Текст книги "«От тюрьмы да от чумы…». Путь доктора Коффера"

Сидящие поодаль мародёры негромко рассмеялись. Кто-то снова чиркнул кресалом, и вскоре задымили трубки.

– Не лезь не в своё дело, школяр! – последовал ответ. – Конечно, этим вы упростите нам работу, но сами несомненно попадётесь. А повяжут вас – будут искать драгоценности! И придут за ними ко мне!

– Мы расставим своих сторожей, которые предупредят нас о приближении стражи! – не сдавался я. – Так как же насчёт того, чтобы сбавить цену? В конце концов, мы и сами можем вынуть труп…

Отто сжал мне локоть пальцами. Но я уже и сам понял, что ляпнул лишнее…

– Ты кого привёл с собой, Отто? – глаза мародёра гневно сверкнули, и я очень опасался, что в его руке может появиться нож.

В ту самую минуту мне стало абсолютно ясно, что такие типы – урождённые мастера придумывать коварные планы преступлений и с успехом их реализовывать. Судя по всему, они не умеют прощать, а мстят настолько изощренно, что оставляют после себя только пепелище. Поэтому, лучше никогда не становится у них на пути. Сомнут и затопчут!

– Ради всего святого! – воскликнул Жемайтис. – Мальчишка просто оговорился! А мы и в самом деле можем расставить сторожей, да при случае ещё и отвлечь охрану…

– Если дело устроить именно так, – задумался Герман, затянувшись дымом из трубки, то оно вполне может выгореть… Вы, господа студиозы, стоите на страже, мы выкапываем труп… После мои парни уходят, а вы забираете тело несчастного ювелира и наводите на его могиле идеальный порядок… Что скажете, друзья? – обратился он к своим приятелям.

– Согласно нашим обычаям, – проговорил хриплым голосом сидящий справа от Германа гробокопатель, не вынимая трубки изо рта, – никто из посторонних не должен присутствовать на месте раскопа, пока мы не завершим своё дело и не скроемся…

– Это – верно, – заметил другой мародёр с морщинистым обветренным лицом. – Но времена меняются… Если несколько храбрых студентов берутся обеспечить нам безопасный отход, то почему мы должны отказываться от этого? И почему бы нам не отблагодарить этих ребят, тем более, что наша добыча обещает быть богатой?

– А что скажешь ты, Фриц? – спросил Герман третьего бандита из своей шайки.

Тот подозрительно долго молчал, постоянно вытаскивая изо рта трубку и вновь засовывая её обратно… Наконец, заговорил и он. Голос у него был такой же глухой и хриплый, как и у всех в этой компании.

– Пусть это будет первый… и, желательно, последний раз…, – и опять томительная пауза. – А студентам за их старания, в случае нашего успеха, можно отдать труп… даром.

– Ладно, – проговорил Герман, сверля нас пронизывающим взглядом. – Несите на кладбище сотню талеров… Ежели всё обернётся лучшим образом, мы вернём вам… половину. Завтра, через час после полуночи…

Глава 7. Внутренний голос

Занятия в Университете тяготили нас всё больше. Не потому, что были скучны, и не оттого, что проходили в ту пору, когда хочется гулять по тенистым аллеям города, купаться в реке и от души наслаждаться летом, а оттого что приближалась долгожданная пора «пустых дней» (20). В середине августа нас собирались отпустить на небольшой отдых. Я уже предвкушал поездку в родной Инстербург к отцу с матерью и брату с сестрой. А также к дядюшке Клаусу с его пчёлами, травами и бесконечными рассказами о разных диковинах.

А пока мы заседали в жарких аудиториях Альбертины, наша студенческая одежда не давала телу ни прохлады, ни воздуха. Мы слушали теоретический курс, на котором дотошно, скучно и сумбурно «вдалбливали» нам то, что стало бы ясно при первом же практическом занятии. Но для таких упражнений требовался относительно свежий человеческий труп… А поскольку такового не было, мы переписывали длинные латинские тексты, в сложных лабиринтах которых зачастую ускользала и терялась всякая здравая мысль. Иногда случались диспуты. Они вносили в процесс учёбы разнообразие, дух свободы, позволяли высказываться, поспорить едва ли не до кулаков…

Сегодня у нас тоже проходил диспут, правда, не отличавшийся особым кипением чувств… Всё началось с того, что магистр Лидис, проводящий занятия, задал, казалось бы, провокационный вопрос:

– Как вы думаете, коллеги, отчего умер на Кресте наш Спаситель Иисус Христос?

