высоким крыльцом, над которым порхали миловидные ангелы, с большим искусством вылепленные из гипса. Профессор позвонил в висящий возле двери медный колокольчик.

– Вот твой дом, Петер.