Библейские истории мы изучали не первый год и думали, что знаем о последних днях Спасителя всё. Поэтому, вопрос преподавателя некоторых студентов озадачил, однако, как оказалось, никто не задумывался над этим как будущий врач. Поэтому и завязался спор.

– От голода и жажды! – воскликнул чересчур активный, выскочка и задавака Филипп Гросс.

Его вывод тут же парировал рассудительный Якоб Лившиц, любящий вникать в каждую мелочь:

– А вот и нет! От жажды погибают в течение нескольких дней, а распятые умирали в первые же сутки.

– Тогда – от кровопотери! – нашёлся Мартин Брадис, упитанный малый, прибывший из деревни, расположенной близ Тильзита.

Магистр с улыбкой наблюдал за полемикой. Был он невысокого роста, с тёмными кудрями, обрамляющими скуластое лицо с немного вздёрнутым носом и большими, выразительными глазами. Он относился к породе тех молодых мужчин, которые, как мне казалось, всегда привлекали к себе внимание дам.

– Если представить реально ту ситуацию, – заметил покровительственным тоном Лидис, – то кровотечение в этом случае, как правило, незначительное.

Возникла небольшая пауза.

– Значит, от боли? – предположил Густав Грюн, вихрастый рыжеволосый парнишка, известный своим пристрастием к зубрёжке.

– Будьте уверены, господа студенты, боль, конечно, присутствовала, и довольно сильная…, но она не могла привести так быстро к смерти…

– Так отчего же? – невольно вырвалось у меня.

– От невозможности нормально дышать… И сейчас вам это поясню…

Мы приготовились слушать.

– Подвешенные подобным образом люди, – продолжал магистр, по-отечески глядя на нас, – для того, чтобы их грудь могла расширяться и наполняться воздухом, должны были своими рёбрами тащить и приподнимать всё тело. От этого мышцы быстро слабели и человек не мог сделать полноценный вдох… Для продления мучений им специально прибивали небольшую перекладину, на которую они в отчаянии пытались упираться своими ногами. А когда палачи желали ускорить кончину, то ломали жертвам кости голени, лишая этой опоры… Вот вам и весь секрет!..

Иногда я получал небольшие посылки из дома. Обычно их привозила мать либо сестра. Отец с братом трудились в кузнице и не могли позволить себе даже двухдневного безделья. Но, дела их шли неплохо, работа приносила небольшой доход, и кое-что перепадало мне. На меня семья возлагала особые надежды, и я не мог её подвести. Бесконечные попойки и весёлые гулянки студентов меня не привлекали, да и зоркое око профессора Майбаха строго следило за моими успехами.

А осень робко и осторожно заглядывала в город… Солнце по привычке ещё пылало, но прозрачное небо уже остыло. Скоро, скоро должно начаться увядание природы… Липы и каштаны на Кнайпхофе местами уже запестрели желтизной, по ночам стало заметно прохладнее, но днём солнце продолжало жарить землю и гнать соки по стеблям трав и по жилам всех живых существ.

Старое кладбище Закхайма расположилось вблизи кирхи Святой Елизаветы и растянулось от Земляного вала до Речной улицы. Тут же находились женский монастырь и Сиротский приют имени той же святой. Здесь хоронили, в основном, монахов, а также состоятельных граждан Закхайма. По всему периметру кладбище было огорожено решётчатым забором, представляющим собой частокол острых металлических прутьев, соединённых снизу и сверху поперечными перекладинами. Последнее пристанище христиан охранялось тремя-четырьмя монахами, которые несли круглосуточное дежурство. Тем не менее, было известно, что богатых покойников здесь периодически грабили, взламывая склепы и разоряя могилы. Но кладбищенские воры действовали хитро, они умело заметали свои следы и, при необходимости, платили сторожам за молчание. Поэтому, у некоторых горожан до сих пор бытовало мнение, что покойников здесь не беспокоят. В заборе находилось, по меньшей мере, два места, где прутья были подпилены, и, при случае, могли быть вытащены. Таким образом, в, казалось бы, надёжном ограждении можно было достаточно быстро проделать приличных размеров проход.

8 августа ночь была ясной. Ярко светила луна, немигающим оком обозревая земную поверхность. Россыпи звёзд, среди которых нет-нет, да и промелькнёт падающая искорка, усыпали небо, привлекая к себе взоры людей. Глядя на них, я пытался представить, что они хотят нам сказать… Чаще всего мне казалось, что звёзды хитро улыбаются или снисходительно над нами посмеиваются, словно знают наперёд всю нашу жизнь…

Мы собрали небольшую команду, в которую, кроме магистров Кольтенброка и Лидиса, вошли студенты Грюн, Лившиц, Брадис и другие, в числе коих находился, разумеется, и я. Роли были распределены заранее: некоторые из студентов с масляными фонарями в руках отправились в разные концы улиц, выходящих к кладбищу и монастырю. Они должны были раскачивать фонарями в случае появления полицейского патруля. Завидев их предупреждающий сигнал, грабители тут же уходят сквозь щели в ограждении. Меня же привлекли для работы возле могилы. Я должен принять от мародёров тело и погрузить его на телегу, которую обещал доставить Жемайтис. Тот увозит мертвеца, а я должен буду восстановить прежний вид могилы и убрать все видимые следы преступления. Мне будут помогать двое из команды гробокопателей. Вся наша работа должна занять не более четверти часа.

Стоит ли говорить, что внутри меня дрожала каждая жилка? Ведь я встал на довольно скользкий путь: сейчас занимаюсь богопротивным делом, мало того, участвую в настоящем преступлении! Что сказали бы отец и мать, узнав об этом?.. Но было слишком поздно что-либо менять. И то обстоятельство, что я участвую в похищении трупа с кладбища в строго медицинских целях, и не единственный, кто занимался и занимается этим делом, – утешало меня слабо.

Примерно в час ночи неподалёку от кладбищенской калитки раздался тихий свист. Это прибыл Герман со своей командой. Я, помня собственную роль, подтянулся поближе к ним. Судя по звуку лошадиных подков и скрипу колёс телеги, раздавшемуся вскоре в ночной тьме, сюда же подъехал и Отто Жемайтис. Старый мародёр о чём-то быстро поговорил со стоящим на страже монахом, сунул тому что-то в руку и дал своей группе сигнал следовать вглубь кладбища. Я направился за ними, мысленно сказав себе, довольно нелепые слова: «С богом…»

Кладбищенские воры тоже использовали масляные фонари. Работали они со знанием дела, быстро и ловко. Как выглядела могила ювелира Шухера, я уже знал, поскольку наведался сюда ещё вечером, когда завершился обряд погребения. Привести всё в первоначальный вид после изъятия трупа мне казалось задачей довольно простой. Поэтому я немного успокоился и стал терпеливо ждать своего часа.

Воздух постепенно наполнился свежестью, но земля всё ещё дышала теплом. «Наверное, утром будет туман», – мелькнула у меня мысль. А гробокопатели молча делали своё дело. Наконец, лопата одного из них стукнулась о крышку гроба. «Вот он!» – шепнул один другому, и парни заработали ещё быстрее. Старый Герман находился тут же и внимательно следил за работой своих подручных. Когда гроб был полностью освобождён от земли, он бросил копателям моток верёвки.

– Поднимайте его наверх…

Через минуту с вызывающей зависть лёгкостью и проворством, мародёры извлекли тяжёлый деревянный ящик на поверхность. Тут же подоспела вторая пара кладбищенских воров. Используя небольшие ломики, они быстро сорвали с гроба крышку…

Я с отвращением смотрел на белеющее в свете луны лицо покойника и людей, обыскивающих его тело. Мародёры стянули с мертвеца кафтан и башмаки, сорвали золотую цепь с шеи, принялись стягивать перстень… Я отвернулся, стараясь не смотреть на это кощунственное деяние… И вдруг…

– Полиция! – раздался чей-то сдавленный крик.

И тут же ночная тишина взорвалась звоном подков десятка лошадей и топотом ног вооружённых людей.

– Засада! – догадался Герман. – Уходим!

Они бросились бежать, как я понял, к одному из мест, где был проделан проход в заборе. Но пока они его найдут, пока пролезут в него, суетясь и толкаясь, на это уйдёт время. К тому же, именно к этому лазу, похоже, потянулись и стражники…

Мне же пришло на ум иное. Я молод и ловок, при моей сноровке ничего не стоит взобраться на прутья и перепрыгнуть через забор. Оценив, где сейчас может быть меньше всего полицейских, я устремился в ту сторону. По пути больно ударился о выступающий надгробный камень и разодрал коленку о могильную ограду. Временами, когда рваные облака застилали луну, наступала полная темнота. Но она-то и спасала меня.

Судя по возгласам, это была запланированная облава. Полицейских, насколько я понял, было не менее двух десятков человек. Стало совершенно ясно – нас кто-то предал!

Наконец, я добрался до ограды, огляделся и прислушался…

«Смелее!»

Мне показалось, что я услышал внутри себя чей-то голос. Мужской, взрослый, уверенный… Что ж, это – бывает. Его ещё называют внутренним голосом. Будто Высшие силы дают тебе порой подсказку, как спастись в трудную минуту, или предупреждают об опасности. «Иду», – мысленно ответил я ему и полез на ограду.

Преодолеть высокий забор даже для меня оказалось непростой задачей. Прутья были заострены сверху, и я едва не сел на них. Но, удалось сохранить равновесие. И вот я уже на земле, по ту сторону кладбища. Теперь, по сути, никто не докажет, что я только что был возле разграбленной могилы. Но встреча со стражниками не входила в мои планы. Узнав, что я – студент, мало кто из судей усомнился бы в причинах моего нахождения вблизи кладбища с такую пору… Поэтому я сразу дал стрекача в ближайшую подворотню…

«Не туда!»

Опять голос в голове! Что ж, мне ничего не стоит пробежать десяток шагов дальше. И как он оказался прав! В подворотне в свете луны я заметил двух стражников, стоящих в засаде. Но и они увидели меня.

– Стой! – рявкнул один из них, но я уже нёсся вперёд, не обращая внимания на его окрики.

Оба полицейских бросились за мной.

«Влево!»

Опять кто-то руководит моими поступками. Как всё-таки хорошо – иметь внутренний голос, который спасает тебя в такие ужасные моменты жизни!

Я свернул налево и оказался в тесном узком проходе. Теперь я абсолютно не понимал, где нахожусь и куда бегу… Но помчался по скользкой брусчатке вперёд, хотя совершенно не знал, что там, впереди, находится… Стражники преследовали меня по пятам.

И вот, о, ужас!.. Я упёрся в глухую кирпичную стену. Высотой она была в три человеческих роста, а поблизости не было никаких подручных средств, с помощью которых я мог бы перелезть через неё.

Топот стражников становился всё ближе.

«Падай ниц и ныряй в дерьмо!»

В отчаянии, я упал на живот и стал ощупывать руками стену… И, о чудо, в ней оказался пролом! Конечно, насчёт дерьма внутренний голос оказался совершенно прав. Но я был убеждён, что взрослый человек в такую дыру ни за что не пролезет.

Не обращая внимания на жуткую вонь и на то, что моё платье покрылось изрядным слоем грязи, я всё же выбрался из западни!

– Где он? услышал я удивлённые крики с противоположной стороны стены.

– Только что был здесь! Он не мог никуда исчезнуть!

– Проклятье!

Я постарался успокоиться. Сердце моё бешено стучало, дыхание было частым и шумным, мысли роились в голове в полном беспорядке. Я попытался сориентироваться… Справа должны находиться древесные склады. Лес, сплавляемый по Прегелю, обычно здесь выгружали и складывали в штабеля. Грузчики, обычно, литовцы, после сплава неделями задерживались в Закхайме.

Если же я пойду левее, то окажусь на Йоркштрассе, затем выйду к Обертайху (21)…

«Правильно, иди к воде, заодно смоешь с себя дерьмо…»

Опять этот внутренний голос… А всё же хорошо, что я не один в неприветливом, мрачном городе… Но миновала ли опасность? И что ещё меня поджидает на тёмных улицах Кёнигсберга?

Наконец, я выбрал себе маршрут. Луна осветила башню и шпиль кирхи святой Елизаветы и я направился через Лёбенихт к Шлосстайху (22), где собирался сполоснуть одежду и далее следовать к месту своего проживания. «Пресвятая Дева, – думал я, – что же теперь будет? Кого удалось схватить полиции? За кем придут завтра?» Впрочем, ректору Альбертины не впервой отбиваться от бургомистров. Даже если кто-то из студентов попался на улицах Закхайма или вблизи кладбища, предъявить им, по сути, нечего… А Герман?.. Но отчего меня должна заботить судьба мародёров? Да пусть их всех хоть колесуют! Что скажешь, внутренний голос?

«От тебя дурно пахнет…»

Вскоре я добрался до Дома Шпеера. Манфред Гус, который тоже принимал участие в ночном происшествии, уже был в комнате, хотя ещё не спал.

– Я был уверен, что тебя поймали! – прошептал он, обрадовавшись, что я выскользнул из лап полиции. – Они схватили всех мародёров, и я ужасно испугался, что и тебя приняли за одного из них! Как же ты улизнул? И чем от тебя так воняет, ради всего святого?

– Не знаю, – честно ответил я. – По-моему, сам Ангел-хранитель показывал мне путь… Моё спасение иначе как чудом не назовёшь… Пожалуй, я поставлю ему свечу в благодарность за это… А запах… Знаешь, когда спасаешь свою шкуру, чистеньких дорожек не выбираешь… Но что произошло, Манфред? Нас кто-то выдал?

– Скорее всего, – ответил мой друг. – Только охотились не за нами, а за мародёрами. Наверняка в полиции имеются свои осведомители, возможно, даже из самой банды Германа… Шепнули, вот те и организовали засаду. Хотя, можно было догадаться, ведь хоронили не какого-нибудь закхаймского бродягу, а известного ювелира!

– У тебя есть выпивка, дружище Манфред? – мои мысли опять разбежались в разные закоулки головы, и было необходимо собрать их воедино.

Тот быстро слез с лежанки.

– Могу предложить шнапс… Вчера купил в лавке Моргена…

– Это – как раз то, что сейчас нужно!

– А вот насчёт закуски извини… Ничего предложить не могу…

– Обойдёмся… У меня должна остаться луковица и пара сухарей…

Наутро в Университете (мне казалось, что от меня до сих пор воняет, но, слава богу, приятными запахами наше общество никогда не отличалось, так что ни у кого я не вызвал подозрений) стало известно, что полиция схватила двух школяров, стоящих на стрёме у гробокопателей. Это были Филипп Гросс и Якоб Лившиц. Но, как мы и предполагали, против них у полиции ничего не было, так что в ближайшее время их должны отпустить. Отто Жемайтиса даже не задержали. Он сказал, что выпил лишнего и заснул в телеге. В ней и проспал до ночи…

Мы кое-как выдержали до конца лекции, которую читал доктор Майбах. Я к нему относился с неизменным уважением и не позволял своим приятелям подтрунивать над слегка чудаковатым профессором. В конце занятий он заявил нам:

– Вы много читаете и это – хорошо, – его взгляд опять искрился, как в тот первый день, когда я познакомился с ним. – Но на каждый час чтения должно быть два часа… раздумий!

Мне всегда казалось, что Иоганн Майбах хочет сказать нам нечто такое, что не входит в программу обучения и не написано на латыни в старых медицинских книгах. Огромный врачебный опыт сочетался у этого мудрого человека с удивительной сердечностью и интеллигентностью. Меня всегда восхищала его способность в любой ситуации выглядеть достойно. И святая вера в то, что жизнь необходимо посвятить добрым делам.

– …Вы обязаны любить наше искусство, – продолжал доктор, – чтить учителей и приумножать данные ими знания. Вам следует быть милосердными, направлять режим больных к их выгоде, сообразно со своими силами и разумением, воздерживаясь от применения всякого вреда и несправедливости, никогда не иметь с ними любовных дел…

Говоря всё это, он следил за нашей реакцией. Хотя мы изрядно устали, но никто не осмелился перебивать известного учёного.

– Запомните, школяры, вы никому не должны давать просимого у вас смертельного средства, а женщинам – абортивного пессария и не производить иссечений у страдающих каменной болезнью…, пусть последним занимаются цирюльники…

– Профессор, а как определяется размер вознаграждения за труд врача? – поинтересовался Густав Грюн.

– Понимаю, серьёзный вопрос, – усмехнулся Майбах. – Действительно, городские лекари, в отличие от монастырских, лечат больных обычно в их же домах, при этом отнюдь не безвозмездно, а за определённую плату, причём её размер определяет сам врач, исходя из затраченных им усилий и достатка данного пациента.

Знаменитый врач и последователь Гиппократа Исаак Юдеус (23), наставлял своих учеников так: «Посети больного, когда ему сделалось очень дурно. В это время столкуйся с ним о гонораре, ибо, когда больной выздоровеет, он все забудет… Назначай возможно большее вознаграждение, ибо всё, что делаешь бесплатно, почитается за ничто!» Таким образом, обязанность лечить всех бесплатно не может лежать на сословии врачей так же, как обязанность накормить голодных не может лежать на булочнике или бакалейщике…

– А как поступать с умирающими пациентами? – спросил маленький и тщедушный Симон Фейхель.

– Таким людям необходим не врач, а священник, – мягко ответил профессор. – Великий Гиппократ писал в своих трудах: «Медицина не должна протягивать руку помощи тем, кто уже побежден болезнью», так как безуспешное лечение отрицательно влияет на репутацию лекаря. Об этом также говорили Платон, Герофил и Гален….

Тут я уже не смог совладать со сном. Беспокойная ночь, пережитый кошмар лишили меня сил. Глаза сами собой начали закрываться, и я стал проваливаться в бездну сна. Голос профессора уплывал куда-то вдаль… Но совсем другой, знакомый голос вдруг скомандовал в моей голове!..

«Не спать, дурень!»

Чёрт возьми, во мне продолжал жить внутренний голос!

Только спустя годы я понял, что вся эта ночная катавасия разыгралась из-за меня…